Текст книги "Обеты молчания"

Двадцать три

– Ты слишком много знаешь, – сказал Ричард Серрэйлер. – Ты обречена на это.

В комнате ожидания отделения радиографии никого не было, ночью тут всегда было пусто и тихо. Уборщица вымыла пластиковые панели на полу и установила посреди комнаты ярко-желтую табличку с надписью «Осторожно. Скользкий пол».

– Теперь я понимаю, – сказала Кэт, – что имеют в виду люди, когда говорят, что не выносят запах больницы. Ты его не замечаешь, когда работаешь тут целый день, но если прийти сюда вот так – это невыносимо.

– Листерин, – сказал Ричард. Он стоял рядом и разглядывал стенд, посвященный туберкулезу.

– Хотелось бы мне вообще ничего не знать. Прямо сейчас я бы хотела просто дождаться невролога, чтобы он сообщил мне хорошие новости, за которые я могла бы ухватиться.

– Ты можешь так и сделать.

– Думаешь?

Он продолжил читать.

– Я позвонила Саймону, – сказала Кэт.

– Я полагал, что Саймон занят поимкой граждан, которые стреляют в молодых женщин.

– Папа…

Любой другой человек поддержал бы ее, обернулся, улыбнулся, сделал бы какой-нибудь жест, но ее отец был не таким. Она хотела ему что-то сообщить, и он просто ждал этого. Он не был жестоким, не был бесчувственным, как полагал Саймон. Он был рациональным.

– Саймон был несколько удивлен, увидев Джудит. Но не надо винить его за это. Он этого не ожидал, и он скучает по маме больше, чем любой из нас.

– Как ты можешь судить об этом?

– Извини. Но ты сам знаешь.

– А ты? Что ты чувствуешь? – Теперь он обернулся к ней.

– Разумеется, я скучаю по маме. Особенно мне не хватает ее сейчас, мне больше всего на свете хотелось бы, чтобы сейчас она была здесь.

– Я имею в виду, что ты чувствуешь по поводу Джудит?

Кэт посмотрела на отца. «Я никогда тебя не понимала, – подумала она, – никогда не улавливала твоих мотивов и желаний. Никто не улавливал – и уж точно не мама, но она как-то научилась жить с тобой, и мне тоже всегда казалось, что мне удается ладить с тобой, несмотря ни на что. Саймон – единственный, кто этого не делает, не может делать и, скорее всего, не будет. И все же прямо сейчас ты будто довольно несимпатичный незнакомец».

– Мне нравится Джудит, – сказала она. Это прозвучало безэмоционально, но от усталости и тревоги она чувствовала себя так, будто ее долго избивали кулаками и сил у нее уже не оставалось.

Ричард ничего не сказал, он просто вышел из комнаты ожидания и куда-то зашагал по коридору.

Кэт ни о чем не думала. Все мысли были где-то далеко. Наверное, ей было даже лучше остаться здесь одной.

Он вернулся с пластиковым стаканчиком кофе и предложил его ей.

– Это тяжело, – сказал он. – Я знаю, что это тяжело.

Кэт глотнула. Кофе был крепкий и сладкий.

В машине они не разговаривали: Ричард был за рулем, а они с Крисом сидели сзади. Сначала Крис немного поворчал о том, что у него нет ни малейших причин ехать в больницу, но потом погрузился в молчание до самого конца поездки. В больнице он продолжал молчать, не встречался с ней глазами, коротко отвечал на простые вопросы и только кивнул, соглашаясь на сканирование.

– Он знает, – сказала Кэт. – Он знает расклад не хуже, чем мы.

– Он знает, какие есть варианты, но всегда сложнее объективно судить о самом себе.

Дверь комнаты с аппаратом МРТ открылась. Как она могла посылать сюда стольких пациентов и даже не задумываться о том, с каким чувством они заходили внутрь и каково их семьям было ждать их здесь, ждать новостей, ждать человека в белом халате, который начнет говорить с ними на неизвестном им языке о непонятных результатах? Пока неизвестном. Еще непонятных.

Она поднялась. Регистратором оказалась молодая девушка.

– Мы можем поговорить здесь, или вы хотели бы пройти в кабинет?

– Мой муж…

– Он останется в отделении. Мне нужно понаблюдать его по крайней мере до завтрашнего утра, а завтра его осмотрит доктор Линг, если вас это устраивает.

Кристина Линг. Врач-невролог.

– Я могу посмотреть снимки?

– Да, конечно. Доктор Серрэйлер?

– Я не специалист по расшифровке снимков МРТ, – сказал Ричард.

– Все равно, пойдем со мной, – сказала Кэт. Отец нужен был ей не для моральной поддержки, она не рассчитывала поплакаться ему в жилетку, но она хотела найти опору в его хладнокровии, его профессионализме, его способности оставаться рациональным, даже когда дело касалось его семьи. В этом была его сила.

Снимок светился неоновым синим цветом: странное безликое изображение, совсем как иллюстрация в учебнике.

Кэт вгляделась. Поперечное сечение – этот срез нескольких разнородных слоев внутри костной полости – показывало, что находится внутри мозга ее мужа, Криса, отца ее детей, доктора Криса, мужчины, которого она любила и с которым была вместе четырнадцать лет. Крис. Мозг Криса.

«Доктор Луиза Паркер» – было написано на бледно-голубом пластиковом бейджике большими черными буквами. – «Старший регистратор Отделения неврологии».

Она наклонилась к экрану и показала курсором место на снимке.

Ричард прочистил горло.

– Да, – сказала Кэт. – Я вижу.

Так происходит всегда. Ты знаешь, но притворяешься, что нет; ты боишься худшего не потому, что ты пессимист, а потому, что тебе известны медицинские факты. Это твоя работа.

И она знала.

– Поражение локализовано здесь, – сказала доктор Паркер, выделяя затемненную область. – Оно уже довольно обширное. У него должны были возникнуть симптомы, но они развиваются достаточно быстро, как вы знаете. Сейчас давление просто достигло такого уровня, что спровоцировало электрическую активность, которая и стала причиной удара. Это объясняет и изменения настроения. Изменения личности.

– Да, – сказала Кэт.

– Он жаловался на головные боли?

– Да, но он не говорил, насколько они были сильными – я списала это на стресс из-за сборов и перелета. Джетлаг. Он был очень уставшим – я должна была понять. Я должна была догадаться, что это не просто затянувшийся джетлаг.

– Такое просто не заметить. Он сказал, что его пару раз тошнило за последние несколько дней.

– Он не говорил мне. Почему он ничего мне не рассказывал? – Она посмотрела на своего отца, но не смогла разгадать выражение на его лице, потому что его просто не было. Он как будто и не слышал их разговор.

Мозг Криса. Она посмотрела на затемненную долю, пытаясь определить, где именно расположена опухоль относительно других частей мозга, чтобы составить прогноз. Пытаясь вести себя как врач, который смотрит на снимок своего пациента. Вести себя как отец.

– Выглядит не очень хорошо, – наконец сказала она.

– Не очень. Доктор Линг завтра первым делом его посмотрит и поговорит с вами о возможных вариантах.

– Могу я увидеть Криса?

«Теперь я беспомощный и бесправный родственник, – подумала она. – Все изменилось».

– Конечно. Я отведу вас. Доктор Серрэйлер?

– Я подожду в машине. Нечего толпиться вокруг него.

Крис лежал в боковой палате. Горел приглушенный свет. Тут стояли еще три койки – на одной кто-то вытянулся во весь рост, а на другой – наоборот, свернулся калачиком. Третья оставалась за задернутыми шторками. Оттуда звучали тихие голоса. Стояли капельницы. Кэт почувствовала приступ страха.

Он полусидел, откинувшись на подушку. В больничном халате.

– Пойду посмотрю, смогу ли я найти для вас пижаму, – сказала регистратор.

Больничную пижаму.

Но это был Крис. Он совсем не выглядел иначе. Почему-то она ожидала, что он изменится.

Он посмотрел на нее. Отвернулся.

– Почему ты не сказал мне? – спросила она, хотя не собиралась упрекать его. – Ты должен был понять, что это не просто джетлаг.

– У меня были мигрени – в подростковом возрасте. Я думал, они вернулись.

Она взяла его за руку.

– Ты видела снимки?

– Да. Но диагноз по ним пусть ставят специалисты. Невролог встретится с тобой завтра утром.

– Где дети?

– С Джудит.

– Кто такая Джудит?

– Папина подруга. Тебе дали седативные, не волнуйся.

Крис замолчал. Задремал? Задумался?

Она начала вставать, но он резко дернул рукой, удержав ее. Кэт наклонилась к нему и погладила по голове.

– Я приду завтра пораньше.

– Если это четвертая стадия, я хочу, чтобы ты дала мне смертельную дозу морфина. Обещай мне.

– Не пытайся сам себе ставить диагноз.

– Обещай мне, Кэт.

Она молчала. Она не могла пообещать. Она не могла даже подумать о том, что это будет для них значить, если он прав. Но он был не прав.

– Глиома. Все после второй стадии. Пожалуйста.

– Попытайся заснуть. Ты же знаешь, что существует еще много других опухолей мозга. Не надо сразу рассчитывать на худшее. Не думай больше сегодня об этом. – «Господи, – подумала она, – какая глупость. Какая глупость, глупость, глупость». Не думай больше об этом. Если бы.

Она наклонилась, чтобы поцеловать его.

Крис отвернулся.

– Странно, – произнес Ричард Серрэйлер, когда они выезжали с больничной парковки. – Симптомы противоречивые. Эпилептический приступ и сонливость говорят об опухоли ствола головного мозга, но смены настроения, как правило, связаны с поражением лобной доли. Может, глиома, как ты думаешь? У него были проблемы со зрением? Атаксии, насколько я видел, не было.

Кэт было сложно что-то ответить. Машина как будто неслась по воздуху, стремительно двигаясь в сторону съезда. Ее отец всегда водил аккуратно, осторожно, но очень быстро. В ее мозгу вихрем носились образы и мысли, и она не могла ни за что уцепиться.

– Что тебе сказал Крис?

Она хотела ответить, что ему дали седативные и он был не очень разговорчив.

– Он заставил меня пообещать, что если это четвертая стадия, я дам ему смертельную дозу морфина.

– О. Интересно.

– Интересно?

Он не ответил.

– Господи боже, да существует еще десяток вариантов, разве нет? Она может быть доброкачественной и операбельной, и тогда возможно полное выздоровление. Она может быть подвержена радиотерапии. Это вообще может быть не опухоль. МРТ сложно читать, ты сам это сказал.

– Не настолько сложно.

– Да, ты умеешь утешать. Я тут пытаюсь справляться, пап. Мне нужно, чтобы ты помог мне.

– Конечно, я помогу тебе. Но чего именно ты ожидаешь?

– Ты смотришь на это только как медик.

– Потому что я медик. Как и ты. То, что я рассуждаю как медик, еще не значит, что у меня нет никаких чувств. Мне невероятно жаль Криса. Это тот путь, на который я бы никому не пожелал ступить.

– Как человек может просить свою жену убить его?

– Он говорил о конкретных обстоятельствах.

– При любых обстоятельствах.

– Просто. Я бы сделал то же самое.

– Меня не проси никогда.

– Марта, – произнес Ричард, когда они остановились на красном сигнале светофора, – попросила бы о том же, если бы могла. Теперь я это понимаю.

– Марта?

– Тогда твоя мать решила взвалить этот груз на себя. В тот момент я был в ужасе. Я был слишком ослеплен горем, чтобы увидеть правду, которая состояла в том, что это было правильное решение. Я не мог мыслить рационально и делать разумные выводы. Она сделала их за меня.

Светофор переключился, и перед ними выскочил мотоциклист, когда Ричард уже нажал на газ. Он притормозил и с визгом остановился, а мотоциклист исчез в темноте в облаке выхлопных газов. Они свернули направо. Выехали на проселочную дорогу. До дома Кэт оставалось примерно три мили.

– Какова статистика смертей молодых мужчин на мотоциклах?

– Я хочу, чтобы ты остановился. Ты должен объяснить мне, что ты имеешь в виду.

– Нет никакой нужды останавливаться. Все предельно ясно.

– Нет, все предельно неясно.

– Не кричи на меня, Кэтрин.

– Я не поняла, о чем ты только что говорил. Про маму и Марту. Объясни.

Она смотрела на него, пока он продолжал вести машину. Его узкое лицо сохраняло абсолютно нейтральное, спокойное выражение, с которым он глядел на дорогу. «Я не знаю этого человека, – подумала Кэт, – но я понимаю, почему Саймон считает, что знает».

– Я бы, наверное, никогда не рассказал тебе. Но теперь ты знаешь. Твоя мать сделала твоей сестре укол калия. Ей было невыносимо смотреть, как она продолжает влачить подобное существование. Она рассказала мне, и я пообещал не говорить об этом больше никому. До этого момента я держал свое обещание. Но, поскольку эта тема снова возникла, я счел уместным рассказать тебе. Полагаю, ты согласишься со мной, что это должно остаться строго между нами?

Двадцать четыре

Было уже очень поздно. Джудит сидела на теплой гостеприимной кухне Дирбонов и вспоминала день, когда умер ее муж.

Она делала заметки, готовясь к встрече по рассмотрению дела о ребенке, которого им, возможно, пришлось бы взять под опеку. Тогда у них еще был кот – огромный, серый, с ободранными ушами. Звали его Джаспер, имя придумал Дэвид. Пятнадцать лет назад. Этот жалкий комок спутанной шерсти нашла в луже домработница и принесла к ним в сумке для продуктов. Теперь Дэвид был в Конго и спасал жизни, Вивьен проходила в Эдинбурге свою ветеринарную практику, а Джаспер растянулся в лучах вечернего солнца, освещавшего небольшой кусочек кухонного стола рядом с ней, и периодически выпускал когти, чтобы слегка царапнуть ее бумаги. Дон ушел на рыбалку еще на рассвете. Он никогда не будил ее. Она спустилась вниз около семи, но он уже давно ушел на облюбованный им берег реки Тест.

Кот Дирбонов, Мефисто, тоже сейчас лежал на стуле рядом с ней, свернувшись в небольшой плотный клубок и спрятав когти.

Она вспомнила, как заварила чайник чая и посмотрела на часы, чтобы понять, когда ей ставить воду в кастрюле. Как размышляла о деле и, как обычно, страшно переживала. Забирать детей у родителей – это всегда нелегко, и этот процесс кроме тревог и сомнений ничего в ней не вызывал, так что она снова и снова перечитывала свои записи.

Она вспомнила имя ребенка. Кэмпбелл Райт.

Дон должен был вернуться домой к восьми. Звук подъезжающей машины она услышала в семь с небольшим. Она подумала: «Хорошо, я теперь смогу сходить в ванну пораньше, а Дон почистит картошку, когда разберется со своей рыбой. Если будет какая-то рыба».

А потом она услышала звук. Не ключей в замочной скважине, а дверного звонка. Который звонил очень настойчиво.

Ему удалось доползти до берега прежде, чем он упал от боли, когда случился приступ. Так он и пролежал полдня, лицом вниз, пока его не нашла пара, выгуливавшая своих лабрадоров.

Через месяц, в воскресенье, у нее на пороге появился личный секретарь ее мужа и заявил, что может отвезти ее туда и что она, возможно, захочет купить цветов, чтобы взять их с собой. Он сам съездил на разведку за неделю до этого. Знал, куда ехать, нашел то самое место. Он был мягок, но настойчив – этот симпатичный парень со странным круглым лбом и в очках без оправы. Когда они дошли до берега реки, он оставил ее одну где-то на двадцать минут. После этого они съели стейк в ближайшем пабе. Об этом он тоже побеспокоился заранее.

Мефисто потянулся, зевнул и погрузился в еще более глубокий сон, когда на подъездной дорожке мелькнули фары подъехавшего автомобиля.

Но, вопреки ее ожиданиям, на кухню зашел Саймон, остановился, увидев ее, быстро посмотрел по сторонам, потом снова на нее, и она заметила, как изначальное удивление и раздражение исчезли с его лица. Его выражение стало непроницаемым.

– Что случилось?

Глядя на него, такого высокого, с копной светлых волос, которые он убрал со лба уже ставшим ей знакомым за это короткое время жестом, она почувствовала к нему невероятную жалость. Она видела не почти сорокалетнего мужчину и не старшего офицера полиции, а маленького мальчика.

– Саймон, извини меня – сначала ты обнаруживаешь меня на кухне Галлам Хауза, а теперь здесь. Понимаю, как это выглядит.

– О. И как же это выглядит?

«Так реагируют дети», – подумала Джудит и вспомнила, что Дэвид вел себя так же. Лучше всего просто вести себя как обычно, пока они сами не успокоятся. Или нет. Она быстро ввела его в курс дела:

– Дети в порядке. Они сейчас спят. Могу я сделать вам чай или еще что-то?

– Я сам. Я сварю кофе. Вам?

– Спасибо. Да, я бы выпила.

Он открыл шкаф, достал кофейник, поставил кипятиться чайник – и все это не глядя на нее. Она осталась на диване и стала поглаживать кота. И ждать. Не было смысла говорить что-то еще и усугублять ситуацию. Он был недоволен. Она была в доме его матери, а теперь здесь.

– У вас сейчас служба? – посчитала она уместным спросить.

– Да. Сейчас все в состоянии повышенной готовности.

– Стрельба, да… Что-то еще произошло?

– Да. Одна девушка мертва, другая сильно ранена. И один экстренный вызов. Весь город на ушах стоит из-за этого. Стоит кому-то слишком громко кашлянуть на улице, мы получаем звонок.

– Все женщины. Все молодые. И застрелены. За что? Боже мой.

Она смотрела, как он заливает кипятком горку молотого кофе. Было что-то в том, как он согнулся, в его наклоне головы, что заставило ее еще сильнее пожалеть его. Ричард имел полное право встречаться с ней. У нее было полное право встречаться с ним. Но совсем не так это виделось Саймону. Он разлил кофе.

– Брысь, – сказал он, отодвигая Мефисто. Кот развернулся, устроился на маленьком пространстве между ногой Саймона и подлокотником кресла и снова закрыл глаза.

«Меня не должно быть здесь, – подумала Джудит. – Я тут незваный гость». И она почувствовала себя так, как чувствовала очень часто с тех пор, как стала вдовой. Неловко, не на своем месте в чужом доме и в чьей-то чужой семье. Это было чувство самого полного и самого печального одиночества.

Двадцать пять

Они сидели за столом вшестером. Старший констебль, старший суперинтендант Гиллиган, глава вооруженной стратегической команды, суперинтендант из Бевхэма и Серрэйлер вместе с одним из инспекторов полиции Лаффертона.

Саймон уже успел провести брифинг этим утром. Раненая девушка умерла ночью, не приходя в сознание. Члены его команды делали подомовые обходы, допрашивали всех, кто был рядом с клубом «Севен Эйсес» и внутри, посещали места работы убитых молодых женщин. Это была обычная рутина, та кропотливая полицейская работа, которая иногда может к чему-то привести.

Выражение лица у старшего суперинтенданта было мрачное.

– Саймон, ты на двести процентов уверен, что нет никакой связи между молодыми женщинами, убитыми у ночного клуба, и этой… – она глянула в документы, – Мелани Дрю, застреленной в своей квартире?

– Нет. Конечно, я не уверен. Как это возможно? Но на данном этапе единственная связь, которую мы обнаружили, – это что все они были из школы Сэр Эрик Андерсон. Девочки из клуба были лучшими подругами. Мелани Дрю была старше. Мы все еще разговариваем с людьми и все проверяем – церкви, спортивные учреждения, общества, в которых они могли состоять, даже пабы и рестораны, где они могли часто бывать. Мы проверили мужа Мелани и жениха Клэр Пескод, но их связать не смогли никак.

– Значит, это совпадение?

– Совпадения случаются, не так ли, мэм? – заговорил инспектор. – Это помешанный с оружием в руках. Ему просто нравится стрелять. Неважно, где и в кого.

Энди Гиллиган покачал головой.

– Такой бы действовал необдуманно и неорганизованно, а про него так сказать нельзя.

– Или про нее.

– Это вряд ли, но хорошо, если вы хотите выражаться корректно. Убийство Мелани Дрю было тщательно спланировано. Вокруг мало людей, она одна в квартире – вполне может быть, что он какое-то время за ней наблюдал. Стрельба по девушкам возле клуба производилась с тщательно выбранной позиции, вероятно с крыши Бладон Хауза, хотя, может быть, и из соседнего здания старого зернохранилища. Нигде поблизости не найдено никаких улик – криминалисты до сих пор рыскают там, но нет даже следов пороха. Он меткий стрелок, он виртуозно подготовил свой побег… Это не сумасшедший, бегающий по Лаффертону с пистолетом; это умный и хитрый убийца-психопат.

– Который убьет снова.

– Почти наверняка.

– Но если между его жертвами нет связи, как мы можем заранее предполагать, где он окажется в следующий раз?

– Мы не можем, – сказал Саймон, отхлебнув воды. – Мы не можем держать под колпаком весь город. У нас нет для этого достаточно веских оснований.

– И ресурсов, – вставила старший суперинтендант.

– Это не террорист.

– И никаких предупреждений? Или требований?

– Вообще ничего.

Суперинтендант со стоном откинулся на стуле.

– Ох, самый паршивый вариант.

– Молодые девушки, – произнесла Пола Девениш. – Давайте подумаем о тех местах, где собирается много молодых девушек. Попробуем быть на шаг впереди него. Школы? Колледж? Что еще?

– У нас есть два спортивных зала и бассейн.

– Каток.

– А еще клубы?

– Есть такое место, называется «Вайдмаус», на Монмаус-стрит… Это скорее просто бар с музыкой и танцами, не совсем клуб, и он более дорогой, чем «Севен Эйсес». Он популярен у тех, кто старше двадцати. Открыт до полуночи.

– Есть какое-нибудь здание напротив, из которого стрелку открывался бы достаточно хороший обзор?

– Многоэтажка, – в один голос сказали Серрэйлер и инспектор.

– Понятно. Давайте организуем там и на соседних улицах регулярный патруль. И пусть людей в форме будет побольше, особенно в то время, когда посетители всем скопом высыпают на улицу.

Саймон резко выпрямился на стуле.

– Ярмарка, – сказал он. – Она будет совсем скоро – через выходные.

– Почему он должен обратить внимание именно на ярмарку?

– А почему нет? Огромное количество молодых женщин, толпы, много шума, который может заглушить звуки выстрелов.

– Ну, возможно, – с сомнением проговорил Энди.

– Органы правопорядка там обычно представлены хорошо, – сказал Саймон. – Каждый раз находятся придурки и пьяные сволочи, создающие проблемы. И я не знаю – пойдет ли он на такой риск?

– В любом случае лучше пусть специальный вооруженный отряд будет поблизости.

– Уже работаем, мэм, – сказал Энди.

– Ну что же, у нас на повестке было две темы для этой встречи, так что давайте перейдем ко второй. Как вы знаете, дочь лорд-лейтенанта играет свадьбу в соборе десятого ноября, и среди гостей будут королевские особы. Меры безопасности будут предприняты очень жесткие – как и всегда, разумеется, – но в свете последних обстоятельств они должны стать еще жестче. Охрану для королевских особ предоставит тактическая команда, но в Кларенс-Хаузе уже отметили ситуацию со стрельбой и назначили нам встречу. Одиннадцать часов, четверг, мой офис – ты тоже должен там быть, Саймон. На встрече будет присутствовать сэр Хью Барр – собственно лорд-лейтенант и отец невесты, его личный ассистент, несколько человек из Кларенс-Хауза, кто-то из королевской охраны, настоятель собора и я. – Старший суперинтендант встала. – Не хватало нам только роскошной свадьбы с королевскими особами.

– Они хотя бы сами заплатят за свою охрану.

Суперинтендант обернулась через плечо, выходя из переговорной:

– Вот это нам повезло.