Текст книги "Ведьмин вяз"

– Но сводится-то к тому же. Тебе приходится заниматься тем же самым, а это неправильно. Нет, когда нам будет по восемьдесят, тогда конечно, но пока… ты должна ходить на танцы. Ездить на фестивали. Выбираться на пикники. Загорать у моря. В общем, делать все то, что мы с тобой… – Голос мой осекся. Я тысячу раз прокручивал в голове подобный разговор, но мне не хватало духу произнести это вслух, – оказалось, что и правда трудно. – Я тебе такой жизни не желаю.

– Ну, если бы я могла выбирать, я бы тоже тебе такого не пожелала, – буднично сказала Мелисса. – Но имеем что имеем.

– Поверь, я и сам себе такого не пожелал бы. Господи, да ничего хуже… – Дурацкий мой голос снова оборвался. – Но у меня выбора нет. А у тебя есть.

– Разумеется, есть. И я хочу остаться.

Я не привык видеть Мелиссу такой хладнокровной и невозмутимой – я ведь обнимал ее, когда она переживала из-за жалкого дурака Ниалла, который не давал ей проходу, когда она плакала из-за детей-беженцев в теленовостях или голодных щеночков на фейсбуке, так что ее поведение сбило меня с толку. Когда я представлял себе этот наш разговор, из нас двоих именно я держался спокойно и утешал ее.

– Я хочу, чтобы ты была счастлива. А пока ты здесь, это вряд ли возможно. Пока ты… – тут мне пришлось набрать в грудь побольше воздуху, – пока ты со мной. Я же должен делать твою жизнь лучше. А не хуже. И раньше, кажется, мне это удавалось. Но теперь…

– Ты и правда делаешь мою жизнь лучше. Глупый. – Она погладила меня по щеке, задержала на ней теплую маленькую ладонь. – И здесь мне лучше. Я ведь не только из-за Хьюго радуюсь, что мы остаемся. Тут… – Она выдохнула, рассмеялась. – Тебе тут хорошо, Тоби. Ты поправляешься. Может, и сам этого не замечаешь, но я-то вижу. И это самое прекрасное, что могло со мной случиться.

В моей голове этот разговор неизменно заканчивался прощанием: она, как Орфей, в слезах возвращалась к свету, я же, оставшись один, растворялся в сгущавшемся мраке. Похоже, мне выпал иной расклад. От свершившейся перемены меня охватило странное чувство: от счастья закружилась голова, но одновременно с этим из меня словно выпустили весь воздух, и я отчаянно искал точку опоры. Я силился придумать, как объяснить Мелиссе ее ошибку.

– Нет, ты послушай, – я прижал ее ладонь к своей щеке, – не надо…

– Тш-ш. – Она привстала на цыпочки и крепко меня поцеловала, обняв за шею и прижав к себе. – Ну вот, – улыбнулась она, отстранившись. – А теперь нужно покормить Хьюго, иначе он в обморок упадет от голода, и тогда тебе точно будет о чем волноваться. Пожарь наконец тосты.

Наутро Хьюго оправился и казался бодрее прежнего; слонялся по гостиной, напевая себе под нос, искал какую-то книгу, которую вроде бы видел тут пару лет назад и которую ему втемяшилось перечитать. Я отправился вглубь сада – я уже привык прятаться там с сигаретой, чтобы мы все продолжали притворяться, будто бы я не курю, – и улегся под деревом в полосе тени. За ее пределами слепило солнце, рассыпало по траве свои золотые монеты, повсюду стрекотали кузнечики, чистотел кланялся ветерку.

Мне вдруг захотелось поболтать с Деком, а лучше с Шоном. Я не слышал их с тех самых пор, как они навещали меня в больнице, время от времени они присылали мне сообщения, и я даже раз-другой что-то отвечал, но и только. Я вдруг поймал себя на том, что скучаю по этим двоим раздолбаям. Докурив, я перевернулся на живот и достал телефон.

Шон ответил мгновенно.

– Алло! – выпалил он, чем немало меня озадачил.

– Здорово, чувак. Как оно?

– Не может быть, – протянул Шон, и по радостному облегчению в его голосе я догадался: когда на экране высветился мой номер, он перепугался до смерти – вдруг я хочу попрощаться или звонят мои родители с печальным известием, – и тут до меня дошло, что по отношению к Шону с Деком я вел себя по-свински. – Это ты? Что новенького?

– Да почти ничего. А у тебя?

– Дофига всего. Сто лет тебя не слышал, как жизнь?

– Да нормально. Я сейчас у дяди Хьюго. Он болен.

– Но ведь поправится?

– Вряд ли. У него рак мозга. Несколько месяцев протянет разве что.

– Блин. – Шон искренне огорчился, ему всегда очень нравился Хьюго. – Жалко. Как он?

– Держится, учитывая обстоятельства. Зато хоть дома. Слаб, понятно, но пока все не так уж страшно.

– Передай ему привет. Хьюго хороший. Он всегда был добр к нам.

– Заезжай в гости, – неожиданно для самого себя предложил я. – Он тебе обрадуется.

– Правда?

– Конечно. Приезжай.

– Обязательно. На выходных мы с Одри собираемся в Голуэй, но на неделе непременно выберусь. Дека можно захватить?

– Давай. Я ему позвоню. Как он там? Дженна еще его не прирезала?

– Хреново. – Шон глубоко вздохнул. – Месяца полтора назад, когда они только-только помирились, она заявила, что им нужно съехаться. Я говорил Деку, что это полный идиотизм, и он со мной соглашался, но потом Дженна закатила ему истерику, мол, ему от нее только секс нужен, ну и в конце концов он решил доказать обратное и поселиться с ней под одной крышей.

– Не может быть. Ну все, больше мы его никогда не увидим. Она его из дома не выпустит.

– Погоди. Дальше еще интереснее. Они вместе искали жилье, нашли симпатичную квартирку в Смитфилде, внесли залог и плату за первый месяц, в общей сложности несколько тысяч. Дек сообщил хозяевам старой квартиры, что съезжает. А через неделю…

– О нет.

– Именно. Она, видите ли, всего-навсего хотела наказать его за то, что он играл с ее чувствами, а жить с ним вместе не планировала, и вообще она от него уходит, пока-пока.

– Черт. И как он? – спросил я.

– Фигово, как же еще. Я пытался вытащить его попить пива, но он отказался, заявил, настроения нет. Позвони ему. Ради тебя он оторвет жопу от дивана.

Я позвонил Деку, однако он не взял трубку. Я наговорил сообщение: “Привет, придурок. Надеюсь, ты сейчас не занимаешься примирительным сексом. Я у дяди Хьюго. Шон собирается ко мне заехать на следующей неделе. Ты тоже давай. Перезвони мне”.

Сейчас мне хочется думать, что если бы все вышло иначе, мы с Мелиссой жили бы себе и жили у Хьюго – может, даже когда его не стало бы. Шон с Деком приехали бы к нам в гости (Хьюго моргнул и улыбнулся бы, боже мой, как же вы оба выросли, я-то помню вас лохматыми пацанами, которые спят и видят, как бы чего напроказничать, – впрочем, надеюсь, в этом вы не изменились…), мы бы устроили барбекю, валялись на траве и язвительно припоминали Деку, как в пятом классе Мэдди, подружка Сюзанны, весь вечер с ним заигрывала, а он даже этого не заметил. Спокойная уверенность, с которой Хьюго ждал неминуемой кончины, вселила бы в меня мужество, и я вдруг осознал бы, что случившееся со мной не просто не смертельно, но преодолимо, всего лишь песчинка в океане жизни. Мы бы с Леоном и Сюзанной поддержали друг друга в трудные времена – черный юмор, объятия, долгие пьяные ночные беседы по душам – и стали бы пусть угрюмее, но ближе друг другу, и наша прежняя детская дружба, пройдя через испытания, засияла бы как новенькая. Мелисса уговорила бы меня заняться физиотерапией. В конце концов я купил бы кольцо, опустился на одно колено прямо посреди дикой моркови, и мы с Мелиссой, взявшись за руки, побежали бы в дом сообщить Хьюго новость, зажечь звезду надежды в сгущавшемся мраке: жизнь продолжится, несмотря ни на что, и род не прервется. А потом я обратился бы в какое-нибудь агентство недвижимости, продал свою квартиру, даже не заглянув в нее напоследок, и перебрался в белый георгианский дом окнами на залив. Разумеется, все обернулось иначе, но порой, когда мне отчаянно нужна передышка, я представляю себе, что именно так бы и вышло.

Не прошло и месяца, как привычная наша жизнь закончилась. В пятницу утром я снова сидел в саду под деревом и курил. Начиналась осень, пожелтевшие листья облетали с берез и падали мне на колени, наливалась багрянцем бузина, мелкие птички порхали и расклевывали ее на пробу, ясное синее небо отдавало прохладой. Где-то вдалеке мирно жужжала газонокосилка.

Уловив краем глаза тень, я вскочил от испуга – в косых лучах солнца на меня по высокой траве, точно предвестник, медленно и неумолимо надвигалась кособокая расплывчатая громада. Я не сразу сообразил, что это Хьюго ковыляет, тяжело налегая на трость. Я поспешно затушил сигарету и присыпал землей.

– Можно с тобой посидеть? – запыхавшись, произнес он, подойдя ближе.

– Конечно, – ответил я. Сердце у меня колотилось, я не знал, что и думать. Хьюго никогда не выходил ко мне в сад и если бы застукал меня с сигаретой, нарушилось бы безмолвное соглашение, поддерживавшее наше хрупкое равновесие. – Садись.

Он неловко опустился на траву, прикусив губу и опираясь на палку, яростно тряхнул головой, когда я протянул руку, чтобы ему помочь, прислонился к высокому дубу и вытянул ноги.

– Дай сигарету, – сказал он.

Помявшись смущенно, я выудил пачку, дал ему сигарету и помог прикурить. Он глубоко затянулся, закрыл глаза.

– О-о-о, – наконец выдохнул он. – Господи, как же мне этого не хватало.

– Ты разве курил?

– Еще как. Причем крепкие, “Вудбайнс”, по пачке в день. Двадцать лет, как бросил – отчасти потому, что вас стали привозить на лето, не хотел подавать дурной пример, но в основном для здоровья. И, как выяснилось, совершенно зря. – Уголки губ его то ли кривились в горькой полуулыбке, то ли просто опустились из-за болезни. – И ведь мог все эти двадцать лет дымить в удовольствие, ничего бы не изменилось.

Хьюго нарушил еще одно соглашение: прежде мы никогда не упоминали о том, что он умирает. Я не знал, что сказать. Этот разговор мне не нравился, внушал непонятный страх. Я тоже закурил, мы сидели, глядя на кружившие в воздухе кленовые вертолетики.

– Сюзанна звонила, – наконец произнес Хьюго. – Этот ее швейцарский спец посмотрел мою историю болезни. И сказал, что мои врачи правы: сделать больше ничего нельзя.

– Черт. – Я поморщился. – Черт.

– Да.

– Мне очень жаль.

– А я ведь верил, что не стану надеяться попусту. – Хьюго смотрел не на меня, а на клубившийся в солнечных лучах дымок от своей сигареты. – Я и правда так думал.

Мне захотелось дать Сюзанне хорошего тумака. Стерва, эгоистка, вечно ей надо настоять на своем, доктора ей не угодили, не лечат, а только калечат, а Хьюго страдай из-за ее фанаберии, да тут и дурак догадался бы, что не стоит даже пытаться…

– Зря она полезла, – ответил я. – Совершенно зря. Только хуже сделала.

– Да нет, она права. В принципе. Этот ее врач сказал, что в семидесяти пяти процентах подобных случаев он, вопреки мнению здешних врачей, рекомендует операцию, – это, конечно, проблему полностью не решает, рано или поздно рак возвращается, но позволяет выиграть несколько лет жизни… Ну а я попал в двадцать пять процентов. Опухоль расположена в каком-то не том месте.

– Мне очень жаль, – повторил я.

– Знаю. – Он сделал последнюю глубокую затяжку, наклонился и затушил сигарету о землю. Густая прядь упала, обнажив выбритый висок, куда входили и выходили волны радиотерапии. На поношенной рубашке Хьюго мельтешила рябая тень листвы вперемешку с пятнами солнца. – Дай еще сигарету.

Я протянул ему сигарету.

– Надо было пробовать все подряд, – сказал он. – Спиды, ЛСД. Героин. Впрочем, в моей молодости ничего этого, похоже, и не было; несколько раз я курил гашиш, но так и не пристрастился… Как думаешь, Леон знает, где можно достать ЛСД?

– Вряд ли, – усомнился я. Мне совершенно не улыбалось нянчиться с Хьюго под кислотой. – У него в Дублине, наверное, и знакомых-то не осталось.

– Ну конечно. Да и не стал бы я пробовать. Не обращай внимания, Тоби. Я сам не знаю, что болтаю.

– Нам с Мелиссой хотелось бы остаться здесь, – сказал я. – Пока… пока от нас есть хоть какая-то польза. Само собой, если ты не против.

– И что мне прикажешь отвечать? – с неожиданной горечью проговорил Хьюго и запрокинул голову. – Я ведь прекрасно понимаю, что должен благодарить тебя на коленях, да, Тоби, на коленях, как представлю, что в противном случае мне пришлось бы провести остаток дней в какой-нибудь жуткой больнице, и, разумеется, я не против, мы оба это знаем, я благодарен тебе так, что не передать словами, но чертовски жаль, что у меня нет выбора. Я бы хотел предложить тебе остаться, потому что мне приятно, что вы оба у меня гостите, а не потому что я без вас как без рук. Мне бы хотелось, черт побери, – он повысил голос, с силой стукнул ладонью по корню дуба, – хоть что-то решать самому.

– Прости, пожалуйста, – помолчав, сказал я, – я не хотел… тебя вынуждать и как-то на тебя давить. Я лишь подумал…

– Верю. Я не об этом. Вообще. – Хьюго потер лицо. Силы оставили его так же внезапно, как появились, и он привалился к дубу. – Я чертовски устал быть заложником этой дряни. Зависеть от ее прихотей. Она ведь сжирает не только мой мозг, но и мою самостоятельность, заедает саму мою жизнь, и это раздражает. Мне бы хотелось…

Я ждал, что он скажет, но Хьюго так и не закончил фразу. Вздохнул, выпрямился и произнес официально и четко, глядя не на меня, а в сад:

– Я буду рад, если вы останетесь. И ты, и Мелисса. При условии, что оба пообещаете мне: если вдруг передумаете, то уедете. Когда захотите.

– Хорошо, – согласился я. – Договорились.

– Отлично. Спасибо. – Он вдавил окурок в голый клочок земли. – Я хотел попросить тебя об одолжении. Я хочу, чтобы меня кремировали, а прах развеяли здесь, в саду. Ты проследишь, чтобы так и сделали?

– Тебе надо… – Разговор мучил меня все больше, как выверенная пытка, с каждым моим вдохом становившаяся чуть сильнее. Мне пришла идиотская мысль притвориться, будто я услышал, как в доме зазвонил телефон, или просто прикинуться, что заснул на полуфразе, – что угодно, лишь бы это прекратилось. – Тебе надо составить завещание. Чтобы уж наверняка. И если кто-то захочет его оспорить, ну ты понимаешь, решит поступить как-то иначе…

– Завещание, – угрюмо усмехнулся Хьюго. – Конечно, надо бы, кто же спорит. Я себе каждый день говорю: “На этой неделе непременно нужно все решить, пусть Эд или Фил посоветуют мне хорошего нотариуса…” А потом смотрю в их лица и думаю: “Я не могу так с ними поступить, не сегодня, подожду, пока они успокоятся…” Оглянуться не успеешь, а уже неделя прошла. Похоже, та психологиня из больницы была права, а? Отрицание. Наверное, в глубине души я по-прежнему на что-то надеялся.

И тут я наконец вспомнил: надо же спросить у Хьюго, что будет с домом. Хорошо, что зашла речь о завещании.

– И насчет дома. Если ты намерен, ну, то есть, если ты хочешь, в общем, быть здесь, – я обвел рукой сад, – значит, дом должен остаться в семье. Так ведь?

Хьюго повернулся и бросил на меня долгий пристальный взгляд из-под кустистых бровей.

– Тебе бы этого хотелось? – спросил он.

– Конечно, – ответил я, – еще как.

– Гм. – Он вскинул брови. – Вот уж не знал, что ты так его любишь.

– Я и сам не знал. А может, и не люблю, разве скажешь. Но… сейчас. Когда я снова здесь. – Я понятия не имел, как объяснить Хьюго, что чувствовал. – Было бы жаль его лишиться.

Хьюго по-прежнему смотрел на меня, и мне вдруг стало неуютно.

– А Леон с Сюзанной? Что они думают?

– Они со мной согласны. Им бы тоже хотелось, чтобы дом… чтобы дом остался. Не пойми неправильно, никто из нас не стремится его захапать, дело вовсе не в этом… – По лицу Хьюго мелькнула тень, я понятия не имел, что у него на уме. – Это фамильный дом. И они боятся, что Фил решит, ну, в общем, продать его, – не потому, что ему плевать, но…

– Ладно. – Хьюго перебил мой лепет. – Разберусь.

– Спасибо. Спасибо тебе.

Он снял очки, вытер их краем рубашки. Глаза его смотрели на залитый солнцем сад, не мигая, точно Хьюго вдруг ослеп.

– Если не возражаешь, – проговорил он, – я бы хотел немного побыть один.

– А, да. Конечно.

На миг я замер в нерешительности – не разозлился ли Хьюго на меня? не обидел ли я его тем, что заговорил о его скорой смерти как о неотменимом факте? сумеет ли он потом подняться без моей помощи? – но он словно и не замечал меня, и в конце концов я сдался и вернулся в дом.

Хьюго просидел в саду час с лишним, неподвижно, точно статуя, так что у самых его ног в траве копошились птицы (я торчал на кухне, не спускал с него глаз, но к окну старался не подходить, чтобы он меня не заметил). Наконец он вернулся, бодрый и чуть отстраненный, ему не терпелось взяться за работу: он провел какую-то головоломную проверку ДНК и кое-что раскопал по миссис Возняк, нашел каких-то ее родственников в Типперэри, не то двоюродных, не то троюродных, накануне он мне объяснял, но мне в одно ухо влетело, в другое вылетело. О разговоре в саду мы не упоминали, и у меня сердце екало при мысли, что Хьюго, возможно, обо всем позабыл.

Однако наутро он весело объявил, что сегодня к нам приедут Леон и Сюзанна со всем семейством.

– Давайте испечем яблочный пирог с грецкими орехами. Дети его не очень-то жалуют, зато я люблю, а должны же в моем положении быть какие-то преимущества. К тому же, – он улыбнулся мне, – яблочный пирог с грецкими орехами испечь куда проще, чем раздобыть ЛСД.

Итак: суббота, чаепитие с пирогом в гостиной. По дому витает теплый запах яблок с корицей, на улице почти осенняя хмарь. Том с серьезным видом рассказывает, что ему наконец-таки удалось достучаться до самого равнодушного из пятиклассников, у которых он ведет историю, каким-то немыслимым образом, с помощью “Игры престолов”; кажется, он счастлив. Сюзанна с Мелиссой обсуждают новую группу, которая нравится обеим, Леон кривится и предлагает составить им список с нормальной музыкой, Хьюго подшучивает над нами из-за того, что нам не нравится “Битлз”. Словом, на первый взгляд уютное семейное сборище, но все мы прекрасно знали, что это событие из ряда вон, все чего-то ждали, гадали, вопросительно переглядывались тайком. Я старался не обращать внимания. Меня до сих пор мучило, что я, сам того не осознавая, в разговоре с Хьюго облажался по-крупному и теперь все пойдет наперекосяк.

Масла в огонь подливали и дети Сюзанны. Их усидчивости хватило ровно на кусок пирога, и когда Том с Леоном убирали тарелки, Зак уже осой носился по гостиной, пинал мебель, швырялся рваной бумагой и, пробегая мимо, каждый раз задевал мой локоть.

– Дедушка Хьюго! – нудил Зак, повиснув на локтях на спинке его кресла и раскачиваясь, как шимпанзе. – Можно я возьму “Лего”?

– Зак! – рявкнула с дивана Сюзанна, они с Мелиссой смотрели на телефоне видео их новой любимой группы. – Слезь со стула.

Зак сердито крякнул, притворяясь, будто его сейчас стошнит, и с отвращением повалился на ковер, едва не придавив лежавшую на животе Салли, которая возила по ковру машинку и что-то бормотала себе под нос.

– Дедушка Хьюго, – крикнул он с пола, – можно…

Хьюго с трудом наклонился, погладил Зака по голове.

– Позже. Мне нужно поговорить с твоими родителями и всеми остальными. А вы с Салли идите играть на улицу.

– Но…

Тут Хьюго поманил к себе Зака, тот приподнялся, и Хьюго прошептал что-то ему на ухо. Зак расплылся в улыбке.

– Здорово! – сказал он. – Пошли, Сал, – и бросился в сад.

Салли побежала следом.

– Что ты ему сказал? – с легким подозрением поинтересовалась Сюзанна.

– Что в саду спрятан клад, и если они сумеют его отыскать, могут оставить себе. Кстати, не так уж и наврал, за все эти годы там потеряли уйму самых разных вещей. Им будет чем заняться. – Хьюго осторожно опустился обратно в кресло. – Мне нужно с вами поговорить. Сюзанна, будь добра, позови Леона и Тома.

Сюзанна бросила на меня пристальный взгляд, который я не смог прочитать, и вышла. Мы уселись тихонько, как послушные школяры, – я с Мелиссой на одном диване, Леон с Сюзанной на другом, Том в кресле напротив Хьюго, уперев ладони в колени, смотрел встревоженно, как сенбернар. Сквозь открытую дверь кухни из сада доносился голос Зака, выкрикивавшего команды, и тянуло прохладой.

– Тоби сказал мне, – начал Хьюго, – что необходимо внести ясность: кому перейдет дом, когда меня не станет.

– Ой, я, наверное… – Мелисса вскочила. – Пойду присмотрю за Салли и Заком.

– Нет, – сказал Хьюго, коснувшись ее руки. – Останься, дорогая. Ты тоже нужна. Тебя это ведь тоже касается. – И добавил, улыбнувшись криво: – Нравится тебе это или нет.

Мелисса замялась, но Хьюго уже ободряюще улыбнулся ей, кивнул, и она села обратно.

– Вот и хорошо. Тоби сказал мне, что и он, и вы двое – я имею в виду Леона с Сюзанной – считаете, что дом должен остаться в семье. Это так?

Оба выпрямились.

– Так, – ответила Сюзанна.

– Определенно, – согласился Леон.

– И вы опасаетесь, что если дом отойдет Филу с Луизой, то они его продадут.

– Непременно, – заверила Сюзанна. – Чтобы, как они говорят, обеспечить детям лучшее будущее.

Хьюго изогнул бровь:

– Разве ты не хочешь для них лучшего будущего?

– Хочу. Но мы и так не бедствуем. И без этих денег по миру не пойдем. Я не собираюсь возить детей на модные курорты, оплачивать им занятия парусным спортом и покупать огромный дом с кинозалом. Им вся эта фигня ни к чему. Но родители меня не слушают.

Хьюго перевел взгляд на Тома, тот кивнул.

– А твои родители что думают? – спросил Хьюго у Леона.

Леон пожал плечами:

– Отец не очень-то хочет продавать дом. Но ты же его знаешь. Если Фил на него нажмет…

– В конце концов Оливер сдастся, да, – согласился Хьюго. – А твои, Тоби?

– Понятия не имею, – ответил я. Вся эта сцена выглядела фальшивой, точно отрепетированный фрагмент сериала: весь клан собрался в гостиной, чтобы выслушать волю умирающего патриарха. – Отец, конечно, любит этот дом, но… Мы с ним это не обсуждали.

– Эд романтик, – произнес Хьюго. – В глубине души. – Он поменял положение ног, слабую осторожно переместил рукой. – Я хочу знать вот что: если дом останется в семье, что вы будете с ним делать? Кто-нибудь из вас планирует здесь жить?

Мы переглянулись. Я вдруг представил с тревогой, как через сорок лет ковыляю по Дому с плющом в вельветовых брюках с пузырями на коленях и в руках у меня чашка лапсанг сушонга.

– Ну, я пока в Берлине, – подал голос Леон, – не поручусь, что это навсегда, но…

– Может, мы тут поселимся, – перебила Сюзанна, обменявшись взглядами с Томом. – Нам нужно будет это обсудить.

– Тогда вам придется заплатить налог на наследство, а он нынче немаленький, – заметил Хьюго. – Осилите?

С каждой минутой происходящее казалось мне все более сюрреалистичным: Хьюго, сидя в кресле, деловито рассуждает о том, что будет через несколько месяцев, когда его не станет, а мы внимаем ему, словно так и надо, – воздух сгустился, стал кислым, как в подземелье. Хотелось уйти.

– Если мы продадим свой дом, точно хватит, – сказала Сюзанна.

Хьюго хмыкнул.

– Не очень-то это справедливо по отношению к мальчикам. Мне больше нечего им оставить – во всяком случае, столь же ценного, как дом.

– Я не возражаю. – Леон с невозмутимым видом развалился на диване, однако пальцы его выбивали на ляжке барабанную дробь; разговор этот нравился ему не больше, чем мне. – Сью когда-нибудь выплатит мне мою долю. Если вдруг выиграет в лотерею. Или не выплатит. Без разницы.

– Тоби?

– Не знаю, что и сказать, – признался я. В голове моей царила такая сумятица, что я завис, как старый компьютер, в котором одновременно открыли слишком много программ. – Как-то не задумывался.

– Мы могли бы… – начал было Том, и на миг мне вдруг дико захотелось врезать ему по морде: с какой стати он лезет в чужие дела? – Разумеется, только если парни согласятся. Дом можно оформить на троих, а мы будем здесь жить и постепенно выплатим ребятам две их трети.

– Если, конечно, надумаем здесь поселиться, – поправила Сюзанна, метнув на него предостерегающий взгляд. – Я пока ничего не решила.

– Ну да. Если решим. Безусловно, сперва нужно будет уладить…

Вдруг в саду заорал Зак. Они с Салли и до этого кричали не умолкая, но это было что-то другое – хриплый вопль ужаса.

Не успел я сообразить, что слышу, как Сюзанна выскочила из гостиной. Том побежал за ней.

– Что за хрень? – произнес Леон, и мы с ним и с Мелиссой тоже отправились в сад.

Салли и Зак стояли как вкопанные в глубине сада, вытянув в ужасе руки, и орали, причем уже оба, нечеловечески-пронзительный визг Салли перекрывал глухой вой Зака. Стук моих шагов, шум моего дыхания. С дерева хлынула волна птиц. В сочной зеленой траве перед Заком и Салли лежал буро-желтый предмет, в котором я безошибочно опознал человеческий череп, хотя черепов прежде не видел.

В моей памяти мир остановился. Все зависло неподвижно и невесомо над медленно поворачивавшейся Землей, погрузившись в глубокую тишину, которая длилась и длилась, так что я успел рассмотреть всю сцену в мельчайших деталях: застывший взмах золотисто-рыжих волос Сюзанны на фоне серого неба, широко раскрытый рот Зака, замершего в полунаклоне Леона. Как ни странно, больше всего это напомнило мне тот миг, когда я включил свет в гостиной и двое грабителей обернулись и уставились на меня. Моргни, покосись в сторону – и все уже другое: деревья, садовая ограда и сами люди снова похожи на себя, но сделаны из какой-то новой, чуждой материи; мир выглядел прежним, однако мне казалось, что я очутился совершенно в ином месте.