Текст книги "Волшебный туман"

– И оскорбительным, – добавил сердито Рори. Кэтлин бросила взбешенный взгляд на своего пленника.

– Уж лучше поцеловать жабу.

– Тебе придется вместо нее довольствоваться мной.

Ей следовало бы быть благодарной, потому что требование, по правде говоря, достаточно умеренное. И все же нервы ее были напряжены, как натянутая струна.

– Почему? – спросила она.

Его смех струился подобно разогретому меду из хрустального бокала.

– Это мое требование, и у меня есть право быть таким глупым, каким я захочу. Ты знала о ставках. Ты хочешь, чтобы говорили, что глава Макбрайдов не держит слова?

Ее терпение лопнуло. Ей больше всего хотелось побыстрее покончить с этим и заняться своими обязанностями. Нужно было подсчитать и заложить на хранение добычу от последнего набега. Да и Мэгин, без сомнения, готовится поднять большой скандал.

– Так и быть, – недовольно сказала Кэтлин. Положив руки ему на грудь, она приподнялась на цыпочки и прижалась губами к его щеке.

– Вот ваш приз, мистер Хокинс.

Она повернулась и пошла от него прочь, молясь, чтобы люди подумали, что покраснела она от порывов ветра, а не от смущения. Его большая рука опустилась ей на плечо, и он развернул ее к себе.

– Ты называешь это поцелуем?

– А как вы называете это? – насмешливо спросила она.

– Я получил бы больше удовольствия, скармливая цыплятам зерно с ладони.

– У англичан странные вкусы.

В толпе довольно засмеялись. Некоторые попытались придвинуться поближе. Том Генди оттеснил их назад.

– Кэтлин, – Хокинс дотронулся до ее щеки. – Это не совсем то, что я имел в виду.

– О, Боже, – взорвалась она, – разве вы не видите, как глупо себя ведете?

– Будет глупо, если ты будешь шарахаться от меня в сторону, словно девица. Ты же глава Макбрайдов и делала кое-что похуже, чем поцеловать англичанина, – он обхватил ее руками и наклонился к ней. – Я выиграл приз.

– Хватит, мистер Хокинс! – Собрав остатки самообладания, она сказала: – Я выполнила ваше условие.

Руки Хокинса еще сильнее сжали ей плечи.

– Ну? Я жду.

Кэтлин подавила волнение.

– Нет, – твердо ответила она.

Его пальцы скользили вверх и вниз по ее руке, одновременно успокаивая и возбуждая. Она натянула шаль на плечи.

– Ты боишься, – заявил он, и удивление от внезапного открытия мелькнуло на его лице. – Боже, Кэтлин, я никогда не думал, что мне удастся обнаружить хоть что-нибудь, чего ты боишься.

– Я не боюсь.

– Тебя никогда не целовали раньше?

Кэтлин посмотрела мимо Хокинса. Воспоминания нахлынули на нее, взгляд затуманился. Да, ее целовали. Алонсо поцеловал ее однажды. Он нежно держал обе ее руки, словно они были сделаны из хрупкого хрусталя. Ей вспомнилось его красивое лицо, темное и нежное, копна черных волос над благородным лбом, скульптурный изгиб его рта. Их губы встретились легко, как две случайно столкнувшиеся и разлетевшиеся в стороны бабочки. Кэтлин Макбрайд четыре года жила воспоминанием об этом кратком моменте.

– Меня целовали раньше, – решительно сказала она.

Уголок его рта приподнялся в полуулыбке.

– А это мы проверим, любовь моя.

Он прижал ее к себе. Где-то вдали раздался негодующий возглас Рори Бреслина, затем наступила тишина. Кэтлин молча смотрела на Хокинса. Эхо очарования их первой встречи нахлынуло на нее. Какая-то таинственная сила повлекла к нему, такая же неизбежная, как связь между луной и приливом.

Его руки еще крепче прижали ее к себе, отгородив от всего мира. Она почувствовала запахи ветра, лошади и мужчины, ощутила, как ее грудь прижалась к его груди, услышала биение его сердца.

Краем своего сознания она понимала, что стоит ей только крикнуть, как воины накинутся на Хокинса. Один простой крик освободит ее. Один простой крик отнимет у нее чудо, которое она нашла в его объятиях.

– Хорошо, – согласилась она. – Глава Макбрайдов выполняет свои обещания.

Поцелуй англичанина начался с улыбки. С улыбки нежного чародея, которая проникала в ее сердце. Его губы дотронулись до ее лба, затем опустились к щекам. Кэтлин попыталась отвернуть голову, но он зажал пальцами ее подбородок и не давал возможности двигаться. Его нежные и легкие, как весенний день, поцелуи покрыли все ее лицо. Кэтлин стояла, очарованная, не узнавая себя.

Робкая, умирающая было вера начала возрождаться в ней. «Разреши ему, – велел ей голос из другого мира. – Не сопротивляйся ему».

Его рот коснулся ее губ. Это прикосновение было похоже на прикосновение бабочки. Его теплое дыхание имело резкий, пахнущий дымом вкус виски, которое он пил накануне. Он прижал к ней губы еще настойчивее.

Удивительное чувство охватило ее. Люди на взморье, море за спиной, песок под ногами все утонуло в потоке ощущений, которым она не могла дать названия, потому что они были новыми и оглушительными для нее. Она была наедине с Джоном Весли Хокинсом в самом центре мира. У нее заболела шея, потому что она запрокинула голову, но ей было приятно это неудобство оно свидетельствовало о трепетной жизни внутри нее.

Бесконечный поцелуй ошеломил Кэтлин и освободил желания, которые ей удавалось сдерживать все эти годы. Она больше не помнила, кто она. Ее доставили на эту землю с единственной целью утонуть в объятиях этого англичанина.

Голова кружилась. Она трепетала, словно лист, обдуваемый ветерком. Прильнув к нему, ощутила совершенство его мужского тела. Ей было очень нужно что-то, что-то жизненно важное, как воздух, которым она дышала. Хокинс, с его ласковыми руками и опьяняющими поцелуями, манил возможностью выполнения ее желания. Ближе, она хотела быть еще ближе, и чтобы между их разгоряченными телами не было ничего.

Он чуть отстранился, не выпуская ее из объятий. Потеряв чувство реальности, Кэтлин почувствовала, как на нее нахлынуло почти забытое воспоминание. Однажды ей в руку впилась длинная колючка. Боли не было до тех пор, пока Эйлин не вытащила ее. Похожую боль она испытывала сейчас.

Хокинс, широкоплечий, с лохматой головой, четко выделяющийся на фоне скал и утесов Коннемары, заполнил собой ее душу. На его лице было написано удовлетворенное восхищение, а в глазах горели опасные огоньки.

Все еще держа ее за плечи, он отодвинулся назад и сказал:

– Посмотри мне в глаза, Кэтлин Макбрайд, и повтори, что тебя раньше целовали.

Глава 8

Всю следующую неделю Мэгин дулась еще больше и нещадно гоняла слуг. Рори Бреслин вслух заявлял, что лучше бы Рафферти выиграл пари и убрал отсюда и Мэгин, и англичанина. Даррин Мадж жаловался, что Джим ОШи украл его овцу, которая должна была скоро окотиться. Джимми угрожал в ответ поджечь его хижину. Прибыло еще несколько беженцев, в основном стариков и маленьких детей, которые с ужасом сообщили, что их женщин увели круглоголовые.

И во всей этой суматохе и спорах у Кэтлин постоянно возникало воспоминание о поцелуе англичанина.

«Неприлично», – говорила она себе.

«Потрясающе», – твердил засевший внутри нее дьявол.

«Я бы пошла на исповедь, если бы не исчез отец Тулли».

«Ты бы не рассказала ему даже под пытками о той страсти, которая охватила тебя».

«Вспомни Алонсо, – настаивала Кэтлин. – Поцелуй заставил меня забыть Алонсо, который обращался со мной как с мадонной».

«Нарисованные кони никогда не испытывают радостей жизни, – возражал дьявол. – Хокинс разбудил в тебе женщину».

– Не зли меня, тупоголовый баран! – сердитый голос Тома Генди через весь зал донесся до Кэтлин.

Раздраженно вздохнув, она пошла к круглому столу, чтобы выяснить, о чем же на этот раз спорили Рори и Том.

– Послушай, ты, низкорослый интриган, – Рори ткнул пальцем в грудь Генди. – Как ты думаешь, к чему приведет твоя дурацкая идея использовать мою крепкую тележку, на которой я вожу торф, для перевозки водорослей?

Генди отбросил его палец. – Ну разве ты не самое тупое создание, в которое Бог когда-то вдохнул жизнь? Водоросли съедобны, и мы можем собирать их по всему побережью.

Рори скорчил страшную мину. – Эти сорняки воняют, черт возьми, и я ни за что не положу их в мой…

– Прекратите, вы оба! Я устала от вашего вздора! – взорвалась Кэтлин. – Рори, позволь Тому использовать твою тележку и поблагодари Бога за пищу, которую англичане не могут у нас отнять, – она сбросила шаль, выскочила из зала и направилась к конюшням.

– Пошли, – сказала она черному любимцу. – Мы устроим грандиозную скачку, ты и я, только мы вдвоем.

Проведя его несколько метров, она увидела, что жеребец идет как-то неуверенно. Одна из подков валялась в грязи, словно насмехаясь над намерением Кэтлин.

– Черт, – пробормотала она и собралась было поискать кузнеца Лайама, но вспомнила про его руку, еще не зажившую после удара в ту ночь, когда они захватили Хокинса.

Удача покинула ее в ту ночь, и, похоже, с тех пор ничего не изменилось к лучшему. Она подумала, не обратиться ли к Рори. Но его тяжелая рука может повредить копыто. Наклонившись, она подняла подкову.

– Ничего, моя радость, – сказала она коню. – Я сделаю это сама.

– С моей помощью, – раздался звучный английский голос, постоянно звучащий в ее мечтах и не перестававший удивлять.

Кэтлин посмотрела на Хокинса. В ирландском одеянии и с улыбкой пирата на лице, он выглядел неприлично красивым.

– А что вы знаете о тонком искусстве ковки лошадей?

– Я в достаточной степени владею ремеслом кузнеца.

– Кузнечное дело – серьезная работа, мистер Хокинс. Помните, кузнец отказался сделать гвозди для распятия Христа?

– Кто же тогда сделал их?

– Бедный лудильщик. И разве не свалились на него все беды, в то время как кузнец остался уважаемым мастеровым?

– Тогда я – в хорошей компании, – заявил он.

– Я не стану рисковать, позволив вероломному англичанину прикоснуться к моему коню. Один неверный удар молотка, и вы изуродуете его.

– Кэтлин, – его большая рука опустилась на морду жеребца. – Разве он вздрагивает от моего прикосновения? – Животное стояло смирно. С той самой гонки, к большому неудовольствию Кэтлин, жеребец признал Хокинса. – Я не знаю, откуда он взялся или почему он здесь, но подозреваю, что на свете нет ему подобных. Клянусь, если бы я хоть на минуту допустил, что могу причинить ему вред, то отрубил бы себе руку.

Ей хотелось поверить ему, но она сказала: – Ни ваша рука, ни ваша голова, ни любая часть тела не стоит этого коня.

– Я ценю хорошую лошадь так же, как и ты.

– Тогда пойдемте. Кроме того, вы сможете хоть как-то отработать ваш хлеб, – она подвела жеребца к кузнице и привязала его поводья к большому камню.

Хокинс вошел внутрь. Цепи и косы висели на стене вместе со множеством подков. Кэтлин выбрала одну и положила на скамью.

– Она выкована специально для жеребца. Лайам постоянно держит несколько штук про запас.

Хокинс положил подкову на наковальню.

– Чтобы она лучше подошла, я разогрею ее, – заметил он.

– Где вы научились этому? Кузнечными мехами он раздул угли.

– На востоке Англии, когда служил в кавалерии.

Кэтлин прижалась спиной к каменной стене здания. – Разве вы служили в кавалерии?

–Да.

– Но сейчас же вы с круглоголовыми.

– Да.

– Но почему? Я хочу знать, мистер Хокинс.

Он медленно и лениво улыбнулся ей, стараясь спрятать озабоченный взгляд.

– Потому что Кромвель является сейчас протектором Англии, и он приказал мне выступать за Английскую республику.

Она оттолкнулась от стены и подошла к нему.

– Подобным образом вы расстались со своей преданностью принцу Стюарту?

– Это случилось не «подобным образом», Кэтлин, – огонь бушевал в горне, искры вылетали наружу через отверстие в крыше. Хокинс отложил в сторону меха и, взявшись за край туники, стянул одежду через голову. – Поверь мне, моя принцесса, моя преданность Кромвелю не глубже, чем шрамы на моей спине.

Раздетый до пояса, освещенный золотистыми отблесками огня, он представлял собой картину, явившуюся ей, когда она с закрытыми глазами слушала рассказы Генди о сказочных героях. Мускулы играли под гладкой кожей. Могучую грудь покрывали красно-золотистые волосы.

Весли улыбнулся, удовлетворенный ее вниманием.

– Ты превращаешь трудную работу в легкую, Кэт. Неудивительно, что мужчины охотно идут за тобой в бой, – он повернулся и поискал что-то в ящике с инструментами. – Нужно выковать новые гвозди.

– Сделайте их потоньше, – попросила она, – чтобы не расщепить копыто.

Хокинс бросил в горн заготовку. Пока она нагревалась, он повернулся к Кэтлин.

– Боже, Кэт, ты прекрасна, как заход солнца.

Она недоверчиво хмыкнула. Ногти на ее руках обломались, когда она помогала рыбакам заделывать лодку. Волосы, причесанные несколько часов назад, растрепались и рыжевато-каштановой копной небрежно обрамляли ее лицо. Куски дегтя оставили пятна на фартуке, края ее юбки были смяты.

– Обыкновенная лесть, – сказала она. – Неужели ваши английские леди клюют на такую приманку?

Он придвинулся ближе. Кэтлин отступила, но остановила себя. Нет. Она не доставит ему удовольствия видеть, что она боится его.

– Вы хотели унизить меня перед моими людьми.

– А, может быть, это был способ дать им возможность увидеть тебя не только как главу клана: человека, который улаживает их споры и кормит их; а осознать тебя как женщину, со всеми женскими потребностями.

– Мне известно, что видите вы, – возразила она. – Вы видите ирландскую женщину, чьи земли и дом намереваетесь завоевать для Кромвеля.

Он поморщился. – Я вижу женщину. Страстную, желанную женщину. Я не могу назвать ее ни красивой, ни миловидной, ни хорошенькой.

Кэтлин ненавидела себя за то разочарование, которое охватило ее при этих словах.

– А я и не прошу вас делать это.

– Ты не поддаешься описанию словами, – он притянул ее к себе. Кэтлин почувствовала его гладкую кожу, нагретую огнем, выпуклости мышц, окружающих и защищающих ее. Она испытала странное ощущение, похожее на дуновение теплого ветерка. Никто и никогда еще не защищал Кэтлин Макбрайд.

Пораженная до глубины души его прикосновениями, его близостью, она стояла, не двигаясь, до тех пор, пока его рот не коснулся ее губ. Она ощутила жгучую поверхность его губ, изгиб шеи и шелк его волос, струящихся сквозь ее пальцы.

Только тогда Кэтлин осознала, что прильнула к нему, предлагая себя с желанием, которое и смущало, и захватывало ее. Собравшись с силами, она уперлась в его плечи и оттолкнула.

– Вы зря тратите свое красноречие, – солгала она. Ее губы все еще были влажными и ощущали поцелуй, тело трепетало от чувственного желания и готово было сдаться. – Это дурно и позорно.

– Кэтлин, нет! – он снова взял ее за плечи. И снова от этого прикосновения огонь пробежал по ее телу. – Мужчины и женщины проводят всю жизнь в поисках того, что мы с тобой уже нашли, они мечтают почувствовать то, что мы испытываем друг к другу. Это счастье свалилось на нас как подарок судьбы, а ты говоришь, что это позорно. Нет, моя любовь, поблагодари всех ирландских святых, ибо это чудо.

Кэтлин отвернулась, обхватив себя руками. Он ошибается. Она хотела не его, а Алонсо. Алонсо был повелителем ее сердца. Она не уступит сладким объятиям врага и его лживым словам о судьбе и счастье.

– Будет большим чудом, если вы все-таки подкуете лошадь, – сказала она, снова поворачиваясь к нему лицом.

С вызовом приподняв брови, Хокинс натянул пару толстых кожаных перчаток и принялся за изготовление гвоздей. Он вытащил железную заготовку из огня и ударами молотка превратил в тонкий стержень. Отковав несколько гвоздей, бросил их в корыто с водой.

Кэтлин рассматривала его сквозь поднявшийся пар, который смягчил черты его лица и четкие контуры туловища. Отбрасываемые в свете огня тени метались по его блестящему от пота телу. Его волосы густой красноватой гривой обрамляли лицо и шею. Он напоминал образ, созданный ее мечтами, такой же теплый и трепещущий, как сияние солнца.

Он перестал работать и улыбнулся ей.

– О чем ты думаешь, когда так разглядываешь меня?

– Я думаю, мистер Хокинс, что в скором времени мне нужно что-нибудь предпринять в отношении вас.

– А! – он откинулся на скамью, положив ногу на ногу. – Насколько я понимаю, у тебя мало выбора. Ты не можешь отправить меня к Хаммерсмиту, потому что в таком случае я открою, что ты вождь Фианны. Ты также не можешь освободить меня, потому что не настолько доверяешь мне, чтобы быть уверенной, что я не продам с выгодой твои секреты.

– Верно, – согласилась она, – возможно, мне следует выдать тебя Логану.

– А вот это будет ошибкой. Во-первых, меня не прельщает перспектива выступать в роли приданого. Во-вторых, я находчивее Логана и постараюсь убежать.

– Вы же дали честное слово.

– Тебе, Кэт, – его рука в перчатке поднялась снова и убрала с ее лба завиток волос. – Только тебе. Меня связывает слово только потому, что я уважаю тебя.

– Вы хотите сказать, что не уважаете Логана Рафферти?

– Нет. А ты уважаешь его?

– Он ирландский лорд и по своему положению стоит выше меня, поэтому я подчиняюсь ему.

– Это не ответ на вопрос.

Она колебалась. Логан высокомерен и самонадеян, но он был ее зятем, в которого без ума влюблена Мэгин.

– Да, – сказала она мягко. – Я уважаю его.

– Тогда почему ты не расскажешь ему о Фианне?

– Уверена, вы сами знаете, мистер Хокинс.

– Я бы предпочел услышать ответ.

– У Логана свое собственное мнение по поводу того, как вести себя с англичанами, и оно отличается от моего. Успехи Фианны наносят удар его гордости. Если бы он узнал, что в этом замешана я, он постарался бы положить конец нашим действиям.

– Как вам удается скрыть это от него?

– Таким же способом, как и от остальных. Наши набеги мгновенны, как ночной шторм, и не оставляют следов. Логан уверен, что это работа изгнанных из Коннота солдат. У него нет причин расспрашивать о Фианне у меня.

Весли медленно, палец за пальцем, стянул перчатки. – А ты не боишься, что Мэгин расскажет ему?

Она улыбнулась. – В настоящий момент Мэгин не протянет ему веревку, даже если он будет тонуть. А вы относитесь к моей сестре, подобно большинству мужчин, как к красивому украшению, не более глубокому, чем тарелка для супа. Я знаю ее лучше. Мэгин представитель Макбрайдов и предана мне.

Весли взял тунику и через голову стал натягивать ее на себя.

Кэтлин облегченно вздохнула, потому что его обнаженный вид не давал сосредоточиться и мог поколебать ее решительность.

– Тогда выбор сводится к двум вариантам, – приглушенным натянутой на голову туникой голосом заключил он.

– К каким же, мистер Хокинс?

Его голова наконец-таки протиснулась через ворот, взъерошив волосы. Какой прекрасный представитель мужского рода! Не в первый уже раз Кэтлин пожалела, что его симпатии были на стороне Кромвеля, а не ирландцев.

– Ты можешь или убить меня, или выйти за меня замуж, – заявил он.

Его предложение, как удар, обрушилось на нее, и она отшатнулась.

–Нет!

Он наклонился и начал вылавливать гвозди из корыта.

– Нет какому варианту?

– Обоим. Я никогда хладнокровно не убью вас и никогда не выйду замуж за англичанина.

– Меня устраивает первое, но ты должна объяснить второе. Почему ты не выйдешь замуж за меня?

Она безудержно начала краснеть.

– Я никогда не выйду замуж за человека, чьей целью является порабощение Ирландии; за человека, который знает, что я буду до конца жизни бороться за освобождение своего народа. Кроме того, будучи прирожденным англичанином, вы являетесь в какой-то мере преступником и человеком вне закона.

В его глазах сверкнул опасный огонь, но он исчез так быстро, что она затруднилась бы определить, что это было.

– За какого же человека ты можешь, в таком случае, выйти замуж? – спросил Хокинс.

Прислонившись к каменной стене кузницы, она закрыла глаза.

Благородный испанец, темный и прекрасный, как песнь в ночи. Человек, который хранит веру в своем сердце. Человек, который вознес ее на пьедестал и поклонялся ей. Человек, который разделил с ней желание освободить ее народ.

Кэтлин открыла глаза. Хокинс смотрел на нее с такой тоской, что у нее сжалось сердце.

– О, Боже, – простонал он.

– А что теперь, мистер Хокинс?

– Я заложил бы свою душу за то, чтобы быть тем человеком, воспоминание о котором придает твоему лицу такое выражение, Кэтлин Макбрайд.

– Это слишком высокая цена, мистер Хокинс.

– Но, тем не менее, это бесполезно. Ты околдована каким-то героем, с которым не сможет соперничать ни один смертный. Мужчины, о котором ты мечтаешь, не существует.

«Существует, – подумала она с тоской. – Он существует».

– Давайте вернемся к работе, мистер Хокинс, – с этими словами она вышла из кузницы.

Не надо было так беспокоиться о его умении обращаться с лошадью. Горячая подкова легла на копыто. Поднялось маленькое облачко голубого дыма, не причинив лошади ни боли, ни беспокойства. Хокинс прибил подкову несколькими быстрыми, уверенными ударами, затем охладил ее водой.

Несколько минут спустя она уже вела жеребца через двор.

– Собираюсь прокатиться, – сказала Кэтлин.

– Разреши мне поехать с тобой.

Ах, ей так хотелось бы этого. Им было так хорошо вместе. Такая неподходящая пара враги, ведущие беседу как старые друзья.

– Нет, – заставила она себя сказать.

– Я не попытаюсь убежать.

– Вас связывает только слово. А слово англичанина не крепче пены морской, – схватившись за гриву жеребца, она взлетела в седло. Хокинс ласково посмотрел на ее голые ноги и босые ступни.

– Ты уверена, что не замерзнешь?

– Не беспокойтесь обо мне, мистер Хокинс.

– Дорогу! – закричал голос у ворот. Дети, игравшие во дворе, моментально очистили путь.

Восседая, подобно королю, на тележке с морскими водорослями, которую тащил Курран Хили, Том Генди въехал через главные ворота.

– Снова подковали коня, да? – спросил он. Удивленная, Кэтлин сказала:

– Ты весь день провел на взморье. Откуда ты знаешь?

– Эльф сообщил мне об этом. – Том прикоснулся к шляпе в знак приветствия, и тележка прокатила мимо, оставляя на своем пути специфический запах водорослей.

Хокинс почесал голову.

– Откуда он знает?

– Я научилась не задавать лишних вопросов Тому Генди.

Даже прогулка верхом не помогла Кэтлин избавиться от воспоминаний о жарких прикосновениях англичанина, музыкальном тембре его голоса и тайнах, которые прятались в его глазах.

– Умираю! Я умираю! Спаси меня, Иисусе!

Встревоженная жалостными воплями, Кэтлин поспешно пересекла зал, проходя мимо столпившихся молчаливых мужчин и громко плачущих и молящихся в отчаянии женщин. За залом располагались кабинеты и комнаты. Она вошла в одну из них, освещенную масляной лампой и наполненную неприятным запахом дыма от торфа, тлеющего на жаровне.

В середине комнаты на соломенном тюфяке виднелась маленькая фигурка, корчившаяся от сильной боли.

– Боже, я умираю! Какие ужасные спазмы в желудке!

Кэтлин опустилась возле Тома на колени. Вид его покрасневшего лица и потускневших глаз наполнил ее ужасом и жалостью.

– Том? Это я, Кэтлин. Курран сказал, что тебе стало плохо после того, как ты съел водорослей.

– Я ужасно болен, – его голова металась на лучшей подушке ее отца, набитой пером чаек. – Умираю я, моя красавица. Все кишки переворачиваются. Спаси меня, святая Димфа!

Сквозь слезы Кэтлин, как в тумане, увидела Эйлин Бреслин, стоявшую на коленях по другую сторону соломенного тюфяка.

– Пожалуйста, Том, – Эйлин протянула чашку. – Выпей настой александрийского листа.

– Я не притронусь к нему, женщина! Ты добавила туда слабительное?

– Только капельку, – обхаживала его Эйлин, – для придания питью силы.

– Боже, дайте мне умереть спокойно! – Он уткнул лицо в подушку и этим вызвал новый приступ боли. – Да, кишки переворачиваются в желудке, и меня уже не спасти. Скоро моя бедная пропащая душа окажется на том свете.

– Уверен, что эльфы примут его за своего, – скорбно сказал Рори, входя в комнату.

Ужасные крики Тома разносились по всему Клонмуру, отдаваясь эхом в каменных коридорах. Вскоре уже все обитатели замка собрались в комнате больного и зале.

– Умираю! – снова и снова кричал Том. – Я умираю, а здесь нет даже священника, который бы отправил на вечный покой мою душу. Я буду проклят. Меня отправят навечно в ад!

– А это решит всемогущий Бог, – уверила его Эйлин.

– Том, нет, – уговаривала его Кэтлин. Опустошительная беспомощность овладела ею. Болезнь была врагом, которого она не могла победить молниеносными набегами. – Тебе плохо, но ты поправишься.

– Ах, милая, конец мой близок, – его воспаленные от лихорадки глаза излучали печаль и отчаяние. Горячая рука схватила руку Кэтлин. – Ради всех святых, мне нужен священник. Кэтлин, дорогая, если я хоть что-то значил для тебя, ты найдешь мне его.

– Священников больше нет в Ирландии. Но мы будем молиться за тебя, Том. Будем очень усердно молиться.

По его щеке скатилась слеза. – Пусть все в последний раз придут ко мне, Кэтлин, – попросил он. – Я посмотрю на добрый народ Клонмура, прежде чем предстану перед судом Всевышнего.

С безнадежностью и пустотой в сердце Кэтлин вышла в коридор и пригласила всех по очереди войти в комнату. Женщины и дети, даже некоторые из мужчин горько рыдали, разрывая причитаниями сердца присутствующих.

Громче всех рыдал Рори Бреслин, который высморкался в носовой платок и сказал:

– Упрямый маленький чертенок. Я сожалею о каждом грубом слове, сказанном в его адрес. Лучше бы я не давал ему свою тележку…

– Священника! – снова завопил Том. – Моя душа чиста, но мне нужен священник!

С поникшими от горя плечами Кэтлин поспешила в часовню. Альков располагался в изгибе древней стены. Здесь она молилась о душе матери. Здесь она молилась о возвращении Алонсо.

А сейчас она пришла испросить милосердия для Тома. Ее рука дрожала, когда она зажигала свечу. В углах колыхались тени, ненадежная компания для ее неспокойной души. Она преклонила колени перед статуей Девы, много лет назад высеченной из камня далекими предками.

Заплесневелый запах мокрых камней и забытый аромат ладана наполнил воздух. Она сложила перед собой ладони. Высеченная Дева безмятежно взирала на нее сверху.

– Матерь Божья, помоги мне, – прошептала она. – Мой дорогой Том умирает, и ему нужен священник, чтобы облегчить его путь на небеса. Я не знаю, что делать.

– Что, действительно нет надежды? – Хокинс опустился на колени рядом с ней. Кэтлин гневно вскочила на ноги.

– А какое дело англичанину до умирающего ирландца? Если бы круглоголовые не сожгли наш флот и поля, Том питался бы маслом и молоком и ел бы свежее мясо вместо того, чтобы отравиться водорослями.

Лицо Хокинса побледнело.

– Том навсегда покидает меня, – пожаловалась она, не желая замечать его реакцию, – а у меня даже нет возможности оказать ему почести и привести священника, чтобы очистить его душу.

– Это действительно так важно, найти священника?

Кэтлин потерла пальцем переносицу.

– Вам не понять, мистер Хокинс. Вера ирландца это самое драгоценное, что у него есть. Мы ведем жизнь, полную тяжелых испытаний, но благодаря вере можем переносить все трудности. Единственное, что может утешить Тома, это уверенность, что его ждет вознаграждение на том свете.

Боль и таинственность мерцали в затуманенном взоре Хокинса. Он ссутулился под невидимой ношей. Гнев Кэтлин сменился жалостью.

– Значит, для Тома очень важно отпущение грехов?

– Том Генди – хороший человек, но и он подвержен ошибкам. Он грешил и должен ответить за свои грехи. Последняя исповедь очистила бы его. Но у нас нет никого, кому можно исповедаться. Никого, – она прижала руки к глазам, сдерживая слезы. – Ну почему не мог вернуться Даида? Том всю жизнь учил меня мудрости и храбрости, а я не могу исполнить его последнюю просьбу.

Весли было знакомо отчаяние, которое он увидел на ее лице и в ее позе, когда она стояла перед Девой, потому что много раз видел страх перед смертью. И видел облегчение у оставшихся в живых от отпущения грехов, которые он давал. Сердце защемило. Ему вспомнились произнесенные шепотом исповеди, которые приходилось выслушивать во время путешествия по Англии. Он снова почувствовал тяжесть доверия, которое люди возлагали на него. Но ноша, свалившаяся на Кэтлин, давила еще больше, потому что, хотя она и была сильная, он слишком заботился о ней. Потому что был нужен ей. Ее проблемы поставили его в затруднительное положение. Однако, несмотря на свое ужасное положение, несмотря на страх за Лауру, он не мог позволить Кэтлин страдать и, отбросив сомнения и колебания, принял решение.

– Кэтлин, если бы Тому отпустили грехи, стало бы твоему сердцу легче?

– Да, моему и всем другим сердцам в Клонмуре, зачем об этом спрашивать?

Было сумасшествием открыть хоть часть своих секретов этой женщине-воину, которая захватила его в плен. Тем не менее, он услышал свой голос.

– Я могу помочь тебе.

Кэтлин отпрянула. Вечерний свет, проникающий через высокое крестообразное окно, отразился в ее печальных глазах.

– Каким образом? – спросила она. – Ему нужен пастор, а вы явно им не являетесь.

– Являюсь, – он взял ее лицо в руки. Смеющаяся Кэтлин поднимала настроение мужчины, плачущая Кэтлин заставляла мужчину продать Душу.

– Не понимаю, – заявила она.

– Кэтлин, я католик.

– Разве мы все не… – Она застыла с открытым ртом, когда до нее дошел смысл услышанного. – Нет.

– Да, и был послушником, принявшим святую веру.

– Вы безжалостный и жестокий лгун.

–… учился в семинарии в Дуэ во Франции.

Она сглотнула от волнения. – Дуэ. Это то место, где обучают священников, которые потом возвращаются в Англию и совершают богослужение для католиков?

– Совершенно верно.

Откинувшись назад, она осмотрела его, как будто видела в первый раз.

– Тогда, что вы делали в армии Хаммерсмита?

«Пытался спасти свою дочь», – хотелось ему сказать. Но угроза Кромвеля висела над ним подобно грозовой туче.

– Дрался за Английскую республику. – Он снова попытался вернуть ее в свои объятия.

Она отпрыгнула. – Вы греховодник! Вы же приняли священные обеты!

– Верно.

– И тем не менее, вы… вы обнимаете меня и целуете с вожделением в своем сердце. Вы делаете грешницу из меня. – Она бросилась к двери.

Он остановил ее, схватив за руку.

– Кэтлин, послушай меня. Я согрешил много лет назад и именно тогда, когда выбрал семинарию, потому что у меня не было истинного призвания. Я отправился в Дуэ, чтобы проверить свою веру, – он замолчал, подбирая слова. – Посмотри на меня, Кэтлин. Я вышел из того возраста, чтобы быть новообращенным послушником. Я не смог заставить себя принять окончательное повиновение церкви.

Если бы даже Лаура не появилась в его жизни и окончательно не изменила ее, он все равно не принял бы святых обрядов.

Он дотронулся до щеки Кэтлин, наслаждаясь ощущением нежной кожи под его пальцами.

– Наконец, я нашел то, что искал, Кэт. Но не в церкви, а в тебе.

– Но это дурно, это…

– Ах, на меня наступает темнота! – донесся в часовню далекий вопль Тома. Выдернув свою руку, она спросила:

– Может новообращенный послушник отправить последний обряд?

– Когда больной очень плох и нет поблизости священника, то разрешается.