Текст книги "Анакир"

Его сопротивление порождалось одной только волей, но сейчас эта воля была сильнее, чем все прочие черты его характера. Он отказывался найти свой конец здесь и таким образом. Просто не мог принять этого.

Разговор, случившийся ночью между кораблями Леопарда, никак не мог быть отмечен пленником внизу. И все же он ощутил некое нематериальное дуновение. Вскоре сквозь настил палубы просочилось еще кое-что: рабы-гребцы замерли, подняв весла, видимо, в волнении или ужасе, затем донеслись их пронзительные крики под почти неслышными ударами кнута.

В следующие пять дней, невидимых и неосознаваемых, там, наверху, у галер Дхакера случались и другие встречи. Несколько – с Вольными закорианцами, держащими путь прочь от Кармисса, как велел им Рорн. Они невнятно лепетали о чуде и шли дальше. Позже у какого-то мыса показался строй кораблей Кумы, ибо побережье Дорфара уже появилось в поле зрения. Малочисленные, но жаждущие боя, галеры Дхакера развернулись для атаки, однако дорфарианцы уклонились от драки и ускользнули.

Заходила речь о набеге на первую же прибрежную деревушку, но наверняка она окажется либо опустевшей, либо хорошо защищенной.

Люди Дхакера были озадачены и напуганы. Теперь напряжение держало в своих когтях не только рабов, и его следовало хоть как-то ослабить. Дхакер начал верить в безумные истории, рассказанные прочими встреченными закорианцами. Даже если они и не были правдивы, то на их действенности это никак не сказалось.

На пятый день им встретилось стадо морских быков, плывущих ровным строем. Взревели рожки, и на галерах началась паника. Люди переговаривались, что Рорн восстал из глубин океана, пока Дхакер не утихомирил их лично.

Требовались какие-то действия. Дни сменялись ночами, время утекало, погода менялась, и наконец предводитель решился.

Когда Кесара доставили в освещенную факелом каюту, Дхакер изучил его с особым удовольствием.

Тело пленника, разукрашенное язвами и ссадинами от оков, все еще не выглядело изнуренным. Глаза после долгого пребывания в темноте болезненно щурились, но ледяное пламя все так же неумолимо изливалось из черных зрачков. Королевская кровь Кармисса соединилась в Кесаре с неистовой шансарской примесью и стала чем-то большим. Он не только не был сломлен, но даже не выпал из своего привычного образа.

Принесли еду и питье, Дхакер жестом предложил пленнику пообедать. Кесар, все так же не говоря ни слова, стал есть и пить. В нем не ощущалось отчаяния или той недоверчивой пытливости, которую проявил бы в таком положении любой другой человек. «Он верит, что выйдет отсюда живым», – подумал Дхакер, и сама эта мысль потрясла его. Даже сейчас воля пленника была сильна, и у закорианца на миг закралось сомнение: неужели у Кесара есть какая-то неведомая ему возможность освободиться?

Сверху доносился смутный шум – там выполняли его приказы. Дхакер снова обрел уверенность. Побег Кесара невозможен.

– Вот как ты меня любишь, – сказал он пленнику. – Ты даже уверен, что я тебя не отравлю.

– Чтобы оставить ни с чем Йила? – тут же парировал Кесар, спокойно доедая обед.

– Увы, Йил потерял вкус к убийству, – сообщил Дхакер. – Я слышал, что он провалил свое великое начинание. Его корабли вышли против Ральнаша Дорфарианского, но так и не достигли Внутреннего моря. Говорят, боги отправили его обратно домой вместе с остальными.

Кесар никак не отреагировал на это сообщение.

– Или он мог вспомнить о договоре, который заключил со мной и с Шансаром-за-Океаном в моем лице, – сказал он вместо этого.

– Вряд ли, лорд К’сар. Не думаю, что он вообще помнит о тебе. Вис сошел с ума. А в краю безумия человек с нормальной головой должен делать то, что считает нужным.

Кесар смотрел на него, и в глазах его пылал мрачный свет. Дхакер сполна ощутил необыкновенную силу этих глаз.

Они продолжали молчать, словно оба не были готовы к продолжению разговора. Наконец Дхакер поднялся.

– Вот лежанка. Можешь отдохнуть и поспать.

– Вы наметили на утро что-то мучительное, – скорее сказал, чем спросил Кесар.

– Мой отец погиб в Тьисе, – отозвался Дхакер. – Я знал его. Он был добр ко мне. Не уверен, что мы доберемся до родной гавани – в мире все перепуталось.

Глаза, подобные вороненой стали, не дрогнули. Дхакер коротко поклонился и вышел. Дверь каюты надежно охранялась, хотя он и не ожидал от Кесара проявлений героизма. Даже быстрая смерть вряд ли привлекала его, поскольку он, похоже, вообще не верил, что способен умереть. Сейчас он будет спать, накапливая выносливость. И в агонии, утратив последнюю надежду, будет цепляться за жизнь, уверенный в своем праве на нее, пока последняя капля этой жизни не просочится у него меж пальцев.

Незадолго до рассвета Опаловый Глаз снова наведался в каюту и взглянул на спящего человека, на его сильное тело, которому вскоре предстояло стать его самым страшным врагом. Рана на левом предплечье, которую прижег Дхакер, невероятно быстро зажила – о ней напоминал лишь шрам вроде того, что остался после змеиного укуса.

– Берите его прямо сейчас, – приказал Дхакер своим людям. – Пусть очнется уже там.

Они выполнили приказ, вытащив Кесара в перламутровую пустоту – лишь небо, море и корабль. Тающие звезды осветили скованного человека на палубе, чьи руки были подняты и закреплены в таком положении при помощи острых клиньев, вбитых в оковы. Затем столб подняли и установили рядом с главным парусом. К тому времени человек полностью проснулся и все осознал. Это был старый способ казни – очень простой, обычный для всех западных стран. В Дорфаре им издавна пользовались для наказания рабов.

Жертва подвешивалась за руки, при этом ее пятки находили небольшую опору и судорожно цеплялись за нее, пытаясь перенести вес тела. Это стоит мучительных усилий, но человек будет делать эти усилия. Такой же небольшой выступ имелся на уровне ягодиц, и его тоже можно было использовать – неловко и с еще большим трудом. Без этих условных поддержек висящий человек не сможет дышать, а потому будет за них цепляться, постоянно соскальзывая и снова отыскивая их – и так до бесконечности.

В теле, лишь подвешенном за запястья, без этих опор, кровь не достигает легких, и наступает спазм. Задохнувшись, осужденный вскоре теряет сознание, и смерть может наступить еще утром. Но этот способ считался легким – в отличие от того, что был уготован Кесару. К тому же его воля, его неистребимая тяга к жизни продлят битву и за гранью беспамятства. Будучи на три четверти трупом, он все равно продолжит бороться, соскальзывая, сражаясь, ловя глоток воздуха, цепляясь и проигрывая свою жизнь – шаг за шагом, миг за мигом.

Ему будут давать воду и даже пищу, пока он будет способен есть.

Это может продлиться долгие дни.

Теперь в его жизни присутствовали свет и тьма, восход солнца, просвечивающий сквозь огромный парус, и закат за спиной, бросающий перед ним на палубу его тень. Закорианцы старались не наступать на нее, ибо это было дурной приметой.

Чуть позже Кесар перестал все это замечать.

Он задыхался. Чтобы сделать вдох, нужно было изо всех сил прижать к столбу пятки и нижнюю часть спины. Тогда руки слегка освобождались, и кровь с головокружительным ощущением приливала к легким, позволяя им расшириться. Он сохранял это положение, пока мучительная боль в напряженных ногах и спине не лишала мышцы сил. Затем снова повторялись все этапы агонии.

Очень скоро разные виды боли перестали отличаться для него. Приподняться и вдохнуть, превозмогая боль – или обвиснуть и задыхаться в боли...

Он пил воду, глотал жидкую кашицу и смотрел в небо.

Море было спокойным, палуба слегка покачивалась, как танцовщица. Люди двигались вокруг или стояли, наблюдая за ним. Но они были призраками и не имели значения, так же, как небо и море. Значение имела лишь боль, и этим значением была жизнь.

Когда солнце взошло в четвертый раз, он позабыл свое имя.

Он слышал разговоры там, снизу. Один человек, с ярким отблеском в левом глазу, подошел и потрогал его ноги – мягко, почти заботливо.

– К’сар, ты все еще жив? Четвертый день, К’сар эм Кармисс. Не знаю никого, кто протянул бы так долго, – и затем: – У него сочится кровь изо рта. Легкие кровоточат.

Кесар повернул голову. Небо было малиновым, свет дробил парус на осколки. Что-то приблизилось и коснулось его лица. Миска, поднятая на палке. Вода. Он потянулся к ней губами.

– Нет, – прозвучал тихий голос девушки у самого его уха, а может быть, прямо в мозгу. – Не пей ее, Кесар. Не пей.

– Пошла вон, сука, – прохрипел он. Его язык нашел воду.

– Нет, – настаивал голос. – Не пей.

Вода была безвкусная, ему не хотелось ее, невзирая на жестокую жажду. Его тело сделало попытку кашлянуть, и немедленно острая боль пронзила ребра. Тогда ее руки обняли и поддержали его. Прохладные, ароматные руки – лучше любой воды.

– Послушай меня, – снова произнесла она. – Кому еще мы с тобой могли доверять с самого детства, кроме друг друга?

– Я должен жить, Вал-Нардия, – прошептал он. – Вернуть то, что они отняли у меня. И если ты хочешь, чтобы я жил, я буду жить – ради тебя. Яд, болезнь, рана в любом бою – все это ничто. Я пройду сквозь огонь, воду и небесный гром... Вал-Нардия?

– Я здесь.

– Я буду жить, – повторил он. Прядь ее красных волос шевельнулась в красном небе, когда она склонилась, поддерживая его. Это была Вал-Нардия и никто иной. Ее облик не изменился. Голова Кесара легла ей на грудь.

– Тогда живи, – сказала она. – Дай себе уйти и живи.

Внизу пошевелился Дхакер, придерживая свой опаловый глаз.

– Он не принимает воду, – ткнул пальцем закорианец, поднимавший миску наверх.

– Он мертв, – склонил голову Дхакер.

Они не отдали его Рорну и не предали сожжению по обычаю желтых народов. Просто оставили на столбе – разлагаться или стать кормом для морских птиц. Задолго до того, как корабль прибыл в Таддру, от короля Кармисса не осталось ничего, кроме костей – которые могли быть костями любого другого умершего.

КНИГА ПЯТАЯ
УТРЕННЯЯ ЗВЕЗДА

25

Среди полуденного жара высоко на золотом камне сидела женщина и смотрела вдаль, через реку. За ее спиной вздымались черные разрушенные стены. Летнее солнце обожгло ее почти до черноты, всю, кроме серебряного браслета на левом запястье, который, если приглядеться, был вовсе не браслетом, а кольцом серебряных чешуек, растущих прямо из руки.

Яннул, вышедший из древнего зорского города, остановился под валуном и тоже посмотрел за реку. Люди на том берегу занимались своими повседневными делами, как и весь последний месяц. Та ночь, заря Силы, когда весь мир звенел, словно колокол, давно прошла. Жители заречных деревень, очень легко относящиеся к сверхъестественному, быстро перестали вспоминать о ней, как о чем-то вполне обычном.

– Сафка, – позвал Яннул через какое-то время.

– Да, – ответила она. – Я знаю, ты возвращаешься домой.

– В свою усадьбу в Амланне, – подтвердил Яннул. – Медаси считает – нам обязательно надо вернуться. Она говорит, что наш старший сын придет туда. Мы не знаем, где он сейчас, но она уверяет, что в безопасности.

– О да, – подтвердила Сафка. – С твоим сыном все в порядке.

Ее голос был отстраненным и очень красивым. Поначалу он и не осознавал, какой у нее прекрасный голос. Возможно, это доказательство ее королевской крови. Она ведь текла и в ее жилах тоже, разве не так?

– Да, – снова подтвердила Сафка, – во мне есть эта кровь.

– Мне совершенно не хочется, чтобы кто-то читал мои мысли, – уронил Яннул.

– Прости. Твои тайные мысли скрыты вполне надежно, но кое-что пробивается, словно лай собак. Я все еще не знаю, Яннул, правда ли это.

– То, что ты дочь Амрека? Ты не похожа на него. Но эта отметина на твоем запястье...

– Это проклятье Анакир.

– Может быть, не проклятье, а всего лишь символ, – возразил Яннул. – Оно ведь ничем не повредило тебе. Мог ли Амрек неправильно понять смысл своей меты?

Она посмотрела на него сверху вниз. Ее глаза были черными глазами Висов – как у Повелителя Гроз Амрека? Сафка очень сильно изменилась. Теперь казалось не так уж важно, в самом ли деле принадлежит она к этому роду, или нет. Будь у нее такое желание, она могла бы править здесь. Ланнцы, которые последовали за Сафкой, без всяких вопросов сделали бы ее своей королевой. Но она была еще и жрицей, причастной, и, наверное, преходящая власть ничего не значила для нее.

В этом году Застис пришла поздно, и ее уже заждались. Маленький лагерь в разрушенном городе был охвачен нетерпением и напряжением, и то же самое творилось в деревнях за рекой. Даже Медаси, по мнению Яннула, ничуть не изменилась, пройдя сквозь этот новый ад – она по-прежнему была живой женщиной, а не воплощением божества. Безрассудные, как юные любовники, они падали в объятия друг другу в дикой роще под стенами города, а потом обменивались упреками, не скрывая довольной усмешки. Однако Сафка, на которую глядел с вожделением добрый десяток мужчин, никак не обнаруживала своих желаний. Вот и сейчас она восседала на своем камне, как львица, никуда не торопясь, и с равным удовольствием смотрела на небо и на мужчину у своих ног... Если она и уловила эту мысль Яннула, то не стала отвечать на нее.

– Ты останешься здесь, в городе? – спросил он вслух.

– Все места одинаковы, – ответила Сафка, и он почувствовал, что она и впрямь так считает. – Но для других есть город, который мы унаследовали, и Ланн за горами, который снова стал доступным. Проходы по ущельям открыты.

– Я знаю.

– Оттуда не было никаких вестей, – произнесла она, по-прежнему бесстрастно глядя вдаль. – Как ты узнал об этом?

– От мысленной речи никуда не денешься.

Сафка улыбнулась.

– Я вижу твоего сына, – сказала она. – Лар-Ральднор спешит назад с Равнин. Ты должен гордиться таким наследником.

– А что еще ты видишь? – что-то в ее словах очень задело Яннула.

– Много самых разных вещей.

Он понял, что она не ответит ему или скажет только то, что он имеет право знать. Та ночь и то утро были далеки, как звезды, но он пытался, может быть, сам того не желая, вернуть их.

– Ты часто видишь Анакир? – спросил он.

– Мы все Анакир. Она повсюду.

– Значит, никаких доказательств. Все это было как сон – война, сломанный меч...

– В Элире на башнях ждут звезду, – неожиданно сказала Сафка.

– Они ее скоро увидят, – усмехнулся он.

– Нет, не Застис, Яннул. Не вечернюю звезду желания, но утреннюю звезду мира.

Он снова бросил взгляд за реку.

– Я помню Корамвис, – медленно сказал он. Но женщина на скале возразила:

– Прошлое осталось в прошлом.

Ее сознание вплелось в сознание Яннула, и тогда он тоже увидел Лар-Ральднора, едущего верхом под лучами солнца. За его спиной остались еще одни черные руины, а между ними лежали все просторы Равнин и маленький край по имени Элир. Лар-Ральднор напевал старинную песню. Яннул отчасти даже помнил ее, и вдруг поймал себя на том, что тоже беззвучно повторяет ее слова.

– Да, отец, – сказал Лар-Ральднор и рассмеялся под огромным небом, – я знаю, что ты слышишь меня.

Это было то, к чему он никак не мог привыкнуть. Став частью качественно новой сущности, рожденной из сплетения сознаний, он в то же время никак не мог освоиться с повседневным употреблением мысленной речи. Для него это было все равно что заниматься любовью и видеть, как сквозь бархатную кожу просвечивает скелет.

Теперь он понимал, почему Континент-Побратим, набирая силу в торговле, начал сдерживать свою мысленную речь.

Сейчас корабли второго континента стояли в Мойе и по всему Шансарскому Элисаару. Некоторые нацеливались на Вардийский Закорис, Дорфар и Кармисс. Похоже, они сохранили свое сообщество там, на юге, и решили подождать с суждением о войне на Висе. Таким образом, прежние союзы выстояли. Сейчас они разыгрывали братьев по оружию в местах, где возбуждение мало-помалу спадало. Хотя, скорее всего, в Кармиссе шансарское предложение братства примут с распростертыми объятиями. Истрис пострадал, и говорили даже, что он разрушен. Власть, разумеется, пока была у лорда-правителя, но шансарское владычество предполагалось восстановить еще до конца года. Богиня с рыбьим хвостом совершенно вытеснила Лилию. Ашьясми снова стала Ашарой. Что до знамени с Саламандрой, то его сожгли – насмешка судьбы по отношению к огненной ящерице. Однако конец самого Кесара не был отмечен столь же очевидно.

Подумав о Кесаре, Лар-Ральднор не смог не вспомнить о Рармоне. Но опять же, он знал все и о нем – и то, что случилось, и то, что лишь предстояло ему. Судьба, подобно плоти какого-нибудь небесного создания, была прозрачной и позволяла смотреть вперед.

Кстати, с заравийской девушкой, которая, естественно, не умела читать мысли, не возникло проблем. Она, конечно, плакала, когда Лар-Ральднор прощался с ней, и обещала назвать своего будущего сына его именем. Но он знал, хотя и не стал разочаровывать девушку, что она так и не зачала от него ребенка.

Он ехал обратно, напевая песню ланнских холмов, которой давным-давно научил его отец. Магия заняла в его жизни свое место, но кроме нее, было много всего остального. Он знал, что молод, а земля прекрасна. А также то, что он и вообще все будет жить вечно. Но это он знал еще с трех лет, от Медаси.

– Значит, прощаешься с Таддрой, не так ли? И со мной, который рисковал своей драгоценной шкурой у врат этой проклятой башни? – говорил Туаб-Эй, сидя в винной лавочке Тумеша. – Ну что тебе может дать этот Дорфар? Легкую жизнь, милость короля, хорошую еду и много выпивки... Что все это в сравнении со здравой жизнью, которую ты мог бы вести здесь, с нами, в джунглях, поедая недожаренного оринкса под дождем!

– Пойдем со мной, – ответил Рарнаммон. – Ты заслужил все, что я могу тебе дать.

– Покорнейше благодарю. Здесь я сам себе лорд, а среди лордов буду дерьмом, и знаю это, – Туаб-Эй поковырял кинжалом в подливке. – Там, в башне... какое-то божество прошло через нас. Я чувствовал его крылья. Теперь я верю в богов. Но я пережил это. Галуд говорит, что башня неистовствовала, как живая.

– Возможно, Галуд мудрый человек.

– А еще прокаженные – они почти все исцелились. Даже Джорт подтверждает это.

– Возможно, Джорт...

– Тоже мудрый человек? Ну да. А ты – перчатка на руке богини, – начал злиться Туаб-Эй. – Жрец-король. Герой. Идем со мной, и будь человеком!

Темноволосый человек с желтыми Равнинными глазами смотрел на него, пока Туаб-Эй не опустил взгляд с какой-то неловкой застенчивостью.

– Прощай. Желаю преуспеть в Таддре, – наконец сказал Рарнаммон.

– А тебе – в Дорфаре, ты, ублюдок королевского ублюдка!

Снаружи солнце изливало зной на старую рыночную площадь. Под навесом шла торговля рабами. На миг Рарнаммону, стоящему в тени двери, показалось, что он видит среди них красноволосую женщину. Но, говорят, когда Бандар выставил здесь на продажу Астарис, ее волосы были перекрашены в черный цвет.

Пока Рарнаммон седлал своего зееба, Галуд не спускал с него глаз.

Проехав через весь город, он направился к предгорьям. Мысли его крутились вокруг многих вещей. Где-то далеко сын Яннула едет верхом, как и он сам. А еще где-то сидит на обломке скалы та женщина, которую он встречал в Ольме – Сафка, дочь Амрека. Но эти видения-откровения постепенно отступили, а может быть, оказались скрыты от него чьей-то более мощной силой личности.

Город Рарнаммона исчезал за спиной Рарнаммона, сына Ральднора. Его трепет угасал, терялся в пройденных милях. А впереди уже слышался барабанный бой Дорфара.

Иногда ему хотелось не слышать этого зова. В другие дни он тревожил его. Время чуда миновало, никто не может всю жизнь оставаться на такой высоте. Разве он не размышлял когда-то в Ланне о том, что там ему нечего делать, а в нем самом нет ничего, позволяющего задавать вопросы о смысле жизни? Видения, которые открыли ему так много, странным образом оставили его близоруким в других отношениях. Глупо теперь упрямиться или уходить в сторону. В Дорфаре всегда присутствовало колдовство.

Ральднор сбежал от собственной легенды – но то был Ральднор.

Леса отступили, нахлынула синева гор. И никаких следов Вольного Закориса, если не считать обломков осадных орудий, валяющихся на склоне.

В течение семи дней он проезжал мимо мощных каменных изваяний, высеченных вдоль ущелья, чтобы ознаменовать явление дракона перед дорфарианскими солдатами. Скульптуры были сработаны грубо и неумело, хотя и с большим чувством. Этим, наверное, и объяснялись их диковинные формы – не драконы, а скорее гигантские черепахи, с челюстями и лапами, торчащими из-под чего-то вроде дисковидного панциря.

Он не задавал солдатам вопросов об этих творениях. Они, в свою очередь, не признали его – он сам не допускал этого. Только тогда, когда он удалился, поползли слухи и домыслы. Но в конце концов солдаты пришли к выводу, что тот, кого они вспоминали, выдал Леопарду планы Дорфара, а потому вряд ли рискнет вернуться обратно.

Рарнаммон продолжал ехать по горному проходу, когда пришло время Застис. Звезда вынырнула из-за луны и окрасила склоны гор своим красноватым светом. Рарнаммон был один и старался похоронить во снах свои мечты и желания, которые, как и горы, были окрашены Звездой. Он вспомнил предание, что Застис – это дворец, построенный богами в облаках для своих любовных утех, в котором хранится огонь. Будучи вечным, этот огонь никогда не иссякнет. Потому-то в пору своего пребывания на небосклоне Звезда вызывает в людях любовное желание.

Сами по себе его мечты были беспредметными. Проснувшись, он просеивал свои воспоминания, но теперь и они казались ему какими-то неуместными. Его затягивало в водоворот, который был то ли болью, то ли наслаждением, то ли жаждой близости.

По мере того, как проход врезался в земли Дорфара, начали встречаться караульные посты. Солдаты там были мало восприимчивы к Застис, хотя и в их жизнь Звезда вносила беспорядок – некоторые делались излишне властными, другие ударялись в религию.

Наконец Рарнаммон спустился с гор. Путь его пролегал меж огромных глыб, которые свалились во время великого землетрясения и остались здесь навечно.

Теперь он пробирался над озером, которое называли Иброн. Ему казалось, что вокруг нет ни души, если не считать стаи парящих птиц. Поэтому он удивился, когда на склоне холма перед ним возникло нечто ослепительно-белое.

Когда-то в этом месте в озеро упал человек, выпав из мчащейся колесницы. Рарнаммон различил что-то перекрученное, а позади него – нескольких эманакир.

Некоторое время они стояли неподвижно, не делая попыток вступить в общение с ним. У Рарнаммона тоже не возникало желания пользоваться мысленной речью или впустить их к себе в мозг. Он был достаточно силен, чтобы пресечь подобное вторжение, считая его посягательством на свою целостность. Наконец, потеряв терпение, он заговорил с ними вслух:

– Как вы понимаете, я – не мой отец. Говорите, что вам нужно, или уходите с пути.

Они не нравились ему – такие бледные, такие холодные. Почти неприличная, неземная чистота. Это были уже не люди, пусть и с Равнин, а нечто совершенно новое и чуждое. Белые глаза встретились с его взглядом и снова неохотно опустились. Похоже, их не заботил ни сам Рарнаммон, ни тот факт, что именно его, а не их, приняли в тот великий вихрь, сложенный из сознаний. Они ревниво желали быть богами – на прежний лад. То есть людьми, обладающими сверхъестественным превосходством и в силу этого претендующими на господство над всеми остальными.

– Сын Ральднора, ты держишь путь в Анкиру? – произнес один из них.

– Куда же еще? – пожал плечами Рарнаммон.

– Ральданаш наш, – сказали они, ибо казалось, что все они говорят одним и тем же голосом – какой-то неустранимый сбой в мысленной речи. – Мы признали Ральданаша, хотя у него темная кожа смертного.

– Это что, своего рода предостережение?

– Да, – ответили они.

– Объяснитесь.

– Ты не наш. И мы никогда не будем твоими.

– Отлично, я вас выслушал. Где Ашни?

– Она ушла за холмы. И часть людей с нею.

– Но не вы, – заметил Рарнаммон. – Вам, должно быть, обидно.

Не успел он пришпорить своего зееба, как эманакир улетучились со склона холма. Это могло быть каким-то трюком, но Рарнаммон так не думал. Возможно, они освоили искусство передавать свой образ на расстоянии.

Продолжая свой путь в город, он убедился, что больше никто его не узнает. Других эманакир ему не встречалось.

Чтобы пробраться через руины к реке, Рарнаммон воспользовался недостроенным Торговым трактом. Какой-то вор оборудовал там переправу и перевез его на другой берег.

Когда через одни из белых ворот Анкиры он вступил в жаркую, пахнущую ржавчиной столицу, ему показалось, что его накрыло огромной чашей из чистого стекла. Это было уже не просто отсутствие имени, в которое он заворачивался всю дорогу, как в плащ – он словно отвел всем глаза.

В городе, на время убереженном от разорения, повсюду обсуждали колдовство и чудеса богов – и повсюду пренебрегали ими. Все были заняты торговлей и иным деланием денег. Мужчины спорили, взбивая ногами пыль. Две девушки с визгом дрались у винной лавки. Храмы источали запахи благовоний и дребезжание гонгов. Пять священных блудниц, Дочери Анакир, пересекали центральную улицу под охраной храмовой стражи. Они были обнажены до пояса, лишь соски обведены золотом. Золотом же были расшиты их прозрачные желтые юбки, волосы выбелены, а в ушах и пупках блестели топазы.

Рарнаммон обернулся и посмотрел им вслед в каком-то тоскливом изумлении – и изумляла его не только нелепость этого мира.

– Итак, вы здесь, как он и обещал, – произнес Венкрек, лорд-правитель Анкиры. – Ваша маскировка должна быть безупречна, раз она позволила вам пройти по городу.

– А где Ральданаш? – спросил Рарнаммон.

– Лежит в Мойе, там же, где встал флот. Теперь туда прибыли и ваткрианские корабли с нашей родины.

Дворец Гроз был прохладен и благоухал цветущими деревьями и кустами, а также дорогими женскими притираниями. Здесь все дышало Застис: томные жесты, запахи, поведение.

– Совет соберется только через час, мой лорд, – доложил Венкрек. – У вас достаточно времени. Мы открыли и подготовили королевские покои – как он и велел.

– Что предполагается говорить Совету? – спросил Рарнаммон.

– То же, что и городу. Повелитель Гроз послал вас в Закорис-в-Таддре с тайным заданием. Вы с честью исполнили свою миссию, что позволило довести войну до логического конца, а ваша доблесть обеспечила вам место у самого трона, в качестве главнокомандующего Ральданаша.

– А вы-то согласны с этим?

– Он написал мне, – ответил Венкрек. – Здесь у меня все его письма и воззвания, и на последнем еще не сломана печать. Он принял решение, полностью доверяя вам, значит, я не могу поступить иначе.

– Как раз вы вполне можете поступить иначе, – усмехнулся Рарнаммон.

– Да, именно это, без сомнения, вы получили бы от Кесара. Очень надеюсь, что пираты Йила скормили его рыбам.

На это Рарнаммон ничего не ответил, выжидая.

– Полагаю, что Ральданаш посвятил вас во все свои планы? – спросил он через какое-то время.

– Мне достаточно того, что он посвятил в них вас, мой лорд.

– Это так.

– Но каким образом?

– Я думал, что у вас в Ваткри мысленная речь между братьями вполне обычна, – осторожно пожал плечами Рарнаммон.

Венкрек побледнел под своим легким загаром. Он и сам не знал, почему. Тому могло быть много причин.

– В таком случае мы оба знаем, что Ральданаш хочет отказаться от короны Дорфара, – произнес он. – Официально отречься и отправиться бродить по холмам Ваткри, как какой-нибудь тощий бродячий жрец.

– Почему бы и нет, если это даст ему покой? – возразил Рарнаммон. – Он никогда не хотел править.

– В то время как вы – всегда хотели.

– Может быть, и так. Я не откажусь от того, что мне предназначено. Помимо всего прочего, я сын Ральднора. Кем он был? Жрецом и королем. Видимо, я – та его часть, что жаждала славы в глазах людей. А Ральданаш – жрец, ему предназначены медитация и родные холмы. Итак, что вы намерены делать, Венкрек? Ральданаш отдал мне свой голос. Если вы не можете это переварить, вам придется уйти.

– Я это переварю, – отозвался Венкрек. – Для меня холмы не более желанны, чем для вас. Вы увидите, сколь успешно я это переварю. Я сумею заслужить вашу благосклонность, мой повелитель, – вскинув белую голову, ваткрианец усмехнулся. – Посмотрим, сумеете ли вы заслужить мою.

Позже, когда совет с его криками и разногласиями завершился – разве сам Ральднор не отверг этот же сан сразу после победы? – по городу отправились гулять оплаченные слухи, призванные поддержать их дело, совсем как несколько лет назад в Истрисе. Мнением народа всегда можно управлять. Совет тоже поддается управлению. Традиционные взятки работали здесь так же надежно, как и везде. Рарнаммон, которого когда-то звали Рэмом, хорошо знал все эти способы и был способен их применить. А самое главное, у него в запасе имелся указ Ральданаша.

Все обсуждали то, что Ральданаш, подобранный полумертвым на палубе корабля, лежит, погруженный в Сон богини, в Равнинном порту Мойя. А ваткрианские корабли маячили в закатных водах, словно знак судьбы.

А Рарнаммон очень желал Дорфар. Это было несомненно.

По истечении должного количества суток, в которые ему выносился окончательный приговор, он во главе процессии проехал через весь город на колеснице, украшенной драгоценными камнями. На площади Верховных королей, стоя на помосте под огромной статуей того, в честь кого был назван, он обратился к народу с речью, используя все приемы, подсмотренные у Кесара – и весьма удачно. Он завоевал толпу и услышал приветственный рев в свою честь – крики взлетели в небо, как стая птиц. Рарнаммон знал, что королевская власть – это нечто большее, чем триумф. Однако королевская кровь, полученная от Ральднора и Редона, помнила крики, которыми народ приветствует своего владыку, и с радостью принимала их.

– Коронация будет в последней четверти Застис. Вы также можете взять себе всех его жен, – объявил Венкрек. Если в этом высказывании и имелся выпад, то очень умело смягченный. – Каждый король Виса обязан присутствовать сам или прислать своего представителя. Похоже, Йил прибудет лично. Королевство Закорис-в-Таддре больше не строит боевых галер. Он обещает прислать вам рабов и бивни палюторвусов.

– А нет ли каких-то новостей о человеке по имени Катус, родом из Элисаара?

– По возвращении Йил казнил всех своих советников. Он заявил, что они пошли против воли богов, толкая его к противостоянию, неугодному высшим силам. Но один человек сумел ускользнуть от наказания, и это был элисаарец.

Итак, он снова бездомный. Лис Катаос, вечно бегущий и уже уставший убегать. Катус-Катаос, который презирал все культы и не верил ни в одного бога – и был вечно стеснен в своих действиях этим несчастным континентом с его идиотской набожностью. Однажды он умчался в единственный просвет на небе – но этот свет оказался иллюзией. Или же иллюзией была реальность, с которой никак не удавалось сторговаться.