Текст книги "Суррогатная мать"

– Конечно, – подтвердила Лорен.

– В любом случае, – добавил Дэн, – если нам и понадобится помощь в этой области, мы сможем обратиться к отцу Лорен. Он адвокат.

Ванесса улыбнулась.

– Вам решать, – сказала она. – Вы явно дружная семья с высоким уровнем доверия, и, Рут, я не сомневаюсь, что из вас получится замечательная суррогатная мать. Об этом я и напишу в своем отчете.

* * *

Хелен Брейтуэйт ждала в вестибюле. Она объявила даты и время нескольких скрининговых исследований, которые ей уже удалось назначить, а об остальных обещала рассказать позже. Когда они вышли на улицу, Рут предложила пойти выпить, чтобы отпраздновать, но Лорен и Дэн отказали. Словно родители, одергивающие избалованного ребенка, они запретили ей себя уговаривать.

– Да ладно, быстренько, всего один джин-тоник? – умоляла Рут. – В награду за то, что мы пережили допрос Ванессы и все эти жуткие сценарии.

Дэн покачал головой.

– Много лет назад, когда только начали делать ЭКО, мы праздновали, но достаточно быстро поняли, что если начать радоваться, то плохие новости бьют еще больнее.

– В любом случае, мама, с этого момента никакого джина, – добавила Лорен.

– В смысле? – спросила Рут, сдерживая негодование.

– По рекомендации специалистов я не пила алкоголь все время, пока мы пытались забеременеть.

“Действительно, – подумала Рут, – каким же чудом я в таком случае все еще способна рожать здоровых малышей, если в обе беременности не отказывала себе в стаканчике”. Но вместо этого сказала:

– Конечно, дорогая, если все получится, вы с Дэном будете у руля. Обещаю.

– У меня есть список продуктов, которых следует избегать, и БАДов, которые нужно принимать на этапе до зачатия. Отправлю тебе его по почте, – сказала Лорен. – Еще отдам тебе те, что пила сама и не закончила, потому что начинать надо уже сейчас, ладно?

Рут кивнула. Она поняла, что придется привыкать к тому, что родная дочь будет ею командовать: только так Лорен сможет держать себя в руках, пока у нее отнимают статус матери. Она решила прикусить язык, как бы это ни раздражало.

* * *

Рут не могла заставить себя поехать в офис: ее отвлекало радостное чувство предвкушения, к тому же необходимо было поразмыслить, поэтому она сразу направилась домой. Закрывшись у себя в кабинете, она прочитала оба заявления о согласии, которые дала Ванесса: на множестве страниц юридическим языком были описаны риски для физического и душевного здоровья, правовые условия, финансовые вопросы, возможные проблемы, связанные с человеческим фактором, и условия получения консультаций. Время от времени в тексте появлялись пустые поля, в которые нужно было вписывать инициалы, а в конце стояло место для подписи. Она заполнила свой экземпляр, проставила дату и расписалась. Согласие Адама лежало на столе и, словно вопрос без ответа, дожидалось какого-то решения. Внезапно ее охватило отвратительное искушение подделать его подпись и отправить оба документа в клинику – одной проблемой стало бы меньше. Но об этом не могло быть и речи: если он узнает, то придет в ярость – он не сможет ни простить, ни забыть и тот ее поступок. Она заставит его подписать документы, когда наступит подходящий момент. А пока ей нужно немного покоя.

Она открыла большую семейную Библию, принадлежавшую отцу, самую старую книгу в ее кабинете, толстый коричневый том потрепанных страниц в потрескавшейся кожаной обложке, с оторванным в нескольких местах корешком. В нос ударил запах пыли. Пустые страницы в начале и в конце были испещрены надписями, сделанными каллиграфическим почерком: информация обо всех свадьбах, рождениях и смертях с начала XIX века до свадьбы ее родителей. Десятки разных рук описывали свою жизнь, а затем передавали книгу новым поколениям.

Когда Рут была маленькой, Библия занимала целую полку большого книжного шкафа в гостиной их дома, вместе с энциклопедиями и автомобильными журналами отца, отсортированными по дате выпуска и сложенными в стопку, чтобы заполнить оставшееся место. Мать раздражало, что Библия хранилась дома: она считала ее вместилищем пылевых клещей. Но когда мать уходила по делам, Рут доставала ее с полки и, положив на колени, бережно листала страницы, поражаясь древности и значимости этой книги. Она представляла, как ее предки записывали приливы и отливы жизни, когда новорожденные издавали первый крик или последний гвоздь вбивался в крышку гроба. Она изо всех сил пыталась произнести самые редкие для нее имена: Фирца, Эфраим, Хеттура; и с тревогой отмечала мимолетность некоторых жизней, оборвавшихся до ее рождения.

Она представила, как Лорен или Алекс наткнулась бы на Библию, убираясь в доме после ее смерти. Сохранят ли они ее или отдадут в магазин при какой-нибудь благотворительной организации? Она никогда не показывала ее им – или Адаму – и не вписывала туда свой собственный брак или их рождение. Ей это никогда не приходило в голову, и теперь она задалась вопросом почему. Но это и к лучшему: никто случайно не обнаружит спрятанные в ней документы. Она сложила оба экземпляра, засунула между Книгой Иова и Псалмами, а затем поставила Библию на место. Кожа на тыльной стороне ладоней начала зудеть, как и много лет назад. Рут не удержалась и расчесала их до боли и красноты: пылевые клещи. Она вымыла руки, вернулась в кабинет и сверилась со списком дел, который составила в поезде. Главной была Белла.

Рут позвонила ей.

– Прости, что не выходила на связь, но прежде, чем я объясню почему, хочу кое-что уточнить. Ты так и не ответила мне по поводу Ани: как я понимаю, мои трансатлантические звонки сработали?

– Ой, я хотела тебе написать. Ты сотворила чудо: ей вдруг понравились все сцены, которые она ненавидела раньше. Сказала, что новая версия имеет “поистине важное и неподдельное качество – почти толстовское”. Эту фразу ты ей подсказала?

– Может быть, – сказала Рут. – Ты же знаешь меня, в кризисной ситуации я склонна преувеличивать и продавливать свою точку зрения.

Белла засмеялась: она вела себя как раньше, и Рут воспользовалась моментом:

– Знаю, в последнее время меня не было на работе, я часто не брала трубки, и мне очень жаль, но, как я говорила, Лорен нужна помощь, и боюсь, что мне нужно взять отпуск на следующие пару недель. – Она замолчала. – Я понимаю, что не вовремя…

– Очень не вовремя, – в голосе Беллы прозвучала тревога. – Я застряла в монтажной, а мы и без того отстаем в разработке сценария. Я надеялась, что ты вдохновишь команду, чтобы мы могли закончить.

– Понимаю, и мне очень жаль, – вмешалась Рут, – но дело очень важное.

Ей хотелось бы объяснить, что происходит – после двадцати пяти лет совместной работы они стали друзьями и всегда были честны друг с другом, – но это было бы неправильно, ведь она даже Адаму не сказала. Она тщательно подбирала слова, которые не оказались бы ложью.

– Надо пройтись по врачам и сдать анализы – это требует сил и времени. – Она помолчала. – Я никогда не просила об этом раньше и не стала бы, если бы это не было так необходимо.

– Я понимаю. Просто мы сейчас очень уязвимы с финансовой точки зрения.

Перед запуском компании они вложили достаточно средств, чтобы выплачивать зарплату своей команде из шести человек в течение первых четырех лет, в то время как сами жили за счет своих сбережений. Теперь эти деньги закончились, и им нужно было, чтобы оставаться на плаву, за несколько недель запустить в производство две серии.

Белла почти умоляла:

– Тебе обязательно ходить на все приемы? Ты не можешь заглянуть сюда хоть ненадолго?

Рут разрывалась, но она заставила себя не идти на компромисс: ей нужно было много свободного времени на случай, если понадобятся дополнительные анализы.

– Я сделаю все, что смогу, но это зависит от Лорен. Недавно был седьмой выкидыш, представляешь, каково это?

Воцарилась тишина. Наконец Белла сказала другим тоном:

– Извини, я веду себя как эгоистка. Мы справимся. Я пришлю тебе все сценарии по электронной почте, когда мы получим новые черновики, чтобы ты могла прочитать их в перерывах. Возвращайся, когда сможешь, и передай Лорен привет от меня.

– Спасибо, дорогая. – Рут почувствовала волну облегчения, лишь слегка приправленную чувством вины.

10

– Зонд для трехмерного УЗИ толще, чем тот, которым проводили первую процедуру – в чате для беременных его даже называют “дилдо”, – но сам процесс тот же: на него надевают специальный презерватив, смазывают лубрикантом, а затем вводят во влагалище, – сухо объяснила Лорен.

Думая о материнстве, Рут никогда не представляла себе эту сцену: она в приемной лондонской клиники, где ее собственная дочь наставляет ее перед интимной процедурой, которая может проложить дорогу к беременности ее первым внуком. За предыдущие десять дней, пока они вдвоем посещали целую череду лабораторий и смотровых кабинетов к северу от Оксфорд-стрит, плавная смена ролей уже началась: Лорен взяла на себя руководство – инструктировала, обучала, объясняла, настаивала. Рут понимала, что это неизбежно, но никак не могла привыкнуть. Большую часть своей взрослой жизни она контролировала все, что происходило на работе или дома; однако теперь она лишь готовилась стать репродуктивным сосудом для дочери, а ее собственные идеи и взгляды учитывались все реже и реже. Рут улыбалась и кивала, слушая лекцию Лорен, потому что любила ее и сама на это пошла, но в глубине души ее тревожило чувство собственного бессилия и ничтожности.

Рут знала, что любой из тестов может выявить опухоли, неожиданные заболевания или разбухшие зарубцованные артерии – предвестники сердечного приступа. Она побывала уже на девяти приемах, но сегодняшний день был в некотором роде самым важным: если опухоль в матке находится в определенных местах или окажется чем-то пострашнее миомы, то ее забракуют для роли суррогатной матери. Лорен же проходила через эту процедуру множество раз.

– Это совсем не больно, – сказала она матери и замешкалась. – Я с радостью схожу с тобой, если ты не против.

– Да, пойдем, – сказала Рут. – Но не заглядывай за перегородку, хорошо? Ни одной дочери не стоит смотреть на гениталии престарелой матери – так и спятить недолго.

Они истерически расхохотались, и смех ненадолго принес облегчение.

На счастье сонографист оказалась женщиной средних лет. Лорен придвинула стул рядом с кушеткой для осмотра и держала мать за руку, пока вводили зонд. Все три женщины уставились на серый пейзаж таза Рут, появившийся на экране.

– Судя по всему, в стенке матки образовалась небольшая опухоль. Как вы думаете, это серьезная проблема? – спросила Рут, стараясь делать вид, что просто хочет пообщаться.

– Смотря что считать проблемой. – Сонографист делала пометки на экране и вычисляла расстояние между ними. – Почему вы спрашиваете?

– Я пытаюсь забеременеть.

Она прервалась и посмотрела на Рут.

– О, понятно, – сказала она с профессиональным бесстрастием.

Рут покраснела. Она могла читать мысли женщины: срок годности уже давно истек, но родить надо любой ценой; беспокоится скорее о деньгах, чем о здравом смысле; эгоистка.

– Не для себя. Ребенок не мой. – Голос Рут был резким, упреждающим и звучал громче, чем ей бы хотелось. – Это для моей дочери, потому что она не может…

Рут, повернув голову, увидела, что Лорен вздрогнула, глаза ее блестели от слез, и ей стало стыдно за свое тщеславие. Она попробовала еще раз:

– Лорен и ее муж заморозили эмбрионы, чтобы я могла их выносить. Мы хотим знать, получится ли у нас и может ли нам что-то помешать.

Сонографистка посмотрела на них, будто перенастраиваясь, затем снова повернулась к экрану. Ее голос смягчился:

– Толщина стенки матки три миллиметра, это нормально, если вы в постменопаузе, и есть миома размером три сантиметра.

– И достаточно ли гладкая полость для имплантации эмбриона?

– Компьютер сгенерирует трехмерное изображение из всех снимков, которые я делаю, ваш консультант просмотрит его и вынесет решение. Боюсь, я не могу ничего гарантировать.

Пыталась ли она подготовить их к плохим новостям?

* * *

После приема они пошли перекусить в итальянском ресторане к югу от Оксфорд-стрит. Когда они вошли с пакетами в руках, начальница конкурирующей независимой телекомпании заметила Рут. Они пару раз соприкоснулись щеками, представили друг другу своих спутников и договорились в ближайшее время пообедать вместе, прежде чем Лорен и Рут удалось найти столик подальше от чужих ушей.

– Конкуренты? – спросила Лорен.

– Шарлотта Флад. Она милая, но слишком уж любит поболтать о политике, – простонала Рут. – Это аукнется Белле: она без вопросов меня поддержала, когда я взяла отпуск, но теперь, когда мы созваниваемся, ее голос звучит все более напряженно и исступленно. Она думает, что я их бросила.

– Это все из-за меня. Прости.

– Нет, я сама виновата: нужно было ей все объяснить. – Рут замолчала. – На самом деле – и я никогда не думала, что это скажу, – по сравнению с тем, что мы с тобой делаем, весь этот мир – сценарии, зрители, рейтинги – кажется таким пустым. Почти ненастоящим.

– Но ты же любишь свою работу.

Рут на мгновение задумалась.

– Может, и так, но вся эта затея – она развела руками, словно желая обнять их обеих, – и возможность быть рядом с тобой для меня важнее всего, чем я занималась последние годы.

Произнося эти слова, Рут поняла, что говорит правду. В долгих перерывах между приемами они коротали дни в кафе и магазинах: с тех пор как Лорен была ребенком, они, пожалуй, никогда не проводили так много времени вдвоем. Когда девочки росли, Рут всегда была занята работой или хозяйством, а по праздникам все собирались вместе. Теперь они постоянно общались и обсуждали все на свете: Лорен описывала дикие подростковые вечеринки, которые они с Алекс устраивали, когда Рут и Адам уезжали на выходные, и как она когда-то напилась до беспамятства в Рэйвенскорт-парке, когда ей было пятнадцать лет: ее друзья подумали, что она умерла, и вызвали ей скорую.

– Сейчас я понимаю, какой дурой тогда была. Прости, мам.

Рут ответила рассказами о ссорах, которые она устраивала со своей матерью, и о своей тайной жизни в подростковом возрасте. Она описала продиктованный религиозностью страх Анджелы Яго перед сексом до замужества и жуткие истории о таблетках, из-за которых Рут не принимала ее на долгие годы.

Лорен сказала:

– На первом году обучения в колледже я принимала таблетки для экстренной контрацепции, вроде “Смартис”, потому что никому не нравились презервативы. Я не горжусь этим, но они были бесплатными, и их было легко принимать. Но каждый раз приходилось искать другую аптеку, чтобы фармацевты не осуждали. В конце концов я перешла на оральные контрацептивы, но самочувствие после них было неважное, так что, может быть, бабушка была права. Сейчас я понимаю, что побочные эффекты от них точно такие же, как при лечении бесплодия.

– Понимаю, – ответила Рут, – жуткое вздутие живота, ощущение, будто не полностью управляешь собственным телом, да и месячные идут странно. Я принимала их всего пару лет и с радостью бросила.

– А потом чем вы пользовались?

– Ничем, – сказала Рут, – просто не нужно было. Твой отец много лет назад сделал вазэктомию.

Глаза Лорен округлились.

– Ого, неплохо. Даже сейчас немного мужчин добровольно берут на себя ответственность за контрацепцию. В то время, наверное, далеко не каждый мог на такое решиться. К тому же он ненавидит больницы, так что это очень смелый поступок.

– Наверное, – с сомнением сказала Рут. – Честно говоря, я всегда смотрела на эту ситуацию по-другому.

– Тебе очень повезло. Сомневаюсь, что Дэн бы согласился. Хотя ему и не нужно, ведь он выбрал себе жену с бесполезной маткой.

Рут коснулась руки Лорен.

– Перестань себя корить, дорогая. Ты всегда говоришь так, будто это твоя вина, хотя тебе просто не повезло.

Лорен мрачно посмотрела на нее.

– Я так хотела детей. Гораздо больше, чем стать успешной художницей. И когда у меня не получалось, снова и снова, меня как будто обкрадывали. У тебя все прошло наоборот: было бы неплохо завести детей, и – бам! – вот и они, ничего страшного, продолжай жить дальше. – Она замолчала. – Не пойми меня неправильно, я тебя ни в чем не обвиняю.

– Но есть одно но? – спросила Рут, слегка наклонив голову.

Лорен нахмурилась, как будто пыталась распутать клубок мыслей.

– Странно, я никогда раньше не чувствовала, что соревнуюсь с тобой. Ты моя мама, и мы очень разные – Алекс гораздо больше на тебя похожа, – но все эти дни сидим вместе и наблюдаем, как тебя оценивают для той роли, для которой я не гожусь… Честно говоря, мне трудно сдерживать обиду, я ощущаю ее даже на физическом уровне.

– Понимаю. – Рут сочувственно посмотрела на нее и снова протянула руку, но на этот раз Лорен отстранилась.

– Без обид, мам, но ты не можешь меня понять. Ты не знаешь, каково это, настолько бояться обнаружить кровь в унитазе, что перестаешь вообще ходить в туалет и в конечном итоге заболеваешь рецидивирующими инфекциями мочевого пузыря. Или ощущение, когда из тебя выпадает ребенок, и ты ничего не можешь сделать, чтобы это остановить. Или плакать из года в год в дни, когда ребенок должен был появиться на свет, но не появился. – Ее голос повысился. – А на днях, когда та консультантка спросила, что мы будем делать, если ребенок окажется инвалидом, ты просто взяла и сказала: “Попробуем снова”. – Ее взгляд был враждебным. – Разве ты не понимаешь, насколько желанным для нас был бы любой ребенок, после всего, что мы пережили?

Лорен сжимала кулаки, словно пытаясь подавить неудержимую ярость; она была похожа на Адама во время той ссоры в ресторане: на лице гримаса праведного гнева. Рут вздрогнула.

– Я стараюсь изо всех сил, Лорен. Каждый проводит свои этические границы по-своему, верно? Если я все-таки буду вынашивать вашего ребенка, то сделаю все, что вы скажете. Я уже неоднократно говорила об этом. – Она помолчала. – И, просто чтобы ты знала, мне наверняка захочется вмешаться, но я все прекрасно понимаю.

Глаза обеих были на мокром месте. Лорен протянула руки, и они обнялись. Все было кончено, но Рут все равно трясло.

* * *

В субботу утром они снова отправились на Харли-стрит, чтобы пройти последний осмотр – ЭКГ с физической нагрузкой, проверить сердце Рут. Молодой мужчина-врач, загорелый, худощавый австралиец, закрепил электроды на спине и груди, а затем попросил ее встать на беговую дорожку.

– Если вы почувствуете боль или дискомфорт, сразу же остановитесь и возьмитесь за поручень – несчастные случаи нам не нужны. Можете начинать, но не переусердствуйте, миссис Фернивал.

Рут начала с быстрого бега. Ее волосы развевались и струились за спиной. Через пять минут доктор попросил ее остановиться, и беговая дорожка замедлилась. Когда она сошла с нее, доктор вырвал распечатку из аппарата и усмехнулся.

– Тоже бегаете, да?

Рут наклонилась вперед, чтобы отдышаться, затем выпрямилась.

– Иногда.

– Не скромничайте.

Он попросил ее сесть, пока снимает электроды.

– Отличные результаты для вашего возраста. – Он пожал ей руку и подмигнул. – Мое уважение.

– Фу, – сказала Лорен на пороге клиники. – Что за жуткий тип. Он подкатывал к тебе, мам.

– Вздор, – ответила Рут, стараясь не показаться довольной.

– Пообедаем? – спросила Лорен.

– Хотелось бы, но не могу. На ужин придут Шейла и Саймон, так что нужно закупиться продуктами и успеть все сготовить.

– Крепко обними крестную, – сказала Лорен. – Она знает про беременности или выкидыши?

– Нет, мы давно не общались.

– Можешь сказать ей, если хочешь, – вздохнула Лорен. – В какой-то момент все и так узнают, но прямо сейчас я не готова к открыткам, сообщениям, цветам и сочувствию. Снова.

– Будем надеяться, в этот раз получится, дорогая.

– Пожалуйста, не говори так. – Лорен смотрела на тротуар. – Не искушай судьбу.

Когда они подошли к метро, Лорен сунула руку в карман.

– Твой телефон все еще у меня. Папа звонил несколько раз.

Рут посмотрела на экран:

Я звонил, но ты не ответила.

Ты с Л? Все хорошо?

Лорен вернулась домой в Брокли. Дэн, растянувшись на одном из диванов в гостиной, смотрел футбольный матч Премьер-лиги на огромном плазменном экране. Они пытались экономить, потому что Лорен так и не вышла на работу после выкидыша, но Дэн до сих пор отказывался отменять подписку на “Скай”. Она наклонилась, чтобы поцеловать его, и он потянул ее вниз, уложил рядом с собой.

– Как все прошло? – спросил он, откидывая ей волосы.

Ее лицо на холоде порозовело. Она уткнулась Дэну в грудь, и ему пришлось напрячь слух, чтобы уловить слова.

– Иногда мне кажется, будто меня и вовсе нет.

– В смысле?

– Я брожу по Лондону, пока моя мама проходит осмотр за осмотром, чтобы понять, сможет ли она выносить нашего ребенка, потому что я такая бесполезная. А я просто сижу и смотрю, как врачи говорят ей, какая она сильная и здоровая.

Дэн крепко обнял ее, словно пытаясь выдавить из нее всю печаль.

– Лори, помни, что есть шанс, что Рут не подойдет, так что перестань ругать себя. Ты не бесполезна, ты прекрасна, и я всегда буду любить тебя, что бы ни случилось. Ты это знаешь.

На экране раздался рев, и он оторвался от ее плеча, чтобы посмотреть повтор гола.

Лорен высвободилась из объятий и встала.

– Я знаю. Просто… Если она забеременеет, мне придется завидовать матке собственной матери. – Она попыталась улыбнуться своей шутке.

Дэн нахмурился и посмотрел на нее.

– А я думал, ты хотела, чтобы твоя мама выносила нашего ребенка.

– Да, конечно, я этого хочу, но мне кажется, что в процессе рушится вся моя жизнь.

Лорен вышла из комнаты, и он услышал ее тяжелые шаги по лестнице, когда она поднималась в свою студию.

Дэн закрыл глаза, выдохнул и снова открыл их. Он не был уверен, что ему хватит терпения. Для него было очевидно, что вовлекать Рут во все это – плохая идея, и теперь Лорен начала понимать почему. Может, ему стоило с самого начала последовать своему чутью и наложить вето? И сейчас бы она не расстраивалась ни с того ни с сего. Он не мог дождаться момента, когда в клинике скажут, что ничего не выйдет, и тогда они смогут отдохнуть от этого безумия. Он увеличил пультом громкость и продолжил смотреть матч.