Текст книги "Радикальное принятие. Как исцелить психологическую травму и посмотреть на свою жизнь взглядом Будды"

Свобода начинается с распознавания страхов и убеждений, которые лежат в основе транса неполноценности. Вы можете сделать паузу, чтобы подумать о том, что вы в себе привычно отрицаете и отталкиваете.

Принимаю ли я свое тело таким, как оно есть? Виню ли я себя, когда заболеваю? Кажется ли мне, что я недостаточно привлекателен? Недоволен ли я своими волосами? Стесняюсь ли я того, что стареют мое лицо и тело? Виню ли я себя за лишний вес? За недостаточный вес? За свою не самую лучшую физическую форму?

Принимаю ли я свой ум таким, какой он есть?

Виню ли я себя за то, что недостаточно умный или интересный?

Критикую ли я себя за навязчивые мысли? За то, что у меня однообразные и скучные мысли?

Стыжусь ли я плохих мыслей – критичных или похотливых?

Считаю ли я, что плохо медитирую, потому что мой ум так занят?

Принимаю ли я свои эмоции и свое настроение как есть?

Могу ли я плакать? Чувствовать себя неуверенным и уязвимым? Осуждаю ли я себя за то, что впадаю в депрессию? Стыжусь ли я того, что испытываю зависть? Критикую ли я себя за нетерпеливость? Раздражительность? Нетерпимость? Считаю ли я, что мой гнев и тревожность – это знак, что я не продвигаюсь по духовному пути?

Считаю ли себя плохим человеком из-за своего поведения?

Ненавижу ли я себя, когда мое поведение эгоцентрично или наносит вред другим? Стыжусь ли я своих вспышек гнева? Чувствую ли я отвращение к себе, когда меня неудержимо тянет к еде? Когда я курю или пью слишком много алкоголя? Чувствую ли я, что эгоистичен и часто не ставлю интересы других выше своих, и это признак моей духовной неразвитости? Кажется ли мне, что я всегда не соответствую ожиданиям своей семьи и друзей? Или что со мной что-то не так, потому что я не способен на близкие отношения? Злюсь ли я на себя за то, что немногого добился – не стал выдающимся человеком, не достиг карьерных высот?

Часто мы наиболее ясно можем осознать состояние транса неполноценности, когда понимаем, какое впечатление хотим произвести на других и что стремимся от них скрыть. Подумайте, с кем вы недавно проводили время – кто вам нравится и кого вы уважаете, но знаете не слишком хорошо. Как бы вы хотели, чтобы этот человек воспринимал вас (например, любящим, щедрым, привлекательным)? Каким бы вы не хотели показаться этому человеку (например, эгоистичным, неуверенным, завистливым)?

В течение дня делайте иногда паузу и спрашивайте себя: «В этот момент принимаю ли я себя таким, какой есть?» Не оценивая себя, просто осознавайте, как вы связаны со своим телом, эмоциями, мыслями и поведением. Приняв транс неполноценности, вы ослабите его влияние на вашу жизнь.

Глава 2
Пробуждение от транса: путь радикального принятия

Сон приснился мне ночью —

сон посещает благих, —

Солнца сот многоточье в сердце у них.

Над сердца темным устьем умеют пчелы парить, из нашей памяти тусклой могут мед сотворить.

Антонио Мачадо. Перевод Г. Власова

Любопытный парадокс состоит в том, что именно когда я принимаю себя таким, какой я есть, я могу измениться.

Карл Роджерс

Мохини, королевский белый тигр, много лет жил в Национальном зоопарке в Вашингтоне. Бо́льшую часть этих лет он провел в старом доме для львов – обычной клетке размером чуть больше 3×3 м² с железными прутьями и бетонным полом. Каждый день Мохини беспокойно ходил из угла в угол. В конце концов биологи и сотрудники зоопарка создали для него подобие естественной среды обитания. Это были несколько акров с холмами, деревьями, прудом и разнообразной растительностью. Испытывая воодушевление и нетерпение, они выпустили Мохини в его новое и просторное место обитания. Но было уже поздно. Тигр тут же спрятался в углу огороженной территории, где и провел остаток жизни. Он ходил туда-сюда в этом углу, пока не вытоптал полностью траву на площади 3×3 м².

Чем бо́льшую неудовлетворенность мы ощущаем, тем нам сложнее признать свои недостатки.

Пожалуй, самая большая трагедия нашей жизни состоит в том, что свобода возможна, но мы проводим годы в ловушке одних и тех же старых шаблонов. Привычно ограничиваем себя самокритикой и тревогой, беспокойством и неудовлетворенностью. Подобно Мохини, мы утрачиваем способность познать свободу и спокойствие, которые составляют неотъемлемую часть нашего существа. Мы, может, и хотели бы любить других без оглядки, быть естественными, дышать и наслаждаться красотой вокруг нас, танцевать и петь. И тем не менее каждый день мы прислушиваемся к внутренним ограничивающим нас голосам. Мы можем выиграть миллион долларов в лотерею или сочетаться браком с идеальном человеком, но до тех пор, пока мы ощущаем себя недостаточно хорошими, мы не сможем насладиться всеми возможностями, которые открываются перед нами. Однако, в отличие от Мохини, мы можем осознать, когда сами ограничиваем себя убеждениями и страхами. Мы просто тратим попусту нашу драгоценную жизнь.

Путь из клетки на волю начинается с принятия абсолютно всего в нас самих и в нашей жизни. Мы относимся к переживанию каждого мгновения бдительно и внимательно. Под принятием абсолютно всего я имею в виду, что мы осознаем происходящее с нашим телом и умом в каждый момент времени. Мы не стараемся контролировать или оценивать, или отталкивать происходящее. Это не значит, что мы должны мириться с пагубным поведением – своим или других людей. Скорее это внутренний процесс принятия нашего действительного переживания настоящего момента. Это значит ощущать печаль и боль, не сопротивляясь им; испытывать желание или неприязнь к кому-либо, не осуждая себя за эти чувства, а также не действуя под их влиянием.

То, что я называю радикальным принятием, – это ясное осознавание происходящего внутри нас, доброжелательное и любящее отношение к тому, что мы видим. Если мы отстраняемся от какой-либо части наших переживаний, если наше сердце исключает какую-нибудь часть нас или наших чувств, мы лишь усиливаем свои страхи и ощущения обособленности, что укрепляет транс неполноценности.

Радикальное принятие разрушает само основание этого состояния, бросает вызов нашим обусловленным реакциям. Когда мы чувствуем физическую или эмоциональную боль, мы рефлекторно ей сопротивляемся. Причем не только деревенея и напрягаясь физически, но также ограничивая ум. Мы думаем, что не так, как долго все это продлится, что с этим делать и уверены: эта боль – следствие нашей никчемности. Физическая боль, например, может быть следствием того, что мы не знаем, как заботиться о себе, питаемся неправильно и не уделяем достаточного внимания физическим упражнениям. Из-за боли мы можем чувствовать себя жертвами: возможно, боль говорит нам, что мы не можем полагаться на свое тело, что все всегда будет идти неправильно. Таким же образом своими критичными суждениями и историями мы усиливаем эмоциональную боль. Чувство страха, гнева или зависти означает, что с нами что-то не так, мы слабые или плохие.

Когда мы теряемся в своих историях, мы утрачиваем связь с нашими непосредственными переживаниями. Убегая в будущее или перекраивая прошлое, мы забываем про живой опыт настоящего момента. Наше состояние транса неполноценности усиливается, когда мы думаем: «надо делать больше» или «во мне нет цельности», «мне нужно больше для счастья». Эти «мантры» усиливают это убеждение-транс, что надо изменить жизнь.

Когда у нас все хорошо, мы задаемся вопросом, заслуживаем ли мы этого, или боимся, что сейчас должно произойти что-то плохое. Мы готовы съесть ложку нашего любимого мороженого не раньше, чем посчитаем, сколько еще можем съесть, чтобы не испытывать чувства вины или не набрать лишний вес. Перед нами открывается прекрасный пейзаж, а мы беспокоимся о том, что у нас закончилась пленка, или начинаем думать о переезде в деревню. Когда мы медитируем, мы переживаем восхитительные мгновения спокойствия и умиротворенности, а потом сразу же думаем, как бы продлить это состояние. Наше удовольствие испорчено беспокойством о том, как его продлить, и нашей одержимостью получить больше.

Расправляя крылья принятия

Транс неполноценности не позволяет нам ясно увидеть происходящее внутри нас и ожесточает. Наш взгляд искажен и сужен, и наше сердце ожесточается против жизни. Опираясь на переживание настоящего момента, отпускаем все наши истории и мягко принимаем свою боль и желания, тогда начинает раскрываться радикальное принятие. Две его составные части – видеть все ясно и относиться к своим переживаниям с сочувствием. Они взаимозависимы, они подобно двум крылам большой птицы позволят нам полететь и быть свободными.

Ясное видение часто описывается в буддийской практике как осознанность. Это качество ума, которое точно распознает каждое мгновение нашего опыта. Когда мы, например, осознанно относимся к страху, наши мысли скачут, тело напряжено и дрожит, нам хочется бежать прочь – мы не стараемся каким-либо образом управлять нашими переживаниями и не сопротивляемся им. Наше бдительное осознавание ничем не обусловлено и открыто. Мы готовы просто принимать то, что возникает, – даже если нам хотелось бы, чтобы боль ушла или чтобы мы занимались в этот момент чем-то другим. Это желание и эта мысль становятся частью того, что мы просто принимаем. Поскольку мы не вмешиваемся в наше переживание, осознанность позволяет нам увидеть жизнь такой, как она есть. Это распознавание подлинности нашего переживания – неотъемлемая часть радикального принятия: мы не можем честно принять переживание, пока не осознаем его.

Второй аспект радикального принятия, сочувствие, – это наша способность относиться к тому, что мы воспринимаем, с чуткостью и благожелательностью. Вместо сопротивления боли мы принимаем ее с такой же добротой, какую испытывает мать к своему ребенку. Мы не осуждаем и не оправдываем жажду внимания, шоколада или секса. Скорее мы воспринимаем наше цепляние с мягкостью и внимательностью. Сочувствие отдает должное нашему переживанию; оно позволяет нам тесно соприкоснуться с каждым мгновением жизни. Сочувствие делает наше принятие искренним и полным.

Транс неполноценности не позволяет нам ясно увидеть происходящее внутри нас и ожесточает.

Эти два аспекта, ясное видение и сочувствие, неразделимы. Они взаимодействуют вместе, помогают нам освободиться от транса неполноценности. Если нас отвергает тот, кого мы любим, транс неполноценности может заманить нас в ловушку навязчивых мыслей, обвинений в адрес причинившего нам боль человека и в то же время ощущения, что нас бросили потому, что мы ничтожество.

Нас может бросать из крайности в крайность: от вспышек гнева до раздирающей тоски и стыда. Два аспекта радикального принятия освобождают нас; помогают нам обрести равновесие и ясность, благодаря которым мы сможем быть более осознанными в речи и поступках.

Если бы в процессе радикального принятия присутствовал только один аспект, мы, возможно, ясно бы осознавали, как болит наше сердце, как краска гнева проступает на лице. Мы могли бы ясно видеть истории, которые рассказываем сами себе – о том, что мы жертвы, что всегда будем одиноки и не испытаем любви. Но мы также могли бы усугубить свое страдание злостью на самих себя за то, что мы вообще оказались в такой ситуации. Два аспекта вместе по-настоящему исцеляют. Благодаря сочувствию мы не отталкиваем и не осуждаем наши гнев и отчаяние, мы относимся к нашим открытым ранам с добротой и мягкостью.

И так же осознанность уравновешивает сочувствие. Если наша искренняя забота перерастает в жалость к себе и создает другую историю – как мы старались, но так и не получили желаемого, – осознанность позволит нам увидеть ловушку, в которую мы готовы попасть.

Вместе два этих аспекта позволяют нам переживать мгновение, как оно есть. И в этот момент что-то начинает происходить – мы чувствуем себя более свободными, перед нами открываются разные возможности, мы с большей ясностью видим, куда хотим двигаться дальше. Радикальное принятие позволяет нам исцелиться и идти вперед, освободившись от неосознанных привычек испытывать чувство вины и ненависть к себе.

Основа радикального принятия – это наше переживание мгновений, но мы можем применить такое же ясное и благожелательное внимание и к нашим шаблонам мышления и чувств, шаблонам поведения и событиям, которые формируют наш жизненный опыт. Мы начинаем более четко осознавать мотивы своего поведения и последствия наших действий для нас и других людей. В буддийской психологии это называется «ясным пониманием».

Допустим, мы осознали, что постоянно выходим из себя, неуважительно и пренебрежительно обращаемся со своими детьми. Мы можем начать исследовать наши намерения, открыто приняв мысли и чувства, которые возникают в таких ситуациях. Возможно, мы обнаружим, что хотим оттолкнуть от себя детей, потому что нам тяжело удовлетворять их потребности. Мы пытаемся спасти себя, ощущаем напряженность в животе, которая, как волна, распространится по телу и схватит за горло. Мы также можем увидеть, как наше поведение влияет на детей. Когда мы заметим, что наши дети становятся замкнутыми и робкими в нашем присутствии, мы можем ощутить в груди печаль. Мы также замечаем, как гнев влияет на наше тело и ум, как плохо и одиноко мы себя чувствуем после вспышки раздражения.

Более широкий взгляд, который дает ясное понимание, неизбежно возвращает нас к нашим глубинным намерениям. Мы не хотим страдать или причинять страдания. Мы можем осознать, что больше всего на свете хотим дать детям знать, как сильно мы их любим. Это происходит с ясным осознаванием и добротой. И так, применяя ко всему радикальное принятие, мы обретаем способность действовать в согласии с сердцем.

Сама природа транса неполноценности – непринятие, и мы можем задаться вопросом, как же сделать первый шаг к радикальному принятию, если мы погружены в транс. Мы должны вспомнить, что наша суть, природа Будды, всегда остается незапятнанной, как бы мы ни запутались. Это может придать нам уверенности. Природа нашего осознавания – знание происходящего. Природа нашего сердца – благожелательная внимательность. Как безграничное море, мы можем вместить в себя волны жизни. Даже когда ветер неуверенности поднимает волны на море, мы можем найти путь домой. Посреди штормящего моря мы можем обнаружить наше всеобъемлющее и бдительное осознавание.

Две составляющие радикального принятия – видеть все ясно и относиться к своим переживаниям с сочувствием.

Мы закладываем основы радикального принятия, когда распознаем свои привычки к оценочному мышлению, отрицанию и цеплянию и ясно видим, как постоянно пытаемся контролировать степень удовольствия и боли, как создаем страдание, резко набрасываясь на самих себя, и когда помним о своем стремлении любить жизнь. Когда мы отпускаем наши истории о том, что с нами не так, мы соприкасаемся с тем, что действительно происходит, сохраняя ясное и доброжелательное внимание. Мы раскрываемся переживанию настоящего мгновения. Испытываем ли мы боль или удовольствие, благодаря двум аспектам радикального принятия, мы чествуем эту изменчивую жизнь и дорожим ею.

Встречая боль транса неполноценности

Когда я только начинала практиковать йогу и медитацию, я не отдавала себе отчета в том, что принятие – это суть духовной жизни. Я только отчасти осознавала, как мое чувство неполноценности удерживало меня от столь желанных спокойствия и свободы. В конце концов, только опыт, который эмоционально сломал меня, позволил мне пробудиться от привычного поведения, формировавшегося годами. И хотя внешние обстоятельства моей личной истории были довольно необычны, многие люди говорили мне, что внутренняя драма этой истории очень похожа на их собственную.

К 30 годам я уже восемь лет жила в духовной общине, к которой присоединилась после колледжа. Я вела регулярные занятия по йоге и медитации и, кроме того, готовилась получить степень доктора клинической психологии, чтобы иметь право заниматься психотерапией. Я разрывалась между своей жизнью во «внешнем мире» и жизнью в ашраме. Иногда мой учитель упрекал меня за то, что я уделяю недостаточно времени нашей общине, и часто я испытывала чувство вины из-за этого. Но для меня были важны оба мира, и я не могла отказаться ни от одного из них.

По совету своего учителя, за несколько лет до этого я вышла замуж за человека из нашей общины. С первых же дней нашей совместной жизни мы хотели завести ребенка. Когда я наконец забеременела, мы были в восторге, что наша мечта наконец станет явью. Мы решили, что мне надо будет прервать на месяц свои занятия терапией, чтобы отдохнуть и набраться сил. Я решила провести время в ретрите по йоге и медитации, который вел наш учитель в пустыне Южной Калифорнии.

Спустя две недели после начала ретрита у меня началось сильное кровотечение. Мои друзья отвезли меня в ближайшую больницу, и там мои мечты стать матерью закончились выкидышем. Я сильно горевала. Я лежала в больничной палате и пыталась понять, что же пошло не так. Может быть, активные занятия йогой и летняя жара оказали слишком большую нагрузку на мой организм. Когда я вернулась в ретритный центр, я оставила сообщение на телефоне своему учителю. Я рассказала ему, что случилось, и упомянула о своих размышлениях. Он мне так и не перезвонил.

Следующие два дня я провела в постели, пытаясь прийти в себя. Я скорбела и молилась. На третий день я решила пойти на ежедневную лекцию нашего учителя. Мне казалось, что это воодушевит меня, и я знала, что смогу найти утешение в кругу своей семьи.

Был жаркий вечер в пустыне. Сотни людей сидели под огромным тентом. Они спокойно медитировали в ожидании учителя. Когда мы увидели, что подъезжает его машина, мы все встали и запели песню о нашей преданности ему. В сопровождении йогинов он зашел под тент и сел перед нами на подушки, которые гармонировали с оранжевым и розовым цветами заходящего солнца. Мы закончили петь и сели. Мы наблюдали, как он ест печенье и виноград с красиво поданной тарелки с едой. Его взгляд прошелся по морю обращенных к нему лиц, каждый жаждал вдохновения. Неожиданно я поняла, что он пристально смотрит прямо на меня. Нарушив молчание, он произнес мое имя на санскрите, которое он дал мне много лет назад, когда я взяла обязательство следовать его учениям. Звук его голоса звенел у меня в ушах, когда он попросил меня встать.

Иногда на таких встречах он при всех обращался к какому-нибудь ученику, так что я подумала, что он хочет узнать, как у меня дела. Вместо этого безо всяких предисловий он заявил резким тоном, что я сама виновата в смерти своего ребенка, так как была слишком амбициозна в профессиональном плане и эгоцентрична. Я чувствовала себя так, будто меня ударили в живот – от внезапной боли у меня скрутило внутренности. Я застыла в оцепенении, а он продолжал говорить, используя грубые выражения, что я хотела заниматься сексом, не имея детей. Это было похоже на дурной сон. Конечно, он критиковал меня в личных разговорах за мою жизнь вне ашрама, но никогда с такой злобой, с таким гневом и презрением.

Я села на место, сгорая от стыда. В течение последних лет мои сомнения в отношении него росли, сейчас же мое доверие было полностью подорвано. Я дрожала, внутри меня разрасталась глубокая пропасть боли. Я слышала звук его голоса, но ничего не понимала.

Когда лекция закончилась, и он уехал, несколько друзей обняли меня и сделали неловкие попытки утешить. Я видела замешательство в их глазах: наверное, то, каким образом он дал учение, должно было служить духовной цели; наш учитель не может ошибаться… но все же все это казалось неправильным. Я была благодарна им за поддержку, но больше всего мне хотелось просто исчезнуть. Давным-давно я прочитала историю о молодом раненом солдате, который вернулся домой с поля боя. Прошел слух, что он предатель, и его изгнали из деревни. Он чувствовал, как все наблюдали за ним, и даже жалели его, когда он хромал прочь с небольшим узелком с одеждой и едой. Я чувствовала себя так же, как этот солдат. Униженная, я старательно избегала взглядов других участников ретрита, пока пробиралась сквозь толпу. Мне казалось, что все они (150 человек) или осуждали, или жалели меня. Я отчаянно хотела оказаться в одиночестве – я чувствовала себя такой никчемной, как я могла быть среди людей в такой момент?

Я потеряла ребенка, и мой учитель обвинил в этом меня.

В слезах я добралась до небольшого святилища, окруженного юкками. Потом сидела на жестком холодном полу и рыдала в голос несколько часов. Как это вообще могло произойти? Я потеряла ребенка, и мой учитель обвинил в этом меня. Может, он прав? Все мое тело кричало, что он ошибался. Но что же было во мне такого, что заставило его с таким гневом обрушиться на меня в тот момент, когда я была так уязвима? Может быть, его оскорбило мое сообщение, которое я оставила ему на телефоне, и он посчитал, что я ставлю под сомнение мудрость его программ и учений?

Может быть, он знал, что я испытываю сомнения в отношении него, что я не доверяю ему полностью? Но почему он говорил так злобно, с такой ненавистью? Неужели я действительно настолько плоха, как он сказал?

Мое сердце разрывалось от боли и горя, я чувствовала себя отрезанной от своего мира и отчужденной от своей сути. Была ли я на правильном духовном пути? Как я могла и дальше принадлежать к общине людей, беспрекословно преданных такому учителю? Что случится с моим браком, если я больше не смогу следовать этому пути? Если я уйду и потеряю тем самым свою духовную семью, всю свою жизнь, смогу ли я это вынести?

Мир замкнулся вокруг меня, и меня охватило старое знакомое отчаяние. Мало того, что слова учителя повергли меня в чувство ущербности, теперь еще и голоса внутри меня подтверждали, что я всегда была такой. Сколько я себя помнила, я всегда старалась доказать, что на многое способна. Я вспомнила, как подростком спорила за обеденным столом с моим отцом адвокатом и испытала гордость – и облегчение, – когда впечатлила его убедительными аргументами. У меня упало сердце, когда я также вспомнила, что проигрывала такой же сценарий со своими учителями или другими авторитетами. Когда у меня в голове возник образ моей матери – как она лежит в постели, читает детектив, а рядом с ней стоит стакан джина с тоником, – на меня нахлынули воспоминания о ее борьбе с депрессией и тревогой. Возможно, мое навязчивое стремление казаться сильной и собранной было попыткой избежать тех же тенденцией в своей жизни. Была ли я вообще заботливым человеком? Возможно, моя помощь друзьям и клиентам была ради благодарностей и признания. Все мои устремления – получить докторскую степень, быть хорошим практиком, просто быть хорошей – все укладывалось в картину неуверенного в себе человека, страдающего от чувства неполноценности. Казалось, во мне нет ничего чистого или достойного доверия.

Мир замкнулся вокруг меня, и я почувствовала старое знакомое отчаяние.

Испытывая мучения и чувство безнадежности, я обратилась к любящему и бдительному осознаванию, которое всегда служило мне убежищем. И когда я прошептала «любовь» и ощутила свое устремление быть одним целым с этим осознаванием, что-то стало меняться. Сначала это было еле уловимое ощущение, что я не так уж потеряна и одинока. Вместо того чтобы полностью погрузиться в пучину страдания, я начала ощущать открытость и мягкость внутри и вокруг себя. В моем мире стало больше пространства.

В ту долгую ночь я металась между болью и растущей открытостью. Я обнаружила: если каждый раз, когда один из этих осуждающих голосов пытается взять верх, я вспоминаю о благожелательном осознавании, то могу воспринимать критические оценки, не отождествляясь с ними. Когда пришло время вспомнить о том, что порой я вела себя эгоистично или притворялась тем, кем не была, я смогла отпустить все мысли и просто чувствовала саднящую рану в своем сердце. Когда я открылась боли и перестала сопротивляться ей, мое переживание смягчилось и успокоилось.

В уме возникли новые голоса: я хочу полностью принимать себя, даже если настолько плоха, как сказал учитель, и мои стремления и чувство неуверенности означали, что я «нахожусь в ловушке собственного эго», я хотела относиться к себе тепло, внимательно, не осуждать себя. Даже если была эгоистичной и требовательной, я хотела безоговорочно принять и эти качества. Мне хотелось прекратить непрерывный поток контроля и критики.

Я обнаружила, что молюсь: «Пусть я полюблю и приму себя такой, какая я есть». Было такое ощущение, что я сама себя укачиваю, как ребенка. Я принимала каждую волну жизни, проходящую сквозь меня. Я могла принять даже голос страха, который говорил мне: «со мной что-то не так». Он больше не мог омрачить это чувство глубокой и подлинной заботы.