Текст книги "Чудовище в саду прекрасных цветов"

Тамасии-но Кое
Чудовище в саду прекрасных цветов

© Тамасии-но Кое, 2024

© Heirasu, иллюстрация на обложке

© Алина Сон, иллюстрация на форзацах

© ООО «Издательство АСТ», 2024

* * *

– to 박지민

Посвящается Пак Чимину (BTS)

Посвящается тому, кто помог мне в темные времена. Блуждая с израненной душой в своем личном Ёми, лишенная всякой надежды и света, я услышала твой мягкий голос. Он пролился золотым лучом, укутал в теплых объятиях, указал путь и вывел из сумрака. Твое существование вдохновляет и исцеляет. Эту книгу я посвящаю тебе, Пак Чимин из BTS. Пусть твой внутренний свет никогда не погаснет.

Пролог

Легенда о Хиганбане

Это было много тысяч лет назад, когда люди только начали заселять землю. Владычествующая в небе богиня солнца Аматерасу любила наблюдать за тем, как живут и молятся люди, почитая ее законы. А те, что нарушали божественные правила, наделялись плохой кармой и даже после смерти не могли очиститься от грехов своих. Перерождаясь, нечестивцы появлялись на свет чистыми младенцами, но испорченная карма продолжала преследовать их в новой жизни. И человека ждала несчастливая судьба. Тех, кто смиренно принимал все удары судьбы, из раза в раз творя благие дела, несмотря на боль и тяготы, ждала счастливая жизнь в новом воплощении. Их карма очищалась. С теми, у кого была плохая карма, судьба была особенно жестока. И тогда у наблюдавшей за человеческими невзгодами Аматерасу с ресниц сбегали огненные слезы. Ей хотелось помочь грешникам, которые вели праведную жизнь, тем, кто, по ее мнению, сумел очистить карму. Они не нуждались в перерождении и очищении в желтых водах Ёми.

Однажды, наблюдая за тем, как судьба особенно жестоко терзает благочестивую девушку, из глаз богини выкатилась слеза. Она упала в небесную почву, и сквозь божественную толщу пробился особенный цветок, способный освободить человека от бремени его кармы и очистить ее. Достаточно было только сорвать Небесный цветок, сделать из него отвар и выпить.

Цветок тот был особенно красив. Тонкий, длинный стебель венчала алая шапка. Из причудливых волнистых лепестков вырывались длинные тычинки. Они, словно солнечные лучи, стремились ввысь, как струны души тянутся к небу, чтобы вымолить прощение и очиститься. Аматерасу назвала чудесный цветок Хиганбана[1]1
  Хиганбана, ликорис, мандзюсягэ, алая паучья лилия, огненный цветок, лисий цветок – это все названия одного и того же цветка. Здесь и далее в тексте будут использоваться все эти названия. Хиганбана зацветает в период осеннего равноденствия – хиган. Отсюда цветок и получил свое название. «Бана» в переводе с японского – цветок.


[Закрыть] и оставила его расти в своих владениях – в Долине Высоких Небес.

Хиганбана был настолько особенным, что даже цвел и рос не так, как другие цветы. Его листья и цветки появлялись в разное время. Не бывало такого момента, когда их можно было видеть одновременно. В первые дни осени из-под земли стрелками пробивались стройные стебли, на которых пышными розетками зацветали кроваво-алые цветы. Когда они увядали, на свет острыми стрелами пробивались листья и оставались до весны. В начале лета зеленые листики увядали и цветок снова ждал появления своих алых соцветий. Так, рождаясь на одном цветке, листья и цветы никогда не видели друг друга.

Богиня не могла оставить без присмотра небесный цветок. Ведь его мог сорвать ёкай или какой-нибудь недобрый дух и отдать человеку с нечистой душой, который не очищает свою карму, а, наоборот, еще больше оскверняет. Некоторые бессмертные слишком доверчивы и добры к людям. Их легко обмануть, вызвав жалость, рассказав о несчастной судьбе, и хитростью уговорить их очистить карму. Не раз обманутые нечестивыми людьми духи пытались выкрасть из Высокой долины алый цветок, желая помочь тому, кто этого не достоин. Такого Аматерасу допустить не могла. Хиганбану могла сорвать лишь очистившаяся душа. И только с ее разрешения. Она велела двум природным духам охранять цветок. Мандзю, мужскому духу, Аматерасу приказала охранять цветы. А Сягэ, женскому духу, сидеть под землей и приходить в свой черед, когда листья пробивались из-под земли. Как и листьям с цветами, природным духам не полагалось видеться друг с другом. Но в планы Аматерасу вмешалось нечто более сильное, чем законы, установленные ею.

1. Любовь, родившаяся с восходом солнца

ПЛЕЙЛИСТ ГЛАВЫ:

Bella Poarch – Living Hell

RM – Wild Flower

BTS – Your eyes

狐[2]2
  Иероглиф, обозначающий кицунэ.


[Закрыть]

Меня зовут Мизуки – «красивая луна». Когда я родилась, полный лик луны смотрел с небес на мою мать и освещал мое появление на свет. Небесный лик так низко нависал над землей, что родичи испугались и решили, что он свалится на землю и больше никогда не сможет подняться обратно на небеса. Но ничего подобного не случилось. Луна приветствовала мое появление на свет. Именно она наделила меня, прямого потомка богини Инари[3]3
  Инари о'ками – синтоистское божество изобилия, риса (и злаковых культур вообще), лис, промышленности, житейского успеха, одно из основных божеств синтоизма.


[Закрыть], рыжую кицунэ[4]4
  Кицунэ – японское мифологическое существо, обладающее магическими свойствами. Лисы-оборотни, которые могут превращаться в девушек с очень красивой внешностью. У этих ёкаев не один хвост, а несколько – от двух до девяти. Количество хвостов зависит от возраста лисицы. Новый хвост отрастает каждые сто лет. Когда кицунэ исполняется тысяча лет, она становится обладательницей девяти хвостов. Чем больше у кицунэ хвостов, тем большими магическими умениями она обладает.


[Закрыть], особым даром. Я могла создать иллюзию второй луны в небе или невероятных размеров деревья. Сделать место или целые пространства, леса невидимыми для людского глаза.

Я была рождена в клане диких лисиц Ногицунэ[5]5
  Ногицунэ – разновидность кицунэ. Самый сильный, опасный и злой вид лис-оборотней.


[Закрыть].

Именно нам богиня плодородия Инари поручала наказывать прогневивших ее смертных. Лисы из моего клана приходили к провинившемуся перед богиней человеку и карали без тени жалости. Сжигали целые рисовые поля, дома, сводили с ума до такого состояния, что отец семейства мог ночью перерезать всю свою семью. Когда я доросла до того, что мне доверили наказывать смертных, уже умела применять особо изощренные способы наказания и могла изрыгать из пасти огонь. Я стала ёриката – помощницей, исполнителем воли богини Инари и своего отца Кодзо, с чьей помощью уничтожала все, что принадлежало прогневившему богиню человечишке. Но куда забавнее было наблюдать, как смертный сходил с ума, брал факел в руки, поджигал им стебли так трепетно выращиваемого риса и уничтожал весь будущий урожай. Сам, по собственной воле. Я могла лишь слегка подтолкнуть к этому смертного. Но, если честно, все это было мне не по душе. Мне не нравилось убивать людей и быть смертоносным оружием в руках богини или отца. Я всего лишь хотела заслужить признание и одобрение Кодзо, который замечал мое существование лишь тогда, когда ему было что-то нужно от меня. С детства мне было ненавистно его имя – оно вызывало у меня неподдельный страх и дрожь во всем теле. Фраза: «Тебя ищет Кодзо» не сулила ничего хорошего. За ней всегда следовало либо несправедливое, жестокое наказание, либо поручение убить смертного. Лучше уж просто «отец» – за этим словом можно скрыть жестокость и подлость Кодзо.

Когда мне было лет двести, отца привлекла одна смертная. Он так хотел обладать ею, что готов был забыть о совести, чести и долге перед моей матерью. Я была младшей в клане. Отец считал меня еще совсем маленькой и глупой, неосведомленной в вопросах любви, неискушенной. Но он заблуждался – я не была такой уж неосведомленной. Я часто наблюдала за смертными и лисьими парами в нашем клане. Подглядывала за бесстыдными парочками и точно могла отличить любовь от похоти. Сама я еще никого не любила – отец не разрешал до замужества иметь связи с мужчинами, а я и не спешила их заводить. Глядя на частые измены родителя, начала испытывать отвращение к мужчинам. Боялась, что со мной будут поступать так же, как отец с моей матерью. Не хотелось повторять ее судьбу, лучше уж быть одной. Когда отец обратился ко мне с приказом уничтожить мужа смертной красавицы, было очевидно, что им управляет низменная похоть, а не возвышенные чувства, ведь ради любви невинных людей не убивают. Я не горела желанием в очередной раз отправлять кого-то в мир мертвых, но боялась прогневить жестокого отца. Поэтому решила побыстрее преподнести ему понравившуюся деревенщину на блюдечке, в надежде, что наконец-то смогу заслужить его одобрение и благодарную улыбку.

Бедолагу, с которым я должна была расправиться, звали Когими. Это имя я запомнила навсегда.

У меня тогда еще не было девяти хвостов, а только два. Именно столько бывает у двухсотлетней кицунэ. Все знают, что лисы-оборотни отращивают очередной хвост каждые сто лет. Лишь когда кицунэ исполнится тысяча лет, она обретает все девять хвостов. В свое тысячелетие такая лиса становится очень могущественной и получает божественный дар, становясь высшим божеством. До появления третьего хвоста мне оставалось ждать немногим меньше ста лет. Чем больше у слуги богини Инари хвостов, тем больше у нее магических способностей. С двумя хвостиками у меня было не так много возможностей, как хотелось бы. Для этого задания отец на время поделился со мной частью своей силы, чтобы я могла сотворить все, что захочет мой беспокойный лисий дух.

– Кай-кай!

* * *

На горный хребет, где возделывал свое рисовое поле Когими, спустился вечер. Солнце садилось за горизонт, окрашивая небо кровавыми красками. Великая богиня Аматерасу отправлялась на покой. И чем темнее становилось, тем прохладней дул ветер. Ноги смертных, весь день простоявших по колено в воде, наполнявшей рисовое поле, очевидно, начали подмерзать. Люди то и дело вынимали из воды то одну ногу, то другую и растирали побелевшие ступни ладонями. Временами, чтобы сэкономить время, терли их о голень. От поля по воздуху разносился запах влажной травы с примесью терпкого аромата свежескошенного сена и только что приготовленного риса.

– Уже темнеет. Пойдем домой, а завтра продолжим работу, – обратилась к мужу Акасси. Она действительно оказалась красавицей. Глаз радовался, глядя на ее лицо, которое можно было сравнить с только что распустившимся бутоном сакуры, благоухающим в своем прекрасном цветении. – Наш малыш скоро проснется и захочет есть. Нужно успеть приготовить нам немного риса на ужин.

Я вытянула свою лисью морду из зарослей травы и увидела привязанного к спине Акасси младенца. Тот мирно спал, сморщив милое личико. Малыш был похож на отца.

– Ступай домой, – Когими вытер лоб и разогнул спину, – я еще немного поработаю и тоже пойду домой. Рис как раз уже будет готов, и мы вместе поужинаем.

– Хорошо, – покорно кивнула Акасси, – думаю, успею приготовить еще рисовых лепешек к твоему возвращению.

Жена Когими вышла из рисового поля, опустила заправленные за пояс-оби́ полы кимоно и направилась к тропинке, ведущей вниз. Ее спина изящно выгибалась, но женщина не казалась хрупкой. Долгие годы тяжелой работы в поле и дома сделали мышцы ее рук твердыми. А спину, к которой был все время привязан ребенок, – крепкой. Последние лучи солнца осыпали золотом удаляющийся силуэт молодой женщины. Усиливающийся ветер играл с выбившимися прядями черных волос. Несмотря на усталость и изнуряющую работу, которая длилась весь день, Акасси сохранила легкую походку. Ее тело дышало жизнью. Провожая смертную взглядом, я понимала, почему она так понравилась моему отцу. Я сама с трудом отвела восхищенный взгляд от нее.

Когда солнце покидает землю, сначала темнеет в лесу, затем погружается во мрак долина и равнина. И только горы сдаются последними. Они долго борются, задерживая на своих макушках призраки ушедшего дня, не желая расставаться со светом. Когда горы, сдавшись, отпускают на ночной покой последний солнечный луч, наступают густые сумерки, а в лесу царит ночь. Путь к дому Когими лежал через лес. Это сыграло мне на руку. Я решила подождать его на лесной тропинке, свернувшись в клубок. Он едва не наступил на меня в темноте. Когими наклонился, чтобы рассмотреть то, что лежало у него под ногами.

– Хм… лисица. Кажется, мертвая. Интересно, что с ней могло случиться? Заберу-ка я ее с собой домой. Посмотрим, что можно будет сделать с мехом.

Он протянул ко мне руку, и я мгновенно обернулась красивой девушкой – намного красивее его Акасси.

– Ой! – Он отдернул пальцы, которые мгновение назад прикасались к мягкой шкурке, и непонимающе посмотрел на меня.

– Умоляю! Не убивайте! – Я закрыла лицо руками, изображая испуг. Тело била дрожь, будто его окатили ледяной водой из зимней реки.

Мне не терпелось воспользоваться отцовской силой и проверить ее в деле. Я чувствовала, какой огромной она была внутри меня. Сконцентрировала энергию и направила в середину ладони правой руки. Сжала кулак, накапливая силу, и, как только поток серой энергии был готов вырваться на свободу, – разжала пальцы. Сизый туман направил свои острые, как языки пламени, кончики к лицу смертного, полностью окутав его голову. Затем энергия дурмана приняла форму двухголовой змеи. Извивающиеся головы нырнули в глаза Когими, и туман тут же исчез, проникнув в голову несчастному смертному. Морок, который я напустила на этого крестьянина, заставил его верить всему, что он увидит или услышит. Молодой, сильный крестьянин стал глупой, безвольной тряпицей в моих руках.

– Я прошу простить меня, – Когими быстро справился с испугом и вежливо поклонился мне, – в темноте мне привиделась мертвая лисица, вот и решил взять с собой. Но внезапно на ее месте оказались вы. В темноте может всякое померещиться. Не хотел вас оскорбить, простите.

– Вы не поможете мне подняться? – я протянула наивному смертному руку.

– Конечно-конечно, – он взял меня за руку и помог встать. Как только наши взгляды встретились, он снова поклонился и засыпал меня вопросами: – Скажите мне, прекрасная дева, что вы делаете здесь, в лесу, одна? И зачем вы легли посреди дороги? Вы точно не кицунэ, которая бродит по ночам и дурачит запоздавших путников?

– Никакая я не кицунэ! – возмутилась я. – Держу путь в храм богини Инари, чтобы помолиться об урожае риса. У моего отца маленькое поле. И земля на нем истощилась. Все говорит о том, что рисом в этом году мы не сможем запастись и нас ждет голодная зима. Отец отправил меня в храм, чтобы вымолить у богини хороший урожай. Тогда будущую зиму смогут пережить все члены моей семьи.

– Понимаю вас, без запасов зимой будет туго. Мы с женой, наоборот, ждем хорошего урожая. Возможно, нам удастся выменять излишки риса на что-нибудь еще. Но почему вы лежали на дороге? Вы, возможно, ранены? – По лицу Когими скользнула обеспокоенность.

– Я так долго шла и сильно устала, что решила присесть и немного отдохнуть. И не заметила, как уснула, а вы разбудили меня.

– Не стоит юной девушке бродить так поздно одной в лесу. До храма вам еще полдня пути. В нашей деревне нет святилища Инари, есть только в соседнем селении. Вы не сможете добраться туда сегодня – придется заночевать в нашей деревне. Можете остановиться в моем доме на ночлег. Мы с женой будем рады приютить вас на одну ночь. Утром, когда встанет солнце, сможете продолжить свой путь к храму. Вы позволите узнать ваше имя?

– Мизуки, – скромно поклонившись, ответила я.

– Рад нашей встрече, – поклонился в ответ смертный и сообщил свое имя, которое мне уже было известно от отца. – Я Когими, рад познакомиться…

Несчастный наивный глупец еще не знал, что его ждет.

Дорога, освещенная полной луной, сузилась и обернулась в тонкую тропинку среди густого леса. Пышные ветки кленов то и дело неожиданно выныривали из темноты, норовили ткнуть своими острыми концами – от этого становилось жутко. Каждый раз от внезапного столкновения с веткой в виде огромной лапы Когими вздрагивал. Днем деревья выглядели не так устрашающе. Их тени были похожи на пожар, в который они превратятся осенью, окрасив все вокруг в огненный цвет. Разгулявшийся ветер будет срывать раскрасневшуюся листву с веток, а листья языками пламени закружатся в воздухе и шумно упадут на остывшую землю, обретая свой покой среди подсохших травинок. Белый снег накроет павшую листву, чтобы весной гниющие останки некогда живых листов напитали собой почву и дали жизнь чему-то новому. Именно так я видела судьбу Когими. Этот еще зеленый, молодой листок я должна была спалить ярким пламенем, чтобы в безумном танце он превратился в тлен, уступив дорогу моему отцу.

Именно здесь я решила начать свою игру; создавая иллюзию за иллюзией, сводила с ума ни в чем не повинного Когими. Рядом с тропинкой, по которой мы шли, благодаря отцовским магическим силам внезапно вырос большой дом.

– Что это? – Когими ткнул пальцем в сторону жилища, озираясь по сторонам. – Его здесь не было раньше! Я каждый день хожу этой тропой к своему полю и никогда не видел этот дом прежде.

– Может, его построили, пока вы работали в поле? – предположила я.

– Как можно, Мизуки-сан?[6]6
  Сан – вежливое обращение.


[Закрыть] За один день такой большой дом не построишь. – Смертный покачал головой и запустил пятерню в копну волос на затылке, пытаясь сопоставить то, что он видел сейчас, и то, что видел раньше.

– Молодой господин, – льстиво обратилась я к нему, – а у вас не бывало так, что вы идете куда-то в темноте, а потом ощущаете сильную усталость в теле, и перед глазами все начинает кружиться, мутнеть? Вы делаете усилие над собой, и, когда наконец добираетесь до дома, оказывается, что вы шли не час, а целую неделю?

– Не-ет, – удивленно протянул Когими. Он остановился прямо передо мной и с недоверием пытался вглядеться в мое лицо. – Разве такое возможно?

– Да, возможно. Со мной такое уже однажды было. Позже выяснилось, что я была такой уставшей и изможденной, что упала под деревом и уснула. Проспала целую неделю и вернулась домой, не подозревая, что отсутствовала дома так долго.

– И часто такое с вами происходит?

– Это было со мной всего лишь раз. Меня послали в соседнее селение к знахарке. Моя тетушка должна была вот-вот родить ребенка. Но когда я вернулась, меня ждала встревоженная тетя и новорожденная девочка.

– Ну и история! – воскликнул Когими. – Вы, видимо, совсем не бережете себя, раз устаете так сильно, что можете проспать целую неделю.

– Я и сейчас себя так же чувствую. Господин, давайте зайдем в дом? – Я указала рукой на входную дверь.

– Прошу вас, не называйте меня господином, Мизуки-сан, я такой же крестьянин, как и вы. И мы не можем войти в дом без приглашения хозяев. Они могут быть недовольны нашим вторжением.

– Прошу вас, давайте войдем, – настаивала я, – так устала и хочу пить. У меня сегодня во рту не было ни капли, умираю от жажды. Мы попросим у хозяев прощения за то, что незваными гостями зашли в их дом, и попросим немного воды.

Когими не стал возражать, лишь покорно, озираясь по сторонам, ища хозяев, вошел в дверь, оставив у порога свои гэта[7]7
  Гэта – деревянная традиционная японская обувь в виде скамеечки. Носится через палец.


[Закрыть]. Я последовала его примеру. Внутри было просторно и чисто. В очаге горел яркий огонь, освещая большую комнату. Полы были устланы чистыми циновками из плетеной рисовой травы. Вокруг котацу[8]8
  Котацу – низкий стол, перед которым сидят на полу.


[Закрыть] лежали подушки, набитые сухой рисовой шелухой. На широкой поверхности котацу стояли чашки, миски, наполненные едой, и глиняная бутылочка с саке. На глиняных подставках лежали бамбуковые палочки для еды. На широком блюде лежала большая жирная рыбина, от которой исходил густой пар. Восхитительный аромат коснулся наших ноздрей, и мы одновременно сглотнули слюну, которая тут же щедро наполнила рты снова. Ослепительно-белый рис горкой возвышался в миске. Рисинка к рисинке, горка поблескивала в свете огня и манила к себе. Свежие, сохранившие на себе прозрачные капельки воды овощи призывали наброситься на них и тут же отправить в рот.

– В доме есть кто-нибудь? – Голос Когими прозвучал над моим ухом так громко, что я невольно вздрогнула.

Нас встретила мертвая тишина. Лишь языки пламени, лизавшие бревна, потрескивали в очаге.

– Хозяева, отзовитесь, мы пришли к вам с миром! – Пряча улыбку, я попыталась дозваться до того, кого здесь в помине не было. – Видимо, хозяева ушли. Давайте поужинаем?

– Еда на столе еще дымится, – прошептал мой спутник, – они, видимо, готовились к ужину. Возможно, они где-то здесь неподалеку. Надо их подождать.

– Умоляю вас, я умираю от голода. Меня мучает жажда. Давайте сядем за стол и немного поедим. А когда хозяева вернутся, мы извинимся перед ними и сделаем для них какое-нибудь доброе дело, чтобы отблагодарить за ужин.

Я взяла его ладонь и потянула к котацу. Когими не стал сопротивляться. Влекомый мной, он поклонился столу и сел на подушку. Я тут же придвинула к нему миску с рыбой и потянулась к токкури[9]9
  Токкури – небольшой сосуд для саке.


[Закрыть], чтобы налить саке. Когими обмотал перышком зеленого лука кусочек рыбы и принялся жадно жевать, одобрительно промычал. Я протянула ему тёко[10]10
  Тёко – маленькие чашечки для саке.


[Закрыть]. Несколько капель саке пролилось на пальцы смертного. Взяв его ладонь в свою, я аккуратно забрала тёко и осторожно вернула ее на котацу. Он недоуменно посмотрел на меня:

– Что случилось?

– Простите меня, мой господин, я была так неосторожна и пролила саке на ваши пальцы. Позвольте мне исправить ошибку?

– Да что вы, Мизуки-сан? Это всего лишь несколько капель саке. Я сейчас вытру. – Он попытался отнять свою руку, но я лишь крепче сжала его ладонь и притянула к себе.

Я коснулась пальцев Когими языком и медленно, одну за другой, слизала слегка обжигающие, немного кислые капли саке.

– Что вы делаете? – Смертный отдернул руку и недоуменно посмотрел на меня. Тени языков пламени, плясавших в очаге, отразились на его лице.

Я посмотрела на огонь, затем перевела взгляд на Когими. Он в ужасе отпрянул – в моих глазах танцевало то же пламя, что и в очаге. Моргнув, я погасила пламя в зрачках. Когими нервно сглотнул и продолжил смотреть мне в глаза.

– Что с вами, мой господин? Вы так странно смотрите на меня. – Я изобразила удивление.

– Ничего. – Он помотал головой, будто пытался прогнать от себя видение. – Привиделось. И я уже просил не называть меня господином.

– Давайте есть, Когими-сан. – Отщипнув палочками кусочек рыбы, я поднесла их к его губам и жестом предложила съесть угощение.

Не отводя от меня глаз, Когими покорно открыл рот и принял горячую рыбу. Проглотив, не жуя, он потянулся к батату, очистил верхнюю часть от кожуры и с жадностью впился в него зубами.

– Ммм… – довольно промычал Когими.

Взяв обеими руками тёко, я снова поднесла саке к смертному. На сей раз я не стала отдавать посуду ему в руки и сама напоила несчастного.

– Почему вы сами не едите? Ведь вы были так голодны? – он кивнул в сторону моей пустой миски.

– В моей деревне так не положено. Отец всегда учил меня сначала накормить мужчину. Он говорит: «Сначала отдай должное мужчине. Покорми его из рук своих и лишь потом, когда он насытится, поешь сама». Я выполняю свой долг, когда кормлю вас. – Низко поклонившись ему, я отщипнула бамбуковыми палочками от рыбы кусок побольше.

– Ну, раз в вашей деревне так принято… – жуя, произнес Когими, – я с удовольствием приму еду из ваших рук.

– А вам не кажется, – сморщив нос, я отщипнула очередной кусок рыбы, – что у этой еды странный запах?

– Нет, рыба восхитительно пахнет! – Аккуратно сняв кусок рыбы с бамбуковых палочек, он с аппетитом прожевал мое подношение.

– Но меня преследует запах навоза…

– Разве? Я ничего такого не ощущаю. – Он повертел головой по сторонам, принюхиваясь.

– Ну как же, от рыбы очень дурно пахнет, – захватив палочками самый большой кусок, я поднесла его к носу Когими, – вот, принюхайтесь. Разве вы не чувствуете зловоние навоза?

Смертный слегка наклонился и шумно втянул ноздрями аромат, исходивший от кусочка рыбы, который я с помощью бамбуковых палочек поднесла к его носу.

– Пахнет рыбой, – заверил он меня, снимая губами подношение с палочек.

– А вот на вкус… – он сморщился, но продолжил жевать, – действительно, как навоз…

Когими выплюнул то, что так и не смог проглотить, в миску и с ужасом уставился на зеленую, источающую отвратительный аромат, навозную жижу.

– Что это, как такое могло произойти? Только что тут была рыба! – Ничего не понимая, округлившимися глазами Когими таращился то на меня, то на навозную кашицу в своей миске. Оторвав взгляд от меня, он посмотрел на рыбу, которая мгновение назад дымилась и аппетитно выглядела. А теперь перед нами стояла миска, полная коровьего дерьма вперемешку с непереваренной соломой. Над зловонной кучей кружился рой мух. – Фу-уу!

Когими брезгливо сморщился и начал выплевывать остатки съеденного, но этого было недостаточно. Следы навоза, размазанные по языку, все равно остались во рту, он начал озираться по сторонам в поисках воды.

– Воды! – хрипло закричал Когими, но ничего похожего на воду рядом не оказалось, все миски внезапно опустели.

На столе стояла тёко с саке. Смертный схватил ее и попытался опрокинуть содержимое себе в рот, но, благодаря мне, из посудины не вылилось ни капли. Он снова стал сплевывать навоз, но я сделала так, чтобы новые куски вновь и вновь появлялись на его языке, сколько бы он ни пытался их выплюнуть. Тогда Когими высунул язык и пальцами попытался счистить с него прилипший навоз. Согнул руку в локте и громко сплюнул в рукав кимоно, попутно вытирая о ткань язык. Сейчас он был похож на змею, которая жадно хватает раздвоенным кончиком языка воздух. Это навело меня на одну мысль…

– Что с вашим языком, мой господин?

– А что с ним? – перестав лизать рукав, спросил несчастный.

– Он вытянулся и раздвоился, как у змеи. – Я поднесла Когими большую черную чашу с водой, чтобы он смог увидеть свое отражение. Длинный, с двумя кончиками язык рвался изо рта обескураженного смертного.

– О великая Инари! Чем я так прогневил тебя? Что я сделал не так? – Он с жадностью накинулся на чашу с водой, но тут же выплюнул все обратно. Вместо воды я попотчевала его коровьей мочой.

– Ты прогневил Инари? – Я поднялась на ноги и теперь возвышалась над бедолагой.

Когими вздрогнул, помутневшие глаза округлились. Он испуганно озирался обезумевшими глазами по сторонам. Наложенное на него колдовство действовало безупречно.

– Мне казалось… – задыхаясь от выступивших слез, он распластался на полу. – Я вел праведную жизнь… Чем я мог оскорбить Великую богиню? Всегда делаю ей подношения в храме. Очевидно… хозяева дома решили так подшутить над нами за то, что без разрешения зашли в их дом и ели еду. О, мой язык! – Когими застонал и закрыл глаза руками.

Он лег ничком, поджал ноги, вытянул руки перед собой и начал неистово молиться Инари.

– Встань, сын мой, и объясни, как ты мог изменить своей жене Акасси?! Разве она заслуживает к себе такого отношения? – раздался над Когими низкий мужской голос.

Он поднял голову и посмотрел на меня. Теперь перед ним была не юная прекрасная дева, в чьем облике я явилась ему, – над несчастным возвышался его отец.

– Отец? – Когими протер глаза кулаками, размазывая навоз по лицу. – Разве ты не умер? Мы в прошлом году с почестями проводили тебя в долину желтых рек. Я сам похоронил тебя!

Смертный на коленях подполз ко мне и обвил руками мои ноги, но я оттолкнула его коленом.

– Прочь, нечестивый! Мне стыдно за тебя! Ты развлекаешься тут с девицей, в то время как твоя жена с малым дитя ждет дома!

– Но я не развлекался с ней, бедная девушка припозднилась, искала дорогу в храм. Я лишь хотел помочь ей! Она могла заблудиться в горах и стать жертвой недоброго человека. Хотел привести в наш дом, чтобы Акасси накормила ее и дала ночлег. Ничего не было, прости меня, отец. – Бедный Когими залился слезами.

Красивое лицо крестьянина исказила гримаса страдания. Грязь размазалась по всему лицу. Искренние слезы весенними ручьями сбегали по его щекам. Грязные капли падали на темно-синюю ткань выстиранного трудолюбивой Акасси кимоно. Мне было больно смотреть на этого смертного. Он не сделал ничего плохого. Жил своей жизнью, трудился, чтобы прокормить семью и заработать немного денег, чтобы его жена и сын жили в достатке. Сможет ли выжить без него Акасси? Что будет с их ребенком, как поступит с малышом мой отец? Оставит ли он в живых сына Когими? После того как я расправлюсь с этим несчастным, в облике мужа к Акасси явится мой отец, чтобы пролить в нее свое семя. Бедный, бедный Когими. Даже не знаю, с кем из вас лучше поступит судьба в лице моего отца-кицунэ. Но времени на сожаление у меня не было. Я не могла ослушаться отца и поступить иначе. Меня саму ждало суровое наказание, отпусти я Когими.

– Встань, сын мой. – С теплыми нотками в голосе я склонилась над несчастным и протянула к нему руки. – Я верю тебе.

Когими вытер дрожащими руками слезы, встал с колен и бросился к «отцу». Он пытался вглядеться в мое лицо помутневшими, одурманенными глазами.

– Я так счастлив видеть тебя, так рад, что ты жив, – снова залился слезами, а я крепко обняла его. Ладонями я почувствовала, как сильно он дрожит. Его будто била лихорадка, полученная в зимнюю стужу во время прогулок в горах. Он безутешно плакал, как ребенок, потерявшийся в огромном лесу и потерявший надежду на воссоединение с родителями. Прижав Когими к себе, я дала ему возможность немного успокоиться. Легонько похлопывала ладонью по спине – так мать утешает расплакавшегося ребенка.

Рыдавший на моем плече Когими затих. В хижине все замерло. Лишь огонь в очаге продолжал потрескивать.

– Шшш… Успокойся, мой сын. Дай я тебя поцелую, я так скучал.

Двумя пальцами я взяла его подбородок и притянула к себе. Правая щека, левая. Легкими крылышками ночного мотылька я касалась губами перепачканной кожи Когими. Подчиняясь, благочестивый сын расцеловал мои щеки в ответ. Я коснулась его губ. Обдала жарким дыханием и впилась в них с такой силой, с какой никогда не поцелует отец своего ребенка.

Когими напрягся и перестал дышать. Недоуменно промычал и попытался отстраниться, но я еще крепче прижала его к себе. Не дожидаясь, пока он придет в себя, я запустила язык в его рот. Меня встретили два кончика раздвоенного змеиного языка, я слегка погладила сначала один, затем другой, и язык смертного соединился и стал прежним. Когими почувствовал изменения и оторвался от меня.

В тот момент, когда он оттолкнул меня от себя, я уже вернула свой прежний вид. Перед крестьянином вновь стояла красивая деревенская девушка.

– Что происходит? – Когими пальцами потрогал кончик своего языка. – Передо мной только что стоял отец. – Он огляделся по сторонам. – И целовал меня. – Смертный передернул плечами. – А это вы?!

– Вам привиделось, господин. – Изобразив страх, я отпрянула от него, упала на колени и рукой прикрыла грудь, плотнее натягивая на шею кимоно, словно меня пытались раздеть. – Вы накинулись на меня, начали целовать, лезть руками под кимоно. Я кричала от ужаса и звала на помощь. Вот только что! Разве вы не помните, Когими-сан? Как я теперь могу вам верить?

– Но я не понимаю, что произошло! Наверное, я схожу с ума. Я только что видел перед собой отца, и рядом не было вас. Простите, если я вас оскорбил или обидел. Я не хотел этого, клянусь вам. А может, это все происки кицунэ? И это она одурачила меня здесь, среди леса? – Он зажал рот руками и округлившимися глазами начал озираться по сторонам. Он так перепугался, что подпрыгивал, дергался и кружился, тщетно ища ту, что стояла сейчас перед ним. В глазах несчастного мелькнуло осознание. На мгновение взгляд Когими стал прежним, но я провела ладонью перед его лицом, и глаза снова заволокло пеленой отцовской магии, не позволявшей его разуму видеть истинное положение вещей.

Трясущимися руками Когими потянулся ко мне и помог встать. Оперевшись на руку смертного, я поднялась. Мы оказались слишком близко к очагу. Предательское пламя осветило нас и бросило тени от наших тел на циновку. Когими опустил глаза, которые тут же стали размером с круглое зеркало Аматерасу, и в страхе отпрянул от меня. С глаз его вновь спала пелена. Я проследила за его взглядом и обнаружила, что у моей тени два пушистых лисьих хвоста. Они выглядывали из-под подола кимоно.