Текст книги "Новые райские кущи"

– Точно, – рассмеялся Ярослав, подхватив воспоминание Софьи: – А я заснул за планшетом на диване. Проснулся оттого, что услышал звонок в дверь…

– Ага, – уже вовсю смеялась Соня. – И выходишь такой всклокоченный, щуришься от яркого света… Увидел Дашку и офигел. У тебя такое выражение лица было… не передать, это надо было видеть! Глаза вытаращил от обалдения и спрашиваешь: «Девочка, ты кто?»

– Ну еще бы я не обалдел! – уже хохотал Ладников, вспоминая тот случай: – Приснилась какая-то жесткая трешовая муть. Выскочил из нее от звонка, проснуться толком не успел, доковылял до прихожей, а там «картина маслом»: стоит возле тебя нечто и лупает на меня хрен знает чем, уж точно не глазами, и сообщает…

– …го-говорит… тебе, – хохоча уже до выступивших слез, продолжила Соня: – «Так я ж Клинок, рассекающий драконов!» И искренне так, от всей души удивляется: «Вы что, не узнали?» А мы с тобой… О-ей-й… не могу! – тряслась всем телом от хохота Соня.

– А мы с тобой, – вторил ей Ладников, угорая рядом со смеху, – уставились на этот ее меч, который торчал у нее из-за пояса, сука, ручкой вперед…

– …и, – подхватила уже Соня, утирая пальцами слезы с глаз, – ты го-говоришь: «Нет, не узнали, дра-драко… – Соня зашлась новым приступом, не в состоянии договорить от давящего смеха.

– Ага, – продолжил чуть было успокоившийся Ярослав поток их воспоминаний: – говорю: «Драконы – это не наша история. Может, вы адрес перепутали?»

– Ой… – вытирая слезы, Соня попыталась перевести дыхание. – А Дашка как вытащит этот свой меч… – И, не совладав, снова зашлась приступом хохота, пытаясь через него еще и что-то говорить: – Как потрясла им…

И показала, как Дашка тогда размахивала этим своим мечиком, сжав кулак и потрясая им перед офигевшими лицами Сони с Ярославом.

– …и возмущается, – подхватил угорающий рядом Ладников. – Что, говорит, вы такие душные-то, как старперы какие? Щас вместе рубить будем! И хрясь-хрясь – рассекает перед собой этим своим мечом дурацким…

– А ты… Не-е могу! – рыдала-смеялась Соня. – Меч у нее этот выхватил и как ей по лбу ладонью залепил… О-о-ой… – Она попыталась успокоиться, но не сладила с новой порцией хохота: – У… у нее… – изобразила она пальцами искры, полетевшие из глаз, – линзы-то… и выскочили…

– Я там и охренел… – ржал Ладников, трясясь всем телом и закрывая глаза рукой. – Ну, думаю… все, писец Клинку-то, убивцу драконов… притюкнул я его… вон, глаза уже выпали…

Понятное дело, что после этих его слов говорить дальше они уже не смогли – заходились приступом удушливого, безудержного смеха, вытирали глаза… смотрели друг на друга и заливались новым приступом хохота…

– М-да-а-а… – Ладников первым более-менее пришел в себя. Немного отдышавшись, распрямился и, шмыгнув носом, вытер ладонью слезы с глаз. Покачал головой и уже легонько посмеялся вдогонку: – А потом Дашка заставила нас полночи смотреть эти свои дурацкие мультики, чтобы, как она сказала: «ознакомиться с подростковой субкультурой и аниме как явлением».

– О-ой… – протянула Соня, распрямляясь следом за Ярославом. Не удержавшись, тоже шмыгнула носом и продолжила воспоминания, внеся в них уточнение: – Ага, это тебе повезло смотреть полночи, а потом ты откровенно сбежал в спальню и завалился в кровать. А мне пришлось с Дашкой всю ночь знакомиться, блин, с этой самой ее культурой.

– А, кстати, ничего так, прикольная штука оказалась эти анимешки, – заметил Ладников. – Мне недавно по работе пришлось их смотреть до переклина в мозгах. – И вдруг, неожиданно резко став серьезным, посмотрел на Софью задумчивым и странно нежным взглядом, как смотрят, бывает, люди в свое теплое и счастливое прошлое. И спросил: – А здорово тогда было?

– Здорово, – покивала Софья, тут же внутренне закрываясь и сделав вид, что не поняла всей глубины этого скорее замечания и напоминания, чем вопроса. И, уже традиционно набрав побольше воздуха, протяжно выдохнула и совсем другим, деловито-бодрым тоном предложила: – Ну что, давай уже закончим с нашими, так сказать, фигурантами? А то скоро на обед позовут.

Ладников не спешил с ответом. Молчал и смотрел на девушку, погрузившись в какие-то свои мысли. Вздохнул, явно переключая себя на деловую волну, кивнул, соглашаясь с ее предложением, и напомнил, на чем они остановились:

– Ну что, у нас осталась только Евгения.

– Да, Евгения, – окончательно возвращаясь в ровное, сдержанное состояние, кивнула Софья. – Евгения Андреевна. Вторая жена моего отца и мать Дарьи. Если честно, я плохо ее знаю. Не то чтобы не люблю категорически или сторонюсь как-то, для этого у меня нет оснований. Евгения не была так называемой «разлучницей» и не уводила отца из семьи, чтобы иметь к ней какие-то претензии. Они встретились, когда после развода родителей прошло больше года. У мамы в тот момент уже вовсю развивался роман с Игорем Владимировичем, который чуть позже стал ее вторым мужем. Просто Евгения – человек закрытый, очень себе на уме и весьма скупа на выражение и проявление эмоций и чувств. Но она совсем не такая, как я. Евгения постоянно находится в режиме отслеживания и мониторинга своих реакций, эмоций и чувств и постоянно держит их под замком. По крайней мере, в общении с нашими родственниками. Она обожает люксовые вещи, ювелирку, например, и все самое-самое модное-шикарное. Сделала себе дорогущий «тюнинг» всего тела, постоянно в курсе всех новых открытий и тенденций в косметологии и успешно применяет их на себе. И следит за своим внешним видом, как сказала одна умнейшая женщина: «придирчиво, как стареющая кинозвезда». Ну, такая типичная потребительница ВИП-услуг на лакшери-локациях во всем. Только есть один нюанс.

– Естественность, – кивнул Ярослав, понимая, на что намекает Софья.

– Естественность, – улыбнувшись, кивнула она. – Понимаешь, спору нет, наряды ее – все от кутюр и ведущих модельеров и вообще зашибись. Но, как те же модельеры и говорят: «Одежда на ней столь хороша, что не нуждается в человеке». То есть сама Евгения, как личность, не в состоянии конкурировать со своим шмотьем, со своими драгоценностями и крутыми тачками. А просто постоянно находится в них или рядом, проигрывая тем в значимости и важности…

– Эльвира Аркадьевна, – подсказал Ладников.

– Совершенно верно. – Снова почувствовав в груди дуновение того самого поразительного состояния, что наполняло ее в моменты вот такого совместного сотворчества с этим мужчиной, Софья на этот раз не стала сопротивляться и лишь улыбнулась: – Да, бабушка Эля, конечно, не роковая красавица, но очень интересная женщина. Можно сказать, что ее изысканная красота не бросается в глаза. И, как это называется: «сразу видна порода». Она настолько мощная, масштабная личность и необыкновенная женщина, обладающая великолепным вкусом и чувством стиля, что любые наряды – хоть от кутюр, хоть платье английской королевы, хоть простецкий дешевенький сарафан – смотрятся на ней лишь обрамлением, отступая на второй план и пасуя перед ее личностью, волей и общей харизмой. Это такая… как бы сказать? очевидная безупречность и наивысший класс во всем, во всех жизненных аспектах, которые не требуют никаких доказательств. Приобретенное ли это, воспитанное ли ею самой или врожденное – не берусь судить, я в прошлое Эльвиры Аркадьевны не посвящена. Только сам понимаешь: для Евгении присутствие бабушки рядом стало вечным испытанием и вечным поводом для сравнения. И всегда не в свою пользу.

– И, скажем так, – снова подхватил ее мысль Ладников, – вряд ли какой женщине понравится, что ее постоянно сравнивают с другой женщиной, и это сравнение не в ее пользу. Это во-первых. А во-вторых, вряд ли женщине понравится и то, что она не является хозяйкой в доме своего мужа.

– Это да, – снова покивала Соня. – Это правильное «во-вторых». Поскольку бабушка даже в малой степени не отдала Евгении бразды правления. Наверное, поэтому Евгения предпочитает бо́льшую часть времени проводить в московской квартире и в путешествиях по миру, довольно редко бывая в усадьбе.

– Они ладят с твоим отцом? У них нормальная семейная жизнь?

– Не могу судить. Ты же помнишь, что она не присутствовала, когда мы с тобой сюда приезжали. Папа, понятное дело, ни с кем свою личную жизнь не обсуждает, тем более со своими детьми. А с ней мы вообще не общаемся. Думаю, то, что сегодня она практически все время молчала, словно ее и нет вообще, ты точно заметил.

– Заметил. Странно то, что при такой замкнутой, закрытой и явно отстраненной матери выросла настолько открытая, откровенная, непосредственная, умная и раскрепощенная дочь, не нажив себе никаких комплексов, – выдал наблюдение Ладников.

– А это потому, что воспитывала Дашку не совсем чтобы Евгения. Точнее, совсем не Евгения. Разумеется, с самого рождения у девочки имелась няня Оксана Львовна, совершенно чудесная женщина, которую нашел папа и которая до десяти Дашиных лет жила вместе с ней в усадьбе. Через десять месяцев после рождения Дашки уже моя мама родила дочку, самую младшую нашу сестренку Викторию. И, поскольку Александра Михайловна не намеревалась оставлять свой бизнес без присмотра из-за рождения второго ребенка, то и для Тори, то есть Виктории, также была найдена замечательная няня. А мы с Костей и Володей никакого различия между девчонками никогда не делали, для нас они обе одинаково родные. И как-то так само собой сложилось, что малышки наши сдружились накрепко, а их няни прекрасно общались и тоже дружили, поэтому любые детские мероприятия мы проводили всем скопом. То есть детские и кукольные театры, зоопарки, аттракционы, дни рождения, праздники и даже поездки на море за границу всегда проходили совместно, всей толпой. Или, как папа это называл, «кагалом». Евгения никогда не возражала против этого, даже когда Дашка с няней оставались ночевать у нас дома. Честно говоря, у меня сложилось убеждение, что ей было не просто глубоко пофиг, где там и как проводит время ее дочь, а ее более чем устраивало, что она проводит его не рядом с ней. Зато очень часто в этих самых детских мероприятиях и поездках принимал участие папа, который Викусю воспринимал чуть ли не как еще одну родную дочку. Ты только представь, какой у нас собирался коллектив: мама и, так сказать, два ее мужа (бывший и действующий), две няни, я, девица четырнадцати-пятнадцати годов (если мне не удавалось сбежать и отбрехаться от участия в этих мероприятиях), и две наши малышки. Иногда к нам присоединялась и Эльвира Аркадьевна. А вот Евгения никогда, и за границу с нами не ездила. Чуть позже к нам присоединились и Костя с Аленкой, когда они поженились. Честно говоря, я понятия не имею, чем вообще все эти годы занимается жена отца, чем интересуется и какие у нее с ним отношения. И есть ли таковые вообще. За этот год я вижу ее второй раз: первый был чуть больше месяца назад, на Дашкином дне рождения.

– Понятно, – принял информацию Ярослав. Помолчал, на несколько секунд погрузившись в свои размышления, и спросил: – Как думаешь, мог кто-то из них провернуть дело с кражей сокровищ?

– Да ну-у… – протянула Соня, сразу же отрицательно покрутив головой. – Все это как-то… – Подбирая слова, она изобразила рукой нечто неопределенное: – Как-то ну совсем не алё. Какой-то ретроградный Меркурий в магнитных бурях, ей-богу, – с большим скепсисом высказалась она.

– Не, – усмехнулся Ладников, – ретроградный Меркурий уже прошел в конце марта – начале апреля, а сейчас на небосводе все спокойно.

– Понимаешь, – поделилась Софья, – нет среди них каких-то откровенных… ну не знаю… – Она снова тем же жестом покрутила ладошкой, подбирая определение: – Хитроумных мерзавцев, что ли. Или рисковых аферистов каких. Ведь согласись: чтобы провернуть столь смелую и наглую кражу, для начала следует серьезно подготовиться к такому делу и тщательно продумать все до мелочей. И даже не это главное, тут важен и требуется определенный склад характера, решимость, смелость и офигенная выдержка. Нет, понятно, что если у кого-то сильно, как говорит наша Тори, «траблы аж до копчения окороков подгорают», то бишь буквально душит очень крутая проблема. Но как-то мне очень сомнительно, что среди родственников имеются те, кто способен на столь смелый шаг. Даже под жестким давлением.

– Ну почему? – возразил ей Ладников. – Обстоятельства бывают разными, и человека могут настолько серьезно прессануть, что ему становится некуда отступать. А как известно, если человеку нечего терять, он становится непредсказуем и способен на невероятные поступки.

– Это-то понятно, – с удовольствием вступила с ним в полемику Соня, – но вот представь, как это можно было провернуть? Предположим, кто-то каким-то образом разузнал шифр, код и пароль для открытия сейфа. Но нужно же еще иметь ключ. Снять слепок? Ага, сейчас… Каким образом? Кому-то, кроме отца и бабушки, известно, где и как хранятся ключи от сейфа? Я вот уверена, что нет, не известно. Но и это еще не все. Нужно добыть еще и ключ от самого кабинета. Ну хорошо, предположим идеальный вариант: вору удалось раздобыть весь набор ключей и паролей-кодов-шифров – о’кей. Но требуется же еще правильно подгадать время? Проникнуть незаметно в тот кабинет. А еще вынести и вывезти из усадьбы сокровища и папки с документами. Предположить, что кто-то из наших подозреваемых способен на столь сильный ход, это… прямо что-то из разряда «космических кораблей в Большом театре».

– Можно нанять специалиста, способного на этот самый сильный ход? – предложил версию Ладников.

– Но у вас же имеются записи с видеокамер. И экспертиза, утверждающая, что все эти записи подлинные. Из которых следует, что никто из посторонних не проникал на участок? – напомнила Соня.

– Да-а-а, – отмахнулся Ярослав, – записи бывают разные, и сейчас можно так подправить любое видео, что редкая экспертиза покажет, что над ними поработали. Да и экспертиза та… Есть один положительный момент: ваша система видеонаблюдения полностью автономна и не имеет подключения к интернету. В то же время этот момент может играть и негативную роль.

– Если преступник находится внутри усадьбы и имеет доступ к серверу охраны, – догадалась Соня.

– Точно, – кивнул Ладников. – Он мог исправить записи. Мало кто из людей, не имеющих специальных знаний в области разработок искусственного интеллекта, понимает, до какой степени развития в этой области дошли разработчики. Уровень дипфейков повышается сейчас молниеносно, что даже специалист не всегда имеет возможность отличить подделку от оригинала. Вот такая вот фигня.

– И что тогда? – поразилась Софья. – Получается, утверждение о том, что проникновение посторонних на участок не имело места, не совсем верное?

– Да нет, – расстроенно вздохнул Ярослав, – я все же склонен считать, что записи подлинные и никто их не правил. Хотя ничего исключать нельзя. Ты вон ничего сказать о Евгении не можешь, потому что не знаешь ее толком. То есть кем она работала и кем была до встречи с Павлом Егоровичем, чем занимается по жизни и так далее… Как не можешь с уверенностью сказать, способна ли на такой поступок Анастасия. Или Леонид, или тот же Володя… А если вопрос стоит о жизни и смерти его жены и ребенка? Вот то-то же. – Ладников сочувственно вздохнул, увидев растерянное выражение лица Сони, и задал девушке еще один вопрос: – Ты хорошо знаешь работающих в доме горничных? Как думаешь, может какая-нибудь из них быть причастна к краже?

– Нет, не знаю. С этим к Эльвире Аркадьевне или к Людмиле Аристарховне, – расстроенно протянула Софья, сильно впечатлившись его словами. Но, подумав, поделилась своей версией: – Сильно сомневаюсь, что кто-то из них имеет отношение к этой истории. Понимаешь, папа никого не пускает убирать в своем кабинете, сам там пылесосит и протирает пыль. Потому что у него в кабинете особенное устройство пространства. Документы и бумаги, ватманы и кальки с чертежами, кульман, на котором, помимо чертежей, прикреплены и натыканы какие-то дополнительные рисунки на листах разного формата, – все это находится в только ему одному понятном и нужном порядке. Натуральный хаос и кавардак, но строго упорядоченный и заточенный под способ его мышления и устройство памяти. И трогать там что-то, тем более сдвигать-передвигать, категорически запрещается. Если отец слишком занят, то еду и напитки ему приносят в соседнюю комнату, что-то вроде его личной маленькой гостиной перед кабинетом. Там он ест, отдыхает или принимает посетителей, скажем так. Поэтому горничные в кабинете не бывают никогда и подсмотреть шифры-коды сейфа ну никак не смогли бы. Да и ключ от кабинета есть только у отца и у бабушки Эли. А у нее он хранится в личном отдельном маленьком сейфе, вместе с важными документами. И на сейфике этом установлена еще та замятня с кодами и шифрами, потому как Эльвира наша Аркадьевна – большой перестраховщик.

– Паранойя, конечно, сильно усложняет жизнь, но в дозированных количествах весьма полезна для сохранения жизни и ее благополучия, особенно людям преклонного возраста, – высказался на сей счет Ладников, потирая пальцами висок. – Ладно, разберемся. Я вот что хотел у тебя спросить: ты упомянула ситуацию, в которой трое бизнес-партнеров Павла Егоровича вышли из их общего бизнеса. Можешь поподробней рассказать? И начни с того, как вообще образовался этот их квартет и бизнес.

– Уф-ф-ф… – озадаченно протянула Софья. – Лучше у самого отца спросить. Уверена, он с удовольствием тебе расскажет и даже без экивоков каких и попыток что-то утаить и приукрасить. Или у мамы, она в курсе всех тогдашних дел отца и его товарищей.

– В данный момент мне не требуется подробных перечислений этапов становления компании, ее «большого пути» и финансовых выкладок фирмы Октябрьских. С ними я подробно ознакомлюсь чуть позже. Сейчас мне важно твое видение и твоя оценка как свидетеля, потому что ты обладаешь даром ухватывать саму суть вещей и явлений.

– Спасибо, конечно, за столь лестную оценку, – усмехнулась Софья, – но ты же понимаешь, что я так себе свидетель, поскольку знаю о папиных делах только из рассказов родных и его самого, а судить мне сложно, я же маленькая была. Но попробую вспомнить все, что смогу…

Странный, чуть приглушенный, металлический звон прервал Софью.

– И что это у вас? – подивился Ладников.

– Гонг, приглашающий к обеду, – пояснила Соня и задорно улыбнулась: – Папенька придумал. Эдакое громкое, внезапное «бдзынь»… по всему дому, созывающее домочадцев. Нравится ему иногда отчебучить что-то особенное. Первый гонг дается за пятнадцать минут до начала трапезы, приглашая хозяев и гостей дома заканчивать свои дела и подтягиваться в столовую. Второй – за пять минут до подачи еды.

– Думаю, в десять минут ты уложишься, – напомнил Софье о своем вопросе Ярослав. – А если что и не успеешь, я тебя потом еще попытаю расспросами.

– Постараюсь уложиться, – не стала обнадеживать его Соня. – Ну, что я могу рассказать? Так, про папу… – Она на пару мгновений задумалась. – Папа мой, Павел Егорович, он же деятельным был с самого детства. Очень коммуникативным, энергичным… И зарабатывать начал еще подростком, когда решил накопить денег на магнитофон. Летом подрабатывал, где мог: бутылки собирал и сдавал, огороды копал за денежку… А с одним другом они воровали кукурузу на колхозных полях, варили и продавали, еще горячую, на железнодорожном вокзале пассажирам проходящих поездов. Ну, с такой вот натурой неугомонной уродился. Придумал что-то, поставил перед собой цель, просчитал варианты и возможности реализации этой задачи – и с максимальной упертостью будет к ней переть. Закончатся силы – будет ползти. Не сможет ползти – будет лежать с вытянутыми в направлении цели руками. Но только в том случае, если будет абсолютно уверен в реальности задумки и в своих расчетах по ее воплощению. Если задача скорее провальная, меньше сорока процентов на положительный исход, или чистая афера с мутным результатом по итогу, он никогда за такие дела не возьмется. Не станет подписываться. Даже студентом Павел Егорович всегда был при деньгах, заработанных им самим. Каждое лето, с первого же курса, он ездил со стройотрядами по всей стране, и всегда бригадиром. А зимой на стройках разных в Москве подрабатывал. Если я правильно помню, на третьем курсе папа с тремя теми самыми друзьями, тогда еще будущими его партнерами по бизнесу, и двумя ребятами из другой группы сколотил что-то вроде строительной бригады. Типа шарашки, что ли. И подряжались на дачных участках строить домишки и чинить все подряд, рыть колодцы и так далее. Окончив институт, папа не воспользовался возможностью остаться в Москве, а по распределению поехал в Сибирь. И вот там Павел Егорович наш сколотил первый свой капитал, помимо основной работы занимаясь еще и той самой шабашкой – это он так зарабатывал на свадьбу с мамой. А через три года, когда институт закончила и мама, он вернулся в Москву, и они сразу же поженились. В конце восьмидесятых папа открыл свой первый кооператив, пригласив в него тех самых троих парней-одногруппников. Как раз начался бум на строительство личных домов в западном стиле с дизайнерской отделкой и парками-садами на приусадебном участке. Ребята быстро заработали весьма солидные по тем временам деньги. А в девяносто первом строить они перестали (ну кроме каких-то отдельных объектов) и сменили деятельность на архитектуру, проектирование, перестройку и перепрофилирование промышленных объектов. Не знаю подробностей, но мама говорила, что парни как-то договаривались и с рэкетом, и с властями. Понятное дело, определенные «откаты» платили всем, зато спокойно работали и развивались. А потом, насколько мне известно, произошла «ротация» бандитских группировок. Тех, с которыми они… скажем так… «сотрудничали» раньше и кому «отстегивали», сменили другие, какие-то очень уж резкие беспредельщики. И захотели отжать себе весь бизнес отца и его друзей. Папа боролся как мог, но…

– Один? – перебил ее Ладников.

– Что – один? – захваченная собственным рассказом, Софья не сразу сообразила, о чем он спросил.

– Один боролся? – уточнил Ярослав.

– А-а, – поняла, Соня. – Один. Эти самые партнеры, которых папа почитал за близких друзей, как-то в один момент резко отпали, сразу подчинившись требованиям бандитов. Вроде как те угрожали их семьям. А папа вот уперся. Но ничего противопоставить рэкетирам у него не получилось. Не помогли ни связи, ни знакомства, ни, понятное дело, милиция. Бандиты отобрали у него все: фирму, активы, все деньги, все объекты, две квартиры (в том числе ту, в которой мы жили, старенькую-маленькую, перешедшую папе еще от бабушки) и даже машину. Остался только этот вот участок.

– То есть усадебный участок?

– Не совсем, – разъяснила Соня. – Наш усадебный участок бандитам не достался, но и все, что сейчас является поселком Октябрьское, тоже осталось у папы. Только раньше это было такой огромной поляной со стихийной свалкой стройматериалов, практически по всему периметру окруженной лесом. И с одной-единственной грунтовой дорогой, ведущей к ней. Очень красивые места и совершенно бесхозные, бросовые. Для возделывания и сельхозработ они не годились, поэтому не принадлежали ни одному колхозу или совхозу. Для масштабного строительства тоже не подходили, а когда превратились в нелегальную свалку – от них отбрехивались всякие власти, поскольку никто из чиновников за ту свалку не желал нести ответственности. Каким-то образом и за какие-то совсем уж смешные деньги Павлу Егоровичу удалось приобрести эту землю в собственность. Просто он в этой поляне увидел большой потенциал и перспективу, как он объяснил мне однажды свой выбор. Мусор вывезли, площадку разровняли, где требовалось – засыпали щебенкой и грунтом, сделали дренаж и даже успели разбить на будущие улицы и участки, на которых собирались возводить коттеджи на продажу. Ты же оценил удобство расположение поселка? – поинтересовалась Соня у Ярослава, слушавшего ее с повышенным вниманием.

– Без сомнения, очень крутое место, – кивнул тот. – От МКАДа всего тридцать километров, причем по классному шоссе с трехполоской в обе стороны. Удобный съезд, от шоссе всего восемь километров, причем лес, который окружает поселок, отгораживает его от пыли и шума. Да еще и железка рядом, всего в пяти километрах. В соседнем поселке городского типа, куда уже добрались крупные торговые и развлекательные центры.

– Это сейчас. А тогда, больше двадцати лет назад, ничего этого еще и в помине не было. Разумеется, кроме соседнего городочка и железной дороги. Но Павел Егорович, обладая определенной чуйкой на перспективные проекты и неким, что ли, особым даром предвидения, сумел в жуткой свалке, на которую со всех ближайших объектов свозили строительные отходы, увидеть ту самую перспективу, – искренне восхитилась отцовским талантом Софья. – Что интересно, к моменту, когда у нас все отобрали и разорили папу с мамой подчистую, один коттедж их компании ведь уже заказали. Они даже начали его возводить. А вместе с ним начали строить и эту нашу усадьбу. Если быть точной, к тому моменту построили только первый этаж центральной части нашего дома. Пригодными для жилья можно было считать лишь две комнаты: большую кухню-столовую и маленькую комнатку рядом, без окон, подразумевающуюся будущую кладовку. И считать лишь условно и с большой натяжкой. Вот в этих двух помещениях мы и жили.

– В каком смысле – жили? – поразился Ярослав.

– В самом прямом, – рассмеялась Софья и задала ему встречный вопрос: – А где нам еще было жить? Квартиру у нас отжали, дедушка Егор с Эльвирой и Настей в это время жили в своей двухкомнатной квартире. Родители мамы – в Воронеже, в своей маленькой квартирке. Были, конечно, родственники в Питере: дедушка Ерофей (младший сын Прохора Поликарповича, который, считай, воспитал моего родного деда Егора с ленинградской блокады) и его жена, бабушка Катя, которых папа числил за родных бабушку и деда. Они, как я уже сказала, жили в Питере, как и их трое сыновей со своими семьями. Но у всех них и своих забот хватало. В конце девяностых-то годов. Да и папа не стал бы подвергать питерскую родню опасности, подводя их под интерес бандитов. Так что да, мы жили здесь, в малой части только начавшей возводиться усадьбы. Я маленькая была, и меня старались оградить от трудностей и неустроенности быта…

И задумалась, погрузившись в детские воспоминания о том, как приходилось ходить в туалет на улице, как отец раз уехал и вернулся с печником, и услышанные от отца слова про электричество – «врезался» и «воздушка»…

– А почему бандиты оставили Павлу Егоровичу эту землю? – остудил тепло Сониных воспоминаний голым прагматизмом Ладников.

– Папа ввел их в заблуждение, – весело хмыкнула Соня. – Предоставил им документы, по которым владельцем этого земельного участка и всего, что на нем находится, числился его некий американский партнер. Мол, он назначил отца управлять данной собственностью с целью возведения коттеджного поселка. Против американского партнера русские братки в те времена были бессильны и, решив, что и так достаточно поимели с этого Октябрьского, оставили нас в покое.

– Идиоты, – вынес вердикт Ладников.

– Клинические притом, – консолидировалась с ним Софья Павловна. – На фига отбирать все у человека с таким потенциалом? Умеющего и знающего, как зарабатывать и делать бизнес? Лишать его возможности работать? Ведь проще договориться на долю, как делали это предыдущие рэкетиры.

– А может, оно и к лучшему, – философски заметил Ярослав. – Во-первых, Павел Егорович скинул с хвоста балласт в виде трех сбежавших «закадычных» партнеров. Во-вторых, что называется, получил возможность обнулиться-перезагрузиться, пересмотрел и поменял направление деятельности. А в-третьих, пересидел самое поганое время конца девяностых, когда грабили уже даже не братки, а управленческая структура самого государства. И грабили по-крупному.

– Наверное, – пожала плечами Соня. – Говорят же, что все, что ни делается, то к лучшему. Может, таким образом кто-то свыше уберег тогда нас от чего-нибудь по-настоящему ужасного. Не могу судить, не имея полной картины и данных. Но в один момент проблемы с теми бандитами вдруг перестали быть для папы актуальными, и он развил бурную деятельность. Где-то раздобыл денег, взял кредит. Бабушка с дедом, мамины родители, у себя в Воронеже продали квартиру и отдали деньги зятю, а сами перебрались жить на свою маленькую дачку. Папа со строителями из числа тех, что остались ему преданны и поддерживали все это время, возвел тот самый первый коттедж. Причем Павел Егорович трудился с ними на равных, как член бригады, выполняя своими руками любую работу. А мама в этом первом доме будущего поселка сделала классный дизайн интерьера. Объект они сдали и начали возводить следующий. Параллельно папа замутил какой-то новый проект. Постоянно придумывал что-то, вертелся как мог и довольно быстро начал поднимать и развивать бизнес заново.

– Понял, хо…

Ярослава перебил на полуслове широко разлившийся по дому дребезжащий звук гонга, призывающего всех быстренько подтягиваться к столу, дабы не выказать неуважение хозяйке и повару.

– Идем обедать? – спросила Соня.

– Откажусь на этот раз. Не от обеда, а от компании твоих родственников, – пояснил конкретику своего отказа Ладников. – Наверняка пришли ответы и справки по всем запросам, как моим, так и тем, что сделали коллеги по своим каналам. Надо изучить информацию, ну и обсудить ее. Заодно и пообедаем в тесном мужском коллективе. Но тебя я сопровожу до столовой, – не спросил, а оповестил Софью о своих намерениях Ладников.

– Ну, сопроводи, – усмехнулась Соня, сразу же вспомнив эту его манеру: отдавать распоряжения, не прибегая к тону приказа ни в малой степени, даже намеком на таковой. А так – легонько, вроде как впроброс, что-то сказал, а собеседник получил указание к некоему действию.