Текст книги "Двойной эффект"

Еще один другой

ПЕРВОКУРСНИКОМ В НЬЮ-ЙОРКСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ я подумал, что отец станет гордиться мной, если я займусь боксом. Что такое засолка, он понять не мог: когда кто-нибудь спрашивал, что изучает его сын, он отвечал: «Задает компьютерам хитрые вопросы», что, конечно, было правдой, но до конца он этого так и не понял. Бокс был вещью конкретной, чем-то таким, что он понимал и в чем мы могли найти общий язык. Моим тренером стал оптимистично настроенный итальянец, который никогда не признавал поражений, а мои спарринг-партнеры не слишком жестоко меня били, потому что считали забавным. Со временем папа, тренер и друзья по спортзалу уговорили меня записаться на бой.

В моем первом и единственном выступлении на ринге против меня выставили волосатого парня-славянина, который был вдвое крупнее. Еще до того, как колокол возвестил об окончании первого раунда, я понял, что буду побит. Господи, как меня били! Этот парень дважды отправлял меня в нокдаун, но вместо того чтобы выбросить полотенце, тренер сказал мне кое-что, оставшееся со мной на всю жизнь – которая, как я думал в тот миг, кончится еще до окончания раунда.

«Парень, тебе надо не побить – тебе надо продержаться».

Он имел в виду бой, но тогда я решил, что он говорит о жизни.

Поэтому я встал, посмотрел на противника и изо всех сил ударил его коленом между ног.

Знаю, это был грязный прием. Но прежде чем судить, подумайте, чем все кончилось: бой немедленно прервали, и я больше никогда в жизни не выходил на ринг.

К несчастью, этот жизненный опыт не подготовил меня к такому простому препятствию, как запертая дверь. И поскольку я не видел никаких половых органов, в которые можно было бы пнуть, я опять попробовал повернуть ручку.

– Пожалуйста, сообщите природу вашего чрезвычайного положения, – сказала дверь.

Черт возьми, неужели в этом здании у всего есть мозги?

– Тут… хм… пожар, – сказал я.

– Это невозможно. Мои датчики возгорания ничего не регистрируют.

– Они вышли из строя.

– Не вижу никаких сигналов тревоги.

– Послушай, тупая дверь, в комнате Д полыхает хренов огонь! Не веришь мне, спроси ее сама.

– Не могу связаться с этой комнатой. И не могу прочесть ваши коммы. – Дверь помолчала. – Хорошо. Я доложу начальству. Пожалуйста, спуститесь по лестнице – спокойно и цепочкой по одному.

– Хорошо.

Как только дверь открылась, на потолке запульсировали зеленые огоньки, а стены отразили вой сирены.

Конечно, выдумка была так себе. Если бы я не паниковал, не получил бы сотрясения, не был бы лишен сна, голоден и обезвожен, я бы придумал что-нибудь более убедительное. Странно, что у меня вообще что-то получилось.

Вверх. Я помедлил: природный инстинкт гнал меня к земле, к свободе открытых улиц. Помни, что сказала Пема. До сих пор ее план работал; теперь поднимайся наверх и найди «их». Куда бы она меня ни посылала, кого бы я там ни нашел, это лучше, чем оставаться в конференц-зале. Шевелись!

Я побежал. Ступеньки тоже были выкрашены в зеленый цвет и резко контрастировали с неокрашенными серыми бетонными стенами. Идеальное помещение, чтобы создавать эхо истошно воющей сирены. Ее песнь была для меня убедительным поводом торопиться наверх.

Один есть, осталось три.

Без приключений я поднялся на десятый этаж и счел это признаком того, что мне начинает везти. Попытался прислушаться, нет ли шагов снизу. Если они и были, их заглушали сигналы тревоги. Я решил, что меня преследуют. Так думать безопаснее.

Два.

На лестнице по-прежнему никаких признаков жизни.

Я поднялся еще на пролет. Мои ноги, не привыкшие к физическим усилиям такого рода, передавали всевозможные жалобы по моей нервной системе. Чтобы отвлечься, я представил, как доберусь до тринадцатого этажа. Там будет стеклянная дверь, не такая, как другие. Я отойду на несколько шагов и с разбега высажу ее пинком, вырвусь на свободу. На другой стороне окажется вооруженная до зубов полиция с оружием на изготовку. Один из них даст мне большой стакан лимонада, и мы вместе ринемся обратно, вниз по лестнице, ухойдакивая всех, кто станет у нас на пути. Мы доберемся до комнаты Д, и я заставлю Таравала и Корину Шейфер стереть лишнего Джоэля, переправить меня в Коста-Рику – дроном, никакой телепортации! – и там меня встретит Сильвия. Она так мне обрадуется, что немедленно возжелает, и мы поимеем друг друга прямо там, на полу таможни.

Вот он. Тринадцатый этаж.

Дверь была не стеклянная, за ней – никого, но я был счастлив, что вижу ее. Это была еще одна типовая зеленая дверь аварийного выхода, и мне нужно было просто ее открыть. Теперь, когда ревели сигналы пожарной тревоги, бесполезно было пытаться вступать с ней в разговор.

Пни ее. Это же просто хлипкая дверь. Ты можешь это сделать.

Я отступил, разбежался и что было сил (а было немного) бросился на дверь. Засольщики не славятся своей физической мощью.

Черт возьми!

Как больно! Дверь не дрогнула.

Еще раз. Ты должен пройти в дверь!

Я пнул дверь и принялся колотить ее кулаками, не стараясь услышать ответ. Просто колотил. Для меня единственным приемлемым условием тишины была открытая дверь.

Я теряю время. Они идут.

Я завопил, перекрывая грохот:

– Впустите меня!

Я понимал, что делаю это в основном ради себя. Они – друзья Пемы, кем бы они ни были, – не могли услышать меня за этой непроницаемой преградой. Мои крики породило отчаяние. Сигнал тревоги отключился. Если «Международный транспорт» приближался, чтобы схватить меня, спрятаться мне было негде. Сопротивляться я не мог. Моим единственным шансом на выживание было открыть эту дверь, это была единственная возможность помешать моему двойнику, другому мне, провести отпуск с моей женой в прекрасной гребаной Коста-Рике.

Дверь не открылась. Вот вам и «Аве, Мария». Я прижался головой к холодному металлу, позволив усталости окутать меня словно тяжелым сырым лоскутным одеялом. Мне казалось, я могу проспать целый год. Рука моя лежала на дверной ручке, которая под тяжестью моего тела начала поворачиваться, и – щелк – дверь открылась.

Должно быть, открылась из-за пожарной тревоги.

Чувствуя себя идиотом, я открыл дверь пошире и увидел другой коридор, только этот был оформлен скорее как старинная приемная врача, чем как космический корабль. Деревянные полы в пятнах. Персидские ковры, лампы накаливания под шелковыми абажурами.

Я осторожно переступил через порог, ожидая увидеть «службу безопасности», и тут что-то очень больно ужалило меня в спину. В ушах зазвенело. Зубы застучали, как кастаньеты.

Второй раз за третье июля я потерял сознание.

Любовь плюс один

НАНОТЕХНОЛОГИ ПОЛНОСТЬЮ ИЗМЕНИЛИ ИНДУСТРИЮ медицинского страхования. Стали не нужны стерильное оборудование, грубая хирургия и физически умелые врачи. Большая часть медицинских проблем теперь решали с помощью продающихся без рецепта спреев, повязок и тому подобного, хотя с серьезными травмами и за «починками» людям по-прежнему приходилось обращаться в больницу. «Травма» означала, что вы в смертельной опасности, а вот «починка» – вам в себе что-то не нравится и вы хотите это изменить. Например, нанокрем помогал вам избавиться от «гусиных лапок», но, если вы потеряли руку, следовало обращаться к врачу. Думаю, это сделано еще и для того, чтобы люди больше не пользовались услугами черного рынка, как поначалу, когда добавляли себе дополнительные конечности или органы и выдумывали прочие нелепости. Конечно, в таких случаях всю работу тоже проделывают нано, но врачи объясняют, планируют и контролируют процедуру. Операционные – это комнаты с чистыми стеклянными стенами, населенные миллиардами крошечных самовоспроизводящихся и высокоспециализированных роботов, а вот в палатах для пациентов все еще сохранялось ощущение мотеля.

В такой палате лучшей больницы Сан-Хосе лежал Джоэль Байрам. Он спал.

(Ладно, это несколько запутано. Я не могу называть его Джоэлем, но мне нужно рассказать его часть истории. Простите, но трудно говорить о ком-то, кто не я, так, словно о себе в третьем лице. Назовем его Джоэль Два или еще лучше – Тоже Джоэль. Не нравится? Джоэль 2.0? Да, хорошо, это слишком старо. Гм. А как насчет Джоэль²? Да, пожалуй, это подойдет.)

Итак, Джоэль² спит. Рядом с ним стоит моя жена. В ее опухших, покрасневших глазах уже нет слез. Она кладет голову на грудь Джоэля², чтобы услышать его сердцебиение. Конечно, это могут показать приборы, но на сегодня ее вера в технику истощилась.

Тук-тук. Тук-тук. Она это сделала. Он жив.

Сильвия подняла голову и посмотрела в окно. За пальмами и белыми зданиями она видела тонкий столб черного дыма, поднимающийся над ямой там, где прежде стоял ТЦ Сан-Хосе. Взрыв произошел тридцать минут назад, но на улицах по-прежнему бежали люди, мчались машины «Скорой помощи», ревели сирены. Никто не заметил, как в телепортационную камеру больницы вошла убитая горем женщина в отпускном наряде. Никто не видел, как несколькими минутами позже она вытащила оттуда потерявшего сознание американца. Когда она на каталке привезла его в приемный покой больницы, дежурные были слишком заняты потоком пострадавших, чтобы удивиться тому, что повреждения пациента относятся к ядрам ствола головного мозга и спинному мозгу. Ткань, окружающая его имплантаты коммов, не подверглась телепортации, ведь неорганическую материю сканируют, хранят и телепортируют отдельно от органической, и он прибыл без коммов. Повреждения сочли не угрожающими жизни, поэтому через несколько минут начался процесс восстановления его коммов и окружающей их мягкой ткани. И пациента отправили выздоравливать.

Все получилось. Джоэль² жив, его сердце бьется благодаря ей.

Благодаря тому, что сделала она.

Прежде чем она смогла погрузиться в эти размышления, восстанавливалось энергоснабжение. В палате стало светлее – освещение больше не зависело от аварийных генераторов больницы. Одновременно включились коммы самой Сильвии. На нее обрушилась лавина истерических новостей, предупреждений о возможной тревоге, звонки обеспокоенных друзей и родственников, множество имейлов заполнили поле ее зрения. Она закрыла все это и обхватила голову руками. Рано или поздно придется иметь с ними дело, особенно с рабочими письмами, но сейчас она не могла на них смотреть.

Новый сигнал тревоги заставил ее открыть глаза.

– В чем дело, Джулия? – спросила Сильвия.

– Прости, Сильвия. Я знаю, ты не велела тревожить тебя, даже если наступит конец света. Но кое-кто нашел способ добраться до моих чрезвычайных протоколов. Пема Джигма из МТ.

Сильвия прикусила губу. Вот тебе и игнор. Но, с другой стороны, если ей предстоит получить выговор, его мог бы сделать кто-нибудь пострашнее. Она вздохнула.

– Соедини.

В окне видеоизображений появился крупный план рассерженного миниатюрного лица Пемы. Подбритые брови делали ее особенно сердитой. Сильвия не могла выдержать присутствие рядом с собой такого количества чужой уверенности в своей правоте, поэтому переместила изображение на видеоэкран палаты. Скрестив руки на груди, перед ней стояла ее низенькая коллега в зеленой юбке в мелкий горошек и в свободного покроя деловом жакете, который определенно относился к сфере «Джеймс Бонд-негодяй».

– О чем ты думала, Сильвия? – с досадой спросила Пема. – Билл и Корина вне себя. Сначала ты используешь «Соты», потом отсоединяешь ТЦ больницы? Ты знаешь, сколько законов нарушила?

Сильвия кивнула.

– Коммы были отключены. Мой муж погиб. Я не знала, что делать. Теперь благодаря моим усилиям он жив!

Голос ее дрогнул, и она спрятала лицо в ладонях. Проекция Пемы наблюдала, строгий рисунок бровей слегка смягчился. Вскоре Сильвия подняла голову.

– Я позвонила. Я готова к последствиям. Если собираешься меня арестовать или уволить, валяй. Любой на моем месте поступил бы так же.

– Я здесь не для того, чтобы увольнять тебя, Сил. – Пема посмотрела мимо нее на спящего на кровати человека. – Как он?

– Какое-то время положение было неопределенное. В целом он не пострадал, но его коммы не перенесли взрыв. Это привело к некоторым повреждениям спинного мозга. – Сосредоточенность на научных подробностях помогла ей успокоиться. – Резервные данные с ледника[27]27
  В самом начале двадцать первого века компания «Амазон» начала предлагать услугу облачного хранения данных, называя ее «ледником». Данные хранились неограниченно долго в «замороженном состоянии». Внутри «Амазонского ледника» данные хранились заархивированными. Клиенты могли загружать архив объемом в сорок терабайт (забавно, как давно это было), и созданный архив не мог быть обновлен, пока не будет полностью возвращен клиенту, модифицирован и восстановлен. Такая услуга стала обыденностью для хранения данных, потому что плату брали не за само хранение, а за модификацию. Со временем это привело к созданию неограниченных уровней хранения, ценность которых устанавливалась на основе их полезности и доступности; эта теория стала известна под названием «теория серьезности данных». В такой системе чем менее полезны данные, тем меньше их ценность, но если данные вдруг становились ценными, стоимость их получения возрастала прямо пропорционально этой ценности. По этой причине бесполезная информация архивировалась и могла храниться в таком виде вечно, но если ее важность неожиданно возрастала, то цена ее извлечения определялась срочностью, с какой кто-то хотел ее получить. Со временем словарное определение слова «ледник» было дополнено значением «основанный на полезности данных сервис хранения», а сам термин пережил компанию, которая его изобрела.


[Закрыть] оказались неполными, потому что геенномиты захватили почти всю инфраструктуру Сети. Я не могла ни с чем связаться удаленно. Но… думаю, с ним все будет в порядке.

– Хорошо. Послушай, мы разберемся с этим. Но ты должна уехать. Немедленно. Забери мужа и на день-два отключи коммы. МТ ищет решение, но на это требуется время, и нам нужно, чтобы об этом не знали. Очень важно, чтобы никто – никто – не знал, что произошло на самом деле. Понимаешь?

Сильвия быстро кивнула.

– Хорошо, – сказала Пема уже спокойнее. – Полиция Коста-Рики сейчас так занята, что вы сможете ускользнуть незаметно. Но если полиция вас найдет, не знаю, как она поступит. И мы не сможем вам помочь. Понятно?

Сильвия кивнула, переведя взгляд со спящего двойника мужа на коллегу.

– Почему ты делаешь это для меня?

– Я уверена, что в подобных обстоятельствах всякий поступил бы как ты. В любом случае бесполезно сосредоточиваться на прошлом. Сейчас мы контролируем причиненный ущерб; никому не поможет, если держать тебя в неведении. Решения принимают не корпорации, а люди.

Пока женщины разговаривали, Джоэль² видел сон. Ему снилось, что он стоит на каменистом берегу быстрой темной реки. Ему казалось, что он в пещере, но он не видел ни каменных стен, ни потолка. Земля под его ногами была покрыта некрупной серой галькой, которая скрипела под ногами. Было темно.

На противоположном берегу он увидел свет. Джоэль² почувствовал сильное желание добраться до него. Он шагнул в пенную быструю воду и понял, что это не совсем вода. Комнатной температуры и обтекает его, как дым или пена. В ней было что-то расслабляющее. Успокаивающее. Он пошел к свету, словно его осторожно подталкивала невидимая рука.

Но тут позади послышалась мелодия. Знакомая мелодия песни «новой волны» 1980-х годов, одна из его любимых. Джоэль² остановился посреди реки и повернулся на звуки барабанного синтезатора. Серая пена плескалась вокруг, мягкая и тихая, как шепот.

А произошло вот что: пока Сильвия и Пема разговаривали о проблемах жизни и смерти, свеженапечатанный мозг Джоэля² соединился с моими коммами. И, едва это произошло, он запустил мой – теперь его – плейлист 1980-х годов. Особенно «Карму хамелеон» «Culture Club». Песня возобновилась с того места, где прервалась, когда отсоединились коммы. Мелодия проникла в сон Джоэля², и звуки электрической гармоники отдавались мягким эхом над темной стремительной пеной, в которой он стоял. Он хорошо знал эти строки.

 
Я человек без убеждений,
Я человек, который не знает…
 

“Джоэль² закивал головой в такт. Что-то заставляло его петь. И он запел.

 
Как разрешить противоречие.
 

Напевая, он пошел прочь от далекого манящего света. Пробежал через серую пену, торопясь вернуться на берег, откуда пришел. Ветер ерошил его волосы; он запел громче.

 
Ты приходишь и уходишь,
Ты приходишь и уходишь – о, о, О!
 

Джоэль² подошел к каменистому берегу и выпрыгнул на него из темной пенной реки, уверенно приземлившись на ноги и раскинув руки. Наслаждаясь моментом, он пел вместе с хором.

– Карма, карма, карма, карма, карма хамелеон! – то ли пропел, то ли прокричал он на больничной койке, заставив Сильвию и Пему вздрогнуть. Джоэль² с раскинутыми руками сел и замер, увидев, что рядом с его кроватью стоят потрясенная жена и проекция незнакомой женщины.

Он отключил музыку и спросил:

– Где я? Что случилось?

Слезы навернулись на глаза Сильвии. Это были слезы счастья, но она не знала, что сказать.

– Покидаю вас, – тихо сказала Пема Сильвии, бросив беглый взгляд на Джоэля². – Помни: действовать нужно как можно быстрей. И никаких коммов, – предупредила она. Тут же ее проекция исчезла.

– Кто это был? Это Коста-Рика?

Джоэль² попытался встать с кровати, но тело не слушалось его.

Сильвия бросилась к нему.

– Да, но успокойся. Тебя все еще чинят, малыш.

– Что-то сломалось? – спросил Джоэль², осматривая себя.

– Да и нет. – Сильвия села рядом с копией мужа и сняла несуществующую нитку с его простыни. – Ты… гм… в ТЦ Сан-Хосе произошел несчастный случай. Нападение.

Коммы Джоэля² – бывшие мои коммы – заполнил лихорадочный поток новостей и предостережений.

– Фигасе! Я был там?

Сильвия помотала головой, потом кивнула, потом остановилось на промежуточном движении головы.

– Важно другое: ты сейчас здесь, и с тобой все будет в порядке. Ты помнишь, что случилось?

Джоэль² моргнул. Он вспомнил, как сидел в помещении Панчева эскроу в ТЦ «Гринвич». Вспомнил кондуктора, рыжеволосого, с родимым пятном в форме Мичигана на лице, вспомнил, как подтвердил согласие с положениями закона и в фойе погас свет. Но ослепительно яркой вспышки не было, а в следующее мгновение он уже стоял на каменистом берегу темной пенной реки. Там тоже был свет; он чувствовал, как его тянет к нему, необоримо – но, очевидно, это был сон. Он добрался до Коста-Рики, он с женой и чувствует себя… просто ужасно.

– Нет, – сказал он, снова утомленно падая на кровать.

Сильвия взяла его за руку, по ее щекам текли слезы.

– Знаешь, я сегодня думала, что потеряла тебя, – сказала она, и уголки ее рта дернулись. – Я не могу снова пройти через это.

– Я тоже. Что бы это ни было.

Тогда она улыбнулась по-настоящему. Он притянул ее к себе и поцеловал в губы. Сильвия застыла, но вскоре жадно откликнулась, ее ладони заскользили вверх и вниз по его рукам. Думаю, она не обманывала, потому что фактически еще не знала, что я в Нью-Йорке еще жив. Но все равно, что-то казалось неправильным. Когда страсти начали разгораться, она отстранилась, вытирая слезы.

– Хочешь выбраться отсюда?

Джоэль² смерил взглядом свою жену – мою жену.

– Если это означает больше такого лечения, конечно.

– Позову сестру, пусть зачистит тебя… то есть пусть выпишет. Сиди спокойно.

– Ты же знаешь, любовь моя, сидеть спокойно и отдыхать – два дела, в которых я особенно компетентен.

Сильвия потрепала Джоэля² по плечу и вышла; стеклянная стена расступилась, когда она проходила через нее. Пока она разговаривала с молодой костариканкой, возможно, врачом или сестрой, Джоэль² рассматривал свое отражение. Нано проделали поразительную работу. Он выглядел совершенно свежим – ни царапины, ни шрама, кроме тех, что были у него раньше. Он впервые оказался в настоящей больнице. Несколько раз он обращался в клинику из-за небольших ран или переломов. Но те клиники больше походили на номер в гостинице: успокаивающие картины на стенах, вежливый штат, удобная постель. Комната, где он находится сейчас, скорее походила на донорский пункт. Белые стены, сверкающие голубые полоски энергосистемы, жесткая практичная постель. На одной стене красовалось голографическое изображение его внутренностей, но единственным указанием на то, что с ним работали, была редкая металлическая щекотка на голой коже.

Снаружи Сильвия закончила разговаривать с молодой женщиной. Она кивнула, протянув руку к своим коммам. Нажала пальцами несколько видных только ей кнопок, давая новые указания нано Джоэля². Крошечные роботы немедленно его усыпили. Он погрузился в теплую, исцеляющую тьму.

Закон дыр

ВСЕ МОЛЧАЛИ.

Когда я закончил пересказывать Моти и его компании цепочку событий, комнату заполнил белый шум. Все описанные события разыгрались лишь несколько часов назад, но рассказ превращал их в древнюю историю. Вновь переживая все это, я почувствовал себя разбитым, но не утаил никаких подробностей. Ссора с Сильвией из-за годовщины, мои неудачи в браке, утрата коммов, Пема, Таравал, Корина Шейфер и отвратительная правда о телепортации. Теперь начиналась часть, когда эти парни (надеялся я) помогут мне выбраться из этого переплета.

Моти нарушил молчание.

– МТ связался с нами.

– Да? – осторожно спросил я.

Моти пожал плечами.

– Они сказали, что вы вломились в их офис, но потом убежали. Намекнули, что вы опасны.

Как я и подозревал. Эти ублюдки хотят убить меня по-тихому.

– Вздор, – сказал я. – Я зарабатываю на жизнь тем, что шучу с компьютерами.

– Они сказали, что попытались известить полицию, – продолжал Моти, – но вы сумели вывести из строя свои коммы, чтобы вас нельзя было обнаружить по джи-ди-эс. Сказали, что, если мы вас увидим, должны немедленно передать службе безопасности здания.

Черт, черт, черт.

– Послушайте, служба безопасности принадлежит им. Если хотите отпустить меня, по крайней мере передайте независимым…

– Мы им не поверили, – сказал Заки, стряхивая пепел с сигареты.

– Правда?

Моти потер подбородок большим пальцем правой руки.

– Вор, – сказал он, – особенно умный вор, которому хватило ума отсоединить их коммы, – такой человек побежал бы вниз и наружу, а не вверх и внутрь.

Слава богу!

– Тогда… что мне делать? – спросил я и немедленно понял, что, сказав это, почувствовал себя очень уязвимым.

Моти почесал затылок, сунул руку в карман и достал пачку сигарет «Тайм». Открыл картонную коробочку, достал сигарету и сунул в рот. Затянулся. Я уставился на тлеющий кончик сигареты.

– Йоэль, есть три вещи, которые вы должны знать.

Он выдохнул. Его дыхание пахло табачным пеплом и кофейной гущей.

– Первое. – Он поднял брови и снова затянулся. – Уильям Таравал, Корина Шейфер – это опасные люди. Вы считаете этого Уильяма Таравала каким-то управленцем, но на самом деле он глава особого проекта в самой особенной компании на свете, где работает ваша жена, – «Международном транспорте». «Отбытие, прибытие… радость!» – Он выдохнул с циничной усмешкой. – Как вы знаете, «Международный транспорт» – не просто компания, Йоэль. Это центральный элемент нашего нового мирового порядка. Неизбранный, недемократичный – вы на Западе не можете больше голосовать своими деньгами, что бы вам ни говорили. Но подозреваю, что вы уже знаете, Йоэль: компании контролируют вашу жизнь через коммерцию. Может быть, даже вы считаете, что так лучше. Но «Международный транспорт» – худшая из них, Йоэль. Она слишком могущественна даже для этого безумного мира. Она контролирует, как мы перемещаемся из А, – он поднял пустую кофейную чашку и стремительным движением, не заботясь о целости фарфора, передвинул ее по столу в мою сторону, – в Б. – Он впился в меня взглядом. – Им представился случай исправить положение, зачистить вас. Ни коммов, ни свидетелей, и отличное алиби – вы, живой и счастливый, в Коста-Рике. Но благодаря этой загадочной женщине, Пеме Джигме, вам удалось уйти. Вы, ваше существование – угроза всей империи МТ. Вас будут искать. Они не сдадутся. – Он умолк, но еще не закончил. – А еще они возьмутся за другого вас и за вашу жену. Скорее всего уже.

Сильвия.

Я не удержался и сглотнул.

– А второе?

Моти потянулся через стол левой рукой и крепко схватил меня выше локтя. От этого движения прекрасная турецкая кофейная чашка, которую он двинул ко мне по столу, слетела со своего керамического блюдца. Я напрягся, ожидая звона и грохота, но Моти небрежно подхватил чашку правой рукой и вернул на стол. Потом его правая рука протянулась к левому запястью и начала медленно закатывать рукав. Я увидел на его запястье что-то сверкающее металлическое. Это были часы, старинная аналоговая модель, одновременно показывающая время и заменяющая календарь. Он постучал наманикюренным ногтем по хрустальной поверхности часов. В ней отражалось мое лицо.

– Йоэль, человек, которого вы здесь видите, не Джоэль Байрам. А другой Джоэль Байрам в Коста-Рике? Ему передали вашу индивидуальность. В одном Уильям Таравал был прав: человек, которого вы видите со своей женой, – теперь он и есть вы, настоящий вы. Понимаете, Йоэль? Вы сейчас никто.

Я покачал головой. Может быть, я надеялся на какое-то волшебство, на чудо, но его слова так четко определили мое положение, что внутри меня что-то сломалось.

Представьте себе, что вы смотрите в зеркало и не знаете, кто вы. На вас глядит пустое лицо. Никто. Мы редко думаем о том, сколько вокруг нас воздуха, – пока не утратим способность дышать. Мы всегда представляем себя кем-то другим, но всегда знаем, кто там внутри, под маской. Отберите это, и кто мы тогда?

Я открыл рот, но не мог заставить воздух пройти в легкие.

– Йоэль, вам плохо? – спросил Моти. Голос его звучал так, словно он был на другом конце пещеры.

Когда человек тонет, он не успевает вдохнуть или позвать на помощь. Глаза стекленеют, взгляд не может сфокусироваться. Как будто человек просто отвлекся. Лучший способ проверить это – спросить, в порядке ли он. Если он продолжает смотреть пустыми глазами, значит, он тонет.

– Йоэль, дышите!

Моти встряхнул меня.

– Я…

– Вы слишком часто дышете. Молчите. И слушайте. На самом деле все гораздо хуже, чем вы думаете. Но все будет в порядке.

Я был под поверхностью, вода заполняла мои легкие, но я отказывался сдаваться. И ринулся к поверхности, уцепившись за два слова, как за спасательный круг:

– Что… третье?

Моти рассмеялся, выпустил облако сигаретного дыма и хлопнул меня по спине.

– Молодец, вы крепче, чем я думал. Третье – подозреваю, что вы уже догадались сами, – я вовсе не турагент.

Он глубоко затянулся своей никотиновой палочкой, вишневое пламя на ее конце горело как предупредительный знак.

– Йоэль, что вы знаете о бигмаке?