Текст книги "Чудовища, рожденные и созданные"

Я допустила ошибку, о чём тогда ещё не знала.

В этом маленьком пространстве, скрытые по одну сторону утёсами, а по другую – океаном, мы были Дорианом и Корал. Не земельщиком и съёмщицей, а двумя детьми, которым нравились марилени и море и не нравились их отцы.

И я по глупости считала, что этому золотому мальчику есть до меня дело.

Быть с Дорианом было всё равно что находиться в эпицентре шторма, в окружении хаоса, который не касался нас, пока Дориан не ушёл без объяснений, забрав с собой спокойствие и оставив мне непостижимые, внезапные, свирепые ветры.

– Думала, не узнаю тебя, раз намотала шарф? – говорит он, его взгляд обжигает. – Любому понятно, что ты прошла только благодаря Землевластителю. Я мог бы найти служанку, место которой ты заняла. Мог бы заставить её говорить. Что, по-твоему, тогда произойдёт?

– А я-то думала, что ты ещё не всю совесть растерял, – говорю я. – Но не переживай, твой секрет в безопасности. Никто не узнает, что ты вор. Я не опущусь до твоего уровня.

Океан позади Дориана ревёт, внезапно набегая на нас волной. Кажется, мои слова его ничуть не задели.

– Представляешь, как долго я работал? – говорит он негромко, вкрадчиво. – Насколько я хорош?

– Тогда чего же ты меня боишься?

Голосом, ледяным настолько, что у меня стынет кровь, он говорит:

– Ты понятия не имеешь, во что ввязалась.

Глава 12

День проходит как в тумане. Я завожу Златошторм обратно в конюшню, когда солнце клонится к закату и горизонт окрашивается в алый. Она снова спокойна. Я неуверенно отсоединяю повозку, хотя мне потребовался не один час, чтобы научиться на ней балансировать. Шаг вперёд, одна нога на бортике. Контролируя её. Распределяя вес. Победа над Дорианом – топливо, в котором я, сама того не подозревая, нуждалась.

При каждом воспоминании о том, как он был холоден, по телу распространяется горячий импульс ненависти.

Но как бы хорошо я ни балансировала на неподвижной колеснице, нелегко устоять на ногах, когда она мчится, пристёгнутая к Златошторм. Особенно когда тебя не отпускает новый страх, что марилениха может выйти из-под контроля в любой момент. Проходит несколько минут, и пальцы начинают соскальзывать, онемев. Ничего общего с церемонией открытия.

Конюшня – странное место. Построено над землёй, повсюду полукруглые форточки, не заклеенные хотя бы чёрной лентой. Единственное в своём роде. До углов достают длинные окровавленные пальцы заходящего солнца.

В помещении по-прежнему резкий запах хлорки, что проясняет разум.

Я притаскиваю доску из стойл и водружаю её на один из камней во дворе. Она продолжает раскачиваться на ветру. Сдвигаю её вправо, самую малость, и та выравнивается. Ладно, у меня получится. Я умею ездить верхом, плаваю с самого детства, знаю своё тело. Это первый шаг, который позволит мне убедиться, что я справлюсь с тряской под ногами. Если всё сделать правильно, мои шансы устоять на двигающейся колеснице возрастут. Дыша через рот, ставлю на доску одну ногу. Затем вторую.

Деревяшка соскальзывает. Я ловлю воздух ртом. Размахиваю руками. Мир переворачивается, и я падаю на землю. Тысяча каменных колокольчиков звенит в голове. На мгновение я забываю, что в силах встать. Небо надо мной кажется залитым несвежей кровью. Быстро темнеет.

Слёзы щиплют глаза.

Отталкиваюсь от земли, царапая камень ногтями. Рядом ни души, так что никто не станет показывать на меня пальцем и смеяться. Не имеет значения, сколько раз я упаду сегодня, главное – избежать подобного завтра на трассе.

Так что нужно тренироваться.

Снова встаю на доску. Она раскачивается, но остаётся на месте. Раскидываю руки в стороны, чувствуя, как ветер расступается передо мной, врываясь в задние ворота конюшни. Мне щекотно, и я чуть не падаю снова, но крепко держусь на ногах.

В детстве мы с Эмриком часто тренировались. Наращивали силу и выносливость. Стояли на одной ноге часами. Задерживали дыхание под водой. И учились терпеть боль. Порой это умение меня беспокоит. Что, если моё тело так хорошо научилось игнорировать нездоровые ощущения, что я даже не замечу, как истекаю кровью?

Допустила ли я ошибку?

Холодный голос Дориана складывается в голове когтистой лапой.

«Ты понятия не имеешь, во что ввязалась».

Я втягиваю воздух, задыхаюсь, кашляю. И падаю.

Надо мной нависает лицо.

– Думаю, не к такому результату ты стремилась, – говорит Крейн. Она протягивает руку, и я хватаюсь. Подруга поднимает меня на ноги одним размашистым движением, как делала не раз.

Я смотрю, как там Златошторм: марилениха прислонилась к двери своего стойла. Зашла в него наполовину. Наверняка больше никогда не позволит себя запереть.

Оглядываюсь. Крейн принесла ведёрко жареных креветок.

– Где Эмрик? – спрашиваю я.

– О, помогает Агате в кое-каком… – Она морщится. – Знаешь что? Я точно не знаю. Просто мне не хотелось идти в Террафорт, поэтому я попросила его об одолжении.

– И он согласился пойти вместо тебя?

Крейн отмахивается.

– Как продвигается тренировка? – Она выразительно приподнимает брови, глядя на доску. – Могу чем-то помочь?

Крейн крепко держит деревяшку, опускаясь передо мной на колени, и кивает.

Я делаю глубокий вдох, наклоняю голову ближе к телу и сосредоточиваюсь на движениях. Нога поднимается в воздух. Касается середины доски, нисколько ту не сдвигая. Ощущаю ступнёй плоскую поверхность, прилипшие к коже песчинки, царапающие гладкую древесину. Шаг за шагом.

Прежде я была куда терпеливее.

Вот к чему нужно стремиться.

Выставляю руку вперёд.

Крейн сжимает её.

– Кстати, мне по душе концепция гонки. Кто не захочет вверить жизнь в лапы животного, способного отгрызть тебе голову меньше чем за секунду?

Я пропускаю её слова мимо ушей и одновременно с тем тяну к ней другую руку и ставлю ногу на доску с проворством, которого требует охота на мариленей. Деревяшка шатается, но поддержка Крейн даёт мне достаточно свободы для манёвра. Раскачивание прекращается.

Крейн отпускает меня.

И я остаюсь в том же положении.

Закрываю глаза.

«Раз… два… три… двадцать… пятьдесят шесть… сто двадцать…»

– Сосредоточься на моём голосе, – велит Крейн.

Она справа от меня. За закрытыми веками ничего, кроме красной темноты. Но я вижу её в своём воображении. Голос Крейн – нить, держащая меня прямо. Она продолжает говорить. Поодаль Златошторм нетерпеливо всхрапывает. Крейн не сбивается. Вместо этого начинает задавать мне вопросы.

– Видела мятежников, когда была у Горькоцветы?

– Да, – говорю я. Мир поднимается из глубины разума прямой линией, но не лишает меня равновесия. – Вот бы они перестали страдать ерундой.

– Не каждый может поучаствовать в гонке славы, чтобы изменить свою судьбу, – замечает Крейн. – Они лишь хотят, чтобы с ними считались.

– Кто этот «не каждый»? Съёмщики, которые порадуются, если меня, Эмрика или Лирии не станет, поскольку земельщики вынудили нас сделаться Охотниками? – Гнев я тоже контролирую. Почти. Меня колотит.

«Дыши».

– Не все. Старые фракции отжили своё. Их представления об изгоях и социальном статусе – первопричина угнетения съёмщиков. Земельщики никогда не велись на подобную чушь. Фракции помоложе действуют осторожно, прежде всего набираясь опыта и поступая по справедливости. Я слышала, о чём говорят на базе.

– Земельщики, если захотят, – говорю я спокойно, – сотрут их всех в порошок. Или свидетельства о том, чем закончились предыдущие войны, прошли мимо тебя? И расплачиваться за эту ошибку придётся не только им, а каждому съёмщику. Тебе, мне, Эмрику и Лирии.

Крейн недовольно фыркает, но милосердно замолкает.

Я стою так полчаса.

К тому моменту, когда спускаюсь с доски, мышцы в ногах забиты.

Поднимаюсь снова. И снова. Пока боль не отступает за шумом крови в ушах. Теперь я знакома со своим телом чуть лучше, чем утром.

– Корал! – окликает меня Крейн со спины и немного слева. Я едва поворачиваюсь. В меня летит камень. Я ловлю его, и… она бросает в меня ещё один. Его я тоже ловлю. И продолжаю сохранять равновесие на доске.

Крейн ухмыляется и показывает два пальца вверх.

Ещё несколько подходов спустя у меня урчит в животе. Нет смысла изнурять себя сегодня, если завтра отключусь на трассе без сил.

Крейн приносит обед. Следующие несколько минут мы сидим и тихо едим. Холодный морской бриз схлёстывается с жарой острова. Доносящаяся издалека привычная суматоха гоночных дней успокаивает. Я позволяю себе почувствовать боль в конечностях, подумать о том, как Златошторм набросилась на меня. Тому была причина. Что-то в воде напугало её.

Эта мысль приносит облегчение. Получается, Златошторм вовсе не хотела насадить меня на рога. Но мариленей так легко вывести из себя…

Завтра мне предстоит гонка со смертью.

А меня не назвать опытной возницей даже с большой натяжкой.

Крейн уговаривает померяться силой больших пальцев, и я уступаю ей, хоть и чувствую себя двухлеткой. Пока дурачимся, она спрашивает про церемонию открытия. Конечно, я замечаю, как старательно она избегает упоминаний о беспорядках. Всё спрашивает про каждый уголок и закоулок арены, главным образом чтобы меня отвлечь.

И тут до меня доходит.

Она хочет сказать мне что-то ещё.

Я на неё не давлю. Иначе Крейн запрётся в ящике и больше не высунет носа. Это игра, в которую мы играем. Я научилась ждать, пока эта её часть, так и не научившаяся доверять людям, не отступит.

Она поделилась со мной, что её отец – земельщик, только на четвёртом году нашей дружбы. Мама узнала раньше меня. Именно она сказала мне, что терпение – лучший подарок, который я могу предложить Крейн. Но я не терпелива, я лишь притворяюсь. «Игра», – говорю я себе. Пускай она мой единственный друг. Крейн продолжает теребить кольцо на пальце, оранжево-красное. Не знаю, что это за минерал. У неё всегда была страсть к морским камушкам, и ей как-то удаётся откапывать наипричудливейшие, наипрекраснейшие экземпляры.

Она перекидывает волосы через плечо, и тут я кое-что замечаю у неё на руке.

Это блестит повязка-цепочка.

– Что… Крейн… – Я таращусь на неё в ужасе. – Что ты сделала?

Она понимает, что я всё видела, и отдёргивает руку.

– То, что нам следовало сделать много лет назад.

– Нет. Нет. – Я ведь увела её тогда с базы. Сорвала плакат «Ковчега свободы» с её двери. Как они до неё добрались? – Водиться с мятежниками опасно… земельщики доберутся до вас… их стражники… что угодно может пойти не так… Зачем тебе это?

– О, то есть когда ты участвуешь в гонке славы – это не безумие?

– Это не… – Но слова застревают у меня во рту, и я лишь таращусь на неё. Так вот почему она защищала мерзавцев. Гнев, едва начавший подниматься, рассеивается. Вместо этого я чувствую, как у меня разбивается сердце. – Всё из-за твоего отца-земельщика, верно?

– Не пытайся меня прочесть, Корал. Знать не желаю, кто он. Меня это абсолютно не волнует, – говорит Крейн. – Но уверена: он придёт в восторг, услышав моё имя, когда «Ковчег свободы» свергнет земельщиков.

Затем она откидывается назад и плутовато улыбается.

Я расхаживаю по пустой конюшне, к огромному недовольству Златошторм, которая изо всех сил старается немного отдохнуть.

И как только Крейн не видит, что «Ковчег свободы» доставляет нам всем одни неприятности? Это то, чем они занимались, когда мы были детьми. Устраивали стычки со стражниками, выкрикивая: «Долой богов, долой земельщиков», – получали пули и со скрипом останавливали наши жизни, приводя к введению комендантского часа.

Возможно, на самом деле она не одна из них. Могла просто околачиваться на базе, как в прошлый раз. Неудивительно, что последние несколько недель Крейн ходила туда без меня. Я крепко зажмуриваюсь. В этот раз вместо красного вижу сплошной чёрный, как если бы свет никогда не существовал. Интересно: так выглядит Террафорт глубоко под землёй?

Именно в чёрной тишине я слышу скрип главных ворот конюшни.

Ветра сейчас нет. Ярко светит луна, небо безоблачно, и по ту сторону Террафорта туристы, съехавшиеся на гонку славы, всё ещё пляшут и пируют. Златошторм в центральном дворе конюшни – отказалась заходить в стойло.

Каждый сантиметр постройки отпечатан у меня в мозгу.

Я слышу, как они двигаются в тени, пытаясь скрыть своё присутствие. Кто бы это мог быть? Дориан. Он знал, где я тренируюсь. И тоже знаком с конюшней.

Бежать бессмысленно. Я ближе к задним воротам, а из них выход один: к пляжу или вниз с утёса. Я могла бы закричать. Вот только голос утонет в звуках гуляний и высоком приливе.

И всё же я выхожу на улицу. Поворачиваясь, вижу силуэты в воротах. Их трое. Поначалу думаю, что это парни, загнавшие нас с Эмриком в угол прошлой ночью, но они бы не пришли в себя так скоро. Я почти уверена, что одному из них крепко досталось.

Они бросаются ко мне, и я убегаю. «Ни дня без неприятностей». Сердце мчится быстрее меня. Я уворачиваюсь от преследователей, но на суше я недостаточно быстрая.

Две пары рук хватают меня сзади за предплечья. Боль сковывает конечности кандалами. Адреналин скачет по венам. Я повисаю в воздухе, руки зажаты, и с силой брыкаюсь. Запыхаюсь, пытаясь высвободиться.

Океан под нами кажется бесконечным, огромные волны ритмично колышутся. Тёмная бездна вселяет в меня панику.

А паника заставляет здравый смысл меня покинуть. Я кусаю одного из похитителей за руку и, стоит его хватке ослабнуть, принимаюсь отчаянно, яростно его атаковать. «Нет чтобы Златошторм взбесилась сейчас». Свист с другой стороны заставляет меня подпрыгнуть. На меня надвигается кулак. Я блокирую его, скрестив ладони. Удар сотрясает меня.

– Не так быстро.

– Бром? – выдыхаю я. Не дожидаясь ответа, пинаю его. Он вскрикивает и отшатывается. Но на меня набрасываются двое других. На их лицах уже проступают фингалы, и, судя по всему, им больно. Удовлетворение загорается во мне маленькой вспышкой. Я тянусь к перочинному ножику. Меня хватают за руки. «Проклятье!» – Не. Дури. Бром.

– Это ты у нас перешла все границы.

– И что же ты собираешься сделать? Убить меня? Что это тебе…

Двое других хватают меня крепче. Боль пронзает мне руки, и я вскрикиваю. Они оттаскивают меня от Брома. Я снова принимаюсь лягаться, сопротивляясь, шумя.

«Не сдавайся. Не дай им утащить тебя отсюда. Не молчи».

– В твоей цирковой труппе прибыло? Я это к тому, что тебе, наверное, пришлось им заплатить, ведь у тебя нет дру…

– ЗАТКНИСЬ!

– Этим ты оправдываешь своё невезение? Перекладываешь вину на меня? – Я извиваюсь, пытаясь ужаться, и впиваюсь ногтями в удерживающие меня руки.

– Стерва. – Один из похитителей дёргает меня за руку.

«Хорошо. Мне бы только сделать так, чтобы они потеряли бдительность».

Поднимаю взгляд как раз вовремя – что-то ударяет меня по лицу. Ладонь, которая держит кусок ткани, пропитанный какой-то жидкостью. Пахнет густой сладостью.

Огни острова раскладываются множеством цветов, я то вижу, то нет. Становлюсь невесомой, словно плыву по воздуху. Пытаюсь оттолкнуться, встать, но чувствую только пальцы, сжимающие мои руки.

– Пустите. – Голос едва соскальзывает с одутловатого языка.

– Она ещё в сознании, – рявкает Бром. Так громко. Молотком по моей черепушке. – Говорил же: увеличь дозу.

– Не шуми, Уорден, – говорит один из подельников. – Что теперь?

– Запрём её, как собирались.

Мир вдруг становится одновременно лёгким и тяжёлым. Меня поднимают в воздух и прижимают к твёрдой поверхности, боль просачивается в сознание. Я силюсь открыть глаза. Размытый силуэт наклоняется ближе – призрак, проходящий сквозь прозрачную завесу.

– Тебе там всё равно не рады. Скучать по тебе не будут.

Затем глухой удар по виску.

Темнота.

Глава 13

Я падаю и падаю…

Вижу сон…

Резко просыпаюсь, широко распахивая глаза и ловя воздух ртом. Меня встречает темнота. Абсолютная тишина, покрывающая окружающую действительность от края до края. Каждый вдох даётся с трудом, сухость обжигает лёгкие. Я хриплю, пытаясь собраться. Отстранённо отмечаю телесное ощущение. Пульсацию в плечах, виске, спине. Лежу под углом. Затылок резко пронзает сильная боль, будто, стоит поднять голову, позвонки треснут под её тяжестью.

Прижимаю руки к бокам и пробую встать.

Не выходит.

Боль всё нарастает, дезориентируя меня. Слышен лишь звук моего дыхания. Шарю пальцами в темноте. Где я?

Сверху накатывает шум, похожий на свист, но не ветра.

«Нет».

Они не могли сбросить меня в воду.

Заперев в ящике.

Из груди невольно вырывается крик.

У меня заканчивается воздух. Как быстро я задохнусь и умру?

Может, я всё ещё сплю.

Может, Эмрик ещё не отправился на охоту.

Но я знаю, что не сплю.

«Я убью Брома Уордена. Убью всех троих».

Свежие слёзы наворачиваются на глаза и скатываются в рот. Пинаю крышку ящика. Ударяю по ней кулаком.

Новая боль вспыхивает вдоль тыльной стороны ладони.

Чертыхаюсь. Я не умру здесь.

«Соберись, океан бы тебя побрал».

«Так, ладно».

«Дыши».

Всё ещё дышу. Сердце бешено колотится, но по-прежнему бьётся. Это хорошо. Я пока жива. Это кое-что да значит.

«Дыши медленнее».

Отталкиваюсь ладонями от обеих сторон ящика и сажусь, пригибаясь к коленям. Поднимаю взгляд. Не могу сориентироваться в пространстве. Замираю и жду. Какие у меня варианты? Сорвать крышку? Быстро провожу ладонью по бокам. Нож по-прежнему в кармане.

Ящик вдруг начинает болтать.

Прилив.

Раздаётся тошнотворный треск. В ужасе таращусь на боковые скобы. Если крышку сорвёт резко, меня раздавит водой.

Нужно действовать осторожно.

Нож в моей руке слишком мал.

Снова чертыхаюсь.

Узнает ли кто-то, что со мной стало? Эмрик придёт за мной утром. Но сколько часов прошло с тех пор?

Возможно, гонка славы закончилась.

При этой мысли смелость улетучивается из лёгких, словно дымка. Колени ударяются о дно, и мне кажется, что жизнь утекает от меня как зыбучий песок. Как в тот раз, когда я очнулась, съёжившись в темноте, пытаясь защититься от земельщиков, точно как в тот раз. Обхватываю себя руками. Ужимаюсь. Горестно, сокрушённо вскрикиваю. Слёзы продолжают течь по щекам, соль обволакивает язык.

Воздуха становится всё меньше, тяжесть поколений Охотников душит меня. Они были на моём месте, жили среди чудовищ, а теперь их нет.

Я умру здесь, верно?

Оцепенение нарастает. Силюсь собраться с мыслями. Не дать панике завладеть мной. Нужно сохранять ясность ума.

«Их здесь нет. Ты в порядке. С тобой всё будет хорошо».

– Я убью Брома Уордена, – шепчу я плаксиво.

Ящик стонет. Что-то стучит по нему сбоку. Звук напоминает грохот гальки. Достаточно громкий для человеческого уха даже под водой.

Как далеко меня утащили? В темноте им наверняка хотелось избавиться от меня поскорее. Может, сбросили с утёса? В том самом месте, где я тренировалась ранее днём. Прилив был быстрым и сильным. И Златошторм взбесилась и набросилась на меня. Но на то имелась причина. В воде что-то было.

Вспоминаю рокот на пляже, прямо перед тем как Златошторм озверела.

И тут понимаю: в этих водах раптор.

Раз он бряцает по ящику, тот его заинтересовал. И хищник найдёт способ его открыть.

Но, быть может, это-то мне и нужно.

Есть вероятность, что раптор окажется сильнее меня, но что ещё мне остаётся? Ждать смерти?

Или сразиться и умереть.

Выбор очевиден. Я нажимаю кнопку на ноже. Лезвие выскакивает наружу.

Какое-то время смотрю на нож. Это может кончиться очень плохо.

Кончик лезвия вонзается в кожу. Укол боли заставляет меня выругаться. Но отступает столь же быстро. Чувствую, как поднимается тёплая капля. Сопротивляясь порыву прижать порез к губам, подношу палец к крышке ящика.

«Только бы этого оказалось достаточно».

Ящик снова скрипит. На этом всё. Никакого стука.

Тонкий, слабый след крови высыхает.

Дыхание становится поверхностным. Острая боль нарастает посередине лба. Ничего не вижу, но знаю, что зрение слабеет.

Как быстро я израсходую весь воздух?

Так вот что Лирия чувствует всё время?

Что-то ударяется о ящик.

Тот дрожит. Смещается. Я напрягаюсь.

Грохот усиливается, становится всё ближе и ближе. Мне не встать, не знаю, как ещё защититься. Прежде чем успеваю подумать, прежде чем срабатывают рефлексы, острый белый клык вонзается в стальную стенку на расстоянии в половину вытянутой руки от моего глаза. Затем ещё один.

Вода хлещет внутрь, кислый органический запах смешивается с воздухом. А потом перед лицом только вода и лязг раптора. Зубы протыкают ящик по окружности. Отлетает кусок стенки. Металл скрипит, ящик разлетается вдребезги, и вода брызжет в лицо. Лёгкие горят. Мне нечем дышать, вода заливается в рот.

Хищник бросается на меня, пасть широко открыта. По счастливой случайности ящик переворачивается назад, и я выскальзываю на дно моря, борясь с непреодолимой стихией.

Раптор надо мной. Восьмиугольное тело рептилии с четырьмя маленькими сильными лапами и длинной зубастой пастью. Клыки загибаются вокруг морды, острые, как новые лезвия, а когти достаточно длинные, чтобы проткнуть меня насквозь и вырвать позвоночник.

Вонзаю нож в оболочку мягкого брюха. Чёрная кровь хлещет из раны, пачкая правую сторону моего лица. Рептилия резко отстраняется. Не теряя времени, выталкиваю себя вверх. К свету. К воздуху. Водный поток подавляет меня. Но останавливаться нельзя. Мне нужен воздух.

Вырываюсь на поверхность моря с громким плеском, грудная клетка расправляется. Громко дышу и плачу. От ужаса. От того, что слышу себя.

Зловоние крови раптора пропитывает меня, сернистое и резкое. Но берег близко. Я оказалась права. Я то ли выплываю, то ли вываливаюсь на сушу, пыхтя и скребя ногтями песок.

Каждая клеточка тела кричит, когда я ударяюсь о камни, цепляясь за твёрдую поверхность, отчаянно стремясь выбраться из воды. Грохот сотрясает воздух снова, и я вжимаюсь в утёс, слёзы застилают глаза. Но прилив отступает. На несколько мгновений я в безопасности.

Я падаю на землю, дрожащие руки подгибаются, и выплёвываю чёрную кровь и воду.

Шатаясь, возвращаюсь к конюшне, затрачивая больше энергии, чем следовало бы. Раскалённые лучи солнца впиваются в обнажённую кожу иголками, на руках проступают красные точки, похожие на укусы насекомых.

Кусок пляжа оцеплен жёлтой лентой. Его охраняют «Геликс стратис». Из-за меня? Не может быть. В поле зрения появляется конюшня, и мы с Крейн одновременно замечаем друг друга.

Она кричит и бежит ко мне. Обняв её одной рукой, я плетусь к задним воротам.

– Златошторм?

– Эмрик забрал её с колесницей, – говорит она быстро. – Я сказала, что найду и отведу тебя. Начало примерно через час. А ты точно… я это к тому, что ты не обязана…

– Я справлюсь, – обрываю её я, в горле ещё стоит вкус соли с кровью.

Крейн снимает шарф и наматывает его мне на плечи. Я сгибаюсь пополам и оседаю вниз. Дыша через рот, упираюсь ладонями в землю и опускаюсь на колени. Взгляд всё ещё прикован к остроконечным скалам. Пытаюсь справиться с поплывшим зрением и дать разуму передохнуть, чтобы вновь мыслить трезво.

Вода капает с волос, стекая по крошечным каменным пикам тройным узором.

– Где ты была? Что он с тобой сделал?

– Пытался убить, заперев в ящике и выбросив в море. – Теперь, когда страх рассеивается, внутри вспыхивает искра гнева. Гнев растёт, разгорается. – Думал, этого хватит, чтобы смыть с себя позор.

– Погоди, – останавливает меня Крейн. – О ком речь?

– Бром Уорден. – Какой-то миг мы молчим. Снаружи продолжаются гуляния. – Что происходит?

– Перекрывают проспект. Это как-то связано с мероприятием. Правда, не знаю как именно, – добавляет Крейн. – Корал. Это не Уорден.

Я пристально на неё смотрю.

Она хмурится, увидев выражение моего лица.

– Ну, точнее, не он один. Уорден выполнял приказ Соломона Акаяна.

– Откуда знаешь?

– Успела дойти до арены. Думала, может, найду тебя там. Он казался таким… уверенным, что ты не появишься.

Наверное, та парочка крыс, которых Уорден прихватил с собой, – отморозки Акаяна, которым тот платит.

Крейн продолжает говорить, уточняя, что именно сказал Соломон. Я ничего не слышу. Соломон Акаян пытался меня убить. И, разумеется, Бром Уорден, с чего-то взявший, что я заняла именно его место, был рад помочь. Этими людьми, погрязшими в чрезмерной гордыне, так просто манипулировать.

И хотя отместка была ожидаема, ярость, обжигающая и неистовая, бурлит внутри красным. Не успев удержаться, я кричу.

Горло саднит, уши закладывает, и боль взрывается в голове с новой силой.

Но я кричу.

Кричу за все шестнадцать лет, которые молчала.

Кричу до тех пор, пока больше не могу кричать.

Тяжело дыша, пропускаю дрожь через себя.

Отталкиваюсь от земли. Боль – вся без остатка – отступает перед яростью.

– Сначала Эмрик, теперь я. – Крейн понимающе закрывает глаза, а я добавляю: – Позаботься о Лирии, пока меня не будет.

Переодевание в сухое, приведение себя в порядок – всё это неважно. Главное, что я решила идти с высоко поднятой головой. Натираю обнажённые участки кожи скайей и беру шарф Крейн.

Затем спешу к арене.

Не хочу опоздать на сто пятидесятую гонку славы.

– Да что это с тобой? – изумлённо спрашивает Эмрик, когда я шагаю к нему. Он стоит у колесницы, уставившись на меня с отвисшей челюстью.

– Я в порядке, – говорю я. Необходимость выплюнуть изо рта солёную воду перечёркивает моё утверждение. Вытираю рот тыльной стороной ладони, размазывая по губам хрусткие песчинки, после чего их приходится вытирать снова. – Что я пропустила? Есть что-то, о чём мне следует знать?

– Нет, – неохотно отвечает брат. – Мне сказали, что это забота возниц – прийти вовремя. Если не успеешь, тебя автоматически исключат.

Половина соревнующихся уже забрались в колесницы, выставленные у каждых из ворот. Тех же ворот, что в ночь церемонии открытия. Мы выедем из-под ложи Землевластителя, а затем трасса сложится кольцом до начала гонки.

Остальные участники, ещё суетящиеся вокруг, косятся в мою сторону. Иуда в ужасе бледнеет при моём появлении. Арлин кажется возмущённой, словно не может поверить, что мне хватило дерзости сюда прийти. Но неотрывно смотрю в глаза я именно Дориану. Пусть видит, на что я готова пойти, чтобы выжить, как бы он, его отец и их прихвостни ни старались. Я откидываю волосы, выбивающиеся из-под шарфа, не прерывая зрительного контакта. Ненависть Дориана смутила бы и палящее солнце. Серебряная корона на его голове отклоняется назад: он отворачивается и демонстративно шагает к своему мариленю.

«Ты уж постарайся, Дориан Акаян».

Воздух густеет от возбуждения: торопливые крики подсобчих, постукивание заргининовых посохов о землю, повсеместный топот шагов. Режущее напряжение делит зал пополам.

Златошторм выглядит как следует отдохнувшей и не натягивает привязь. Колесница тоже готова.

– Спасибо, что привёл и запряг её.

Эмрик хватает меня за подбородок, приподнимая и опуская моё лицо.

– Ты хотя бы мыслишь ясно? – Я киваю. Мне хватает ума не говорить ему, что перед глазами всё плывёт. Но через пару минут это пройдёт. Иначе и быть не может. – Кто это сделал? – Я избегаю смотреть на Дориана. Знаю: он слушает. – Что это? – Эмрик касается воротника моей рубашки. На пальцах остаётся чёрная кровь. Брат сжимает вторую руку, ту, что подвязана. – Корал. – Он понижает голос в неподдельном страхе. – Где ты была?

– Где бы я ни была, сейчас я здесь.

Эмрик хватает меня за предплечье.

– Уходи отсюда. Оно того не стоит. Придумаем что-нибудь ещё.

– Всё не так страшно, – шепчу я упрямо.

Эмрик тянет меня за руку. В тот же миг динамики встрескивают голосом Землевластителя. Я окидываю ряд колесниц взглядом. Золотой блеск ослепляет меня, и в глазах тут же темнеет. Я чертыхаюсь и часто моргаю.

Всё вокруг не так: одновременно громкое и беззвучное, двигающееся быстро и вместе с тем медленно. Мир перевёрнут вверх тормашками, и у меня голова кругом.

К нам спешит один из подсобчих. Он просит Эмрика уйти.

– Да ладно тебе, Эмрик, – говорю я, по-прежнему ощущая смутную отстранённость от всего, что меня окружает. – Мы оба знаем: я не сдамся сейчас.

Эмрик выругивается, затем достаёт пузырёк с лекарством.

– Вот, выпей. Это регидрационный раствор для Лирии.

– Он же детский.

– Хуже не будет, – ворчит брат. Внезапная боль отбивает барабанную дробь в глазницах. Я поднимаю руку, чтобы надавить на лоб, но вместо этого беру пузырёк. Один глоток, и зрение проясняется. Пускай и временно.

– Не вздумай умереть. – Эмрик сжимает меня в костедробительном объятии и отходит в сторону.

Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох.

«Не отключись».

На меня падает тень.

– Эмрик, серьёзно, я в порядке…

Вот только это Иуда Перейра. Он опускается на колени, и тогда я понимаю, что осела на пол возле колесницы. И насколько сильно я измотана.

– Полагаю, проходи отбор сегодня, тебе вряд ли бы так повезло.

Я усмехаюсь. И вздрагиваю: по затылку пробегает боль.

Иуда встаёт и протягивает мне руку. Эмрика и сопровождающих других возниц уже проводили к выходу. Остались только мы, каждый у своих ворот, готовящиеся к гонке. А Иуда Перейра здесь, предлагает помощь.

Мне хочется подняться самостоятельно, но я беру его за руку.

– А если серьёзно: ты в порядке? – спрашивает он, помогая мне выпрямиться.

– Бывало и лучше.

– Хочется верить. – Он говорит так искренне: легко забыть, что он земельщик. Как и прежде, мне не по себе от того, насколько спокойно его лицо. Я вспоминаю, что Иуда хотел посмотреть конюшню. Когда кого-то из земельщиков по-настоящему интересовали стойла или общение с такими, как мы?

– С какого ты острова? – спрашиваю я.

– Чандрабад.

Академик. Это объясняет необычное дружелюбие. Жители Чандрабада так погружены в свои книги в кожаных переплётах, что не обращают внимания на различия между земельщиками и съёмщиками.

– Что изучал?

– Океан.

– Ты и каждый.

– Так что неудивительно, что я здесь. Жаль только, что мне не выиграть: проклятие последнего номера.

– Уж в этом-то я не виновата: подложила свою карточку вместо чьей-то ещё. Чистая случайность, – замечаю я. И тут же готова отрезать себе язык.

Подсобчий говорит, что пора расходиться. И тогда я замечаю, что Дориан наблюдает за мной. Нами. Он отводит взгляд. Но недостаточно быстро.

Иуда кивает подсобчему и отмахивается от моих извинений.

– Шутка. На самом деле я не верю в проклятия. – Он лукаво улыбается. – Однако ты поставила на удачу и разбудила мой соревновательный дух. Для академика нет лучшей мотивации.

Иуда возвращается к своему мариленю. Хотелось бы мне, чтобы соревновательный дух был моей единственной мотивацией!

Забираюсь в колесницу, желудок завязывается узлами, проверяю ремни, лямки и многочисленные ограничители. По рукам струится медленная энергия.

Зал погружается в темноту, единственный источник света – щели под дверьми, ведущими на арену. Запястья пульсируют тревожным волнением. Странная смесь надежды, страха, надежды, страха стягивает воздух, которым я дышу.

Уши Златошторм подрагивают, по рогам пробегает блеск.

Землевластитель коротко пересказывает историю Первого Чемпиона. Её выхолощенную, сфабрикованную, небунтарскую версию. После чего наконец переходит к сути – сегодняшнему вводному состязанию.