Текст книги "Новые райские кущи"

– Дарья! – не удержавшись от назидания, резко осадила внучку Эльвира Аркадьевна. – Оставь, будь любезна, неуместный сленг для своей подростковой компании. Человеку, уважающему русский язык, сентенции из американизмов и завуалированной ругани режут слух.

– Да кому сейчас до политесов! – возмутилась Дашка. – Все сидят и матерятся про себя, поверь, еще и позаковыристее! – И напомнила форсированно-наигранно: – Але, ба! Нас обокрали! На минуточку, скоммуниздили охренительное семейное добро-богатство! А ты тут топишь за чистоту языка!

И именно после этой отповеди Дашки, произнесенной бесшабашным, почти веселым голосом, попавшей в «крутой замес-интерес», как она любит выражаться, все собравшиеся в полной мере осознали то, о чем именно сообщила им Эльвира Аркадьевна.

И тишина заполнила собой столовую…

В юности Софья была уверена, что классификация тишины, как то: «гробовая», «давящая», «тяжелая», «звенящая», «легкая», «романтическая», «многозначительная» или еще какая-то там – все есть чистой воды литературный (как правило – заезженный) штамп и не более того. Но как показал дальнейший опыт ее жизни, это мнение девочки Сони было ошибочным. Тишина на самом деле имеет разные свойства и по-разному воздействует на человека. Одно дело, когда в абсолютно пустом помещении просто покинуто тихо, и совсем другое – когда в нем находятся ошарашенные люди.

В данный же момент над столом повисла напряженная, странная и какая-то… растерянная, что ли… неопределенная, но ощутимая плотная тишина.

– Подожди, мама! – разбивая давящее на нервы затянувшееся молчание, первым возмутился Алексей. – Ты что-то путаешь. Этого просто не может быть, поскольку сейф у Павла известной швейцарской фирмы и закрывается на специальный код, буквенный пароль и ключ в придачу. И никто из нас даже близко никакого пароля вместе с тем кодом не знает.

Он обвел присутствующих вопросительным взглядом в ожидании поддержки, которая не преминула последовать практически мгновенно.

– Конечно, не знаем! – возмутилась тетка Мария с горячей убежденностью. – Да и на кой нам эти пароли и коды? Павел – хранитель, он отвечает за сохранность ценностей. И никому и в голову не придет ни за каким надом открывать его сейф!

– Да, мам, – поддержала старшую сестру Глафира, – как-то ты поспешила с такими чудовищными обвинениями. Не секрет, что ключ от сейфа только один, а код и пароль известны лишь Павлу и тебе. Мы же не медвежатники какие-то, чтобы взламывать сейфы. Ужасно неприятно слышать, что ты числишь всех нас потенциальными преступниками.

– Домушниками, – хохотнул дядя Валя, поддержав Глафиру.

– Да, – ровным, холодным тоном подтвердила высказанные претензии и факты Эльвира Аркадьевна, – вы правы. На самом деле есть два ключа от сейфа: один у Павла, а второй хранится в банковской ячейке, как и код с паролем на непредвиденный, самый ужасный из возможных вариантов случай: гибель Павла и Константина, в результате которой сын Константина Левушка наследует статус хранителя. Истина и то, что в данный момент код и пароль известны только Павлу и мне. Но при всей чудовищности, как сказала Глафира, выдвинутых мной обвинений, правда еще и в том, что кроме присутствующих здесь людей никто иной открыть и украсть ценности и документы не мог. Это установленный и доказанный факт. И нам придется разобраться в этой истории, сколько бы времени это разбирательство ни заняло. Надеяться на то, что совершивший это деяние человек раскается и признается, я бы не стала.

– То есть мы для тебя тут все мутные пассажиры, бабушка? – звонким, в меру возмущенным голосом разбила Дашка гнетущую напряженность, повисшую после отповеди Эльвиры Аркадьевны, расставившей все по четким и конкретным местам.

– Именно так, Дарья, – невозмутимым тоном подтвердила Эльвира Аркадьевна.

– Вона оно ка-а-ак… – растерянно протянул дядя Валя и с тоской посмотрел на закрытую дверь, явно прикидывая, как бы ему смыться, чтобы раздобыть лечебного коньячку и подлечить нервишки.

– Ну, классно! – воинствовала без огонька, просто в силу характера и ставшего уже привычным для всех противостояния с бабушкой Дарья. – Типа каждый из присутствующих может быть ворюгой, осталось самое простое: выяснить, кто именно. И мы вот так посидим рядком, побуравим друг дружку взглядом с подозрением, устроим массовый перекрестный допрос, и эта плохая «редиска», не выдержав мук совести, тяжести раскаяния и эмоционального накала, признается во всем! – И хрюкнула провокационным смешком, которым любила донимать бабушку, демонстрируя той свои вульгарные манеры.

Иногда Дашка, воспитанная той самой бабушкой, позволяла себе переходить с молодежного сленга (порой полуматерного, а то и откровенно матерного, лишь припорошенного легкими эвфемизмами), на вполне приличный, почти литературный русский язык, которым прекрасно владела, а сейчас продолжила троллить ситуацию как таковую и бабушку в частности:

– А что, это прям сильно, прям мощно. И атмосферненько так получилось, реально, как у Агаты Кристи. Типа «Десять негритят». – И, разведя руки полукругом, перебирая растопыренными пальцами и изображая паучьи лапы, заговорила замогильным низким голосом, растягивая слова: – И будет нас Эльвира Аркадьевна всех души-и-и-ить по очереди…

Повернулась к Софье, ухватила игриво ту за горло и начала трясти, продолжая наговаривать тем же низким басом:

– Признайся, ты украла сокровища…

– Дарья! – одернула своим особым голосом-лязгом внучку Эльвира Аркадьевна. – Прекрати балаган!

– Я так понимаю, – решила уточнить Анастасия, заинтересованно-оценивающим взглядом осмотрев незнакомого мужчину, – Ярославу Олеговичу так же, как нам, не повезло оказаться в числе тех, кто появлялся в усадьбе в эти три дня?

– Нет, – ответила дочери Эльвира Аркадьевна, – он не посещал усадьбы в это время и не имеет даже косвенного отношения к этому происшествию. Ярослав Олегович занимает высокую должность в «Центре стратегического планирования, исследований и прогнозов» и является уникальным аналитиком и очень занятым человеком…

– Аналитические способности Ярослава Олеговича, без сомнения, весьма полезная и хорошая опция, – с неприкрытой язвительностью в тоне, перебив мать, выступил Алексей Антонович, – но я решительно не понимаю, зачем посвящать постороннего человека в дела семьи?

– Я обратилась к Ярославу Олеговичу как к выдающемуся ученому, умеющему решать логические задачи любой сложности, и смогла-таки уговорить его помочь нам разобраться в этой истории, поскольку совершенно уверена в его порядочности и точно знаю: все, что здесь произойдет, что бы ни открылось и ни было здесь сказано, не будет предано огласке с его стороны за порогом этого дома.

«А вот в этом ты сильно ошибаешься, бабуля, – усмехнулась про себя Соня. – Ярослав Олегович, конечно, скала. Из него инфу клещами не вытащишь, хоть пытай изощренно, особенно если эта инфа секретна и закрыта для общего доступа. Только служит наш разлюбезный Ярослав Олегович не в «Институте статистики», как они сами изволят шутить о своем месте трудоустройства, а в весьма-а-а закрытой и настолько нигде и никак не отсвечивающей организации, что простым гражданам знать не положено. Зато о своем участии в расследовании кражи драгоценностей крутого как денежного, так и культурного уровня Ярославу Олеговичу доложить положено, как бы даже и обязательно. Он и доложит, и инфа обо всех нас, о сокровищах Октябрьских и самом происшествии осядет где-нибудь в секретной папочке. А вот где и у кого будет находиться та самая папочка, это уже вопро-о-ос. Так что, перехитрила ты, Эльвира Аркадьевна саму себя».

– Беседовать с вами, изучать, сопоставлять факты и данные будет Ярослав Олегович, а проводить оперативно-розыскную часть расследования – Дмитрий Васильевич, его подчиненные и следователь охранного агентства. Все они прекрасные специалисты и сведущие в своем деле люди и втроем составят что-то вроде следственной группы и, будем надеяться, быстро разберутся в проблеме, – продолжила вступительно-организационную речь Эльвира Аркадьевна.

– Ну да, – и не думала сдерживать себя в пикировке с бабушкой Дашка. – Чтобы изба наша осталась грязной и засоренной, к полицейским специалистам мы обращаться не станем, это ж не по-барски, вы что!

– Дарья, хватит! – строго осадила ее мать.

Соня подивилась: надо же, молчала все это время, с того самого момента, как вошла в малую гостиную. Нет, что-то Евгения, конечно, говорила Людмиле Аристарховне и горничным, пару раз обращалась в Эльвире Аркадьевне, но очень тихо, а тут вдруг высказалась.

Впрочем, надо признать, дочь она окоротила весьма деятельным окриком. По крайней мере, Дарья замолчала, не преминув красноречиво изобразить всем своим видом и живой мимикой видимость подчинения и покорности. Но, насколько Софья знала сестрицу, это ненадолго. Не умеет та сдерживать свои порывы. Да и не считает это нужным.

Эльвира же Аркадьевна, проигнорировав выступления внучки, посмотрела на приглашенного гостя и поинтересовалась, бросив на Софью короткий, но острый взгляд:

– Ярослав Олегович, вам известна история сокровищ Октябрьских?

Ну да, оно и понятно: рассказать господину Ладникову о семейных сокровищах могла только Соня.

– Ну так, в самых общих чертах. Я бы сказал: пунктирно, – ответил Ярослав. – Только то, что в семье хранятся некие очень ценные вещи, которые переходят из поколения в поколение по отцовской линии старшему сыну, когда тот становится главой рода. И эти драгоценности следует хранить и ни в коем случае не реализовать никоим образом, отчего наследующего и называют хранителем. Это все, что мне рассказали.

– Собственно, если не вдаваться в детали, эти сведения являются базовой сутью явления под названием «сокровища Октябрьских», – подтвердила достоверность фактов Эльвира Аркадьевна. – Ну, а если вдаваться в подробности, то в тысяча девятьсот семнадцатом году Прохор Храмов и Агриппина Добружинская, поженившись, основали новый род. Прохор Поликарпович был из простой рабоче-крестьянской семьи, но сумел получить образование, закончив церковно-приходскую школу и проучившись два года в земских учительских классах. Поскольку началась Первая мировая война, он был призван в армию, вернее, во флот, до достижения призывного возраста (проще говоря, в восемнадцать лет вместо двадцати положенных). И, как человек умный, очень смелый, решительный и смекалистый, к тому же считавшийся хорошо образованным для простого парня, уже за год сумел дослужиться до звания боцманмата, то есть помощника боцмана, что соответствовало званию унтер-офицера. В семнадцатом году, в составе экипажа корабля, на котором он служил, Прохор Поликарпович принял сторону большевиков и вступил в их партию. Агриппина же Александровна, барышня восемнадцати годов, происходила из дворян, принадлежавших к одной из ветвей графского рода Шуваловых. Правда, ветви, скажем так, далеко отошедшей от известной фамилии и уже давно сильно обедневшей. Еще в гимназии, в пятнадцать лет, Агриппина увлеклась революционной идеей и принимала активное участие в этом движении. А к семнадцатому году уже состояла в партии большевиков, работая телефонисткой и занимаясь агитацией.

– Ребята нашли друг друга на почве политического согласия, – усмехнувшись, неожиданно вставил реплику Леонид.

– Прохор и Агриппина встретились в октябре, в Петрограде, в самый разгар революционных событий, – проигнорировав неуместную репризу зятя, продолжила Эльвира Аркадьевна, ни на секунду не сбившись с ритма и тона повествования. – На третий день после встречи они повенчались в церкви. Но, поскольку оба были убежденными большевиками, к тому же партийными, а Великая Октябрьская революция в прямом смысле их соединила, они решили отказаться от всего старого и начать новую династию, сменив фамилию. Что и проделали на третий день после венчания в Совнаркоме, зарегистрировавшись как молодая семья уже в новом государственном органе власти под фамилией Октябрьские. Впрочем, Ярослав, если вам интересна история образования семьи и судьбы ее членов, вам лучше расспросить об этом Софью, она обладает самой обширной информацией и даже документами. Что же касается сокровища, то доподлинно установить, как, когда и каким образом оно появилось у Прохора и Агриппины, невозможно. Разыскать хоть какие-то сведения об этом не удалось даже Софье, а это значит только то, что таких сведений нет. Считается, что драгоценности были своего рода приданым Агриппины. Вернее, в качестве такового ее родные намеревались сохранить ценности, принадлежащие Добружинским, надеясь, что у большевички товарищи по партии их не отнимут. Не отрицается и версия о том, что они каким-то образом попали к Прохору. Так или иначе, но вещи оказались в семье. Сокровищем Октябрьских Прохор Поликарпович обозначил несколько ювелирных шедевров, в число которых входят подлинные работы ювелирного дома Фаберже (включая и одно из пасхальных яиц, сделанных им для семьи Романовых), ветка сирени из темно-фиолетовых редких рубинов и бриллиантов и еще несколько уникальных произведений ювелирного искусства «Дома Фаберже». Все эти вещи прошли экспертизу, их подлинность установлена. И они внесены в российский реестр культурного ювелирного наследия страны. Полную опись вещей, входящих в сокровища Октябрьских, я вам предоставлю.

– Да натырил-помылил предок у кого-то ювелирку во время этих их пролетарских экспроприаций, верняк. А вы носитесь с ней, как с тухлым яйцом в кармане, – выступила недолго отмалчивавшаяся после материнского окрика Дашка. – Лежит годами, хранится… На кой фиг, спрашивается? Никому никакого толка от нее.

– Побольше уважения, Дарья! – одернула внучку очень недовольным тоном Эльвира Аркадьевна. – Семейные сокровища – наследство вашей прапрапрабабушки!

– Ой, да не свистите, а то улетите! – скривившись, как от кислого лимона, эмоционально отмахнулась Дашка, с огромным удовольствием отрываясь своей правдой-обличением: – Предок был революционным на всю голову матросом. Боевитым, смелым и героическим, никто не спорит, но экспроприацией занимался с преспокойной душой и во весь рост. И наверняка насобирал не только то, что у тебя в списочке перечислено. А иначе как бы они пережили Гражданскую войну и голод-нищету того времени? А лютую блокаду Ленинграда, разруху и голод после войны? Мне Сонечка Пална понарассказывала такие жуткие ужасы про блокаду, что зомби-апокалипсис отдыхает. Зашибись какая хрень у нас тут творилась. А они выжили и всех детей сохранили, да и потом семья не бедствовала. Ну, а мы на кой, спрашивается, его храним? Оберегай, видишь ли, но руками не трожь – ни-ни. Да и вообще все это давно минувшие дела и глухая лютая архаика. Жизнь уже сто раз изменилась и давно пора продать хотя бы ту часть, что не произведения искусства, за нее наверняка охапку денег дадут. Вот ее и разделить на равные доли и раздать всей родне. Семья большая, народ бы свои проблемы порешал. А ценную ювелирку давно пора отдать государству, чтобы ее в музее выставили, чтобы люди видели и любовались. А то лежит мертвым грузом, ни два ни полтора: ни полюбоваться, ни покутить и шикануть с размахом и от души. Может, и хорошо, что его стырили, к делу какому пристроят.

– И как ты предлагаешь поделить? – коротко рассмеялась на пламенное эмоциональное выступление внучки Эльвира Аркадьевна. – Всем поровну? Но среди родственников имеются люди, которые не принадлежат к семье Октябрьских. А в завещании Прохора Поликарповича четко указано, что сокровище переходит только по мужской линии, по старшинству, а наследник обязан его сохранять, беречь и ни в коем случае не продавать.

– Ну-у-у… – задумалась Дашка, – можно поделить между прямыми наследниками. А те пусть поделятся с теми, кто не наследники и пришлые со стороны, – предложила она вариант.

– Видишь ли, Дарья, – наставительно-назидательным тоном пояснила ей бабушка, – компромиссы в коллективе всегда ведут лишь к возникновению недовольства и вражды. И, как итог, к распаду самого коллектива. Один хочет что-то свое, очень ему нужное, другой хочет совсем другого, нужного уже ему, кто-то вообще желает чего-то такого, с чем никоим образом не могут согласиться первые двое, и так далее. В результате обязательно настоят на голосовании и примут такое решение, тот самый компромисс, из-за которого начнутся свары, дрязги, все в дребезги перессорятся до лютой ненависти, считая себя несправедливо ущемленными и обойденными. Коллектив способен отлично функционировать и работать, только если существует в четко прописанной и установленной доктрине, в законах и правилах. Вот почему, прежде чем вступить в этот самый коллектив, человек должен быть ознакомлен с ними, дать свое согласие на их соблюдение и подписаться касательно их исполнения.

Все разом начали обсуждать, перебивая и заглушая друг друга, но разом замолчали, как по команде, когда бабушка продолжила, укоризненно постучав ладонью по столу:

– Как ты предполагаешь заставить наследников делиться с не-наследниками? Как определять, кому и в каком процентном соотношении от общей суммы выделять часть? По степени приближения к роду или удаленности от него? Или по степени вклада своих сил и участия в делах рода-семьи? А как распределять между родными? По той же оценочной категории или по чувствам-эмоциям? – И резким жестом руки остановила Дашку, собравшуюся что-то возражать: – Вот-вот, никакая демократия не катит, как ты выражаешься. И хочу тебе напомнить, что прямых и настоящих наследников не так уж и много. И только они и лишь они имеют полное право глубоко наплевать на все жгучие желания, потребности и, как нынче принято говорить, «хотелки» остальной родни. И если они решатся реализовать сокровища, то точно договорятся, как сделать это наилучшим образом. На этот случай, кстати, в завещании Прохора Поликарповича имеется прямое указание, в котором четко прописаны и учтены различные возможные ситуации в жизни рода.

Обведя строгим взглядом притихшую за столом родню, Эльвира Аркадьевна обратилась уже ко всем сразу:

– Все, что касается семейных сокровищ, находится в определенном порядке и постоянстве, не нами, а основателем династии установленном, и таковым этот порядок и останется, – произнесла она жестко-холодным тоном, закрывающим всякие обсуждения и споры на эту тему.

– Так! – решительно поднялась со своего места Мария Егоровна. – Я не собираюсь принимать участие в этом балагане. Никакого отношения к пропаже ни я, ни Валентин и дети не имеем. Разбирайтесь с этим происшествием сами, а мы немедленно уезжаем! Володя, Лена, уходим, – отдала она распоряжение сыну с невесткой и дернула мужа за рукав: – Идем, Валя.

– Да-да! – Радостно поддержав инициативу жены, Валентин Константинович вскочил с места, узрев перспективу на скорую встречу с целительным «полтосиком», получившую возможность состояться гораздо раньше, чем он предполагал.

– Никто никуда не пойдет, – ровным тоном оповестила Эльвира Аркадьевна. – И не поедет. Все калитки, ворота и выходы с участка заперты, ключи находятся в надежном месте, а охрана нанята не для отдыха за городом, а имеет четкие указания никого не выпускать без моей санкции, согласованной со «следственной», так сказать, группой.

– Ну, это уже ни в какие ворота! – наполнилась возмущением до краев Мария Егоровна. – Ты что творишь, мам Эля?! Я решительно отказываюсь участвовать во всем этом безумии! Немедленно – слышишь, немедленно! – выпусти нас с мужем и Володю с Леной!

– Нет, – жестко отрезала Эльвира Аркадьевна, – кое в чем Дарья права: у нас тут образовался практически классический детектив, и мы просто обязаны разобраться в ситуации здесь и сейчас. Ради самих себя, ради Павла с Константином, ради памяти ваших предков и ради будущего. Единственное, что могу тебе обещать, что «следователи» в первую очередь опросят вас с Валентином.

Она снова обвела давяще-требовательным взглядом всех сидевших за столом и произнесла тоном окончательного приговора:

– И попрошу более никого не поднимать вопрос об отъезде. Можете считать меня таким вот узурпатором, душителем свободы и чужого волеизъявления… да хоть кем считайте, но, пока мы не установим виноватого, из усадьбы и с прилегающей к ней территории никто не выйдет. – Эльвира Аркадьевна помолчала, давая народу возможность осмыслить столь сильное заявление, и, смягчив тон, преподнесла родне «пряник»: – Для каждого из вас отведены комнаты, вы можете выбрать любую, которая вам понравится. Сегодня будет баня (разумеется, бассейн в ней уже подогрели), будет шашлык и барбекю в беседке на ужин. Посидим. В конце концов, пусть хоть и весьма неприятный, но все-таки повод пообщаться, ведь мы давно не виделись таким составом. Гуляйте по парку, отдыхайте. Погода прекрасная, волейбольная площадка подготовлена, качели и беседки, а также библиотека, бильярд, кинозал в цоколе – в вашем полном распоряжении. Расслабляйтесь, мы обязательно разберемся в ситуации. Спокойно, мирно, по-родственному. Не нервничайте и постарайтесь помочь нашим «следователям», просто ответив на их вопросы. – Она повернула голову и посмотрела на Владимира: – Володя, для вас с Леной отдельно приготовлен гостевой дом. Ты совершенно прав, Елене следует побольше гулять, но и лежать, дом в полном вашем распоряжении. Вам будет помогать одна из наших девочек-горничных, я дам вам номер ее телефона. В любой момент дня и ночи вы можете ей звонить.

Вздохнув и чуть задержав дыхание, Эльвира Аркадьевна устало-продленно выдохнула. И только в этот момент, когда она вот так тяжко-безысходно выдохнула, позволив себе непроизвольно выказать свое состояние, стало очевидно и заметно, насколько бабушка устала и испереживалась. И этим своим коротким измученным выражением лица, всего на несколько мгновений прорвавшимся через ее несокрушимую волю, она заставила присутствующих вспомнить, сколько лет их «Железной Бабке», и осознать, как сильно подкосило, сказалось на ней исчезновение сокровища Октябрьских.

В такие моменты, когда та проявляла свою необычайную силу духа и жизненную стойкость, Софья напрочь забывала об их извечном противостоянии, о своих претензиях и обидах (как детских, так и приобретенных позже, в юности) и откровенно гордилась Эльвирой Аркадьевной, нисколько не смущаясь и не скрывая такого своего чувства, отдавая должное мощной личности, этой, без сомнения, неординарной женщине.

– И последнее, – пересиливая усталость, вновь взяв под контроль свои чувства, произнесла Эльвира Аркадьевна. – Дарья, будь добра, принеси мне папку, что лежит на буфете.

Не произнеся ни звука и не изображая мимикой никаких эмоций, Дашка поднялась со стула и, метнувшись к буфету, сцапала с его столешницы обычную синюю канцелярскую папочку. Передала бабушке, вернулась и села на свое место. Так иногда случалось, когда без комментариев и ужимок она проявляла одну из своих ипостасей типа «Даша послушная». Но редко.

– Ярослав Олегович… – начала говорить бабушка, но гость ее мягко перебил:

– Пожалуйста, Эльвира Аркадьевна, просто Ярослав.

– Хорошо, – улыбнулась ему легкой, светской улыбкой Эльвира Аркадьевна, снова взяв под контроль эмоции, и продолжила мысль: – Ярослав. Здесь я собрала некие сведения, которые вам обязательно понадобятся.

Она вытащила два листа из папки и положила их перед Ярославом.

– Здесь я составила что-то вроде генеалогического древа. Вернее, некоторой его части, отметив красным цветом всех, кто присутствует. Большое, полное семейное древо выполнено на панно на стене в библиотеке. Если вам понадобится консультация, обращайтесь к Софье, она главный историк и архивист нашей семьи. А на вот этом листке я отметила время прибытия и убытия всех гостей в те три роковых дня.

– Спасибо, – поблагодарил Ярослав, – это очень предусмотрительно и именно то, что понадобится в первую очередь.

– А сейчас я бы хотела представить вам всех, – озвучила бабушка следующий пункт своего продуманного до мелочей плана. – Итак, начнем справа: Евгения Андреевна, – указала она на сидевшую возле нее по правую сторону стола женщину. – Жена главы рода и хозяина усадьбы Павла Егоровича. Алексей Антонович, мой сын, – показала плавным жестом руки на сына, сидевшего следующим за Евгенией. – Мария Егоровна и ее муж Валентин Константинович, – указала Эльвира Аркадьевна на дочь, после неудавшегося бунта потихоньку севшую назад на свое место и усадившую расстроенного мужа рядом, они занимали места за столом справа.

Хозяйка указала на сидевшую рядом с зятем Валентином Глафиру и замыкавшего левый ряд стола Леонида:

– Моя дочь Глафира Егоровна и ее муж Леонид. Они приехали к нам из Санкт-Петербурга. Теперь по вашей стороне, – улыбнулась она Ярославу и указала на Володю, сидевшего рядом с Ярославом. – Владимир, сын Марии и Валентина, и его жена Елена. Ну, Софью и Дарью вам представлять не требуется, вы знакомы, поэтому двинемся дальше. – И жест в сторону девушки, сидевшей последней на левой стороне стола рядом с Дашкой: – Ну и моя младшая дочь, Анастасия. Вот, собственно, и все собравшиеся гости, – в конце своей представительной речи завуалированно-тонко подсластила хозяйка «послевкусие» неприятного повода для собрания, обозначив статус присутствующих гостей.

– Вот такая у нас гангсто-банда образовалась, – подвела итог бабушкиному представлению родственников Дарья и с ехидцей поинтересовалась у гостя независимого: – И как мы тебе, Ярослав Олегыч, нравимся?

– Не могу ответить на этот вопрос, Дарья, – мимолетно усмехнулся Ладников, – поскольку ни с кем из собравшихся, кроме Эльвиры Аркадьевны, тебя и Софьи Павловны пока не знаком.

– Как вы планируете действовать? – спешно перехватив инициативу разговора, дабы чего больше не учудила младшенькая внученька, поинтересовалась Эльвира Аркадьевна. – Расспросить нас прямо сейчас или после того, как гости отдохнут, приведут себя в порядок и отобедают? – спросила, дипломатично причислив себя к числу опрашиваемых этим своим «нас», еще немного подсластив кислое послевкусие, возникшее у всех собравшихся от ее грубого самоуправства. Типа, «Я с вами и одна из вас, ребята». Все мы в одной лодке!

Все это игра в поддавки, в подчеркивание своей причастности к коллективу, о котором она тут недавно высказывалась не самым лицеприятным образом, и демонстрация ее демократичности. Все прямо по учебнику психологии для топового манагера – мы, мол, одна семья, и я такая же, как вы. Отлично, можно сказать, виртуозно-великолепно освоенное Эльвирой Аркадьевной в бытность ее партийным работником на огромном производстве умение управлять и манипулировать людьми.

Как там говорилось партийным начальством в те времена? Что-то из серии: «Получена установка сверху и поставлена задача, товарищи. И это на нас накладывает, но в то же время требует!»

Ну и все – и все идите выполнять директиву с установкой.

– Да, Ярослав Олегович… – поддержала Глафира, выдергивая Софью из ее очередных язвительных размышлений в адрес бабушки.

Что-то настроение у нее сегодня… все в злой сарказм и критику сваливается. Хотя, честно говоря, есть от чего. Еще как есть! Для начала этот бабушкин вызов с намеком на то, что с папой что-то случилось, потом появление Ладникова – это вообще выше крыши фигня такая… как Дарья говорит: жесткий зашквар! Ага, именно он – зашквар. Будь Софья обыкновенной девушкой и имей она иной характер, ближе к среднестатистическому, нормальному, точно устроила бы бабушке настоящий скандал, послала бы куда подальше, хлопнула дверью и просто уехала назад в Москву. Домой.

Вот только бог дал Софье Павловне сильно не среднестатистический характер, это факт. И истерить она не станет ни при каких обстоятельствах просто потому, что не умеет даже. Так что сидит себе, вникает в ситуацию, внимательно посматривает на собравшихся, слушает и анализирует… И изо всех сил старается не смотреть в сторону Ярослава – спаси господь! – Олеговича и держать эмоции и нервы в жесткой узде.

А Глафира тем временем закончила свою мысль, излагаемую в виде некой подколки, вновь возвращая Софью из ее размышлений в настоящий момент:

– …действительно, хотелось бы знать, как вы планируете действовать? Задачка-то явно со звездочкой, непроста-а-ая-а-а…

– Да попробую как-нибудь, – усмехнулся опять Ладников и, переведя взгляд на хозяйку дома, ответил уже на ее вопрос: – Думаю, сейчас неподходящее время для бесед, Эльвира Аркадьевна. Сначала я хотел бы представиться, так сказать, коллегам, посмотреть материал, что они собрали, и послушать, что они расскажут. А вот после обеда просто поговорил бы с каждым гостем отдельно. – И, выдержав спокойный, доброжелательный взгляд в ответ на настороженные, обращенные к нему взоры всех присутствующих, дружелюбно-успокаивающе повторил: – Просто разговор, обычная беседа и ничего более.

И улыбнулся. На сей раз во всю красу и ширь своей дивной улыбки.

«Да чтоб тебя!» – екнуло от этой его улыбки сердце Софьи.

И, может, для того чтобы поскорей стереть эту самую улыбку, шибанувшую по ее нервам, а может, из-за всего сразу, что накопилось претензией и раздражением, в тишине, поменявшей эмоциональную наполненность на почти позитивную и расслабленную, Софья и произнесла своим спокойным, четким и ровным тоном:

– Думаю, Эльвира Аркадьевна, меня вам все-таки придется выпустить с участка на свободу. – Выделив голосом слово «меня», она не просила, а уведомляла: – Поскольку вам прекрасно известно, что я, посетив «Октябрьское» в день отъезда отца, в саму усадьбу не заходила, а, выйдя из такси, сразу же пересела в машину к Павлу Егоровичу и уехала вместе с ним и его командой. Посему смысла моего дальнейшего присутствия здесь не вижу. Более того, считаю его лишним и не понимаю, зачем вообще вы меня так настойчиво приглашали, играя на моих дочерних чувствах.

– Да, – согласилась с девушкой Эльвира Аркадьевна, – ты совершенно права, Софья. Ты не входишь в число подозреваемых и имеешь полное право уйти в любой момент и не принимать участия в этом неприятном деле. Но я настойчиво тебя приглашала, прибегнув даже к легкой интриге, как ты правильно заметила, и столь же настойчиво прошу остаться, поскольку возлагаю большие надежды на твою помощь. В чем именно, я объясню, когда мы останемся один на один. Разумеется, если ты соблаговолишь ненадолго задержаться. А сейчас давай отпустим родственников. Все устали, перенервничали и нуждаются в передышке и кратком отдыхе.

– Хорошо, я вас выслушаю, Эльвира Аркадьевна, – согласилась Софья. Все то время, что длилось это долгое нервное чаепитие, а после него – обсуждение странной пропажи сокровища Октябрьских, Софья старательно контролировала эмоции и чувства, чтобы не поддаться невзначай какому-нибудь прорвавшемуся через ее контроль неосознанному порыву и не посмотреть, не кинуть взгляд на Ярослава даже мимолетно, даже намеком, даже…