Текст книги "Восставшая из пепла"

До дня, который был совой, оставалось еще трое суток, и я помню их очень хорошо: кошка, одногорбый верблюд, обезьяна. В день кошки месячные кровотечения у меня прекратились, как прошли и другие симптомы лихорадки и слабости. В тот день Дарак уехал прочь с дороги с немногими людьми, что были впереди каравана. Исчез он прежде, чем я проснулась. Я не видела его в тот день, ни днем ни ночью. В день одногорбого верблюда караван, возглавляемый теперь Эллаком, тоже съехал с дороги, и мы направились к отдаленной розоватой лиловости, замеченной мной на горизонте с момента, как мы минули Ки-ул. Я испытывала облегчение от того, что мы покинули дорогу. Сновидения прекратились; но теперь у меня появились другие кошмары, видения, которые я никак не могла толком вспомнить, когда в ужасе пробуждалась от них.

Вечером того дня вернулся Дарак. Ездил он зажечь сигнальный костер, который созовет на встречу племенных вождей. Он провел ту ночь со своими людьми за какой-то игрой в кости, а позже с одной из женщин. В ту ночь я тоже видала сон у него в шатре, и поняла, что это еще один из снов-воспоминаний, но он был иным. Я была в нем прекрасной, мои белые волосы оплетали голову и спадали на плечи пятью большими косами, унизанными изумрудами. Я ясно помню это, а также то, что ко мне привели Дарака, и я велела содрать с него кожу, а когда пробудилась, то испугалась и постаралась забыть увиденное.

В день обезьяны я не пыталась ехать вместе с ним. Мы с Маггуром отъехали одни в редколесье, где Маггур подстрелил оленя, после того как не один час ползал за ним на брюхе. Я не люблю, когда убивают животных, и меня тогда от этого затошнило. Но убитый олень был свежим мясом, пищей для него и для них, и когда мы и сумерках вернулись обратно к каравану, нас приняли очень даже радостно.

– Мы с Дараком теперь не спим друг с другом, – сказала я Маггуру. – Найди мне шатер подальше от его палатки; возможно, он захочет привести женщину.

Маггур выглядел обеспокоенным, но нашел мне шатер, и именно в нем я и спала в ту ночь обезьяны. Меня охватило какое-то оцепенение. Я не знала, что буду делать, но это, казалось, значения не имело. Спала я крепко и не помнила своих снов, когда проснулась.

В день совы медленно двигающийся караван дотащился до сигнального костра. Впереди высились скалистые холмы, а здесь стояла одна большая скала, заброшенная словно остров в коричневое море песка. На вершине этой скалы тлел костер, вздымая столб густого красного дыма. А у подножья ждали степные воины и их вожди. Я полагала, что все собравшиеся здесь были друзами в союзе против иноплеменных врагов. Большинство из них гарцевало обнаженными по пояс, демонстрируя свои крепкие поджарые смуглые тела. Их руки и шеи украшали кольца красно-голубых татуировок, а на груди был вытатуировал символ племени. Я различила шесть разных эмблем: волк, лев, медведь, выполненное в зеленом цвете дерево, стрела с красным наконечником; но самым странным был круглый диск, словно лупа на древней картине, с пятиконечной звездой в центре. Они носили темную одежду и крепкие кожаные сапоги, и никаких драгоценных камней – за исключением вделанных в металлические браслеты. Маггур сказал, что, по их мнению, драгоценные камни мешают в бою; враг может зацепить воина за них или за волосы – а их они стригли очень коротко или же связывали в пучок на затылке. Вожди мало чем отличались от своих воинов. Около каждого из них находился знаменосец, опоясанный кушаком из алой, золотой или голубой ткани, а один или два носили какое-нибудь простое кольцо или браслет, бывшие знаком их маленького королевства. Вождь звездного племени носил на голове золотой обруч со вставленным в него белым прозрачным камнем – вероятно, кварцем. Он, казалось, являлся самым главным из их, и выехал вперед на большом гнедом коне почтить Дарака как собрата-князя.

Они заговорили на том же языке, какой я слышала в деревне и в горах, но с иным акцентом и множеством искаженных или сокращенных слов. Он был очень официальным, этот разговор между двумя королями. Было трудно понять, забавляют ли Дарака хоть немного все эти формальности, так как лицо его походило непроницаемостью на железо. Я стояла несколько в стороне, у своего коня, и все же глаза вождя со звездой внезапно глянули в мою сторону. Он какой-то миг смотрел, а потом – невероятное дело! – поднял правую руку, отдавая честь и мне тоже.

– Честь тебе, женщина-воин, – крикнул он и говорил теперь на другом языке. Этот был несколько древнее и сложнее. Я увидела, как голова Дарака резко повернулась в мою сторону. Он бы посмеялся над моим смущением, если бы я не знала как ответить, но я знала. Как и в случае с жителями деревни, я сразу же, не думая, поняла всю особенности речи степняков. – И тебе, отец мой, – отчетливо отозвалась я.

Вождь кивнул. И снова посмотрел на Дарака, который, похоже, казался удивленным.

– Я и не знал, что у Дарака Златолова есть в охране степнячка, да к тому же воин. У нас в крарлах уже много лет таких не рождалось.

Я поняла, что они могли счесть меня одной из их породы из-за того, что я носила шайрин, и гадала, как они отнесутся к моей мужской одежде и ножам у меня на поясе. Очевидно, они весьма уважали женщин-бойцов и обращались с ними как с мужчинами, что являлось в таком обществе исключительной честью. Женщине-воину было даже не обязательно носить маску; а то, что я ее носила, лишь увеличивало их уважение ко мне.

Этикет требовал теперь, чтобы Дарак и его люди отправились к ним в стан, или крарл, и приняли участие в пире. Только потом могли иметь место какие-либо торговые сделки. Когда вождь и Дарак тронулись во главе процессии, ко мне подъехали двое звездных воинов. Они отдали мне честь так же, как отдал вождь.

– Я Асутоо, сын вождя, представился старший. – Ты принесешь нам радость, если поедешь рядом со мной.

Я не могла отказаться. Кроме того, мне доставляло горькое удовольствие видеть, что мне уделяют столько же, если не больше, внимания, чем Дараку. Маггур выглядел обеспокоенным, когда я поехала между ними, но я была в достаточной безопасности.

Оба они были светловолосыми, красивыми, моложе Дарака, важными настолько, насколько могут быть важны юноши, возмужавшие благодаря битвам, в которых они сражались, и суровой жизни в степях. Битвы оставили на них много шрамов. Асутоо вежливо беседовал со мной, пока мы ехали, а другой помалкивал. Он, кажется, был младшим братом и как таковой должен был держать язык за зубами. Асутоо также спросил, какого я племени, как провела свою жизнь и какие битвы повидала. Я соврала, что когда я родилась, мать оставила меня на съедение горным волкам из-за моего болезненного вида, так как знала, что степные племена бросали слабаков на произвол судьбы. Позже меня подобрали жители деревни, и с годами я стала на диво сильной, и наконец стала носить шайрин, и уехала с Дараком, не зная, какое из племен мое.

– Люди глупы, – серьезно заключил Асутоо, – но боги спасли тебя и дали тебе силу для битв. Он говорил на племенном наречии и, казалось, нисколько не изумлялся, что его знает посторонняя. Несомненно, боги дали мне и это тоже. Я спросила его, что означают диск и звезда.

Он коснулся татуировки на груди и объяснил: «Небесный знак богов. Мы видим над собой звезды, которые являются серебряными колесницами богов. Иногда они съезжают в них на землю, и земля выгорает дочерна. Однажды боги посетили нашего вождя. Они носили серебряное, и их нельзя было коснуться. С тех пор мы носим их символ, а вождь увенчивает чело камнем-звездой».

Мы добрались до крарла при свете раннего вечера. Располагался он в безопасных трех днях пути от Пути Верховного Владыки, проклятой дороги, к которой племена никогда не приближались, не ездили по ней и даже не пересекали, кроме как в самом крайнем случае.

Стан стоял в низине, построенный вокруг большой полосы воды, где росли серо-зеленые деревья. Его окружал частокол из деревянных кольев, вдоль которого расхаживали взад-вперед воины с семифутовыми копьями в руках. В одном месте расположилось шесть племен. За частоколом стояло много сотен шатров, сплошь черных; издали стан выглядел так, словно там расселась огромная стая воронов. По лагерю свободно бродили козы и коровы, сея где попало свой навоз. Несколько женщин, крошечных как блохи, стирали в воде одежду. Большинство же готовили еду у огромного кольца костров в центре крарла.

Мы проехали через ворота, сделанные из железа и явно не связанные с частоколом. Дети и козы таращили на нас глаза. Караван начал разбиваться. Вскоре с вождями остались только Дарак и один-два капитана, и я тоже осталась с ними из-за Асутоо. Мы объехали крарл и большие загоны для лошадей на стороне, противоположной воротам. В действительности это было замаскированной сделкой, так как торговать здесь Дарак будет, в основном, обмениваясь. Мы нуждались в лошадях, особенно после Ки-ула, а эти были отличные, сплошь бронзовые и гнедые и по большей части необъезженные. Дарак улыбнулся и показал на самую большую и самую норовистую кобылу из табуна.

– Это Саррока – Чертова Кобыла, – сказал вождь со звездой. – Она выведена девственницей, и ей ненавистно ощущать у себя па спине любого самца – хоть коня, хоть человека.

Я знала, что перед этим Дарак не устоит. Он должен покорять все, что ему противостояло. Он спешился, и кобыла выкатила глаза и оскалила зубы, почувствовав его внимание.

Вождь кивнул. Двое воинов побежали вокруг загона, и открыли маленькие ворота на огороженное пастбище позади него. Они окликали его по имени и протягивали лакомства. Было легко заметить, что они давно готовы к тому, что Дарак заинтересуется. Саррока ничего не приняла бы из их рук. Они положили ей лакомства, закрыли ворота и перемахнули через ограду.

– Бери ее сейчас, Дарак, – посоветовал вождь. – Если она перестанет есть, тебе никогда к ней не приблизиться.

Дурак расшнуровал купеческую тунику и старательно повесил ее на седло. Его коричневая спина надменно играла мускулами. Он легко перелез через ограду и подождал, пока кобыла не доест и не подымет голову. Затем он окликнул ее, и она повернулась, оскалив зубы. Дарак тихо рассмеялся, возбужденный брошенным ею вызовом. Она топнула и заржала, а затем резко повернулась и побежала. Дарак тоже побежал, да так быстро, что очутился рядом с ней. Когда она свернула на углу пастбища, чуть замедлив бег, он схватил ее за бронзовую развевающуюся гриву, уперся в нее пяткой правой ноги и закинул ей на спину левую ногу, используя ее бок в качестве точки опоры. Это был невероятный трюк, и очень опасный, но он все-таки вскочил ей на спину. Люди Дарака и даже некоторые из воинов одобрительно закричали, но кобыла просто взбесилась. Она металась в разные стороны, вставала на дыбы, взбрыкивала и лягалась, и пронзительно ржала, выражая свою ярость и страх. Его она сбросить не могла. Он обхватил ее за шею, сжимая ей рукой горло. Это мешало ей дышать и бистро утомило ее. Она скакала круг за кругом, становясь все слабее и слабее, словно катящееся по склону большое бронзовое колесо.

Наконец, она стала, опустив голову и истекая потом. Дарак непринужденно соскользнул с нее. Проведя ее обратно через пастбище, он поднял все еще лежащие в траве лакомства. Он протянул их ей, но она мотнула головой и не пожелала принять их. Дарак выронил лакомства и перелез через ограду. Он тоже сверкал от пота, его тело казалось металлическим. Выглядел он исключительно красивым и очень рассерженным, освещенный лучами заходящего солнца.

– Ну, – промолвил он. – Я уберег ваших людей от некоторых хлопот.

– Саррока должна быть твоей, – сказал вождь.

– Премного благодарен, но она мне не нужна.

Вождь пожал плечами.

Я возненавидела Дарака. Он обломал ее ради собственного тщеславия, а теперь, оттого что она не прониклась к нему за это любовью, бросил ее. Если бы он оставил ее в покое, возможно, эти воины махнули бы на нее рукой и позволили ей снова стать свободной.

Солнце зашло, и начался пир.

Мы сидели вокруг кольца костров на огромных подушках, шесть вождей и их сыновья, Дарак с его капитанами и я. Над головами у нас опустил свои алые крылья полог. Еду и напитки подавали женщины в черных платьях и мальчики. Согласно обычаю племен, мальчика держали при матери и сестрах до тех пор, пока ему не станет тошно от их общества и он не сбежит, чтобы убить степного волка зимой или не поймает дикого скакуна, или не примет участия и бою, если идет война, и таким образом докажет, что он мужчина. Все женщины носили шайрин, но глазницы были шире, чем у моего, и зачастую украшены вышивкой и бусами. Они нервно поглядывали на меня и ускользали прочь, чтобы дать дорогу другим, со следующим блюдом, тоже любопытствующим. Еда была обильной и пахла острыми приправами, но воины к жареному мясу не притрагивались. Его подавали только Дараку и его людям. Я не ела ничего, кроме кусочка церемониального хлеба, который они преломляли перед каждой сменой блюд, и который обязательно надо было взять, если ты друг. Выпила я и немного их вина, но это и все. Они уважили мою умеренность. Их воины тоже постятся, сказал их вождь, перед боем. Я привыкла к последующим болям и спазмам, и они меня мало беспокоили.

Пир закончился, но возлияния продолжались. По кругу пускали чаши со спиртным, приготовленным из козьего молока, смешанного с корой какого-то дерева. Дарак на этот напиток особо не налегал, но вожди и их воины пили крепко.

После этого начались наконец торговые переговоры. Меня они не очень интересовали, ведь это была скорее игра: вожди и Дарак ставили друг другу невозможные условия до самой последней точки, которая была фактически тем, на чем они с самого начала собирались сойтись. Они ведь нуждались, главным образом, в ножах, а Дарак стремился приобрести лошадей и изготовленные их женщинами ткани, пользовавшиеся спросом в городках. Из рук в руки стали переходить деньги и мешочки с тускло-красными фишками, бывшими, по-моему, осколками неотшлифованных драгоценных камней – возможно, гранатов. К этому времени я почувствовала себя опустошенной. Пары вина, которое я даже не выпила, ударили мне в голову, глаза у меня щипало от огня. Сквозь дым я увидала, как вышли сплясать для нас семь или восемь девушек.

Они носили белые шайрины, но хотя лица у них и были прикрыты, тела их были почти нагими. По спинам, под мышками у них проходили тонкие кожаные ремни, застегивавшиеся над грудью золотой пряжкой. С этих ремешков свисали кисточки из белой шерсти, иногда скрывавшие грудь, но не часто. Схожее сооружение окружало их бедра, и хотя кисточки тут были многочисленней, скромность они защищали весьма относительно. Их поджарые коричневые тела мало чем отличались от тел их мужчин, но при всем при том они были прекрасны.

Вождь вежливо просил Дарака выбрать себе женщину, и коль скоро Дарак выбрал, другие разбойники тоже подцепили девушек, пришедшихся им по нраву. Наверное, мне не следовало удивляться, когда вождь нагнулся ко мне.

– И ты тоже воин. Какая из девушек даст тебе место для ночлега в крарле?

Я не сразу поняла, что это тоже входило в обычай их женщин-воинов. После секундного колебания я ответила ему на племенном языке:

– Ты оказываешь мне большую честь, отец мой, но хотя я буду сражаться как мужчина, я все же в достаточной мере женщина, чтобы не спать с женщинами. И посему я могу лишь отказаться от твоего щедрого подарка.

Он сделал рукой жест, означавший: «Это справедливо», и предложил:

– Выбери тогда для своего удовольствия воина. Таких женщин, как ты, в крарлах высоко ценят. Любой мужчина будет только рад.

Я увидела сквозь дымное свечение, как по лицу Дарака расползлась жесткая улыбка. Он хотел, чтобы я смутилась, очутившись в таком положении, и заикаясь отказалась, а он потом загладил бы мой отказ перед вождем, объяснив мою неизбывную слабую женскую нервозность.

Какого же чужака и врага я имела в человеке, которого, казалось, любила?

Я поклонилась вождю и, повернувшись, положила руку на широкое нагое плечо Асутоо. Я почувствовала, как затрепетали под моими пальцами его мускулы, и была благодарна за это.

Вождь улыбнулся и несколько раз кивнул.

– Хороший выбор. Будь я моложе, ты могла бы положить руку на меня.

– Я бы не посмела надеяться на такой высокий взлет, – поскромничала я.

Ритуал был успешно завершен.

Я не позволила себе оглянуться на лицо Дарака.

Вскоре после этого пир закончился. Явились мальчики с факелами проводить нас к нашим раздельным шатрам. Мне подумалось, что Дарак тронулся было за мной; я услыхала легкий тревожный шум, и несколько воинов преградили ему дорогу. Я не оглядывалась, когда ушла с Асутоо за золотые языки света.

Шатер у него был маленький, но вполне пригодный. Мы нырнули внутрь.

На полу лежали ковры и подставка, куда мальчик засунул факел, а потом вышел. Я посмотрела на Асутоо. Лицо у него слегка раскраснелось, а глаза стали яркими. Он немного захмелел, но не в опасной степени, и не казался удрученным.

– Надеюсь, я не рассердила моего брата, выбрав его? – сказала я.

– Я счастлив, – ответил Асутоо, еще больше краснея. – Мне кажется странным, что вождь не увидел, что ты к тому же женщина.

– Только одою условие, брат мой, – сказала я. – Тебе известно, что я не открою своего лица?

– Я и не ожидал этого. Те шлюхи откроются любому мужчине, но ты воин и вдобавок принцесса.

Он, казалось, знал меня гораздо лучше, чем может было ожидать, даже делая скидку на официальную вежливость племенного языка.

Мы разделись, свет факелов сверкал вокруг нас. Он был хорошо сложен и экономен в движениях, несмотря на свою юность. Он ткнул факел в песок на подставке, и мы улеглись в темноте. Я проявляла большую осторожность, чтобы он не осознал моих физических отличий. На этот раз я не чувствовала себя беззащитной от любви и уязвимой.

Я боялась, как бы не сделать его в своих мыслях Дараком, но такое было бы трудно, и меня это радовало. Он во всех отношениях был совсем иным – мне требовалось всего лишь коснуться его связанных в пучок волос, его кожи; и запах и вкус его тоже были незнакомыми. Сам акт был наслаждением, но не был истинным обладанием. Дарак брал, а Асутоо заимствовал – никак иначе это описать нельзя. Мы вели себя слишком благовоспитанно друг с другом, вот и все.

Рассвет вполз под полог белой нитью.

Я услышала снаружи движение, топот лошадей, крики и звуки отбытия, к которым я так привыкла. Одевшись, я склонилась над Асутоо и нежно коснулась его лица. Его глаза открылись, сонно посмотрели на меня, и он улыбнулся.

– Они отправляются, – сказала я. – Я должна уйти.

Лицо у него изменилось. Он полностью проснулся, потянулся и принялся одеваться.

Я была уже у полога, когда он спросил:

– Почему ты ездишь с тем человеком?

В голосе его звучало что-то, чего я раньше не слышала.

– Я одна из людей Дарака, – ответила я.

– Нет. Ты из племен.

– Я должна идти, Асутоо. Между нами было счастье, но рассвет разлучает день с ночью, и наша разлука неизбежна.

Он умолк, и я вышла.

Они отправлялись раньше, чем ожидали. Воины приводили Дараку лошадей и приносили тюки разноцветных тканей. Приносили также и еду, и разбойники закусывали, готовясь к отъезду. Вождь смотрел на это нарушение этикета снисходительно, так как был более чем удовлетворен. Ножи и другое отобранное ими оружие лежало сваленным в кучи, и воины беспокойно рылись в них. Позже будет собрание и официальная раздача.

Дарак сидел на коне, откинув голову назад, вливая себе в глотку тот или иной напиток из глиняной чаши. Маггур подошел ко мне и усмехнулся.

– Этот здорово рассержен, – заметил он, не глядя на Дарака. – Прошлой ночью он бы остановил тебя, да помешали эти голые вояки.

Дарак повернулся и увидел меня. Выплюнув на землю последний глоток напитка, он развернул коня.

Маггур нашел мне моего коня и вскочил на своего рядом со мной. Большинство разбойников уже сидело в седле. Пора было отправляться. В воздухе носилось ощущение грозы.

– Премного благодарен вам за гостеприимство, – сказал Дарак вождю.

Вождь кивнул. Я увидела, что Асутоо вышел вперед и остановился в нескольких футах от отца. Он посмотрел на Дарака, и Дарак с силой натянул поводья, так, что его конь вскинул голову и взбрыкнул передними ногами по бивачному костру, осыпав ноги Асутоо дождем углей.

Асутоо не шелохнулся. Он обратился к отцу:

– Дозволь мне, вождь мой, поговорить с нашим гостем и братом, прежде чем он уедет от нас.

Вождь, нахмурясь, выразил жестом согласие.

Но Асутоо заговорил не сразу.

– Ну? – осведомился Дарак.

– Слова мои предназначены не только для тебя, Дарак, горный всадник.

Я говорю и твоему воину, женщине. – Асутоо посмотрел на меня через разделявших нас лошадей. – Ты знаешь, сколь мало я могу предложить тебе, но если ты станешь моей женой и будешь жить с моим племенем, то получишь весь почет, какого ты заслуживаешь. Я не стану препятствовать тебе скакать на бой; ты поскачешь прежде меня. Ты будешь жить в моем шатре не как женщина, но как мой брат. Прислуживать мне будут другие жены. Я прошу тебя потому, что знаю, что ты не только воин, но и женщина.

Меня пронзила боль, острая, как нож. Мне вдруг очень захотелось остаться, быть его женой и скакать рядом с ним, а позже наверно родить ему детей, и быть только женщиной, и рабой, как все прочие. Я знала, что он будет меня любить, и предоставит мне полную волю быть собой. Он позволит мне разыскать мое прошлое и Зеленый Нефрит, коль скоро мне удастся убедить его. Но почему-то я не могла заговорить.

Возникло молчание. Я не могла смотреть на лицо Дарака, я знала, какое будет на нем написано презрение. Еще миг и он скажет мне: «Ну, что ж, бери его тогда, и мое благословение вам обоим». Но Дарак тоже не говорил ни слова.

– Такая женщина, – сказал вождь, – принесет нам честь. В один прекрасный день, если будет на то ее воля, она может породить сыновей и сделает наше племя великим. Я отвечу за сына моего Асутоо. Он храбрый воин, и убил много наших врагов. Однажды утром он проснется вождем Звезды. Тут Дарак развернул коня. Подъехав ко мне, он выхватил поводья из моих рук.

– Твои слова – большая честь для нас, вождь. Но у нас иные законы.

Эта женщина – моя.

Лицо у Асутоо побелело, руки сжались в кулаки.

Мне хотелось лишь одного – вырваться, и сказать: «Нет, Дарак, я совсем не твоя», и уйти к этому белолицему мальчику. Но я не могла этого сделать.

Дарак не взглянул на меня. Он поднял руку, отдавая честь племенам и их вождям, а потом развернул нас, все еще держа свободной рукой мои поводья, и только после этого снова овладел своими. У меня не осталось никакой свободной воли, он украл ее, а я отдала ее, не сопротивляясь. Так ужасно было находиться в его власти, вдвойне ужасаю, потому что это приводило меня в восторг. Гнев и радость оттого, что он уволакивает меня прочь – от покоя, безопасности и надежды на свободу, и оттого, что мое мнение в расчет не принимается.

– Дарак, – окликнула я, – отпусти коня, ты порвешь ему рот.

– Не указывай мне, проклятая сука, – закричал он в ответ. Небо ринулось нам в лица. – Я управлялся с лошадями прежде, чем ты вылупилась из яйца.

Но он смеялся. Мы оба смеялись. Я уже забыла Асутоо, его рухнувшие надежды и его позор.