Текст книги "В огне аргентинского танго"

Обалдевший от звонка Кирилл уверил его, что они в полном порядке и уже в гостинице, Глеб подумал мимолетно, может, попросить дать трубку Лизе, захотелось вдруг услышать ее голос, но тут же отказался от этой глупости: с чего бы это вдруг, наслушался уже на сегодня ее голоса да и что он ей скажет? Попрощался и нажал отбой.

Он поднялся на веранду, запер двери на ночь, сел в кресло, поплотней закутался в доху, закрыл глаза, и первый раз за два года позволил своим мыслям течь свободно, как им заблагорассудится, не обходя осторожно и самые страшные, болевые моменты, отпустив контроль.

Глеб Протасов родился и вырос в Москве. Еще в садике у него обнаружилась тяга и дарование ко всякого рода устройствам и механизмам. Все взрослые знали – дай этому ребенку новую механическую игрушку, и два часа полной тишины и спокойствия тебе обеспечено! Будет пыхтеть, развинчивать, раскурочивать, рассматривать, все детальки разложит вокруг себя на полу в одном ему известном порядке. А потом примется собирать назад. Отец специально для такого занятия подарил сынку детский наборчик инструментов, мама, правда, волновалась, что травмирует себя ребенок, но, понаблюдав за его действиями, успокоилась.

В школе Глебу было почти скучно – точные науки, которыми он так увлекался, и физкультура давались ему слишком легко и просто, а гуманитарные с трудом и пробуксовкой. Попробовал он кружки всяческие моделирования и техники, понравилось, но все равно чего-то не хватало, хотелось больше и интереснее, пока не попал он по рекомендации одного из преподавателей на курсы механики при политехническом институте. И понял Глеб, что это его стихия, как вода для рыбы!

Уже с первого курса института он постоянно подрабатывал – там схемку собрать кому-нибудь, починить что, там механизм какой перебрать, и зарабатывал, надо сказать, вполне приличные деньги. А уж на втором курсе устроился в одном автосервисе старые импортные тачки реанимировать, так вообще стал, считай, богачом. Времена-то какие? Правильно, девяностые! Хозяин его на руках готов был носить, пылинки сдувать и исполнять любые его желания, – например, что работать он будет только по вечерам после учебы.

Так что с семнадцати лет Глеб Протасов мог не только сводить любую девушку в любой ресторан или клуб и заплатить за ее капризы и имел свой кусок хлеба с маслом и черной икрой, но и родителям, и бабушке с тогда еще живым дедом помогал весьма ощутимо. И считался в семье самостоятельным человеком, снискав настоящее уважение родных.

Он окончил институт, Плешку, по специальности инженер-механик, а через год окончил учебу по второму высшему образованию, стал еще и инженером-электриком.

И на этом его вольная жизнь закончилась. Ну, почти закончилась. Он мог устроиться работать куда угодно: в любой самый крутой автосервис с баснословной зарплатой, на любое производство, причем сразу в качестве ведущего инженера. Настолько его специальность, а главным образом, его уникальные способности и инженерный талант и постоянная готовность осваивать что-то новое и учиться были в катастрофическом дефиците и имели высочайшую востребованность. Но Родина в лице его родного дядьки сказала: мне тоже такое добро надо!

Мамин родной брат Иван Константинович Мишин занимал не последнее кресло в Министерстве промышленности и торговли. И сразу, как только Глеб получил диплом о втором высшем образовании, вызвал его к себе на разговор.

– Я понимаю, ты вольный казак, привык за эти годы быть самому себе хозяином и диктовать свои условия работодателям, и к достойному заработку привык, всегда при деньгах. И, разумеется, цену себе знаешь, – начал разговор дядька, принимая племянника в своем министерском кабинете. – Но, распыляясь по мелким кустарям и небольшим производствам, можно и от науки отстать, и квалификацию потерять. Институт это что, это четверть дела, а вот практика, это все остальное. Так что послужи-ка, Глебка, Родине.

– В каком смысле? – усмехнулся Протасов такому наезду. – На завод, в город Челябинск или еще куда?

– На завод всегда успеешь, – отмахнулся Иван Константинович. – Я ж понимаю, ты молодой, тебе интерес особый нужен. Вот и собираюсь послать тебя в Аргентину.

– Куда? – необычайно подивился такому неожиданному повороту разговора племянничек.

– Что, заинтриговал? – хохотнул дядька родной. – То-то же. Но и я при своем интересе. Точнее, министерство наше свои интересы соблюдет. Ты про Аргентину что-то знаешь?

– Нет, кроме того, что это Южная Америка, – честно признался Глеб.

– Понятно. В прошлом году у них случился ужасный дефолт, беспорядки с мародерством, бедлам, одним словом. Но суть этого бардака в том, что у них практически рухнула экономика. А мы туда много чего интересного поставляли, и поставляем, и будем поставлять, да с платежеспособностью у них сейчас, сам понимаешь. Так вот, «Энергомашэкспорт» продал им и помог в установке нескольких ГЭС, на одной из них какие-то неполадки в оборудовании. По контракту «Машэкспорт» обязан своего специалиста направить, но заплатить гонорар, который указан в том же контракте, аргентинцы не хотят, жалуются на дефолт и просят уменьшить сумму. А у нас тут требуется проверка еще на одном небольшом предприятии нашего электротехнического оборудования. Смекаешь? У тебя второе образование инженер-электрик, испанский ты знаешь, и вместо двух командировочных мы можем послать тебя одного. К тому же тебе, как молодому специалисту, и оплата меньше. Все по-честному. Но не обидим, не переживай. И аргентинцам выгодно и нам, и ты страну посмотришь и заработаешь неплохо. Ну как, согласен?

– Да какой разговор, дядь Вань, конечно! – согласился тут же Протасов.

Домой он вернулся уже зачисленным в штат министерства специалистом и с направлением в командировку на руках, оставалось уладить лишь некоторые формальности.

– Ах, Аргентина! – мечтательно воскликнула бабушка, когда он рассказал семье, куда и зачем уезжает. – Вино, танго, мужественные гаучо…

– Ба, в твоем возрасте это несколько опасная мечтательность, – усмехнулся Глеб.

– Я говорю про их знаменитые национальные фетиши, – рассмеялась бабушка и посоветовала: – Ты бы поинтересовался страной, ее историей, известными национальными традициями. В библиотеку сходил или хотя бы в этом вашем Интернете посмотрел.

– Не-а, не буду, – покрутил отрицательно головой внучок. – Подумал и решил, что мне интересней вот так, ничего не зная, все посмотреть и разузнать на месте из первых, как говорится, мозолистых рук, а лучше девичьих.

– Ну, смотри, – усмехнулась бабуля и предупредила: – Но помни, что можно попасть в неловкую ситуацию от незнания традиций и правил другой страны.

– Я рискну! – улыбнулся и поцеловал бабулю в щечку Глеб.

Бабушку свою, Антонину Степановну, он обожал.

Они были друзья и великие заговорщики, и у них имелся свой интересный мир на двоих, с тайнами и играми, который создавала-колдовала его необыкновенная бабуля.

Когда Глебка был маленьким, они жили все вместе – бабушка с дедом и его родители. Дед преподавал в вузе, родители очень много работали, учились, по очереди защищали свои кандидатские, и ребенок практически полностью оказался на попечении бабушки, которая, чтобы помочь сыну с невесткой, ради внука ушла с любимой работы и вела весь дом.

Когда бабушка была еще не Антониной Степановной, а маленькой девочкой Тоней, с ними по соседству поселилась семья испанских беженцев, из числа тех, которым правительство Советского Союза помогло бежать от пришедшего к власти Франко. И была в этой семье ровесница Тонечки, девочка с необыкновенным именем Лусия. Дворовые ребятишки, патриотические и сочувствующие испанским антифашистам, борющимся против диктатора, взяли под свою опеку и заботу девочку Лусию и ее старшего брата Гарсию.

Забота – дело хорошее, но еще как-то общаться, разговаривать не мешало бы, а вот с этим обнаружилось затруднение – ни та, ни другая сторона языка друг друга не понимали.

Но Тонечка так сразу сдружилась с испанской девочкой, что у них затруднений в общении практически не возникало – сначала на пальцах и жестами, потом слова стали понимать, названия предметов, учили друг друга. Папа Антонины где-то раздобыл и принес домой старинный русско-испанский словарь в помощь дочери, и вся семья помогала ребенку осваивать незнакомые слова, так как читала Тонечка в свои семь лет хорошо, но пока еще не очень бойко. А уже через два месяца они с Лусией совершенно свободно объяснялись, а через полгода она тараторила на испанском, как на русском.

Испанская девочка стала лучшей и самой закадычной подругой Тонечки на всю жизнь. После окончания войны семья Лусии вернулась назад, на родину. Перед самым их отъездом девчонки договорились навсегда быть как сестры и скрепили страшную клятву кровью, перестаравшись с порезами ладоней так, что маме Лусии, тете Марии, пришлось перевязывать руки обеих, громко отчитывая подружек за плохо продуманную подготовку к ритуалу. Удивительная женщина! Другие в такой ситуации упрекали бы в глупости и неосмотрительности!

Обливаясь слезами, подружки расстались и долго махали друг другу забинтованными ладонями – Тоня, стоя у подъезда, а Лусия с заднего сиденья автомобиля, увозившего ее от подружки.

Клятвенный шрам навсегда остался у обеих на ладонях. И надо признать, что клятву свою они держали крепко, и долгие годы переписывались, отправляя письма друг другу не реже раза в неделю.

Тоня закончила истфак, понятное дело, специализируясь на истории зарубежных стран и в частности Испании, а потом и искусствоведческий факультет с тем же уклоном, но теперь целиком в испанскую культуру. Пошла в аспирантуру, защитилась и стала ведущим специалистом по Испанскому средневековью. Даже сумела несколько раз побывать в Испании в составе советских научных делегаций и встречалась там с любимой подругой. Ну, это отдельная история, их встречи: обнимания, горячие поцелуи, слезы без конца, смех, снова обнимания, разговоры ночи напролет и снова слезы – целая жизнь.

Первую настоящую длительную поездку в Испанию не по работе, а конкретно в гости к Лусии и ее семье, аж на целых три недели, оплатил и организовал ей Глеб еще в девяносто седьмом году. Потом несколько лет поехать не получалось, а вот последние лет десять, невзирая на солидный возраст обеих дам, эти поездки стали регулярными – как Антонины Семеновны в Испанию к подруге, так и Лусии в Москву, по мере, разумеется, достаточно хорошего самочувствия.

Получилось так, что Максим Игнатьевич, отец Глеба, испанский не освоил и, кроме нескольких ходовых выражений (как водится, в первую очередь ругательств), язык не знал. Наверное, потому, что в семье на нем не разговаривали, отец его Игнатий Прохорович, дед Глеба, владел английским, а учить сына в то время Антонине Степановне было некогда.

Зато с внуком у них образовалась полная любовь и взаимопонимание! Она читала ему сказки и стихи на двух языках и пела испанские песенки и русские колыбельные, и уже в три года он болтал, перемешивая два языка – испанский с русским.

Понятное дело, что, проводя большую часть времени с бабулей, Глеб с детства проникся испанской историей и культурой, и учиться его отправили в специальную школу с испанским языком. Так что он был не просто испаноговорящим юношей, а владел языком, как родным, да еще и диалектами интересовался.

Но вот одна загвоздка встала на пути его дальнейшего глубокого культурного просвещения в целом – его талант оказался иного рода, технического. И вместо исторических и художественных книг он «зачитывался» чертежами и схемами и ночи напролет засиживался за каким-нибудь сложным механизмом. Но, как заметила на это бабуля:

– Немного испанских кружев твоим железкам не повредит, а русское искусство освоишь по ходу жизни.

Итак, Аргентина!

В аэропорту Буэнос-Айреса его встретил представитель заказчика, поприветствовал на ломаном русском и необычайно обрадовался, услышав родную речь в ответ, чуть обниматься не кинулся и принялся быстро-быстро объяснять, куда они поедут и что их ожидает.

А ожидала Глеба работа. И пока только она. На несколько дней погрузившись с головой в чертежи и изучение агрегата, Протасов практически ничего вокруг не видел, да и внимания не обращал. А справившись с задачей и наладив механизм, осознал, что очень сильно переживал и волновался, только старательно прятал от себя страх, что может не справиться, подвести министерство и дядю Ваню, и боязнь просто тупо напортачить с незнакомым и сложным, высокотехничным агрегатом – слишком уж ответственное задание дали для столь молодого специалиста. Не по годам и не по знаниям.

И тут почувствовал – попустило! Я молодец! Ура!

Аргентинские коллеги пригласили отметить успех в лучшем заведении города, где делают парилью, то есть мясо на решетке. Отмечать они начали там, но горячие аргентинские парни не остановились на одном из национальных пристрастий – жареном мясе с терпким, душистым вином, и потащили русского «комрада» в клуб, где танцуют танго.

Увидев первый раз в своей жизни настоящее, истинно аргентинское танго, Глеб испытал глубокое потрясение. Зрелище невероятной красоты и эротической силы. То, как можно с помощью человеческого тела, его движений, гибкости, жестов передать совершенную духовную и физическую красоту, буквально заворожило его.

Он обратил особое внимание на одну пару – мужчина лет за шестьдесят и молодая женщина; они танцевали бесподобно, а когда танец закончился, Глеб с нарастающим удивлением наблюдал, как партнер подводит даму к столику, за которым сидела их компания, целует ей ручку, кланяется и отходит.

– Познакомься, Глеб, – поднялся со стула, уступая место девушке, один из его товарищей. – Это Флоренсия, моя кузина. Приехала из Буэнос-Айреса к нам в гости.

– Очень приятно, – приветствуя даму, встал со своего места Глеб.

Их руки сошлись в рукопожатии, они заглянули друг другу в глаза, и у Глеба горячие мурашки пробежали по позвоночнику и ощутимо стрельнуло в пах. У нее была особая красота, для которой есть старинное выражение, если переводить на русский, это звучало бы приблизительно, как «длинной испанской крови», что-то в этом роде. Есть такое понятие в латинских странах, как передающаяся из поколения в поколение красота женщин-аристократок, принадлежавших одному роду. Старинному, как вы понимаете. У нас бы сказали проще: истинно испанская красота – масса непокорных черных, слегка вьющихся волос, идеальный овал лица, великолепные дугообразные брови, большие карие выразительные глаза, чувственный пухлый рот и тонкий прямой носик с трепещущими крыльями ноздрей.

– Так это вы тот самый русский, о котором рассказывает всем Хуан, расхваливая вас до небес? – спросила она низким, томным, эротическим голосом, вызвавшим в Протасове новую порцию позвоночных обжигающих мурашек и уже серьезную заявку в паху.

– Не знаю, кого он расхваливает, но русский – это я, – признался Глеб, отстранив Хуана и сам галантно отодвигая стул для дамы.

– Вас, я уверена, что вас, – легко рассмеялась девушка.

После первых неловких для Глеба минут, из-за его серьезно заявивших о себе эротических желаний и первого коктейля разговор между ними принял вполне дружеский и открытый тон. И уже скоро они болтали, как старые проверенные друзья, хорошо знавшие друг друга.

Флоренсия рассказала, что приехала в этот город навестить бабушку с дедом, тетю с дядей и двоюродных братьев по пути к родителям, которые живут на вилле в своем винодельческом хозяйстве. Она работала в небольшой туристической фирме в Буэнос-Айресе, ориентированной на внутренний туризм, для аргентинцев, а вечерами преподавала танго в одной известной студии танца, но из-за кризиса и дефолта фирма перестала существовать, а на мизерную зарплату преподавателя танцев не проживешь, вот и приходится возвращаться к родителям, чтобы помогать в семейном бизнесе. Она сумела накопить немного денег и, прежде чем окончательно вернуться в родовое гнездо, решила навестить некоторых друзей и родственников.

Они очень здорово провели этот вечер, но разошлись – Глеб в гостиницу, Фло, как она просила ее называть, ушла с братом.

Через день Протасов должен был уезжать в другой регион страны, чтобы приступить ко второму пункту назначения своей командировки, но следующий день, после оформления всех оставшихся формальностей и документов, у него был свободен. Они договорились с Фло, что встретятся, и она, как профессиональный турагент и экскурсовод, покажет ему этот город.

Город он осмотрел с большим удовольствием, – правда, большую часть этого удовольствия получил от созерцания самой девушки, но и историческую составляющую не упустил.

– А хочешь, я покажу тебе Аргентину? – неожиданно спросила Фло, когда они сидели в уютном кафе и потягивали мате. – Настоящую. И туристическую, и не туристическую, истинную. Я ведь историк по образованию и объездила всю страну.

– Спрашиваешь! – возмутился Глеб и живо поинтересовался: – А как это можно устроить? Я же вообще-то здесь работаю.

– Но у тебя же бывают выходные, – напомнила она и пояснила, как: – Ты наймешь меня личным экскурсоводом с оплатой, в которую войдут проживание в гостинице и услуги транспорта, я составлю маршруты, найду самые оптимальные цены по трансферу и отелям, все очень скромно, и мы станем ездить в твои выходные по стране. Разумеется, если у тебя есть на это деньги. Это будет выгодная сделка для нас обоих.

А деньги у него были, как и множество возникших сразу вопросов, типа: а проживать они станут в отдельных номерах? Он получил приличные командировочные валютой, разумеется, не в аргентинских песо, да еще с собой прихватил порядочную сумму из старых заработанных запасов, а тратить пока было некогда да и не на что. Вот на такую бы женщину, это да!

– Мне бы очень хотелось, – он не стал тут же уверять в своей высокой платежеспособности девушку. – Но надо прикинуть, что и как.

– Тогда нам надо обговорить детали, посмотреть, для начала приблизительно, во сколько это может тебе обойтись, и заключить договор, – по-деловому заявила она и улыбнулась своей офигительно эротичной улыбкой. – Предлагаю пойти к тебе в гостиницу, оформить все бумаги и взять с собой бутылочку «мальбека», чтобы отметить нашу сделку.

Флоренсия поразила его своей деловитостью и серьезным подходом к делу, как ему казалось, не вязавшимся со столь яркой внешностью. Став неожиданно сосредоточенной и строгой, она, разложив большую карту страны, которую они взяли у администратора, на столе в гостиничном номере Глеба, профессиональным сухим тоном рассказывала об основных достопримечательностях, которые предложила к осмотру, что-то долго прикидывала и считала на калькуляторе, кому-то звонила и уточняла цены и часа через два предоставила Протасову предварительную «смету», удивившую его своей скромностью.

После согласия заказчика на проведение туристических мероприятий она достала из огромной сумки, с которой была сегодня, небольшую коробочку. Пояснила, что это ее личная печать, с которой она работала на фирме, и тут же набросала договор между ними, хлопнула своей печаточкой, размашисто подписала и, дождавшись, когда он поставит и свою подпись, радостно предложила отметить это событие.

Протасов открыл вино, достал и принес к столу пузатые бокалы из буфета, разлил.

– За сотрудничество! – провозгласила Флоренсия.

– За туризм! – поддержал Глеб.

Они чокнулись, выпили, принялись снова обсуждать какие-то детали, возможные маршруты, тут Глеб вспомнил, что они принесли с собой фрукты, которые купили на рынке, как раз к вину, и отправился в ванную их мыть, а когда вернулся…

Совершенно голая Фло полусидела на кровати, откинувшись на собранные горой подушки, в одной руке она держала бокал с вином, во второй большой старинный веер в испанском стиле. Она сделала глоток вина и низким, эротичным до мужского обморока голосом, сказала:

– Аргентина, Глеб…

И, медленно согнув в коленках, широко раздвинула свои длинные стройные, великолепные ноги…

– …начинается здесь, – закончила она фразу.

От этой откровенной, бесстыдной чувственной сексуальности, оказавшейся невероятно красивой, даже какой-то возвышенной в своей естественной красоте, как произведение искусства, Протасова временно поразил ступор, и он стоял онемевший и рассматривал завороженно женщину, раскинувшуюся перед ним. Он даже не замечал, что у него начали тихонько трястись руки, и персик, лежавший на самом верху горки фруктов на тарелке, которую Глеб принес из ванной, вдруг скатился и упал на пол…

Что сказать. Ему было двадцать три года, ей тридцать, и у нее было стройное, смуглое тело с тугими мышцами, маленькой плотной грудью и потрясающей попкой умопомрачительной формы, и она обладала характером и темпераментом тигрицы. Чувственная и сексуальная, с буйной эротической фантазией и в то же время с железной деловой хваткой, острым умом и профессионализмом в делах!

Как вы думаете, что он мог испытывать?

Да, именно! Он попал в свой личный, индивидуальный мужской рай, победив по ходу всех мужиков и соперников на свете!

Как Глеб отработал на втором предприятии и умудрился разобраться в проблеме и все исправить, он помнил смутно, честно признавшись себе, что, скорее всего, каким-то чудом невероятным, потому как весь с потрохами и мозгами находился в сексе, сексе, сексе, изматывающем до дна, в чудесном общении после секса и перед ним, и уж точно не в разуме!

Но работу сделал, и пришло время уезжать на Родину. Но то ли он такой удачливый парень уродился, то ли фортуна лелеяла Фло, тут случилось одно странное обстоятельство, кардинально и надолго изменившее все его планы.

Однажды они с Флоренсией приехали в гости к друзьям ее семьи, которые так же, как и ее родители, владели собственной винодельней. Вообще это получилась фантастическая поездка – места потрясающей, дивной красоты, люди интересные, открытые, гостеприимные. Узнав, что сюда приехал гость аж из России, к друзьям семьи Фло пришли пообщаться и соседи, присоединившись к компании за большим столом, да не одни, а привели с собой и своих гостей, приехавших к ним с севера страны. Застолье оказалось широким, шумным, интересным и разворачивалось за столом на дворе усадьбы с потрясающим видом во все стороны.

За разговором один из тех «северных» родственников соседей пожаловался, что у него сломался старинный прядильный станок, а починить некому, раньше был механик, который знал эти станки досконально, да он умер в прошлом году, а больше никто не берется, и специалистов не найти.

– Я бы посмотрел, – мечтательно протянул Глеб.

– Так посмотри! – оживился необычайно предприниматель.

– Не могу, – грустно вздохнул Протасов и растолковал, что находится здесь в командировке, и она уже заканчивается.

– А как можно договориться с твоим начальством? – ухватился за такую возможность коммерсант.

– А никак, – разочаровал Глеб. – Мое начальство в министерстве, и занимаюсь я современными, сложными, мощными механизмами на уровне государственных поставок.

– Ну а ты бы смог починить старинный станок, вообще-то? – придирчиво уточнил мужик.

– Ну, если он не умер окончательно, то, наверное, да, – пожал плечами Глеб.

– А если мы попробуем по линии культурного обмена наших стран договориться, наше производство считается историческим и охраняется государством, как наследие страны. У меня есть станки, которым по сто лет и больше, – предложил такой вариант культурного общения стран аргентинский бизнесмен.

Вы будете смеяться, но у них получилось!

Глеб позвонил Ивану Константиновичу и объяснил потребности латиноамериканских промышленников. Куда и кому звонил бизнесмен с севера, для Протасова осталось загадкой, но уже через три дня он имел командировочное удостоверение с открытой датой отъезда и все необходимые документы, которые переслали ему из России. А через неделю они с Фло отправились в деловую, а заодно и туристическую поездку.

Он пробыл в Аргентине два года! Два, ребята!

Вот так. Как в старые добрые времена, не знавшие масс-медиа, его передавали от одного владельца небольшого производства, у которого возникли проблемы со станками и механикой, сделанной лет восемьдесят – сто назад, к другому. В России министерство культуры и минпромторг как-то между собой договорились, и болтался он в Латинской Америке, в разных непонятных статусах, но дружбу народов крепил, как мог, выполняя поручения обоих министерств.

Несколько раз замещал наших российских инженеров, которые, несмотря на все дефолты, все-таки работали в этой стране, – правда, их было всего несколько человек, но и у них имелись отпуска, – помогал нашим специалистам, словом, выполнял роль затычки в каждой дырке: куда пошлют, там и пригодится. И не только в Аргентине, пришлось поработать и в Чили, и в Боливии, но основным местом его дислокации была все-таки Аргентина.

Он приобрел совершенно уникальный опыт, каждый день его работы не пропадал зря, а приносил какие-то новые знания, умения. Но больше всего ему нравились те самые некрупные семейные производства с теми самыми старинными агрегатами. Это было его такое хобби – своеобразное.

Что больше всего поражало Глеба, так это то, что эти станки работали даже сейчас с точностью швейцарских часов. Ломались они крайне редко, в основном из-за износа деталей, которые уже не производились, и требовалось делать их каким-то образом самим, а документацию и чертежи имели такую исключительную точность и детализацию, что он любовался ими, как произведением искусства, каждый раз поражаясь качеству того, что делали его коллеги на заре индустриализации.

Сказать, что он был счастлив эти два года, это ничего не сказать – он проживал эту жизнь такой мерой наполненности и накала эмоций, чувств и позитива, что каждое утро, просыпаясь, напоминал себе, что это происходит с ним на самом деле, в реальности.

Флоренсия прожила с Глебом полтора года, сопровождая его везде. Только спустя несколько лет он по-настоящему понял и оценил то, кем она была и что сделала для него.

Она подарила ему великое чувственное понимание сексуальных отношений мужчины и женщины. Раскрепощенная, свободная сама, она раскрепостила и освободила его от условностей и ложной стыдливости, научив чувствовать, что такое истинная красота и великолепие интимных отношений, никогда не доходящих до определенной черты пошлости, цинизма и грязи, за которой следует неизбежная бесчувственность и пресыщение, научила умению владеть своим телом и своей сексуальностью, не бояться и не опошлять ее.

Она подарила ему целую страну! Свою Аргентину. Настоящую.

И эта страна стала частью его самого, незаметно войдя и поселившись в его сердце, и она останется с ним навсегда! Красота этих потрясающих мест, резкая смена пейзажей, заснеженная Аконкагуа, величественно вздымающаяся почти на семь километров, водопады Игуасу, великолепный голубой ледник Перито в озере Лаго-Арджентино и множество иных известных и малоизвестных мест, которые они посетили, настоящий терпкий «мальбек» из Мендосы под шкворчащий огромный говяжий стейк, снятый с парильи, и коктейль с ферне в клубе, сладкое «торронтес» после обжигающей ночи любви и мате по утрам, великолепие карабкающихся в гору виноградников, загадочность маленьких городков и потрясающие своим величием закаты в Патагонии, гордость настоящих гаучо и открытая приветливость простых аргентинцев, – и еще многое, многое, что околдовало и покорило его в этой стране.

И, конечно, танго!

Она научила его и подарила ему танго, сделав из Глеба практически профессионала, заставила полюбить этот танец, как продолжение себя самого, как свое дыхание.

Она подарила ему себя – истинную потрясающую женщину, ставшую для него умопомрачительной любовницей, заботливой хозяйкой их быта «на колесах», советчицей и настоящим другом.

Однажды утром, после необычайно страстного секса, она приняла душ, оделась, собрала свои вещи и присела к нему на кровать, где он дремал, опустошенный страстью:

– Я ухожу, мой друг, – грустно улыбаясь, сказала Флоренсия. – Мои русские каникулы закончились.

– Как уходишь? Почему? – растерялся Протасов, ничего не понимая.

– Все всегда заканчивается, кроме большой любви, – она протянула руку и погладила его по всклокоченным волосам. – Вот и наше с тобой время закончилось. Я ухожу, чтобы никогда не стать для тебя обыденностью, а остаться самым ярким воспоминанием в твоей жизни. И еще потому, что мне пора заниматься своей жизнью.

– Подожди! – сел он на кровати и ухватил ее ладони двумя руками. – Как, вот так просто ты возьмешь и уйдешь? И даже не дашь мне ничего сказать или что-то сделать?

– Ничего уже не надо делать и говорить, это все испортит, – печально улыбалась она.

– Но я могу хотя бы сказать, как благодарен тебе, как ты мне дорога, какая ты удивительная женщина. И мне хочется что-то сделать для тебя. Многое сделать…

– Ты все уже сделал великолепно, мой дорогой, – перебила она его. – И никогда не забывал говорить мне эти прекрасные слова, и всегда был щедрым во всем. Нам было очень хорошо вместе, но настала пора расставаться. Прощай, мой русский кабальеро, мой мальчик, я всегда буду помнить тебя.

И она крепко поцеловала его в губы и ушла, ни разу не обернувшись и не дав ему возможности остановить ее. Она все делала решительно и окончательно, эта женщина.

Она была права – все всегда заканчивается, кроме большой любви. У них было все самое лучшее, и даже возможность соединить свои жизни и жить вместе, но именно настоящей любви у них не было, и это начало превращать их отношения в привычку, в обычность… А великая женщина Флоренсия не могла себе позволить стать обычной ни в чем и никогда, она очень тонко умела чувствовать момент и время…

Потом он встретил девушку по имени Сол, но милая хохотушка не шла ни в какое сравнение с обжигающей, бескомпромиссной, великолепной Флоренсией, хотя и была по-своему забавной и нравилась ему в постели.

А вскоре его двухгодичная командировка закончилась, как-то неожиданно и резко, и он вернулся в Москву, где любимый дядька, поворчав на тему чьих-то затянувшихся отпусков за счет государства, сунул ему приказ о назначении на известный государственный завод в Подмосковье на должность заместителя главного инженера.

– Это что, ссылка? – усмехнулся Глеб.

– Нет, но мозги тебе на место поставит и ответственностью, и российской действительностью, – пообещал Иван Константинович и объяснил: – Там умер главный инженер, его должность занял заместитель, а специалиста на место зама ну негде взять, все при деле. Пойдешь ты. Давай осваивай производство.

Мудрый человек знал, что говорил. Русская действительность расхолаживаться не давала и к ностальгическим воспоминаниям о жарких странах и не менее жарких женщинах прикладывала свой, не менее жаркий пролетарский ответ в виде кукиша, сдобренного родным матом. Хотя работа была очень интересная.