Текст книги "История Древнего мира. От истоков Цивилизации до падения Рима"

Глава вторая
Древнейшая история

Несколько позже в Шумере произошло очень большое наводнение

В течение многих месяцев не выпало ни одного дождя. На полях возле соленого залива женщина собирает высохшие колосья. Позади нее на фоне свинцового неба поднимаются стены ее родного города. Земля под ногами тверда как камень. В резервуарах, когда-то наполненных водой ежегодного паводка, на дне всего дюйм жидкой грязи. Ирригационные каналы пусты.

Капля воды ударяет по ее пыльной руке. Она поднимает голову и видит ползущие с горизонта к зениту облака. Она кричит в сторону городских стен, но улицы уже полны мужчин и женщин, выставляющих горшки, миски и пустые раковины на самые открытые места. Слишком часто шквалы проносились через равнины мгновенно.

Но не в этот раз. Капли учащаются, рушась вниз. Вода собирается в лужи, количество ее все увеличивается. Вдалеке усиливается незнакомый рев, земля содрогается.

Древним людям были неведомы глубокие колодцы, мощные плотины или городской водопровод; большую часть своей жизни они проводили в поисках воды, ее транспортировке и хранении, – высчитывая, как долго смогут прожить, если вода не будет найдена. Много времени уходило на отчаянные молитвы, чтобы вода упала с неба или колодцы наполнились влагой из глубины земли.

Но в Месопотамии параллельно с этими жизненно важными занятиями существовал и неожиданный страх воды. В глубокой воде скрывался дьявол и злоба, вода могла нести жизнь – но также в ней таилась и смерть.

История Земли (как рассказывают нам геологи) размечена великими катастрофами, которые время от времени уничтожали целые виды живых существ. Но только одна из этих катастроф сохранилась эхом в преданиях дюжины самых различных народов. У нас нет универсального рассказа, который бы повествовал, как климат начал становиться очень, очень холодным – но давным-давно память человечества зафиксировала, что вода стала угрожать его недолговечному существованию на земле. Историк не может игнорировать Великого Потопа; это самый универсальный миф из всех, какие сохранило человечество.

Кроме краткого упоминания о наводнении в «Царском списке», шумерская легенда о потопе доходит до нас не напрямую, а переведенная через тысячи лет после события на язык аккадцев (семитское наречие, на котором говорили позже в Месопотамии) и сохраненная в ассирийской библиотеке. Энлиль, царь богов, рассердился, потому что громкий шум людей на земле не давал ему спать; он уговорил других богов уничтожить человечество, но бог Эа, который дал клятву защищать людей, тайком сообщил о замысле одному умному человеку по имени Утнапиштим[7]7
  В некоторых версиях легенды шумерского Ноя звали Зиусудра. (Прим. авт.)


[Закрыть], пока тот спал. И тогда

 
поднялись грозные боги бездны,
обрушили вниз моря ревущие вод,
семь судей ада подожгли землю своими факелами,
и превратился день в ночь,
потому что разлетелась земля, как хрупкая чаша.
Воды накатывали на людей, как волны сражения.¹
 

Предупрежденный Утнапиштим спасся в лодке со своей семьей и несколькими животными, а также с теми, кого смог взять с собой.

Вавилонская версия этого рассказа называется «Повестью об Атрахазисе» (Атрахазис в переводе означает что-то вроде «Великий Умник»). Атрахазис, самый мудрый царь на земле, был предупрежден о грядущем бедствии. Он построил ковчег – и, зная, что может разместить на нем лишь немногих, пригласил остальных своих подданных на пышное торжество, чтобы у них был один, последний, день радости перед концом. Все едят и пьют, благодаря его за щедрость; но сам Атрахазис, зная, что это пиршество – их предсмертная пища, мечется взад-вперед, страдая от горя и чувства вины.

 
И ели они от его щедрости,
и пили, сколько могли,
но он не мог, лишь
входил и выходил, входил и выходил,
ни разу не присев,
так мучили его отчаяние
и отвращение к своей беспомощности.²
 

Даже самый лучший царь не земле не всегда в состоянии обеспечить выживание своему народу перед лицом непреодолимого бедствия.

Но самый известный рассказ о потопе – несомненно, тот, что изложен в Книге Бытия. Господь решает очистить свое творение от разврата, поэтому велит Ною, «непорочному среди людей», построить ковчег, который спасет его и его семью от гибели.

Хлынул дождь, разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились, и воды поглотили землю.

Три культуры, три рассказа: слишком много совпадений в деталях, чтобы их не учитывать.[8]8
  Когда рассказ о шумерском наводнении был впервые переведен в Европе, большинство историков решили, что Книга Бытия произошла от него; дальнейшее изучение существенных различий между двумя рассказами показывает, что гораздо вероятнее независимое появление повествований об одном и том же изначальном явлении. (Прим. авт.)


[Закрыть]

Геологи XIX века, используя Книгу Бытия в качестве руководства, искали следы Великого Потопа и находили их: беспорядочные геологические слои, раковины на вершинах гор. Но медленное продвижение по земле ледового покрова – теория, впервые предложенная Луи Агассизом в 1840 году, – также объясняло многие из геологических явлений, относимых ранее к последствиям всемирного потопа. Вдобавок эта теория созвучна растущей в научной среде уверенности по поводу того, что эволюция мира была постепенной и поступательной, на нее влияли одни и те же последовательные процессы, она гладко двигалась вперед по предсказуемому пути, на котором уникальным и неповторяемым событиям нет места.[9]9
  Такой взгляд на Вселенную появился благодаря доказательству, что неповторяемые катастрофы действительно оставляют след на земле и очень часто меняют климат или уничтожают целые живые виды: например, считается, что конец Мелового периода знаменовался падением астероида. По поводу мнения неспециалистов о древних глобальных бедствиях см.: Питер Джеймс и Ник Торп, «Древние тайны» (Peter James and Nick Torp, Ancient Mysteries). (Прим. авт.)


[Закрыть]

И все-таки рассказы о Великом Потопе остались. Исследователи Месопотамии продолжали защищать идею о существовании реального наводнения – не всемирного, так как философски эта теория напрочь отвергается, но локального месопотамского, хотя и достаточно разрушительного, чтобы запомниться на тысячи лет. Археолог Леонард Вулли, известный по раскопкам Ура, написал: «Общего уничтожения человеческой расы, конечно, не произошло, не произошло даже полного уничтожения населения Дельты… но могло быть произведено довольно разрушений, чтобы оставить след в истории и определить лик эпохи».³ Ища следы наводнения, Вулли (что не удивительно) нашел их – десятифутовый слой осадков, отделяющих ранние месопотамские поселения от более поздних.

До потопа Райана – Питмана

Примерно через семьдесят лет Уильям Райан и Уолтер Питман предположили, что рассказы о Великом Потопе отражают не опустошительный общемесопотамский потоп, а память о постоянных наводнениях – «половодье, которое никогда не исчезало… [которое] выгоняло людей с их родных земель и заставляло находить новые места для жизни».⁴ По мере того, как таял лед и поднимался уровень Средиземного моря, там, где еще недавно была твердая земля, образовался пролив Босфор. Черное море вышло из берегов, навсегда затапливая деревни; спасшиеся люди уходили на юг и уносили с собой память о бедствии.

Менее красочные ответы тоже предлагались. Вполне возможно, рассказ о потопе представляет собой обобщенные опасения по поводу наводнений, которые, несомненно, постоянно происходили возле переплетающихся водных потоков, протекавших через Месопотамию.⁵ Или, быть может, рассказ об изменившем землю потопе отразил перемены, произошедшие при наступлении залива на север, когда поднимающееся море одно за другим поглощало целые поселения.

Каждое из этих объяснений имеет свое слабое место. Осадочный слой Леонарда Вулли, как открыли дальнейшие раскопки, слишком невелик, чтобы обозначать конец цивилизации в Месопотамии. К тому же он датируется районом 2800 года до н. э. – то есть самым расцветом шумерской цивилизации. Трудно понять, как несколько эпох подъемов и спадов воды, отступавшей и приходившей снова, могли трансформироваться в одно событие – потоп, который навсегда изменил лицо земли. И хотя подъем уровня залива, вероятно, затапливал деревни, вода наступала со скоростью один фут каждые десять лет или около того – не похоже, чтобы подобное могло вызвать столько страха.

Теория Райана и Питмана, основанная на образцах, взятых со дна Черного моря, более приемлема. Но это наводнение датируется примерно 7000 годом до н. э., что оставляет наш вопрос без ответа. Как рассказы о вселенском потопе пробились в устные предания многих народов, которые при любом подсчете в 7000 году до н. э. обитали очень далеко от Месопотамии?

В Китае, где за время построения шумерами их городов развились две независимые земледельческие культуры – Ян-шао и Луньшань – вероломный военачальник прорывает дыру в небесном пологе, и вода устремляется вниз, покрывая всю землю и затапливая всех вокруг; выживает единственная знатная дама, царица, которая находит убежище на вершине горы вместе с маленькой группой воинов. В Индии рыба предупреждает мудрого царя Ману, что надвигается громадное наводнение, и он должен построить корабль и забраться в него, как только вода начнет подниматься. «Воды смыли все три неба, – говорит нам Ригведа, – и спасся один Ману».⁶

Более захватывающими представляются рассказы о потопе у американских народов, некоторые из них несут черты удивительного сходства с месопотамскими преданиями – но, похоже, возникли задолго до появления христианских миссионеров, принесших с собой Книгу Бытия, хотя этот вопрос исследован в недостаточной мере. В версии майя «четыреста сыновей» выжили при потопе, превратившись в рыб; позднее они отпраздновали свое избавление, напившись вина, после чего поднялись на небеса и стали Плеядами. Внимательный читатель заметит здесь явную параллель с рассказом о Ное, в котором на небе также появляются знаки, а сам Ной напивается до бесчувствия, оказавшись на сухой земле. В Перу домашняя лама отказывается есть, а когда ее хозяин спрашивает, почему, лама предупреждает его, что через пять дней поднимется вода и затопит землю. Человек забирается на самую высокую гору, выживает и снова заселяет землю. При этом женщину он с собой не берет – что выглядит явным недосмотром.

Если все эти американские легенды о потопе сопоставить с месопотамскими мифами, то можно прийти к выводу, что потоп не мог произойти в 7000 году до н. э., как это предполагает историк Джон Брайт. Общее бедствие должно было иметь место около 10 000 лет до н. э., когда охотники перешли через Берингов пролив.⁷

Итак, что же случилось? Вода ринулась на мир человека; но кто-то предвидел, что бедствие уже на подходе, еще до того, как начался потоп.

После наступления вод земля высыхает. Людям приходится заново обживаться в мире, который стал гораздо жестче, чем был раньше. Многое было утеряно. В Книге Бытия Ною было сказано, что нужно убить животное, чтобы получить его мясо; в легенде о шумерском потопе боги оплакивают уничтожение мира:

 
Может, это голод уничтожил мир,
А не потоп.
Может, это мор унес человечество,
А не потоп.⁸
 

Конечно, это не совпадение, что созданные в таком большом количестве стран рассказы начинаются с разгула водной стихии, которая должна отступить, чтобы человек смог начать существование на сухой земле. В легенде, созданной аккадцами и найденной на фрагментах табличек вместе с эпической поэмой о Гильгамеше, первые строки таковы:

 
Когда не поднялись еще небеса,
И внизу, на земле, еще не возникла равнина,
И даже бездна еще не раскрыла своих границ,
Владычица хаоса Тиамат была им всем матерью.⁹
 

При создании мира морская суть Тиамат была убита, а половина ее тела заброшена на небо, чтобы смерть, приносящая соленую воду, не покрыла только что просохшую землю.

«Через год и один день сплошных облаков, – начинается легенда микстеков, – мир все еще лежал в темноте. Все было в полном беспорядке, вода покрывала ил и тину, которые тогда и были землей».¹⁰ «Это правда, – вторит ей индийская Сатапата-Брахмана. – Вначале была вода, ничего кроме моря воды». «Вначале, в темноте, не было ничего, кроме воды», – начинается миф африканского народа банту. И, наконец, то же самое повторяют более знакомые тем, кто воспитан в христианстве или иудаизме, слова Книги Бытия: «Вначале земля была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою».

Невозможно узнать, что же было разрушено водами. Но, подобно многим другим людям, шумеры сохранили миф о потерянном рае. В самой древней шумерской поэме «Энки и Нинхурсаг[10]10
  Нинхурсаг (букв. «Владычица лесистой горы») – в шумеро-аккадской мифологии богиня земли, с которой был первоначально неотъемлемо связан верховный бог неба Ану, и от которой он породил бога воздуха – Энлиля, отделившего небо от земли. (Прим. ред.)


[Закрыть] этот рай описан как место, где

 
не убивает лев,
волк не хватает овцу,
нет там дикой собаки, пожирательницы детей,
тот, чьи глаза болят теперь, не говорит: «Болят глаза мои»;
тот, у кого болит теперь голова, не говорит: «Болит у меня голова».¹¹
 

Но этот мир мечты, полный фруктовых деревьев и орошаемый свежими пресными потоками, оказался потерян для человека.

Мы все еще испытываем страх воды, страшась затопления освоенного нами мира, в котором обитаем. Посмотрите, как выразилась эта фобия в образе «Титаника»: палубы наклоняются, вода наступает, а офицеры, которые наверняка понимают приближение катастрофы, ничего не могут сделать, чтобы предотвратить ее. Рассказы о воде все еще пугают и привлекают нас. Как предполагает философ Ричард Маув: «образы, ассоциирующиеся с „рассерженными глубинами” имеют устойчивую власть над человеческим воображением вне связи с географией нашего обитания».

Но мы посягнули на территорию теологов и философов. Историки могут только зафиксировать, что варка пива существует столько же, сколько и землепашество, и что самое древнее вино в мире (найденное во время раскопок в современном Иране) относится к шестому тысячелетию. Потому что столько же, сколько человек выращивает зерно, он пытается вернуть назад, хотя бы временно, более радужный и добрый мир, который более невозможно найти на карте.

Глава третья
Появление аристократии

В Шумере примерно за 3600 лет до н. э. власть царей становится наследственной

После великого потопа шумерский царский список говорит нам, что новым центром царской власти становится город Киш, расположенный в северной части Шумера и окруженный хлебными полями.

Первым царем династии Киша был Гаур; далее власть перешла к правителю с величественным именем Гулла-Нидаба-Аннапад. Затем, спустя девятнадцать правителей, к власти пришел Энмебарагесси, двадцать второй по исчислению после потопа. Благодаря сохранившимся текстам мы знаем, что правление Энмебарагесси приходилось на 2700 годы до н. э. – для нас эта дата особенно ценна, так как это первая привязка к исторической хронологии.

Это все еще создает для нас проблему при описании шумерской истории между потопом (когда бы он ни был) и 2700 годом до н. э. После потопа цари больше не правили по тридцать шесть тысяч лет. Наоборот, время правления резко сократилось, и становилось все короче и короче. В целом 22 985 лет, 3 месяца и 3 дня прошло от наводнения и до того, как взошел на трон Энмебарагеси – фигура, которая нам не так уж и помогает, как можно подумать, учитывая точность счета. Специалисты по шумерской истории и литературе склонны именовать царей до потопа «мифическими», а царей после него – «полумифическими»; но, признаться, различие между ними ускользает от меня.

Большинство правлений (двадцать одно), прошедших до Энмебарагесси, описаны каждое одной строкой: имя правителя, длительность правления, и не более того. Единственное исключение из этого правила встречается практически на середине списка, когда Этана, тринадцатый царь[11]11
  Здесь ошибка автора: Этана был десятым правителем после потопа. (Прим. ред.)


[Закрыть] после потопа, внезапно выделяется из перечня своих бесцветных предшественников.

 
Этана, тот, который поднялся на небо,
Тот, который земли твердыми сделал,
Он правил 1560 лет,
А Бали, сын Этаны —
Он правил только 400 лет.
 

Тут заложено гораздо больше фактической информации, чем может показаться на первый взгляд.

Ко времени, когда возобновили составление царского списка, географические изменения территория Междуречья практически прекратились, и земли приобрели тот вид, который мы наблюдаем на современных картах. Линия залива переместилась на север. Пересекающие друг друга потоки, некогда орошавшие низменность, оставили после себя наносы осадочных пород; расстояние между руслами рек увеличилось, и в итоге образовались две реки с впадающими в них извилистыми притоками. Сегодня мы называем эти реки Евфрат и Тигр – названиями, которые дали им греки; в более древние времена западная река называлась Урутту, а более быстрая и бурная восточная, напоминающая стрелу в полете, именовалась Идиглат.[12]12
  Из четырех рек, упомянутых в «Книге Бытия» (Фисон, Гихон, Хид-декель и Перат) Фисон и Гихон, похоже, исчезли, а Хиддекель стала известна как Идиглат, позднее Тигр, в то время как Перат («Великая река») превратилась в Урутти, а позднее стала Евфратом. Современный английский перевод «Книги Бытия» имеет тенденцию к упрощению и сразу переводит Хиддекель как «Тигрис», а Перат – как «Евфратес». (Прим. авт.)


[Закрыть]

Между этими двумя реками было построено множество городов. Археологи говорят нам, что к 3200 году значительная часть населения деревень изменила свой образ жизни, окончательно перебравшись за стены укреплений. Эти перемещения не всегда происходили мирно. Книга Бытия и рассказ о потопе рисуют нам интригующую картину раскола. Когда Ной начал отстраивать цивилизацию, его потомки разошлись по земле. На Шинаре – семитское название юга месопотамской равнины – строительство городов достигло особо высокого уровня. Увлеченные своим мастерством, горожане решили построить башню, достигающую неба – башню, которая дала бы повод для гордости не только на земле, но и перед самим богом. Этот акт самонадеянности привел к неразберихе с языками, непониманию и в конце концов к войнам.

Вавилонская башня, как и библейский потоп, находится в не поддающемся датировке прошлом. Но сам этот факт становится для нас окном в мир, где глиняные города, обнесенные крепостными стенами, воздвигаются по всей Месопотамии.¹ Дюжина укрепленных городов, каждый из которых был окружен пригородами, растянувшимися радиально миль на шесть, боролись за главенствующее положение: Эриду, Ур, Урук, Ниппур, Адаб, Лагаш, Киш и так далее. По-видимому, в каждом из этих древних урбанистических центров проживало до сорока тысяч населения.

Каждый город находился под защитой бога, чей храм привлекал паломников из округи. И правящая верхушка этих городов протягивала щупальца влияния к округе, стремясь подчинить своей власти все большие территории. Пастухи и скотоводы приходили в город, чтобы принести дары богам, продать и купить товар, а также заплатить налоги по требованию священнослужителей и царей. Людям нужен был город для торговли и отправления обрядов – но город требовал столько же, сколько давал. Уравнительные отношения внутри более ранних групп охотников-собирателей – разрушились. Теперь существовала иерархия: город первичен, сельская местность вторична.

Примерно через десять поколений после потопа иерархия приобрела новую форму. Впервые люди заявили право на власть не благодаря своей силе или мудрости, а по праву крови.

Десятый царь Киша после наводнения, Атаб, стал первым, кому наследовал его сын, а затем внук. Эта династия из трех поколений – самое первое кровное наследование, зафиксированное в письменной истории. Но вслед за этим правителем становится Этана, захвативший трон силой, и в его случае возникают проблемы наследования власти иного рода.

Об Этане царский список говорит нам только то, что он «поднялся на небо» – причем эта деталь дана без разъяснений. Чтобы узнать больше, нужно обратиться к поэме, написанной значительно позже описываемых в ней событий. В этой поэме

Этана – благочестивый царь, верующий в богов, но у него огромное горе: нет детей. В своих молитвах он жалуется:

 
Я чту вас, боги, я уважаю вас, духи смерти!
Толкователи снов, вы так старались привести меня в ярость,
Боги, вы же приняли жертвоприношение из моих ягнят…
Так смойте же с меня мой позор и дайте мне сына!²
 

В страшном сне Этана видит, что его город пострадает, если наследник трона не родится:

 
Захлебывался город Киш в рыданиях,
Все горожане в траурных одеждах…
Наследника Этана им не дал!
 

Огромной важности изменение появилось как нечто само собой разумеющееся: царская власть стала наследственной. Лидер, который сам взваливал на себя огромное бремя ответственности за людей, теперь просто рождался для этой задачи по праву крови. Впервые мы видим возникновение аристократии – класса, рожденного, чтобы править.

Боги посочувствовали Этане и явили ему ответ: он должен был вернуться на спине орла назад, на небо, где найдет растение жизни, секрет рождения сына. Далее табличка надколота и конец рассказа утерян. Но царский список говорит нам, что Бали, сын Этаны, правил после смерти отца – отсюда следует, что просьба была удовлетворена.

Неравенство по крови лелеялось. Как и сама идея царской власти, идея урожденной аристократии сохраняется до сих пор.

Следуя из положения, что те, кто рождены править, должны контролировать как можно большие территории, Этана «твердо закрепляет свои земли» за сыном.

Города Месопотамии были независимыми, во главе каждого стоял местный правитель. Но расположение в междуречье Киша стало толчком к утверждению превосходства этого города над остальными. В конце концов, в Шумере не было своего леса – здесь в небольших количествах росли только завезенные пальмы, являющие собой третьесортный строительный материал. Здесь не было камня, не было меди, не было обсидиана – не было ничего, кроме ила, глины, а также нескольких месторождений битума или асфальта, использующегося как масло в светильниках или как связующий материал в строительном растворе.

Первые города Шумера

Дерево нужно было доставлять с северо-востока, с гор Загрос, или же привозить с Ливанских гор, расположенных на северо-западе. Медь прибывала с южных Аравийских гор, ляпис-лазурь – из скалистых земель на севере и востоке; камень доставляли из пустыни на западе, а обсидиан – с далекого севера. В обмен шумерские города могли предложить сельскохозяйственные товары: зерно, одежду, кожу, гончарные изделия. Шумерские горшки и сосуды широко использовались и в маленьких поселках, и в городах по всей восточной Европе и северной Азии.

Часть торговых путей пролегала через пустыни на восток и запад, но наибольшее их количество проходило вверх и вниз по Тигру и Евфрату; старое название Евфрата, Урутту, означает «Медная река». Месопотамская низменность, как указывает археолог Чарльз Пеллегрино, представляла собой узкую полосу цивилизации: «оазис в тысячи миль длиной и шириной менее десятка миль».⁴ Если город, лежащий ниже по течению, хотел послать караван вверх по течению, в горы Ливана за кедровыми стволами, этот караван неизбежно должен был пройти мимо Киша. Царь Киша собирал свой процент с проходящего мимо его города потока богатств, он мог свить собственное гнездо, выщипывая по перышку у других.

К тому времени, когда сын Этаны унаследовал власть, Киш лишил старый город Эриду, расположенный южнее, статуса самого могущественного владения на равнине. К 2500 году цари других городов стали претендовать на титул «царь Киша» – как будто он превратился в некий почетный ярлык, демонстрирующий власть над остальными шумерскими городами.

Но таможенный сбор – это одно, а реальные завоевания – совсем другое. Этана и его родственники никогда не распространяли свои имперские замашки на другие города Шумера. Трудности при передвижении армий вверх и вниз по всей длине равнины могли удерживать царей Киша от попыток завоевания других городов – а, может быть, они просто не видели связи между размерами владений и статусом царской власти. Первый человек, построивший империю, пришел совсем из другого народа.