Электронная библиотека » Таня Валько » » онлайн чтение - страница 9

Текст книги "Арабская принцесса"


  • Текст добавлен: 30 сентября 2016, 19:00


Автор книги: Таня Валько


Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Ей нравится здесь, несмотря на ужасные дороги и спешащих людей, которые выглядят подавленными и нервными. Бросаются в глаза женщины, которые тащат пакеты и сумки, набитые покупками, или стоят на остановках автобуса или трамвая в толпе ожидающих.

«Несладко им живется, – приходит к выводу девушка. – Все же, может, не так уж плохо быть женщиной в арабских странах, где мужчина должен заботиться о содержании и снабжении семьи?» Она удивляется своим выводам, так как еще не так давно радовалась свободе в Англии. Сейчас она видит прелесть польской эмансипации. «Нет ничего посредине», – вздыхает она.

Она очарована парками с гуляющими влюбленными, обнимающимися или, о ужас, даже целующимися на глазах у всех! Она завидует молодым матерям, которые могут самостоятельно, да еще и пешком, выйти со своими маленькими детьми на игровую площадку. «Чем-то надо жертвовать. Свобода и больше обязанностей. Пожалуй, это все же лучше», – приходит к выводу она.

– А вот наша резиденция!

Дарья отрывает сестру от размышлений, хватая за рукав и показывая пальцем на дом у маленькой узкой дорожки, посыпанной гравием.

– Асфальтированную дорогу обещали нам сделать еще пять лет тому назад.

Дорота считывает информацию с каждой гримасы старшей дочери и видит ее удивление и разочарование, хоть, разумеется, та старается все скрыть.

– Не страшно! Внутри нормально, на матрасах на полу не спим, – смеется мать с издевкой.

– Разумеется!

Марыся почувствовала себя неловко.

– Ничего, ничего! Я знаю тебя, как свои пять пальцев. Ты должна научиться скрывать чувства, а то в нашем меркантильном мире не проживешь.

– Я просто искренняя. Что на душе, то и на языке или на лице. Это плохо? – защищается девушка.

– Приветствуем вас дома!

Лукаш открывает ворота, и машина останавливается на большом подворье.

Все выскакивают из машин и направляются в сторону красивого сада, в котором центральное место занимает ореховое дерево. Под ногами хрустят скорлупки, так как в этом году орехов уродилось на удивление много. Марыся очарована и даже не хочет входить. Но ее зовут и она присоединяется к остальным. После того как все разместились в комнатах, освежились и распаковались, большая семья собирается в просторной современной гостиной. Только Дорота по-прежнему во дворе играет и шутит с любимой внучкой.

– Эй, бабка! Мы должны составить генплан! – кричит Лукаш во все горло. – Cумасшедшая бабка! Иди же к нам! Мы обговариваем программу отдыха. Не хочешь вставить свои три копейки?

– Хорошенькие деньги, – сидя, прижавшись к Марысе, от которой не отходит ни на шаг, шутит Дарья. – Это же она все придумала, забронировала и оплатила!

– Не жалуйся! – ругает ее сестра. – Даже не знаешь, как хорошо иметь кого-то, кто так о тебе заботится.

– И принимает за меня все решения? – перебивает ее нервно девушка. – Иногда хотелось бы быть хозяином своей судьбы! По крайней мере, иногда!

– Куда там, куда там! Преувеличиваешь, – Марыся говорит это, но сама прекрасно знает, какой деспотичной может быть мама.

«Увидим, что на этот раз она запланировала и что будет, если нам не понравится, – думает она. – Хамид уже не ребенок и не должен соглашаться на все ее директивы. У него может быть свое мнение».

– Значит, выглядит это так.

Дорота с распущенными волосами вваливается в гостиную и хватает большую папку с печатными листами. «Плохо, – боится дочка. – Она действительно распланировала каждый час и каждую минуту».

– Сегодня мы позволим вам отдохнуть, но с завтрашнего дня нужно стартовать. – Взволнованная мать глубоко вздыхает.

– Извини, дорогая, – Хамид решает сразу предупредить тещу. – У меня кое-какие дела в Польше, если их удастся вставить в твою программу, будет прекрасно.

– Что?!

Дорота таращит глаза и сразу повышает голос, а Лукаш чешет бритую голову, улыбаясь себе под нос.

– Какие дела?! Вы же приехали сюда к нам, правда?!

– Спокойно, дай мне объяснить.

Араб хорошо изучил тещу и знает: он должен сдерживаться и не позволять себя провоцировать.

– Пара друзей просила, чтобы я связался и их детьми, которые учатся в Польше. Оказывается, у вас множество студентов-арабов из нашего региона. Для меня это было неожиданно. Я думал, что все саудовцы учатся в Америке.

И Дорота, о чудо, его не перебивает.

– Одна девушка, дочь моего друга еще с начальной школы, учится здесь, в Гданьске, в медицинской академии. Везу для нее сверток с любимыми сладостями, чтобы напомнили о доме. Упаковали сладкую бахлаву[51]51
  Бахлава (араб.) – восточное пирожное с фисташками или арахисом, залитыми маслом и медом.


[Закрыть]
, хумус в коробочках и заатар[52]52
  Заатар (араб.) – очень популярная в арабских странах травяная смесь на основе тимьяна.


[Закрыть]
. Разумеется, ко всему этому конверт. Как и во всем мире, дети больше всего ждут деньги.

Лукаш со знанием дела согласно кивает.

– Большую группу я должен навестить в Ольштыне. Говорили, что отсюда не очень далеко, можно без проблем доехать поездом. В этом маленьком городке обосновались совсем уж молокососы. Их отцы особенно заинтересованы в том, чтобы детей воспитали, – улыбается Хамид с издевкой.

– А как они могут за границей, вдалеке от семьи и мечети, воспитываться как арабы? – задает вопрос Дорота. Критический ответ можно прочитать по тембру ее голоса.

– Ну, да… – Хамид чувствует себя немного уязвленным. – Если ты забыла, то я тоже являюсь…

Дорота поздно прикусывает язык.

– Извини, сынок. Ты совсем другой. Ты же наш араб, – грустно улыбается она.

– Когда-то я тоже был молодым… – сообщает он и умолкает.

– Значит, я должен поехать в Ольштын. Вставь это в свой план, – просит он холодно, и теплая семейная атмосфера лопается как мыльный пузырь.

– Я могу встретиться с девушкой, – пробует спасти ситуацию Марыся.

Она видит, что у мамы слезы озерами собираются в голубых глазах. Та так старалась, и теперь одним словом все испортила. Ох, уж эти ее предубеждения!

– Я охотно послушаю о студенческой жизни в Польше и, может, узнаю, как молодые арабы живут за границей. Это, должно быть, трудно для девочек, воспитанных в другой культуре, других условиях и в ортодоксальной арабской стране.

– Прекрасно!

Хамид уже проглотил злословие тещи, и его лицо прояснилось:

– Я выпаду только на один день.

– Может, выберемся вместе? – предлагает жена, желая, по крайней мере, один день отпуска провести с мужем с глазу на глаз.

– Я буду стесненно себя чувствовать. У меня задание – проверить, как они живут. Есть ли у них отдельная комната для молитвы…

Он взрывается смехом.

– Окей, поедем вдвоем и на одну ночь снимем номер в отеле. Говорят, это очень красивый старинный городок, поэтому мы можем его, пользуясь случаем, осмотреть. Я читал в путеводителе, что Вармия и Мазурские озера – это прекрасные места для отпуска, там озера, древности, гектары лесов…

– Так, может, вы хотите сами поездить по Польше? – спрашивает мать холодно. – У вас есть кухарка и нянька, чего вам еще нужно?

Пуская шпильки, она в расстройстве смотрит на них.

– Все можно обсудить! – хватает Лукаш ее за руку.

– А в наши польские горы в Закопане наверняка поедем уже все вместе, потому что мама на целых десять дней полностью забронировала этаж в пансионате. Для вас специально – большие апартаменты.

– Прекрасно! Спасибо! Как мы рады! – гости уже не знают, что сказать, чтобы исправить ситуацию и задобрить чрезмерно чувствительную Дороту.

– Ну, хорошо, – говорит наконец мать, вручая каждому напечатанный план.

Сдерживая слезы, она выходит в сад. Через минуту уже слышно ее щебетание с внучкой, которая вырывает у бабушки светлые волосы из головы целыми пучками.

– Эта женщина может все, но мы должны следить за словами, – приходит к выводу Лукаш. – Прошу вас! Будьте с ней толерантны. Она так старалась.

* * *

Как говорил Лукаш, Дорота старается с утра до ночи, чтобы гости были довольны. Через пару дней это становится для приезжих необычайно обременительно. Они взрослые люди, привыкли к самостоятельным решениям и независимости. Когда Марыся тянется за медом, мать его уже тут же пододвигает, подавая при этом чистую ложечку, а однажды даже очистила дочери ее любимые грецкие орехи от скорлупы.

– Может, еще за меня поешь?! – не выдерживает Марыся, а Дарья весело хохочет.

Несмотря на постоянный контроль жены, Лукаш, как только ему удается, вывозит Хамида за город, поясняя это делами по бизнесу. Понимать этот поступок следует следующим образом: мужики вырываются на Старую площадь попить пива. Дарья же забирает Марысю в свои любимые места: в кино, в торговые центры, большие магазины, показывает ей свою старую школу.

Торговый центр «Манхеттен» в Гданьске-Вжеще Марысе очень понравился. Она с удовольствием по нему ходит, заглядывая в фирменные магазины. Иногда останавливается в кафе выпить кофе и съесть пирожное. Что за свобода! Не так, как в Саудовской Аравии: черное-белое, черное-белое, черное-белое[53]53
  В Саудовской Аравии женщины одеты в черные абаи и никабы – традиционные мусульманские завесы, закрывающие лицо и оставляющие открытыми только глаза, а иногда часть лба; мужчины же носят тобы, белые платья до земли, а на голове – бело-красные или белые платки.


[Закрыть]
. «Уф, не хочу туда возвращаться, – признается она себе. – Конечно, живут здесь расисты, но также есть и добрые люди. Как везде. А не является ли расизмом в Саудовской Аравии запрет на какие-либо символы другой веры, не ислама? Отсутствие мест других культов, кроме мечетей? Никто там на улице не кричит: «Прочь, христиане, буддисты, протестанты!» Но разве другой способ не так же противен? Интересно, те молодые саудовцы, которые приехали в Польшу учиться, захотят ли после окончания вернуться в лоно отчизны?»

Она размышляет, шагая на свидание в кофейню «Старбакс». Нет никаких проблем с тем, что девушки находятся в большом кафе. Несмотря на цветную современную одежду, две из них покрыли волосы черными платками.

– Salam alejkum.

Саудовка со светлой кожей и темно-зелеными глазами и в цветном хиджабе, свободно наброшенном на голову, встает и протягивает мягкую ладонь Марысе.

– Я Сана. Спасибо, что согласилась встретиться с нами всеми.

Она сладко улыбается, но грусть сквозит в ее красивых глазах.

– Подруги попросили твоей помощи: им может понадобиться переводчик. Знаешь, наш английский плохой, а польский – еще хуже, но они так загорелись интервью в газете, что жаль было отказывать!

– Ну, конечно!

Смуглая рыхлая девица крепко обнимает прибывшую.

– Я Фатьма, а это моя подруга Фаузия, – быстро представляет она худенькую подругу. – Слушай! Мы будем в прессе! Нас сфотографируют! Но это не самое главное. Самое главное – это то, что расскажем. Нужно поблагодарить наш народ и короля за бесплатную учебу.

– И при случае немного просветить этих иноверцев. Может, у кого-то откроются глаза, и он увидит, что наша вера самая лучшая! – подключается другая, которая выглядит слегка сумасшедшей.

– Вы изучаете религиеведение? – спрашивает Марыся удивленно.

– Ну, ты и темная!

Рябая юная особа нагло обзывает женщину старше себя, которая делает им одолжение.

– Сразу видно, что ты не чистокровная арабка. Но, что делать, никто не идеален… – говорит она полным презрения голосом.

– Успокойся, Фаузия! – подруга, которая выглядит решительной, но уравновешенной, утихомиривает нахалку. – Мы искренне верим, потому что ведь в этом состоит наша миссия.

– Как и миссия каждого мусульманина, – поясняет она.

– Джихад[54]54
  Джихад – борьба во имя пропаганды ислама, также вооруженная акция, обращение неверных, мирная пропаганда ислама, как и внутренняя борьба религиозных приверженцев; часто понимаемая Западом только как священная война.


[Закрыть]
, понимаешь? – спрашивает она, тоже уже немного нервничая.

– Ну да… – у Марыси от удивления отваливается челюсть.

Вдруг как из-под земли вырастает журналистка, немного постарше, чем студентки.

– Hello! Nice to meet you[55]55
  Nice to meet you (англ.) – приятно вас видеть.


[Закрыть]
, – здоровается она и, пользуясь случаем, оглядывает девушек с головы до ног.

– А вы не закрываете волосы? – сразу спрашивает она Марысю.

Та разительно отличается от двух других, у которых черные платки на головах, а в придачу, облегающие до границ возможного, джинсы, расстегнутая блузка с длинными рукавами и обувь на пятнадцатисантиметровых котурнах.

– Действительно! – Фаузия, наверное, чересчур боевитая, она злится и критически зыркает на Марысю исподлобья. – Это мусульманка, которая оскорбила Аллаха. Такие никогда не попадут в рай.

– А почему? – сразу заинтересованно спрашивает репортер. – Что плохого или грешного она делает?

– Вы сами видите! Она открывает волосы, так как хочет провоцировать всех мужчин вокруг!

– Ты бредишь! – не выдерживает Марыся. – Ты замечала, чтобы кто-то обратил на меня внимание? А на вас – наоборот. Хотите демонстрировать свою непохожесть.

– Вам никогда не хотелось одеться свободно? – смеется журналистка.

– А если сюда вдруг зайдет какой-нибудь араб, саудовец? Недостаточно того, что мы оскорбим Бога видом волос, так еще опозорим наших отцов и братьев, – Фаузия определенно является идейным ментором группы.

– Почему волосы? Почему они являются неприличными? Ведь вы так сильно накрашены, как будто собрались в ночной клуб, и считаете, что ваш макияж окей и никого не шокирует, а ваши кудри притянули бы все взгляды?

– Такова традиция и так написано в Коране. Вы, может, не читали, но мы читали, хоть, к сожалению, не все внимательно.

Пуританка показывает пальцем на Марысю, а Сана, пристыженная нетерпимым, агрессивным поведением подруг, встает и собирается уйти.

– Останьтесь, – просит журналистка. – Интересно будет показать две стороны медали.

«Что ж, я думала, что женщины в Саудовской Аравии, вынужденные носить черную одежду, наказаны этим, но, видно, все иначе», – приходит к выводу Марыся.

– Для чего же вы выехали учиться за границу? – спрашивает она девушек. – Я думала, что ваш любимый вождь посылает вас за границу, чтобы вы расширили свои горизонты, а потом начали реформировать устаревшую систему.

– Наверное, ты шутишь! – возмущается Фаузия. – Наше общество идеально так же, как и ислам.

– А что вы расскажете о других религиях? – подключается репортер. – Они хорошие или плохие?

Она тянет за язык слепую фанатичку.

– Ислам – самая лучшая религия, надеемся, что другие в конце концов прозреют и тоже обратятся. Неверные ошибаются!

– Но мы не являемся неверными! – возмущается журналистка. – У нас свой Бог и своя монотеистическая религия, которая существовала задолго до вашей!

– Христианство – это не монотеистическая религия, – спокойно информирует грубиянка Фатьма. – У вас множество божков, которых вы чтите.

– Что вы такое говорите?

– У вас Бог, у него есть сын. Но ведь вы все должны быть его детьми, все без исключения. Мы считаем Иисуса одним из пророков, таких, как наш пророк Мухаммед. А еще есть какой-то Святой Дух! К тому же эта ваша Матерь Божья!

Две глубоко верующие саудовки презрительно улыбаются.

– Сколько же у нее лиц, сколько портретов, вариантов! Черная, белая, праздничная, весенняя, – высмеивает арабка.

Журналистка делает кислую мину, но не спорит, желая вытянуть из девушек как можно больше.

– Еще забыла! Ваши святыни, которым вы молитесь.

– Святые, – уже не выдерживает полька и исправляет.

– Куча мала. Святой Петр, Ежи, Кшиштоф… Так я у вас была бы святая Фаузия, – язвит она, чтобы уколоть.

– Что ж… – журналистка тоже достаточно насмешлива. – Значит, вы считаете, что все должны быть мусульманами, так как это самая лучшая религия?

– Islam is the best! – выкрикивают две студентки, словно болельщики какой-нибудь спортивной команды.

Третья, Сана, сидит молча, только смущенно опускает взгляд и поджимает губы.

– А что будет, если кто-нибудь будет другого мнения или какой-нибудь мусульманин отречется от веры?

– Смерть! Лучше ему умереть! – взгляд Фаузии сияет сумасшедшим светом.

– Не так сразу, – тихо включается Сана, стараясь хоть немного обелить свою религию, которую девушки, будучи классическими фундаменталистками, представляют не в наилучшем виде.

– А как это происходит? Кто-то говорит или же оглашает публично, что уже не верит в Аллаха и с него хватит ислама, что тогда? Сразу применяют смертную казнь?

– Конечно нет! – рассудительная саудовка возражает уже громче, усаживаясь удобнее на стуле. – Его задерживают, и у него есть три дня на размышление. Вернуться в религию ему помогает специалист, шейх, который будет с ним разговаривать и пытаться его убедить в том, что он ошибся.

– А если тот не изменит своего мнения?

– Тогда снова у него есть пара дней на размышление.

– И?..

– Если он по-прежнему настаивает на своем, провозглашают вердикт.

Репортер очень хорошо подготовилась:

– Я слышала о провозглашенной имамом Эр-Рияда фатве, смертном приговоре, который был вынесен журналисту. Тот рассказал в своей телевизионной программе, что не до конца уверен в существовании Аллаха, а пророк Мухаммед ошибался. Этого было достаточно, чтобы его казнили.

– Я этого не знаю и вообще никогда не интересовалась ни политикой, ни тайнами религии.

Сана становится все более грустной, видно, что ей стыдно.

– Я происхожу из современной толерантной семьи, – оправдывается она. – У нас множество друзей христиан, протестантов, атеистов, и никто не пытается их обратить в ислам.

– Это ошибка! – не отстает Фаузия.

– А что было бы, если бы кто-нибудь из вас влюбился в поляка, иноверца?

Серьезных религиозных отступлений уже фельетонисту хватит, поэтому она решает сменить тему более женской и, как ей кажется, более легкой.

– Это невозможно! Бессмысленно! – на этот раз взрывается грубиянка Фатьма, выбрасывая руку вверх и скользя критическим взглядом по соседним столикам. – Посмотрите, какие они блеклые, бесцветные.

Редактор и Марыся чуть не взрываются смехом.

– Ну, предположим, гипотетически.

– Речь идет не о том, как они выглядят. Это абсолютно запрещено. Связь мусульманки с неверным строго запрещена! Mamnu’!

Фаузия рассуждает очень серьезно, а Сана все больше бледнеет и сжимает ладони, что не ускользает от внимания Марыси.

– Но если бы это была большая любовь…

– Нет и все, точка! Запрещено! Грех!

– Мужчина может переменить веру, и тогда он станет одним из вас, – журналистка не сдается и подбрасывает вариант выхода из тупика. – Что тогда? У вас нет уже аргумента в руках.

– Мы, саудовцы, рожденные на земле, где находятся две священные мечети – в Мекке и Медине, – должны связывать свою судьбу только с саудовцами. Мы должны быть чистыми и неоскверненными и подавать пример всем другим мусульманам в мире.

Фаузия тараторит это со всей серьезностью и так горда собой и уверена в собственной правоте, что ее ответ становится комичным.

– И что? – полька не может не удивляться.

Марыся же улыбается себе под нос, потому что знает, откуда это высокомерие и презрение к другим, написанное на лицах жителей Эр-Рияда.

– Ну да! Происхождение обязывает, – поясняет заносчивая девушка журналистке, которая в задумчивости крутит ручку в пальцах.

– Это значит, что вы лучше, чем другие мусульмане? Вы что, превозносите себя до небес? А вы тоже саудовка? – обращается она к Марысе.

– Я наполовину ливийка, наполовину полька, – отвечает Марыся по-польски. – Мой муж из Эр-Рияда, но в его семье не так строго придерживаются принципов, оглашенных этими двумя девушками. Его мать из Йемена. Я знаю многих арабов, женившихся на христианках. Но, с другой стороны, это действительно почти невозможно, особенно если мужчина не изменил вероисповедание. Девушка должна была бы лишиться дома и родины и уехать на край света. Однако до нее и там может дотянуться карающая рука шариата.

– Не может быть!

– Если бы любовники приехали в Саудовскую Аравию, подумав, что им все простили, их ждала бы верная смерть, – поясняет Марыся, а у молодой польки сереет лицо.

– Знаете, что неприлично говорить на иностранном языке, когда все остальные его не понимают? – злится Фаузия, выхватывая из разговора некоторые слова, свидетельствующие о том, что обсуждается все та же тема.

– Если ты учишься в этой стране, то должна хоть немного говорить по-польски.

Марысе не нравятся эти девушки, за исключением тихой Саны, которая высказывает свое мнение взвешенно и рассудительно. Ее реакция показывает, что она не согласна с приятельницами.

– Целый год я ходила на курсы вашего шелестящего жесткого языка. Делаю, что могу. Я сама преподаю арабский в клубе при библиотеке. Даже не представляете, сколько девушек желает выучить его! – У худой пассионарной девушки даже щеки румянцем покрываются.

– Похвально. У тебя есть какие-нибудь интересные учебники? – заинтересовалась журналистка.

– Учу их на Коране, так как это самая прекрасная арабская книга. Учим не только язык, но и основные ценности.

Фаузия смотрит со значением. Только ее соратница, Фатьма, согласно кивает головой, остальные не проявляют энтузиазма.

– Что ж, сделаем какое-нибудь фото? – с репортерши достаточно шокирующей информации. – Вам можно фотографироваться?

– Мы очень любим! – две девушки просто подскакивают, а Сана вздыхает с облегчением, давая знать Марысе, что они могут оставить сомнительное общество.

– Извините за них. Они нереформированные. Но я предпочитаю держаться вместе с ними и делать вид, что я на их стороне, – признается она, хватая женщину постарше под руку и решительным шагом удаляясь из кафе. – Одно их слово – и моя жизнь и учеба в Польше окончатся в мгновение ока.

– Доносят?

– Еще как! Несколько девушек уже отсюда выехали, в особенности такие, у которых, как и у меня, нет своего семейного махрама. Мой отец не мог со мной поехать, потому что у него большой бизнес, он содержит всю семью. У меня нет ни родного, ни двоюродного брата. Одни бабы в доме.

– Так кто за тобой присматривает?

– Моя лучшая подруга живет здесь со всей семьей. Ее восемнадцатилетний брат – мой бодигард, – грустно улыбается она.

– Парадокс! – Марыся не может не удивляться.

– Все заверено нотариально, поэтому парень ни за что получает еще от совета тысячу евро в месяц. За поддержку традиции унижения женщин.

– О таких номерах я еще не слышала! – Марыся с неодобрением крутит головой. – Это вообще нелогично.

– Так это у нас функционирует. Даже подросток мужского пола более ценен, чем взрослая и самостоятельная женщина. Такова жизнь, – обреченно вздыхает Сана.

Девушки садятся на скамью в зеленом скверике и молча смотрят на проходящих мимо людей. «Какая свобода и естественность», – думают обе, и в каждой из них внутренний раздор: возвращаться в золотую комфортную и безопасную клетку в Саудовской Аравии или бороться здесь с проблемами, но быть свободной и независимой.

– У меня для тебя пакет и конверт, – первой очнулась от задумчивости Марыся.

– Прекрасно, большое спасибо и извините за хлопоты.

Сана не выказывает особой радости. Дрожащими руками она машинально гладит цветную бумагу на свертке. «Пожалуй, у нее какая-то большая проблема», – беспокоится Марыся, глядя на красивую арабку, у которой в глазах собираются слезы.

– Я очень обрадовалась, когда узнала, что у товарища моего отца жена – полька и что я с ней встречусь, – нарушает тишину студентка. – Боялась только, что это будет женщина среднего возраста, а тут, пожалуйста, такая неожиданность! Ты, наверное, моя ровесница?

– Примерно. Так что тебя беспокоит, что случилось? – спрашивает Марыся в упор. – Ты, должно быть, бесконечно одинока среди окружающих тебя землячек, которые остаются здесь, в Польше, такими же консервативными, как и на своей родной земле.

Она с сочувствием берет собеседницу за руку.

– Ну конечно! – признается девушка. – За то, что за минуту до этого во время компрометирующего интервью эти две кретинки говорили, было стыдно. Поляки прочитают статью и придут к выводу, что мы все какие-то религиозные болваны, жестокие фундаменталисты. Убиваем за любовь!

Она умолкает и тихонько начинает всхлипывать.

– Я вообще не считаю, что польские мужчины блеклые и противные.

Она доходит до сути дела.

– Они твердят, что поляки ничего не стоят только потому, что не мусульмане. Я вообще думаю, что каждого нужно оценивать по поступкам, его жизни и сердцу, а не по тому, какую религию он исповедует. Ведь в мире живут также атеисты, которые не верят ни в какого Бога! И что?! Мы должны их вычеркнуть и выбросить за рамки общества? Знаешь, Мириам, самое главное – это толерантность, – признается она серьезно. – Мой отец так либерален, да и вся моя семья, но…

– Но что? – не выдерживает Марыся, так как хотела бы узнать, что происходит. Серьезное это дело или неуверенность избалованной девушки, брошенной в глубокую воду в чужом незнакомом мире?

– Я не уверена, будет ли мой папа так же толерантен ко мне, поймет ли он меня так же, как чужих людей. Его всегда возмущает множество жестоких наказаний: отрубание руки – за кражу, руки и стопы – за разбой и головы – за более тяжкие преступления. Он мучится, когда слышит о наказании кнутом, применяемом к женщинам…

Она прерывает страшный перечень.

– Но сможет ли он принять мои поступки, которые полностью идут вразрез с нашим мусульманским правом?

– О да. Некоторые добры и снисходительны к чужим, а к своим суровы. Я читала в какой-то книжке о девчонках из Эр-Рияда: очень современный отец очень сурово наказал дочь за контакты с мужчиной. Сам исполнил фатву, бросив ее в бассейн с камнем, закрепленным на ногах.

Марыся ляпнула глупость, не подумав о том, что произносит. Слишком поздно она закрывает рот руками, словно хочет вернуть слова назад. Она видит, что собеседница бледна, как труп, и от ужаса не может вдохнуть.

– Извини, Сана! Я не знала, в чем твоя проблема. Сейчас мне уже все ясно, еще раз прости.

Она обнимает девушку за тоненькую талию, боясь, что та тут же упадет со скамьи. Чувствует, как молодая саудовка дрожит, а ее тоненькая блузка влажна от пота, хоть день, в общем-то, нежаркий.

– По своей наивности я думала, что, может, удастся это как-то уладить, что стоит попробовать, – шепчет Сана едва слышно.

В знак протеста хватает край своего цветного платка и стягивает его с головы, открывая локоны черных, как ночь, блестящих длинных волос.

– Но ты права, риск очень большой. Меня пусть бы и убили. Тяжело. Но я не могу моего любимого обрекать на мучения и смерть, – признается она наконец.

– А он не хочет сменить религию, не хочет обратиться в ислам? – спрашивает полуполька с иронией.

– Да, конечно, можно это сделать, но ты же слышала, что мы, саудовцы, должны подавать пример всем мусульманам во всем мире? Или ты думаешь, что мой отец, занимающийся делами главным образом в арабских странах, примет «перекрашенного» мусульманина как мужа старшей дочери? Кроме того, если мы решили бы ждать согласования и окончания процедуры, прошло бы несколько лет. Наш ребенок начал бы уже ходить в детский сад, а то и в школу, – шутит она с сомнением на лице.

– Ну да… неплохой паштет, – подтверждает Марыся, приходя к выводу, что не одна только она, сумасшедшая, даже глупая, руководствовалась страстью и минутным порывом.

– А может, у тебя в Саудовской Аравии жених? – спрашивает она, будучи в этом убежденной.

– Конечно. Такой неуклюжий заморыш, – кривится Сана от отвращения.

– Ты не любишь его?

– Никогда не любила! Это сын партнера моего отца, супружество нужно для скрепления общих интересов. Я видела его, может, раза два в жизни, обмолвились двумя словами и даже не обменялись номерами телефонов. Я для него избалованная доченька папочки, эмансипированная испорченная девка. А для меня он идиот, который еле-еле с третьего раза получил аттестат.

– Что ты планируешь? И как я могу тебе помочь?

Марыся не видит выхода из патовой ситуации: так или иначе будет плохо. «Бедной девушке никогда не улыбнется судьба», – думает она. Ей очень жаль красивую саудовку.

– Я думаю, что должна с Мартином бежать, – признается Сана. – Он из небольшого городка, где после окончания медицинского факультета всегда получит работу в больнице и даже жилье. А я могла бы быть медсестрой или санитаркой. Вдвоем. Плюну на карьеру и деньги. Я уже была богата и это не дало счастья, вообще ничего.

– А ты думала, что будет с семьей в Саудовской Аравии, любящим тебя отцом? Это не беспокоит тебя? Тебя не будут искать? А если найдут с мужем-христианином, что тогда?

– От меня уже ничего не зависит, а вне Саудовской Аравии они ведь не могут ничего мне сделать. Только мне жаль папу.

Она закрывает глаза, стараясь сдержать слезы, и глубоко задумывается.

– Он всегда был ко мне так добр, нежен, все понимал… Он так меня уважал! Во всем поддерживал!

– Ты его обидишь, – Марыся снова наступает на те же грабли. – Паршивая ситуация, и каждый из вариантов плох. Или принесешь в жертву себя и любовь и вернешься в страну, или сбежишь, скроешься в Польше. Но до конца своих дней уже не увидишь семью и, пожалуй, тоже не будешь счастлива. Не завидую тебе, – признает Марыся, стараясь найти какой-то более щадящий выход.

– Смотри, какой он сумасшедший!

Сана дрожащими руками разрывает конверт, который привезла Марыся.

– Рассказала ему, что хотела бы с подругой и ее братом-опекуном побывать во Франции, а он, не раздумывая, шлет мне пару тысяч долларов.

Она снова собирается плакать.

– Я своего счастья на обмане не построю, – признается она с сожалением. – В Париж я должна была лететь с моим любимым. Я злая и лживая!

Она вдруг вскакивает. Коробка, которую она держала на коленях, падает на тротуар, открывается, и оттуда высыпаются сладкие арабские пирожные.

– Он даже помнит, что я люблю бахлаву.

Она собирает сладости вместе с песком и бросает их назад в коробку.

– Остается мне только умереть! Я должна убить себя! – в отчаянии она приходит к такому выводу, а у Марыси от этого признания шевелятся на голове волосы.

– Как мне жаль… Как же грустно…

Из глаз саудовки непроизвольно начинают литься ручьями слезы.

– Я законченная обманщица и лицемерка! – шепчет она. – Грешница!

– Девочка, дорогая, зачем же так плакать?

Проходящая мимо старушка с беспокойством смотрит на молодую девушку, которая рыдает посреди аллеи, держа в руке сладости, перемазанные песком.

– Такая красивая девушка не должна себе глаза портить! Если любит, то все будет хорошо, а если нет, то он тебя не стоит, моя дорогая.

Она вытягивает маленький платочек, с трудом наклоняется и вытирает удивленной девушке лицо.

– Спасибо, – Сана встает и тепло смотрит на старушку. – Что правда, то правда. Самое главное – это любовь. Она решает все проблемы.

– Да, конечно! И молодость! – бабушка похлопывает арабку по влажной еще щеке. – Такая резвушка, как ты, ни о чем не должна беспокоиться. Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить, ты красотка!

Сана, которую поддержала старушка, скромно улыбается и машет на прощанье рукой. Она тяжело садится на скамью и доверчиво смотрит Марысе в глаза. Сейчас уже спокойно они возвращаются к прерванному разговору.

– Послушай, ты ошиблась, но нужно попробовать это как-нибудь исправить. Ты должна идти либо в одну, либо в другую сторону. На каком ты месяце беременности? – спрашивает старшая и более опытная женщина.

– На втором или чуть больше. Я только сделала домашний тест.

– А твой парень знает об этом? Как он отреагировал? У него серьезные намерения в отношении тебя? Ты должна отдавать себе отчет, что немусульмане относятся к сексу и любви менее серьезно, чем наши мужчины. Такова, к сожалению, правда.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 | Следующая
  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации