Текст книги "Ее звали Ева"

Глава 22
Ева

Октябрь 1945 г.

Застенки

Два дня спустя Джимми подтвердил ее опасения. После обеда они вдвоем гуляли по территории курорта. Приятно было подышать чистым холодным воздухом после очередного изнурительного утра, проведенного под слепящими лампами в комнате для допросов. Какое-то время они шли в молчании. Джимми курил. Под начищенными туфлями Евы шуршали опавшие листья. За деревьями она увидела одну из старых вывесок курорта: Gesund und Geheilung.

– Оздоровление и лечение, – перевела она, показывая на полустертые буквы. – Уже нет. Здесь тюрьма, а не грязевый курорт.

– Минувшей ночью пришлось отправить в больницу еще одного немца. Он был очень плох. Судя по всему, не выживет, – сообщил ей Джимми. – Если подобное будет повторяться слишком часто, полагаю, мы окажемся в затруднительном положении. Я слышал, тот парень ночью сказал врачу, что не хочет возвращаться сюда из-за того, как с ним обращаются. Я не раз говорил им, что они сильно рискуют.

– Кто это был? Ты знаешь?

– Курт какой-то. Молодой парень.

– Я его знаю, – опустив голову, Ева глубоко вздохнула. – Помню, как его привезли сюда, он был вполне здоров. А теперь все заключенные после непродолжительного пребывания на так называемом оздоровительном курорте находятся в ужасном состоянии. Одного беднягу сегодня утром практически на руках принесли. Его я тоже видела, когда он сюда прибыл. Еще несколько недель назад он был крепок и здоров. А теперь они все слабые и грязные. Что с ними там делают?

Джимми глубоко затянулся сигаретой.

– Я, конечно, своими глазами не видел, – отвечал он, – но не думаю, что их по ночам укутывают в одеяла и потчуют горячим какао.

Ева побелела, кусая губу – Да, кажется, понимаю. Это жестоко. Так нельзя. Над ними специально издеваются. Должно быть, раздевают их догола, когда они возвращаются в те холодные камеры, морят голодом и избивают.

– Не иначе. Не очень красивая картинка получается, да?

– Я пытаюсь сказать, что так нельзя, но мне говорят, чтобы я молчала, ведь их методы дают результаты.

– Цель оправдывает средства, – пробормотал Джимми.

Снова услышав эти слова, Ева содрогнулась – Джимми, это против всяких правил. Да ты и сам понимаешь. Нужно положить этому конец.

– Попробуй сказать это Бесси и остальным. Пока они добиваются нужных результатов, как они утверждают, это так и будет продолжаться.

– Но они же в итоге всех поубивают.

– Между нами говоря, не думаю, что они на этот счет сильно переживают. – Джимми докурил сигарету и тлеющий окурок носком сапога вдавил в гравий на дорожке. – Как я слышал, Бесси Робинсон настропалил всех охранников еще до того, как сюда стали поступать заключенные. Прочитал им, так сказать, вводный курс, прежде чем взяться за дело.

– А что именно он сделал?

– Устроил мальчикам чудесный выходной. Вывез на загородную прогулку, так сказать. Специально для них организовал экскурсию по Берген-Бельзену, а потом объяснил, что им предстоит охранять тех, кто зверствовал в концлагере. Полагаю, это их раззадорило.

– И он сделал это намеренно? – охнула Ева. – Но ведь ему прекрасно известно, что это не так. Никто из здешних пленных не служил охранником в концлагере.

– Совершенно верно. Он специально их разозлил. И теперь, когда в Люнебурге начался судебный процесс и все узнали, какие ужасы творились в концлагере, наши мальчики считают себя вправе не миндальничать.

Ева смотрела вдаль, полной грудью вдыхая свежий воздух, славившийся своими целебными свойствами. – Какие у него глаза при виде этих несчастных. Не могу смотреть ни на него, ни на узников. Я стараюсь не поднимать головы и выполнять только свою работу, но всякий раз, когда я вижу его лицо, у меня создается впечатление, что ему все это доставляет истинное удовольствие. Их страдания вызывают у него злорадство и ухмылку, особенно когда за них принимается мясник Миллер. – Ева покачала головой, морщась от отвращения: А эти бедняги не имеют никакого отношения к тем жутким лагерям. Их здесь держат не поэтому. Его не концлагеря интересуют, а их политические взгляды.

– Он выявляет коммунистов, – подтвердил Джимми.

– Да, я понимаю, что это важно, но к чему такая жестокость?

– Его интересует только конечный результат, – пожал плечами Джимми. – Ты знаешь, что он сам выбрал это место? До войны и до того, как он основал здесь центр, Бад-Нендорф считался престижным старинным курортом. Люди сюда приезжали отдыхать.

– Здесь был санаторий, да?

– Да. Он произвел осмотр этого места, увидел выложенные кафелем ванные и сказал, что из них получатся идеальные камеры. Эти помещения изначально не были уютными. Они не были застелены коврами от стенки до стенки, которые пришлось бы сдирать, – только голый пол и холодный кафель. Для него идеальный вариант.

Джимми снова закурил и затянулся сигаретой, на кончике которой мерцал красный огонек:

– Знаешь, как местные теперь называют свой городок?

Ева обратила на него озадаченный взгляд:

– Нет. Как?

– Das Verbotene Dorf, – ответил он, вскидывая брови, чтобы подчеркнуть значение слов.

– Запретный город, – перевела Ева. – Неудивительно. Мы прибыли сюда, чтобы восстановить справедливость, а сами творим еще большее зло. Чем мы лучше них?

Глава 23
Ева

1 ноября 1945 г.

Отель «Кайзерхоф»

Сбавив скорость перед воротами из кованого железа, Ева медленно въехала на блестящем черном автомобиле «Хорьх V8» на территорию отеля «Кайзерхоф». Эту машину центр допросов реквизировал у вермахта для нужд своих сотрудников, которые пользовались им в редкие дни отдыха. Автомобиль с урчанием катил по длинной гравийной дороге к величавому барочному зданию. По обе стороны аллеи высились голые вязы; клумбы, в которых все лето пестрели яркие цветы, теперь были пусты. Но этот зимний пейзаж для Евы служил желанным отдохновением от лицемерия и кошмара той работы, что она выполняла в Бат-Нендорфе.

– В Бад-Пирмонте в «Кайзерхофе» проводят набор сотрудников, – шепнул ей Джимми три дня назад во время короткого перерыва между напряженными допросами. – Давай, съезди туда. А то ты уже на последнем издыхании.

Еву трясло после утреннего испытания. Пленная немка, избитая и грязная, потеряла сознание, силясь ответить на ряд жестких вопросов. На этот раз Робинсон выглядел недовольным. Он был раздражен тем, что потратил время впустую, и велел Миллеру унести женщину и окатить ее холодной водой.

Джимми был прав. Она больше не могла, это было выше ее сил. Она не знала, кто и с какой целью проводит набор сотрудников в том отеле, но нужно было попытаться уйти из центра, пока сама она не сломалась, так же как заключенные. Изначально она думала, что будет работать там до тех пор, пока не появится возможность скомпрометировать Робинсона, но он был очень осторожен и расчетлив. Она не представляла, как можно его подставить и наказать за совершенные им деяния.

Здание отеля с фигурной щипцовой крышей в голландском стиле архитектуры напомнило ей сине-белые керамические домики, наполненные вишневой водкой, что она привезла из Германии в качестве безобидных сувениров до войны, еще до того, как вышла замуж за Хью, до того, как начались ужасы военного и послевоенного времени. Перед гостиницей были припаркованы другие автомобили. Оставалось надеяться, что на предлагаемые должности будет не так много претендентов.

В каменных каминах по обеим сторонам роскошного вестибюля весело потрескивал огонь; с золоченого потолка свисали сверкающие люстры. Вся эта пышность являла разительный контраст с голыми кабинетами и холодными грязными камерами центра допросов. По помпезной каменной лестнице спускалась компания мужчин, судя по их акценту американцев.

Портье направил Еву в «Салон» – одну из боковых комнат, где стояли круглые столы на одной ножке и кресла из орехового дерева с кожаной обивкой, располагавшие к задушевным беседам. В дальнем углу сидел мужчина в твидовом костюме. При появлении Евы он опустил газету и снял очки со стеклами в форме полумесяца.

Она протянула полученный бланк с указанием адреса отеля:

– Надеюсь, я пришла по адресу. Я слышала, у вас есть вакансии.

– Возможно, – отвечал мужчина. – Если вы не против послушать несколько душещипательных историй.

Он жестом предложил ей занять кресло напротив:

– Брайан Джолифф. Очень рад знакомству.

От улыбки в уголках его глаз собрались морщинки, само лицо дышало добротой и теплом, не то что каменные черты полковника Робинсона. Ева глянула на газету и заметила, что до ее прихода он разгадывал кроссворд. Полковник счел бы это занятие непростительно бесполезной тратой времени.

– Ева Кушек, – представилась она, пожимая ему руку. – В последнее время я слышу много печальных историй. Беда в том, что мне не нравится, как их рассказывают, точнее, как их вытягивают из допрашиваемых.

– И где же это? – Джолифф поманил официанта, появившегося в дверном проеме с подносом под мышкой. – Kaffe und Küchen, bitte.[21]21
  Kaffe und Küchen, bitte (нем.) – Кофе и пирожное, пожалуйста.


[Закрыть]

Потом глянул на Еву и сказал:

Посмотрим, чем тут кормят? При нынешнем дефиците продуктов разносолов ждать не приходится, но питание постепенно становится лучше.

– Я буду рада любому блюду, спасибо. Хотя в последнее время у меня нет аппетита из-за моей нынешней работы.

– Так где вы сейчас работаете?

– В Бад-Нендорфе.

Выражение лица Джолиффа мгновенно изменилось. Он положил на стол серебряный портсигар, предложил Еве закурить и, когда она отказалась, сам взял сигарету. Постучав ею по столику, он произнес – Я не удивлен, что вы хотите оттуда уйти. По слухам, Бад-Нендорф – очень скверное место. Напомните, кто там заправляет?

– Полковник Стивен Робинсон. Вы с ним знакомы?

– Слышал о нем. Говорят, он умеет добиваться результатов.

Ева опустила голову – Скажем так, он не допускает, чтобы что-то помешало ему добыть нужные результаты. Правда, это не означает, что результаты достоверны.

– Это я тоже слышал. В конечном итоге у него, наверное, будут большие неприятности, но пока он вполне устраивает союзников.

– Я делаю, что могу, – сказала Ева, кусая нижнюю губу. – Постоянно твержу ему и другим, что так нельзя, но меня никто не слушает. А теперь вот один из заключенных умер, других, вероятно, ждет такая же судьба, учитывая, как с ними обращаются. Надолго меня не хватит, я должна вырваться оттуда как можно скорее.

– Когда вы поступили на службу?

– Я пошла служить в 43-м, в августе. Начинала в Женском вспомогательном территориальном корпусе.

– То есть положенные три года вы еще не отслужили, – Джолифф затянулся сигаретой и помолчал. – Но вы могли бы уволиться досрочно по состоянию здоровью. Скажитесь больной или притворитесь, что беременны. Это их напугает, и вас уволят моментально – глазом моргнуть не успеете.

Он подмигнул ей:

– Подумайте об этом.

На несколько секунд Ева оторопела, а потом расхохоталась – Я пойду на что угодно, лишь бы уйти оттуда. Но мне же придется обратиться к врачу. Иначе как мне поверят?

– Об этом не беспокойтесь, – улыбнулся Брайан. – Дайте мне знать, когда будете готовы уйти, и я вам предоставлю медицинскую справку.

Им принесли кофе с пирожными, украшенными взбитыми сливками.

– Но почему вы набираете сотрудников здесь? И вы еще не сказали, что это за работа, хотя трудно придумать что-либо хуже того, чем я сейчас занимаюсь.

Брайан отвлекся на еду, поблагодарил официанта, потом сказал:

– Полагаю, нам опять принесли яблочный пирог. Видать, в этом году хороший урожай. Куда бы я ни пошел, меня всюду потчуют яблоками. Но все равно чертовски вкусно.

Он передал Еве одну из фарфоровых тарелок с рифленым узором:

– Итак, о чем мы?

– О работе. Для чего вы набираете людей? Что это за работа?

– Ах да, это новая организация. Скорее всего, вы о ней не слышали.

Брайан наколол на вилку кусочек пирога и сунул в рот, затем, жуя, салфеткой вытер рот.

– Как вы думаете, что здесь сейчас особенно необходимо? – в следующую секунду спросил он.

Ева, не прикасаясь к пирогу, смотрела на него:

– Строительство? Восстановление сельского хозяйства и промышленности? Когда я ехала по Германии, видела разрушенные вокзалы и железные дороги. И я знаю, что люди здесь голодают. Водитель, работающий в нашем центре, сказал мне, что они с женой получают по четыре кусочка хлеба в день.

– Все это, разумеется, важно, – отвечал Брайан, качая головой, – но гуманность и человеческое достоинство тоже играют не последнюю роль. Людям нужна помощь и реабилитация во всех смыслах. Это самая гигантская проблема, какая только может быть. Вам известно, что на данный момент в этой стране находятся примерно одиннадцать миллионов человек, которые оказались здесь не по своей воле? Несчастные голодранцы, пережившие ужасы концлагерей и рабский труд на заводах и фабриках.

– Я даже понятия не имела, что их так много.

– Без нашей помощи эти бедняги не могут возвратиться домой. Многие потеряли целые семьи, другие отчаянно пытаются найти родственников. Кто-то из них никогда не вернется на родину, кто-то предпочтет эмигрировать, чтобы начать новую жизнь в другой стране. Все, что мы можем, – накормить их, подлечить, насколько это возможно, снабдить документами.

– Да, судя по тому, что вы сказали, работы непочатый край: организационные вопросы, перевод, обеспечение питанием и медикаментами. Я могла бы за это взяться. В Германию я приехала, чтобы исполнить свой долг, и для меня это реальный шанс сделать наконец что-то полезное.

– Молодчина! Но вам придется нелегко. Эти люди много страдали. Но по крайней мере они выжили и при надлежащей помощи, возможно, сумеют вернуться к нормальной жизни. Однако мы помогаем только перемещенным лицам, а не самим немцам.

Брайан с глухим стуком опустил тарелку на стол, так что вилка на ней, звякнув, подпрыгнула.

– Они сами устроили весь этот кошмар и не заслуживают того, чтобы мы им сочувствовали или снабжали их пропитанием.

На мгновение Еве вспомнились дети в лохмотьях, женщины, обмотавшие шарфами головы, мужчины в порванной военной форме. Подавив в себе сострадание к ним, она спросила:

– На службу ходить в форме?

– Необязательно, – рассмеялся Брайан. – Приходите в том, что у вас есть. Если кто спросит, почему на вас все еще форма Женского вспомогательного территориального корпуса, валите все на меня.

Потом он дал ей свою визитку и велел позвонить ему, как только она заявит, что заболела. Ева навсегда запомнит тот разговор, а также неприятную встречу, которая произошла, когда она покидала отель. Согласовав с Джолиффом все детали и поблагодарив его за гостеприимство, она вышла в зеркальный вестибюль и направилась к выходу. Впервые за долгие недели Ева искренне улыбалась, радовалась тому, что расплатилась с одним из их постоянных водителей накопленными сигаретами.

Ее мечта сбудется: она вырвется из Бад-Нендорфа. Завтра же утром скажет, что не может выйти на службу, потому что беременна, и ее постараются поскорее удалить из того страшного места. Она была уже почти у самого выхода, собираясь пройти в большие стеклянные двери, и вдруг услышала знакомый нервный голос, от которого у нее замерло сердце:

– Кушек! А вы откуда здесь взялись, черт возьми?

Ева обернулась и, к своему ужасу, увидела, что по широкой лестнице спускается полковник Робинсон. За ним следовала компания мужчин, которых она заметила раньше. Стуча каблуками по гладкому каменному полу, он решительным шагом подошел к ней:

– Так, так, так… Чем вы тут занимаетесь? Тайное свидание?

– Нет, сэр. Просто выпила чаю, то есть кофе. С пирожным.

– Ладно, главное – не болтайте о нашей работе, – прищурившись, он дернул подбородком. – Неподчинение наказуемо.

– Я уже ухожу, сэр.

– Будьте осторожны за рулем, а то еще в аварию попадете, – набалдашником своей щегольской трости он постучал по ладони левой руки. – За это тоже предусмотрены санкции.

Глава 24
Ева

10 ноября 1945 г.

Утренняя тошнота

Имитировать тошноту ей было нетрудно, ведь изо дня в день она присутствовала на допросах, каждый раз поднимавших в ней новую волну отвращения. На виду у всех Ева смежала веки и прикрывала рукой рот, показывая, что ей дурно. С помощью пудры более светлого тона она придала лицу нездоровую бледность, карандашом для бровей создала эффект ввалившихся глаз.

Спустя три-четыре дня, на протяжении которых в столовой она лишь нехотя клевала постную пищу и пила обычную воду, Джимми отвел ее в сторону:

– Что с тобой? Взвинченная ты какая-то, только не обижайся.

Ева обвела взглядом столовую, убеждаясь, что их никто не подслушивает.

– По твоему совету я съездила в ту гостиницу. Надеюсь, очень скоро меня здесь не будет, – она взяла его за руку. – Что бы ты обо мне ни услышал, не верь ни единому слову.

– Ну и хорошо. Если ты сама уверена, что так надо.

Ева была уверена. Сдерживая улыбку, она старательно изображала из себя больную, понимая, что должна убедительно исполнять свою роль. Однако следующего шага она опасалась.

На следующее утро Ева решила разыграть настоящий спектакль, чтобы уже ни у кого не оставалось сомнений. За завтраком в столовой, взяв тарелку с овсянкой, она села так, чтобы ее хорошо видели Робинсон и его прихвостни, и принялась лениво ковырять ложкой кашу, похожую на вязкое серое месиво. Потом пару раз прижала ладонь к животу, откинулась на спинку стула и, закрыв глаза, стала делать глубокие вдохи. В нос ударили неприятные запахи кулинарного жира, жареного хлеба, «Брилкрима»[22]22
  Brylcreem – фирменное название бриллиантина для волос.


[Закрыть] и несвежего пота. Даже притворяться не пришлось, что ее тошнит.

– Вам плохо? – спросила девушка, сидевшая за соседним столиком. Для Евы это послужило сигналом к действию. Она резко встала, будто случайно опрокинув на пол тарелку с кашей, а потом колени у нее якобы подкосились, и она рухнула прямо на ошметки овсянки и черепки разбитой тарелки.

Когда она открыла глаза, двое сотрудников уже усадили ее на стул и счищали кашу с ее формы. Перед ней поставили стакан воды. Она чуть приподняла голову и, маленькими глоточками потягивая воду, оглядела столовую. По-видимому, затея удалась. Робинсон обратил внимание на происшествие и теперь хмурился.

– Пожалуй, отпрошусь-ка я сегодня со службы.

В тот же день, когда она лежала у себя в комнате, ожидая реакции на свое великолепное представление и поданный военному врачу центра рапорт, к которому она присовокупила справку, предоставленную ей сотрудником Джолиффа, в дверь постучала одна из ее коллег:

– Полковник желает вас видеть прямо сейчас. Сами дойдете?

Ева сбросила ноги с кровати, встала, пригладила на себе юбку и взяла пиджак:

– Я готова держать ответ.

Робинсон даже не взглянул на нее, когда она вошла в его кабинет. Он продолжал изучать лежавшие перед ним документы, в одном месте что-то зачеркивая, в другом добавляя слово. Она стояла перед ним с невыразительным лицом, держа руки по швам.

– Садитесь, а то упадете, – наконец негромко произнес он.

Ева опустилась на жесткий стул по другую сторону его стола и, сидя прямо, ждала, когда он соизволит вспомнить про нее. Через какое-то время Робинсон поднял голову, откинулся в кресле и пристально посмотрел ей в глаза. Домиком сложив перед собой ладони, кончиками пальцев он постукивал по своим губам.

– Кушек, – заговорил Робинсон, – вы меня разочаровали. Никогда бы не подумал, что вы позволите себя обрюхатить. Впрочем, чему я удивляюсь? Сам ведь недавно видел, как вы выходили из того отеля.

Он помолчал, все так же сидя в молитвенной позе:

– Чертовски досадно. Вы – хороший переводчик. Вы же, наверное, понимаете, что теперь вам придется уйти?

– Да, сэр. – Ева понурилась, изображая раскаяние.

– Нам не хватает переводчиков, а то бы я никогда не согласился брать на службу женщин. Вы уезжаете немедленно, это ясно?

– Да, сэр, – Ева прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Ей было все равно, что о ней думают он и другие. Она добилась своей цели и скоро будет свободна.

– Через час водитель отвезет вас на вокзал. И забудьте обо всем, что вы здесь видели. Держите рот на замке, ясно?

Он отпустил ее, не спросив ни про планы на будущее, ни про самочувствие. Ему было плевать, больна она или беременна. Для него она не представляла большой важности; ее отъезд был просто досадным неудобством. Выйдя в коридор, Ева пробормотала себе под нос:

– Я никогда не забуду того, что здесь творится, и никогда не прощу. Унижай меня, позорь, сколько душе угодно. Я вырвалась от тебя и уж постараюсь сделать так, что в один прекрасный день ты получишь по заслугам.

Стремясь поскорее уехать из центра, Ева быстро уложила вещи в чемодан. Брайан Джолифф, когда она связывалась с ним по телефону, дал ей указания, и вскоре она покинет один ад и попадет в другой, где будет помогать тем, кому удалось вернуться из преисподней, и, может быть, даже кого-то из них спасет.