Текст книги "Актуальные проблемы Европы №4 / 2011"

То, что оппоненты используют в своей полемике дискурс расизма и антиколониализма, отнюдь не является случайностью.

Осознание того непреложного факта, что труд легальных иммигрантов стал одним из главных факторов созидания нынешней процветающей Европы, позволило активистам «новых диаспор» перейти – с разной степенью радикальности – к формулированию культурных и социальных амбиций «новых меньшинств» как равноправных членов европейских национально-государственных политий. В этот контекст укладываются и претензии на уважение национальных и религиозных обычаев и символики в системе государственного образования, и пресловутый спор о хиджабах, и создание в иммигрантских районах европейских мегаполисов отрядов исламской милиции (типа милиции Европейской арабской лиги в Антверпене) для защиты исламских кварталов от якобы неправомерной активности правоохранительных служб. Таким образом, отныне не «новые меньшинства» должны адаптироваться к ценностному и институциональному наследию европейской цивилизации, но саму Европу должно адаптировать к ее новым законным обитателям. В перспективе – при сохранении нынешнего курса на построение в Европе мультикультурного общества – это будет означать «деевропеизацию Европы» [Кандель, 2006, с. 98]. Европейское общество рассматривается как объект, подлежащий в данном случае социальному переустройству в интересах конкретной, несправедливо маргинализованной этнокультурной общности. Психологическая мотивация этого процесса во многом близка мотивации антиколониальных национально-освободительных движений: маргинализованная этнокультурная группа возвращает себе (в случае «новых меньшинств» – вновь обретает) социальные и культурные права в пределах принадлежащей ей по праву территории. Тем самым мы вправе рассматривать данный феномен как некую разновидность антиколониального движения, но уже на территории самой метрополии, под которой в данном случае понимается весь европейский цивилизационный ареал.

Некоторые исследователи отмечают, что дополнительным фактором разочарования в мультикультурализме стал качественный рост террористической активности Третьего мира в евроатлантическом цивилизационном ареале [Lentin, p. 488; Kundnani, p. 67]. Это привело к «секьюритизации» мультикультурных отношений (Emerson) и, следовательно, усилило межобщинную напряженность.

Противоречия мультикультурализма

Мультикультурализм и либерализм

Одной из осей дискуссии сторонников и противников мультикультурализма является коллизия между групповыми и индивидуальными правами. Мультикультурализм с его апелляцией к правам социокультурных групп входит в очевидное противоречие с давно укоренившимся в европейском ценностном коде принципом примата прав личности.

Как соотносится право иммигрантской общины на воспроизводство привычного социокультурного паттерна с правом обитателя (или, что даже более актуально сегодня, – обитательницы) [Деминцева, 2008, с. 81, 89; Coene, Longman , 2008, р. 303; Dustin, 2006] этой общины самостоятельно выбирать модель социокультурного поведения?

Эта коллизия рекрутирует в лагерь противников мультикультурализма адептов традиционного западного либерализма, т.е. идеологии, более всех прочих обусловившей распространение мультикультуралистских практик в европейском социуме. Именно апелляцией к либеральным ценностям Старого Света был обусловлен всплеск антииммигрантских настроений последнего времени в таких традиционно толерантных странах, как Нидерланды, Швейцария, Швеция.

Сам родоначальник мультикультурализма У.Кимлика, отвечая на упреки оппонентов относительно коллизии между мультикультурализмом и правами личности, склонен видеть прямую обусловленность первого вторым: мультикультурализм рассматривается У. Кимликой как очередная фаза развития либерального дискурса, и в частности идеи равенства личностей и групп. В своей мотивации У. Кимлика исходит из того, что основной проблемой прав этнокультурных меньшинств Европы и Канады (в отличие от меньшинств США) была не столько необходимость политической эмансипации, т.е. уравнения в политических правах, сколько необходимость эмансипации культурной, т.е. противодействия культурной ассимиляции. «Борьба за эти дифференцированные права меньшинств, – пишет У. Кимлика – может быть интерпретирована как конкретная адаптация принципов гражданского либерализма и, следовательно, новая стадия революции в области прав человека» [Kymlicka. Liberal…].

Таким образом, культурная дифференциация превращается в рамках мультикультуралистского дискурса из антилиберальной практики в практику предельного либерализма. Уместно, однако, заметить, что аналогичные лозунги культурной дифференциации практически синхронно – в 1960–80-х годах – появляются и на другой оконечности политического спектра. В конце 1960-х годов на политическую арену выходят с лозунгом этноплюрализма «новые правые». Ключевым тезисом программы французского Национального фронта эпохи его подъема в 1980-х годах становится лозунг «права на различие», т.е. права коренных французов (в данном случае) сохранить свою культуру в условиях иммиграционного бума.

Отнюдь не случайно такой принципиальный сторонник эмансипации иммигрантских сообществ в Европе, как британский журналист и исследователь, заместитель главного редактора журнала «Race a. Class» Арун Кунднани, интерпретировал первоначальную модель европейского мультикультурализма как инструмент истеблишмента в сфере управления и сохранения расово разделенного общества [Kundnani, 2002, p. 67].

Чем в таком случае отличается программа мультикультуралистов-либералов от программы национал-консерваторов, представляющих титульные этнические группы? Отличие будет проявляться лишь на уровне базового – рамочного – дискурса (права человека vs. сохранность традиции); на уровне же конкретных лозунгов различие будет подчас не столь заметно.

Картина выглядит еще более противоречивой, если вспомнить об упоминавшейся выше мимикрии современного крайне правого дискурса, все чаще использующего лозунги классического либерализма.

Суммируя вышесказанное, можно заметить, что тезис У. Кимлики и его сторонников о генетической связи классического либерализма и мультикультурализма при его известной обоснованности вносит дополнительный хаос и в без того сложную систему идейных ориентиров современного европейского социума. С этой точки зрения мультикультурализм является как фактором, так и дополнительным симптомом усугубляющегося кризиса современного европейского идентитарного проекта.

Оправдывая мультикультурализм, У. Кимлика показывает, как проблематика прав личности ограничивает, канализирует проявления мультикультурной активности [Kymliсka. Liberal…]. Однако это не делает менее весомым тезис критиков о принципиальном противоречии между классическими либеральными ценностями и мультикультуралистским концептом. Скорее тут мы видим невольное подтверждение этой мысли, ибо либеральный дискурс все-таки не столько дополняет, сколько цивилизует, модернизирует групповую идентичность меньшинств, избавляя ее от гнета «темных богов» – если использовать известную формулу такого исследователя в области национализма, как Эли Кедури. Как отмечал Б. Остендорф, «либерализм-II» сохраняет свой позитивный импульс только при наличии устойчивых традиций существования «либерализма-I»: «Политика, уважающая расовые, гендерные и национальные отличия, требует присутствия сетки безопасности – толерантности, вошедшей в универсальный словарь» [Ostendorf, 2002, p. 123].

Мультикультурализм и национальная идентичность

Отказываясь от политики мультикультурализма, многие видели альтернативу последней в политике интеграции и социального сплочения [Vasta, 2010, p. 504]. Собственно, сам мультикультурализм изначально понимался его адептами именно как инструмент социального сплочения, однако в роли инструмента гетерогенизации социума он выступил гораздо успешней. Член Комиссии по равенству и правам человека Тед Кантл (Великобритания) так сформулировал возникшую коллизию: «Мы должны уважать культурные различия, стимулируя при этом формирование чувства общности между разными общинами. Проблема, однако, в том, что мы не знаем, как это сделать» [Alibhai-Brown, Allen, Cantle, Mitchell, 2006, p. 92].

Солидарность во вновь возникающем европейском мультикультурном социуме действительно выковывается с большим трудом, причем как коренные, так и новые обитатели Европы зачастую не склонны ускорять этот процесс.

Так, в 2010 г. иммигранты, проживающие в итальянской коммуне Адро (Ломбардия), отказались оплачивать обед в школе и проезд на школьном автобусе своих детей, мотивируя это низким доходом своих семей. Соответствующие расходы легли на плечи коренных обитателей коммуны, которые обратились с коллективной жалобой в администрацию провинции. Последняя приняла решение об обязательности платы для всех и в итоге иммигрантов также заставили нести часть расходов на обучение собственных детей.

Реструктурирование европейского социума по социокультурному, т.е. фактически общинно-племенному признаку, само по себе, безусловно, является очевидным признаком его архаизации. Не случайно и ответ коренных обитателей Старого Света на этот процесс тоже приобретает архаичные формы. Собственно, рост популярности правопопулистских партий, апеллирующих к цивилизационной идентичности, распространение уличной агрессии стали той реакцией, которая усугубляет идущую в Европе на наших глазах архаизацию идентичностей.

Гетерогенизация национального социума по общинному признаку представляет собой лишь один из идентитарных трендов, угрожающих современной европейской политии. Не менее важно и «вертикальное» расщепление идентичности, в процессе которого идентичности вновь возникающих диаспор резко конфликтуют с традиционной политической идентичностью принимающей нации.

Таким образом, одна из основных проблем, с которой сталкивается общество, входящее в стадию мультикультурализации, – поиск адекватной новой идентичности.

Как показывает практика, идентичность представителей иммиграционных диаспор носит сложный характер, будучи расщепленной между новой и старой политической и социокультурной общностями. На политическом уровне это выражено в специфике внутри– и внешнеполитических предпочтений; на социокультурном – в ценностных и культурных приоритетах.

Это проявляется и в других формах. Проведенное немецким этносоциологом Б. Бекер исследование показало, что 82,5% турецких иммигрантов в ФРГ дают своим рожденным в Германии детям турецкие имена [Becker, 2009, p. 213]. Аналогичная практика характерна для 46% проживающих в ФРГ выходцев из бывшей Югославии и 37% иммигрантов из стран Юго-Западной Европы (Италии, Испании и Португалии) [Becker, 2009, p. 210]. Социокультурная составляющая выбора имени проявляется в данном случае достаточно четко. Согласно данным опроса, проведенного по заказу «Die Welt» в 2010 г., почти 23% живущих в Германии турок либо не говорят, либо крайне плохо знают немецкий язык, а каждый второй практически не общается с немцами.

При этом другие группы иммигрантов – поляки, греки, итальянцы, русские немцы, евреи – ассимилируются в Германии гораздо успешнее. Только 17% итальянцев и 10% поляков не общаются с немцами. Исключение тут составляют иммигранты из Боснии и Албании, у них степень интеграции близка к турецким показателям [Турки плохо интегрируются].

Показателен факт, что государства происхождения иммигрантов отнюдь не заинтересованы в интеграции своих бывших или нынешних граждан в социум принимающей стороны. Сложные чувства вызвал в ФРГ демарш премьер-министра Турции Р. Эрдогана 28 февраля 2011 г. Выступая в Дюссельдорфе перед представителями турецкой диаспоры, он обратился к проживающим в ФРГ туркам с призывом учить в первую очередь турецкий язык, а уж потом, в целях интеграции, немецкий. Немецкое общество восприняло этот эпизод как еще одно подтверждение своему беспокойству относительно истинной лояльности новых бундесбюргеров.

Аналогичный подход характерен и для других стран. Так, в Мадзара дель Валло (Сицилия) функционирует начальная школа, все ученики которой – тунисцы. Зарплату учителям оплачивает Министерство образования Туниса, остальные расходы – местная коммуна. Обучение в школе осуществляется по программе тунисского Министерства образования на арабском языке, единственный иностранный язык в школе – французский, что для тунисцев естественно. Интеграция их в итальянский социум, включая успешную конкуренцию на рынке труда, существенно затруднена; местные власти организуют для выпускников этой школы языковые курсы, принимая, таким образом, на себя расходы по адаптации иммигрантов.

Принципиально важно, что даже в том случае, когда новая, общая для всего населения идентичность более или менее успешно сформирована, это не спасает социум от мощного социокультурного шока. Политическая лояльность формируется существенно быстрее, нежели новая социокультурная идентичность. Новые члены социума, даже обретая новую политическую лояльность, остаются в рамках традиционной для себя социокультурной модели и повседневная манифестация этой модели перманентно провоцирует межгрупповое отчуждение, которое тем самым переносится внутрь политии. Таким образом, если традиционный модерный проект национального государства предполагал относительную культурную гомогенность политии, а линии межгруппового отчуждения, в идеале, совпадали с межгосударственными границами, то мультикультурализм на практике приводит к возникновению политико-культурных границ внутри страны и, следовательно, к гибели модерного национального государства.

Конструируемая взамен прежней общая политическая идентичность пока не обеспечивает устойчивой солидарности. Наиболее очевидно это проявляется в ситуации внешнеполитического вызова.

После террористических актов 2005 г. в Лондоне 24% британских мусульман заявили, что испытывают разную степень симпатии к организаторам терактов [Daily Telegraph, 2005].

Широкую известность получил инцидент, произошедший весной 2009 г. в Великобритании, когда командир британской авиабазы был вынужден приказать своим подчиненным выходить за пределы части только в гражданской одежде – в противном случае летчики подвергались опасности нападения со стороны проживающих в данном районе иммигрантов-мусульман. Последние мстили за участие Великобритании в афганской кампании НАТО.

В поисках выхода: переосмыслить или отвергнуть

Таким образом, к настоящему времени несовершенство мультикультурализма как основной стратегии этнополитического менеджмента постмодерного общества стало очевидно не только для его принципиальных противников, но и для его адептов (вспомним тезис А. Кунднани о мультикультурной практике политического представительства иммигрантов как новом издании колониалистской стратегии управления этническими общинами через воспитанную европейцами элиту [Kundnani, 2002, p. 69].

Одним из способов вернуть мультикультурализму его первоначальную привлекательность стали попытки переосмыслить данный концепт. Так, известная британская журналистка и эксперт в области иммиграции Я.Алибхай-Браун склонна интерпретировать мультикультурализм не как политику, а как долгосрочный процесс, формы которого обусловлены конкретными условиями его протекания [Alibhai-Brown, Allen, Cantle, Mitchell, 2006, p. 92].

Тезис, безусловно, сильный. Однако принятие его на вооружение мультикультуралистами грозит размыванием сути того хронологически и политически очерченного явления, которое принято определять термином «мультикультурализм». Так, Алибхай-Браун склонна возводить генезис мультикультурализма к XVIXVII вв., когда колонизируемые европейцами народы начинали свое многовековое сопротивление колониализму [Alibhai-Brown, Allen, Cantle, Mitchell, 2006, p. 92]. Это выглядит некоторой натяжкой. Кроме того, это толкование феномена коренным образом противоречит определению мультикультурализма как типа политики, к которому, в частности, склоняется и У. Кимлика.

Интерпретация мультикультурализма как состояния общества позволяет избежать дискуссии о правильности либо ошибочности этого феномена, но попутно постулирует как неизменяемую данность нынешние его параметры. Это делает данную позицию неприемлемой для большинства теоретиков и практиков этнополитического менеджмента, осознающих нынешнюю стадию развития европейского социума как кризисную. Образно говоря, если сторонники мультикультурализма описывают сегодняшние мультикультурные процессы как нормальный процесс роста, то его противники настаивают на срочном хирургическом вмешательстве.

Аналогичная проблема, как мы видели, возникает и в случае принятия на вооружение концепта «мягкого мультикультурализма» Ч. Кукатаса: под вывеской мультикультурализма в данном случае обнаруживается классический либерализм, ориентированный на защиту индивидуальных прав.

Переосмысление мультикультуралистского дискурса могло быть, однако, уделом лишь убежденных сторонников мультикуль-турализма. Для его консолидировавшихся противников же главной задачей было вывести критику мультикультурализма из области табуированных дискурсов, куда она была помещена либеральным истеблишментом ввиду своей неполиткорректности, в сферу идейного мейнстрима.

Начало этому процессу положил в августе 2010 г. Тило Саррацин со своей нашумевшей книгой «Германия демонтирует себя». Член Правления Бундесбанка в крайне резкой и неполиткорректной форме высказался по поводу влияния мусульманской иммигрантской диаспоры на динамику и перспективы развития немецкого социума. Публикация книги вызвала скандал; автор лишился своего поста и стал изгоем в своей партии – СДПГ. Однако реакция общества в целом на демарш Саррацина была скорее положительной: проведенный институтом общественного мнения Emnid для издания «Bild» опрос показал, что за партию Тило Саррацина в случае ее появления готовы голосовать 18,7% немцев, а среди сторонников СДПГ согласны с Саррацином 29% опрошенных [20% немцев готовы]. К концу осени 2010 г. книга Т. Саррацина выдержала 14 переизданий, притом что первый тираж составил 650 тыс. экз.

16 октября 2010 г. Саррацина поддержала канцлер А. Меркель. Выступая перед молодежной организацией Христианско-демократической партии (ХДС) в Потсдаме, она заявила, что иммигранты должны интегрироваться и принять немецкую культуру и ценности. «Мы исходили из идеи мультикультурализма и думали, что будем жить рядом и ценить друг друга, но такой подход провалился, совершенно провалился», – сказала Меркель далее [Майоров. Германия…].

Эту мысль довел до предельной ясности лидер Христианского социалистического союза (ХСС) Хорст Зеехофер, заявивший: «Теперь мы выступаем за возврат к немецкой культуре и против мультикультуры. Мультикультурализм умер» [Майоров. Германия…].

Тогда же, в июле-августе 2010 г., внимание европейской общественности привлекло дело о высылке из Франции румынских цыган. Выше уже отмечалось, что в социокультурном плане цыгане зачастую воспринимаются западными европейцами как выходцы из развивающихся стран, и было бы вполне корректно, с нашей точки зрения, интерпретировать антицыганские действия французских властей как симптом дезавуирования проводимой в стране политики толерантности.

Этот тезис мог бы показаться слишком натянутым, если бы вслед за высылкой румынских цыган не последовало формального признания властями Франции провала политики мультикультурализма. «Мы слишком беспокоились об идентичности приезжих и слишком мало об идентичности коренных жителей», – заявил президент Н.Саркози в интервью телеканалу TFI 10 февраля 2011 г. [Multiculturalism.., 2011].

Аналогичные признания можно было услышать в последний год и из уст лидеров ряда европейских – и не только – стран, считавшихся образцами мультикультурализма и толерантности.

5 февраля 2011 г. премьер-министр Великобритании Д. Кэмерон заявил о крахе мультикультурализма в его нынешней форме. Выступая на Мюнхенской конференции по вопросам безопасности, он прямо указал на невозможность далее мириться с наличием внутри европейского социума «сегрегированного общества, не признающего наших (т.е. европейских. – А.Т.-Б.) ценностей» [Дэвид Кэмерон].

Мультикультурализм в завтрашней Европе:

возможные варианты динамики

Анализируя вероятные перспективы мультикультурализма, следует прежде всего определить базовые параметры нынешнего кризисного состояния этого проекта.

Таковых можно выделить по меньшей мере три.

1. Срыв процесса интеграции инокультурных иммигрантов в принимающие их социумы. Следует различать в данном случае политический и социокультурный контуры интеграции. И если параметры политической интеграции – в первую очередь, политическое и социальное участие – могут рассматриваться как вполне благополучные, то ход социокультурной интеграции внушает серьезные опасения.

2. Ограниченность имеющихся у государств-реципиентов институционально-правовых, политических и экономических ресурсов для решения указанной выше проблемы.

3. Скомпрометированность мультикультуралистского проекта в европейском истеблишменте.

Последний фактор сразу же накладывает существенные ограничения на возможность реализации мультикультуралистского проекта – даже в сильно модернизированном виде – при сохранении его отличительных особенностей (гарантия социокультурных прав меньшинств и т.д.) и самого бренда «мультикультурализм». Сегодня он может скорее отпугнуть, нежели привлечь истеблишмент, поэтому в обозримой перспективе мультикультурализм, если он хочет выжить как дискурс и политическая практика, будет обречен на мимикрию.

Сохранение мультикультурализма в замаскированном обличье – таков один из выходов, по которому должно будет идти государство в поисках решения проблемы, сложившейся в результате иммиграционного бума. Данный выбор предполагает фактическое сохранение институционально-правовых гарантий социокультурным группам. Насколько этот подход реализуем в условиях доминирующего ныне алармизма в отношении мультикультурной практики, пока сказать сложно.

Как может выглядеть противоположный экстремум?

Очевидно, что за пределами возможного находятся решения, предполагающие тот или иной вариант быстрой гомогенизации европейского социокультурного пространства на базе титульных этнических групп. Отпадает массированный разворот иммиграционных потоков – как в силу экономической заинтересованности ЕС в постоянном притоке трудовых мигрантов, так и в силу политической невозможности реализации подобного сценария. Опыт высылки румынских цыган из Франции летом 2010 г. выявил лишь малую долю тех рисков, с которыми могут столкнуться европейские правительства при попытке решить проблему подобным образом.

Радикальному отказу от мультикультурализма мешает и остающийся в числе доминант евроатлантического ценностного кода либерализм. Принципиальное изменение отношения европейцев к иммигрантским диаспорам будет означать конец европейского проекта в том виде, как он формировался на протяжении последних двух столетий.

Между двумя упомянутыми экстремумами простирается широкое, на первый взгляд, поле более или менее реализуемых сценариев. Эксперты говорят о возможности реализации так называемого «интеркультурализма» [Emerson, 2009]. На практике, судя по всему, это означало бы фиксацию ныне реализующегося отхода либерального европейского истеблишмента от мультикультуралистских штудий при сохранении всех «классических» антидискриминационных практик на базе европейского права. В понятийной сетке мультикультурализма это соответствовало бы доктрине «мягкого мультикультурализма» Ч. Кукатаса. Некоторые культурные групповые права в этом случае могут имплицитно и не гарантироваться. Заслуживает внимания опыт Австрии, где с середины 2000 г. вновь прибывающие иммигранты, за исключением менеджеров-экспатов, обязываются в трехлетний срок овладеть немецким языком под угрозой высылки. С нового ракурса можно теперь взглянуть и на дискриминационную практику в отношении так называемых «русскоязычных», с начала 1990-х годов реализуемую в Латвии и Эстонии. Формальное соответствие этой практики нормам ЕС и Рамочной конвенции Совета Европы о правах национальных меньшинств показало европейскому истеблишменту пределы возможного ужесточения режима соблюдения культурных прав меньшинств.

При всей туманности дальнейших перспектив существования мультикультурализма на европейском континенте значение самого нынешнего кризиса этого концепта и связанной с ним практики достаточно очевидно. Каким бы ни был итог нынешних споров о мультикультурализме, он выйдет из этого кризиса, сильно видоизменившись. Модальность его трансформации будет важным симптомом того, куда движется европейское общество в целом.

Литература

Деминцева Е. Быть «арабом» во Франции. – М., 2008. – 181 с.

20 процентов немцев готовы голосовать за борца с мигрантами Тило Сарацина. – Режим доступа: http://www.inright.ru/news/id_3798/

Дэвид Кэмерон: Мультикультурализм провалился. – Режим доступа: http://www.newca.com/doc/n.aspx?242147&2&5

Кандель П. Неопознанные вызовы европейской безопасности // Современная Европа. – М., 2006. – № 1. – С. 92–99.

Кукатас Ч. Теоретические основы мультикультурализма. – Режим доступа: http://inliberty.ru/library/study/327

Лукьянов Ф. Табор уходит // Демоскоп Weekly. – 2010. – № 433–434. – Режим доступа: http://demoscope.ru/weekly/2010/0433/gazeta015.php

Майоров Е. Германия поменяет мультикультурализм на Четвертый рейх. – Режим доступа: http://www.inright.ru/articles/nation/20101121/ id_445/

Майоров Е. Мультикультурализм в Германии умер. – Режим доступа: http://www.inright.ru/articles/politics/20101018/id_395

Стенографический отчет о заседании президиума Государственного совета РФ. – Режим доступа: http://news.kremlin.ru/transcripts/10312

Турки плохо интегрируются в Германии. – Режим доступа: http://www.inright.ru/news/id_984/

Хантингтон С. Кто мы? – М., 2004. – 635 c.

Хижный Э. Роль иммиграции в формировании трудовых ресурсов стран Западной Европы //Актуальные проблемы Европы: Сб. научн. тр. / РАН. ИНИОН. – М., 2005. – № 1: Западная Европа перед вызовом иммиграции. – С. 69–87.

Acquisition of citizenship by sex, age group and former citizenship / Eurostat 2011. – Mode of access: http://appsso.eurostat.ec.europa.eu/nui/ submitViewTableAction.do

Alibhai-Brown Y. Beyond multiculturalism // Diversite Canadienne. – Ottawa, 2004. – Vol. 3, N 2. – P. 51–54.

Alibhai-Brown Y., Allen C., Cantle T., Mitchell D.S. Multiculturalism: A failed experiment? // Index on Censorship. – L., 2006. – N 35. – P. 91–99.

Baldwin-Edwards M., Schain M.A. The politics of immigration: Introduction // West-Europ. politics. – Oxford, 1994. – Vol. 17, N 2. – P. 1–16.

Becker B. Immigrants’ emotional identification with the host society // Ethnicities. – Bristol, 2009. – Vol. 9, N 2. – P. 200–225.

British National party general election 2005 Manifesto. – Mode of access: http://news.bbc.co.uk/2/shared/bsp/hi/pdfs/BNP_uk_manifesto.pdf

Coene G., Longman C. Gendering the diversification of diversity: The Belgian hijab (in) question // Ethnicities. – Bristol, 2008. – Vol. 8, N 3. – P. 302– 321.

Daily Telegraph YouGov poll carried out between 15 and 22 july 2005. – Mode of access: http:// www.yougov.com/archives/pdf/TEL050101030_1.pdf

Dustin M. Gender equality and cultural diversity: European comparisons a. lessons / Gender institute, London school of economics a. political science. – 2006. – Mode of access: http://www.lse.ac.uk/collections/genderInstitute/ NuffieldReport_final.pdf

Emerson M. Interculturalism between the twin hazards of multiculturalism a. assimilation // CEPS European neighbourhood watch. – 2009. – N 69. – Mode of access: http://www.ceps.eu/system/files/simplenews/2009/09/ NWatch69.pdf

Goodhart D. Too diverse? // Prospect. – L., 2004. – Febr. – P. 30–37. – Mode of access: http://www.carnegiecouncil.org/media/goodhart.pdf

Kundnani A. The death of multiculturalism // Race a. Class. – L., 2002. – P. 67–72.

Kymlicka W. Liberal multiculturalism a. human rights. – Mode of access: http://www.cordobaintercultural.com/estilo/img/tabs/willKymlika.pdf

Kymlicka W. Multicultural citizenship. A liberal theory of minority rights. – Oxford: Oxford univ. press, 1995. – VII, 280 p.

Lentin A. Europe and the silence about race // European journ. of social theory. – Sussex , 2008. – Vol. 11, N 4. – P. 487–503.

Multiculturalism 'clearly' a failure: Sarkozy // National post. – 2011. – 10 feb. – Mode of access: http://www.nationalpost.com/Multiculturalism+ clearly+failure+Sarkozy/4261825/story.html

Oblak Flander A. Immigration to EU Member States down by 6% and emigration up by 13% in 2008 // Eurostat. population and social conditions. Statistics in focus. – Luxembourg, 2011. – N 1 – P. 1–8.

Ostendorf B. The paradox of tolerance // The end of tolerance? – L., 2002. – P. 121–131.

Phillips T. After 7/7: Sleepwalking to segregation. Speech at Manchester town hall. – September 2005. – Mode of access: http://www.humanities. manchester.ac.uk/socialchange/research/social-change/summer-workshops/ documents/sleepwalking.pdf

Vasileva K. Citizens of European countries account for the majority of the foreign population in EU-27 in 2008 // Eurostat. Population and social conditions. Statistics in focus. – Luxembourg, 2009. – N 94. – P. 1–8.

Vasta E. The controllability of difference: Social cohesion a. the new politics of solidarity // Ethnicities. – Bristol, 2010. – N 10(4). – P. 503–521.