Текст книги "Машуня"

Машуня
Татьяна Петровна Буденкова

Редактор Палиева Зинаида

Корректор Зинаида Палиева

Иллюстратор София Насонова

Дизайнер обложки София Насонова

© Татьяна Петровна Буденкова, 2024

© София Насонова, иллюстрации, 2024

© София Насонова, дизайн обложки, 2024

ISBN 978-5-0064-4075-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1.
Придорожные пирожки

Жизнь била ключом… и всё по голове. А ещё по пустому желудку, рваным колготкам, прогнившим половицам комнаты – и бренчала раздолбанными оконными створками.

Машка высунулась из-под красного (или коричневого?), в общем, из-под грязно-коричневого ватного одеяла. Холод собачий, но вылезать надо, пока в комнате одна. Мамаша и какой-то мужик, с которым они вчера завалились домой, похоже, ушли искать на опохмелку.

Как только Машка услышала матушкин голос в коридоре и поняла, что она не одна, шмыгнула под одеяло, закопалась в куче тряпья. А то, кто их знает, что у пьяных на уме? В тот раз ели ноги унесла, когда мать такому же пьяному мужику стала объяснять, что Машка только с виду тощая да мелкая, а так от неё не убудет. Так и пришлось, в чём была, выскакивать в коридор. А на улице не лето и даже не осень. Зима на дворе.

На чердаке у Машки лежбище. Ещё по теплу притащила с мусорки сиденье от старого кресла, рваный матрас да кое-какие тряпки. Ну, так это летом, ну, по осени можно перебиться. А теперь?

Машка натянула на себя старое пальтишко и отправилась, куда глаза глядят. В школу Машка не ходила. Вернее, не вообще не ходила, а теперь не ходила. Пока жила в деревне с бабушкой, в третий класс перешла. И было это три года назад. «Теперь бы в пятый класс пошла или в шестой? – прикидывала про себя Машка. – Там тепло и обедом кормят». Но бабушка умерла, и Машку забрала в город мама. Соседская Олька обзавидовалась: «В городе мороженое на каждом шагу продают. Опять же кино и грядки полоть не надо!» – вздыхала Олька и мечтательно закатывала глаза. Но Машке уже тогда стало как-то тревожно. Потому что мама на похороны бабушки опоздала, а когда появилась, то первым делом продала бабушкин дом. «Хоть невелик был, но тёплая крыша над головой», – по-взрослому вздыхала Машка, выглядывая из подъезда на серую кашу грязного придорожного снега.

Голод не тётка. И Машка направилась в сторону трассы. Там девушки, тоже не очень тепло одетые, стояли вдоль дороги. Но иногда останавливались машины, забирали кого-нибудь из них. А в кабинах тепло. Несмотря на свой юный возраст, Машка уже знала, в чём тут дело. Дома наглядные уроки регулярно преподавала матушка. Девушки водили Машку в придорожный павильончик и покупали ей горячие пирожки. Никогда потом в жизни таких вкусных пирожков Машка не ела.

Вот и в этот раз Юлька, в розовых колготках и чёрных лакированных ботинках на высоченном каблуке, в тоненькой разноцветной кофточке и чёрной кожаной куртке – косухе нараспашку, кормила Машку пирожками и вздыхала:

– Смена подрастает…

– А с собой можно? – Машке не до рассуждений. Мамаша тоже голодная, а уж как с похмелья мучается – смотреть жалко. Машка вообще жалела мать. Какая-никакая, но родная. И даже подкармливала её, вот так выпросив пару-тройку пирожков.

– Что твоя мамаша думает? Тебе учиться надо! – дымила сигаретой Юлька.

– Так когда из деревни меня забирала, то и документы на меня из школы забрала… а потом потеряла. Я искала. Только где ж их отыщешь? Вот и выходит, в деревне думают, что я в городе учусь, а в городе обо мне и не знают. Можно ещё три пирожка?

– Можно. Говорят, твоя мамаша тут же начинала, – кивнула головой в сторону трассы Юлька, – спилась… совсем. Так что ты – дочь удалого шофера, – вздохнула Юлька. – Ну… хоть не колется мамашка твоя, и то ладно.

Смысл последних слов Машка не поняла. Не до того ей было. Пока пирожки горячие – успеть домой. Мама будет есть и гладить её по давно не мытой голове. И Машка думала, что мама её любит, точно любит.

Подруг у Машки не было. Да и откуда им взяться, если дальше этой трассы она нигде не бывает? Правда, как-то раз, когда она на чердаке, закопавшись в тряпьё, пыталась согреться на рваном матрасе, туда пожаловали какие-то мальчишки. Было их трое. И, обнаружив Машку, они вытащили её из тряпья. Она тряслась от холода и страха.

– Глянь-ка, да тут нас шмара дожидается, – как-то странно хихикнул тот, что повыше ростом.

– Ну а чё? Только какая-то она… не наградила бы чем-нибудь.

Третий же без лишних разговоров толкнул Машку на матрас, и она почувствовала холодные, жесткие руки, ползающие по её животу.

– А-а-а-а!!! – закричала Машка и, извернувшись змеёй, попыталась вскочить. Но толчок в грудь отбросил её на загаженный голубиным помётом пол.

– Глянь-ка, прыткая! Чё, не пробовала ещё? Не боись, тебе понравится… – надвигался на неё тот, что был повыше двух других. Оглянулся по сторонам: – В очередь, в очередь, господа. Всё в порядке очереди. Я – первый.

Откуда только взялись силы? Машка подскочила и с громким воплем, вытянув вперёд руки, кинулась на того, который стоял чуть в стороне, как раз на пути к люку на лестницу. Толчок в грудь, мальчишка падает, Машка запинается за него и кубарем летит к спасительному люку. Уже со своего первого этажа услышала, как по лестнице загромыхали шаги бегущих мальчишек. В то же время со скрипом открылась дверь квартиры на верхнем этаже, и хозяин, не стесняясь в выражениях, кричал им вслед:

– Это какого х… рена черти принесли? Перекрытие на ладан дышит, проломите – как пить дать, оторву бубенчики!

Чем закончилась эта разборка, Машка так и не узнала, потому что заскочила в свою квартиру, дверь которой никогда не замыкалась. Ключи от замка давно растеряли. Но изнутри был огромный железный крючок. В этот раз ей повезло. Потому что иногда кто-нибудь из кавалеров матери закрывался на этот крючок. И тут уж стучи не стучи – не откроют.

С тех пор Машка, остерегаясь появления на чердаке ещё кого-нибудь, перетащила матрас в другой угол, за старую балку и какую-то тумбочку, так, что сразу лежбище и не заметишь. Пока всё обошлось…

А ещё Машка видела девочек из соседних комнат, когда они, нарядные, направлялись в школу. Машка помнила себя такой же, когда жила в деревне с бабушкой. А теперь, глядя на себя в засиженное мухами зеркало, старалась даже случайно не встречаться с соседками.

В тот день в дверь их комнаты постучали и вошли две женщины. По Машкиным понятиям, красивые, богато одетые. И пахли удивительно вкусно. Мать, хоть и болела с похмелья, толклась дома и вроде даже пыталась убрать со стола огрызки солёных огурцов и присохший к клеёнке скелет селёдки. Оказалось, что приехали они за ней, за Машкой. Сказали, что отправят её в школу-интернат, а маме велели навести дома порядок и завязать с пьянкой. Иначе пригрозили забрать Машку насовсем. Сначала Машка ничего против не имела. Деревенские ребята, кто постарше, тоже учились в интернате, а на выходные и каникулы возвращались домой. Приезжали в новых ботинках и даже в новых пальто, тёплых, с меховыми воротниками. Говорили, в интернате бесплатно выдают. Машка даже зажмурила глаза и представила, как входит в свой подъезд в новых коричневых ботинках со шнурками и в теплом пальто. А ей навстречу соседские девочки… Но тут её мечты прервала одна из приехавших женщин:

– Маша, Машенька, ну что ты? Одевайся, нам далеко добираться. – И назвала улицу, о которой Машка слыхом не слыхивала.

– А как же я оттуда буду домой ездить, если этот интернат далеко? Тут школа есть рядом. Нет уж, лучше я туда пойду! – уперлась Машка. – Вы что, не понимаете? Она же без меня погибнет! – и сложила на груди руки.

– Ну хватит! – и вторая тётка схватила Машку за руку. – Тебе же лучше будет. Там три раза в день кормят, учат. Бельё постельное чистое. Понимаешь? – и потащила Машку к выходу. А Машка вдруг почувствовала, что забирают её навсегда.

– А-а-а!!! Я вам что, чемодан без ручки, чтобы тащить меня волоком?! – кричала Машка. Именно так назвал её один из маминых кавалеров. И именно сейчас Машка себя таким чемоданом почувствовала.

– А-а-а!!! Мама, мамочка, ма-ма! – голос Машки срывался, переходя на визг. Но тётка крепко держала Машку и всё-таки выволокла её в коридор. Машка успела заметить, как мать кинулась следом, но запнулась за что-то и упала.

– Она упала. Ей больно! Пустите, пустите меня! – и Машка попыталась укусить крепко державшую её руку.

Всю первую неделю в интернате Машка жила надеждой – сбежать! Вот только дороги не знала. И было всё не так уж плохо, потому что пока её определили в медицинский изолятор. В школу в эту неделю не отправляли. Как Машка поняла, не знали, в какой класс послать. Ведь окончила то она только два, а по возрасту должна была…, похоже, в шестой идти. Решили, что в третий класс – лучший вариант. И перевели из изолятора в группу к девочкам– одногодкам.

Длинная узкая комната, с одной стороны которой – вход, с другой – окно, а вдоль стен – два ряда кроватей, называлась «спальная комната девочек». Все кровати одинаково заправлены белыми простынями и шерстяными одеялами в пододеяльниках. Кололись и кусались эти одеяла даже через пододеяльник. И как тут не вспомнить пусть и грязно-коричневое, но своё мягкое ватное одеялко?!

Училась Машка легко. Сплошные пятёрки и четвёрки. А вот подруг завести не получалось. И не то, чтобы девочки её сторонились, просто Машка не представляла, как это она вдруг подойдёт и… заговорит. Она слышала, как девочки разговаривали между собой, хвастались обновками или жаловались на то, что за вчерашнюю плохую отметку мама не пустила гулять. А Машке что рассказать?

Но вот на перемене к ней подошла Рита и, вздохнув, сказала:

– Ой, мы вчера с мамой и папой… – и стала рассказывать, как они вчера ходили в гости, и она там забыла свою сумочку: -Беленькую, лакированную, – вздыхала Рита. – Ну ничего, в следующий раз пойдём – заберу. А ты чем занималась?

– Ой, а ко мне приезжала мама, и мы ходили гулять. Она такие вкусные пирожки мне привезла! Я сразу все съела, – легко и непринуждённо соврала Машка. И сама удивилась, когда успела придумать.

– Так у тебя есть мама? А я думала, в интернате только те, кого… бросили родители.

Машку будто сначала кипятком окатили, а потом водой из колодца бабушки.

– Никто меня не бросал. У меня папа – шофёр, уезжает далеко и надолго, а мама… – вспомнила мамину соседку, – на поезде проводником работает. Вот и приходится, пока они работают… учиться же надо, – повторила мудрую фразу, услышанную ещё в бытность в изоляторе.

– А ещё у меня бабушка в деревне живёт. У неё в огороде и огурцы, и помидоры, и даже арбуз вырос. – в общем-то Машка не очень-то и врала. Ведь без папы дети не появляются, это она точно знала, а о том, что её папа шофёр, Юлька с трассы сказала. А про бабушку так и вообще чистая правда. А что умерла – так в этом Машка не виновата. И даже пирожки были, те самые, которыми её девчонки с трассы кормили.

Теперь иногда Машка и Рита прогуливались вдвоём на перемене и делились друг с другом всякими новостями. И каждый раз Машка придумывала что-нибудь новенькое. То письмо от папы, то будто звонила мама, и её вызывали к телефону – поговорить.

В этот раз Рита, загадочно улыбаясь, прошептала Маше:

– Мне родители подарок купили на день рождения и спрятали, – тихонько смеялась Рита, – только это секрет, – осмотрелась по сторонам, – а я подсмотрела. Ты приходи к нам в воскресенье. Мама пирог с повидлом испечёт.

– А что, что там… в подарке? – загорелась Машка.

– А вот придёшь – увидишь, – интриговала Рита.

Когда Машка жила с бабушкой, то и она ходила на дни рождения к своим подружкам, и к ней приходили. Было весело. Но тогда они с бабушкой заранее готовили подарок. Соседке Ольке бабушка напекла целую корзину разных плюшек, так что всем гостям хватило. И все хвалили Машкин подарок, уплетая за обе щёки. А где взять подарок Рите?

В интернате на подоконниках росли цветы. И Машка придумала. Ну кто ж те горшки с цветами считал? Если один забрать, никто и не заметит. Был у Машки припрятанный кусок блестящей обёртки. Обернёт горшок, а сверху – цветы. Чем не подарок?

Ещё только зайдя в подъезд, где жила Рита, Машка вдруг почувствовала знакомый запах бабушкиной стряпни! И думать не хотела, что этого не может быть, что, скорее всего, это стряпает Ритина мама. Прижимая к груди горшок с цветком, бежала вверх по лестнице и улыбалась. Казалось, вот откроется дверь, а там… бабушка! Но дверь открыла Ритина мама: нарядная, вкусно пахнущая. Из-за её спины выскочила Ритка в красивом платье и блестящих лакированных туфельках.

– Ой, Машка, проходи! Какая ты молодец – даже не выслушав заранее заготовленное Машкой поздравление, схватила из её рук горшок, – цветок в горшке не завянет! Я его на окно поставлю. Пошли, пошли! Папа нас сейчас фотографировать будет! – и потащила Машку в комнату.

– Становитесь ближе… ближе друг к другу, – командовала Рита и заодно знакомила Машку со своими гостями, – сейчас папа нас фотографировать будет! Маша!? Маша? Тебя совсем не видно! Давай вперёд, ты у нас самая маленькая!

Машка чувствовала, как рот сам собой растягивается в улыбке. И это «ты у нас» – так приятно прозвучало!

– Всё замерли! Папа идёт!

И Машка замерла с этой улыбкой.

В комнату вошёл мужчина в белой рубашке и галстуке. И стал выбирать место для съёмки, заглядывая в видоискатель фотоаппарата. Щелчок, другой:

– Всё, все свободны! – улыбнулся и пристально посмотрел на Машку. А Машка хлопала глазами, и улыбка постепенно сползала с её лица. Она вспомнила, как однажды летним вечером суетилась на трассе возле девчонок насчёт пирожков, и тут прямо рядом с ней тормознула красивая чёрная машина.

– Эй, малая? – махнул рукой, подзывая. – Подойди, не бойся. – Машка шагнула и оказалась перед лицом мужчины.

– На, – он протянул в окно купюру, на которую Машка могла месяц пирожками питаться. – И иди отсюда! Слышишь! Уматывай!

– Я… я нет! Я за пирожками!

– У-у-у! Твою мать, дожили!

Тут Юлька оттолкнула Машку и плюхнулась на переднее сиденье. Взвизгнули по мокрому асфальту покрышки, и машина унеслась, обдав Машку дымом из выхлопной трубы.

Но это был вечер, темно. Машка подумала, что могла обознаться. И значит, надо внимательнее рассмотреть Риткиного папу. Машка подошла к кухне и услышала негромкий разговор мамы и папы Риты.

– Ты же знаешь, там на трассе… э-э-э проститутки промышляют?

– Ты к чему это?

– Эта девочка – Маша… Она оттуда. Ты понимаешь, чему она может научить нашу дочь?

– Откуда ты знаешь? – голос Ритиной мамы дрогнул.

– Да ехал вечером по трассе, смотрю: на обочине среди проституток совсем ребёнок отирается. Ну я остановился…

– Зачем, зачем ты… остановился?

– О господи! Ты что подумала? С ума сошла! Я денег ей дал и велел уходить. Не веришь, спроси её! Спроси сама! Хотя… лучше тихо спровадить её от нас. Сама понимаешь, зачем нашей Рите такая подруга? Что подумают, что будут говорить? У Риты подружка – проститутка!

Не помня себя, Машка выскочила из-за кухонного косяка, за которым стояла и слышала весь этот разговор.

– Я не такая! Не такая! Я вам хотела всё объяснить, но вы не дослушали, Юльку с собой увезли! – кричала Машка, размазывая слезы. И видела, как мама Риты бессильно опускается на стул, уткнувшись в кухонное полотенце.

Тут в кухню влетела весёлая Рита.

– И что тут происходит… без меня… – растеряно осмотрелась. – Мам, пап?

– Ты кого привела в дом? Она – он ткнул пальцем в Машку, – малолетняя… э… ты, наверное, и слов таких не знаешь?

– Я не проститутка! Не проститутка! – захлёбывалась слезами Машка.

– Папа? – улыбка ещё не успела сползти с лица Риты и казалась какой-то дикой маской.

– Да, именно так. Я своими глазами видел, как… она…

– Вы всё врёте! Врёте! Это я видела, как вы Юльку увезли!

– Вон! Пошла вон! Она ещё и клевещет на меня, чтобы самой оправдаться! – кричал Ритин папа уже вслед Машке, когда она в слезах неслась по лестнице, перепрыгивая через две ступени.

Машка выскочила из подъезда, ноги дрожали и подкашивались. Возле подъезда лавочка, присела. Из открытого кухонного окна слышались рассерженный мужской голос и весёлая музыка. И Машка подумала, что Рита или её мама выбегут следом – искать её. Ну или ей очень хотелось, чтобы так было. Машка уже немного успокоилась и подумала, что Ритин папа просто ошибся. Или лучше… она сама скажет, что… обозналась. И это не он увозил Юльку. Но из подъезда никто не выходил. И Машка, всё ещё не в силах унять внутреннюю дрожь, вдруг подумала, что ей сейчас придётся вернуться в интернат, а там любопытные девчонки начнут расспрашивать, как всё было на дне рождения Риты. Надо было успокоиться и придумать что-нибудь хорошее.

Утром, стараясь не думать о вечернем происшествии, Маша шла в школу. А на душе, как говорила бабушка, кошки скребли.

Как только вошла в класс, на подоконнике, рядом с учительским столом, увидела горшок с цветком, который вчера подарила Рите.

– Вот, он оказывается… ворованный… Там на дне белой краской написано: «шк… 10». Папа велел вернуть. А это правда – про пирожки на трассе…? – и замялась, не зная, как продолжить.

– Правда. Про пирожки – правда! И то, что твой папа Юльку увёз – тоже правда! – срывающимся голосом отвечала Рите.

– Врёшь! Ты всё врёшь! Ты воровка и… и… проститутка! – выкрикнула Рита.

Возле них уже собрались одноклассники.

– Это поклёп! Это всё поклёп! Твой папа врёт!

– И про цветок врёт? Это ты вруша! Воровка, проститутка и вруша! – и было видно, что Рита не сомневается в своих словах, хоть и выговорила второе слово, запинаясь и краснея. Ответить Машка не успела, прозвенел звонок. Что было на уроке, она потом даже вспомнить не могла. А на перемене, кое-как запихав в портфель учебники, кинулась вон из класса. «Всё, с меня хватит, – думала Машка, – домой, к маме!» Учебный год подходил к концу. Маша – одна из лучших учениц. И она очень гордилась своими успехами. Но теперь ей было не до этого. Ещё в самом начале пребывания в интернате, она выяснила, как добраться до мамы. Но учиться Машке нравилось, и побег откладывался на неопределённое время. И вот теперь, как думала Машка, время настало.

Но денег на автобус не было. И Машка направилась пешком. Идти надо было далеко, а живот уже урчал от голода. «Раньше целыми сутками могла не есть, а теперь вот…» – увидела автобусную остановку, а рядом ларёк с пирожками, и почувствовала, как по обеим щекам покатились слёзы. Денег нет ни на билет, ни на пирожок. Возле остановки стоял автобус с открытыми дверками и табличкой – названием улицы, где жила Маша. «Ну, хоть в этом повезло, – размазала по щекам слёзы, которые то ли от голода, то ли от обиды катились сами собой– не унять. – Пусть одну остановку, а проеду. Высадят зайца-безбилетника только на следующей». Подождала, и как только услышала шипение закрывающихся дверок, юркнула внутрь, чтобы прямо тут не выгнали.

Пожилая женщина кивнула Машке:

– Двойку что ли получила?

– Нет. Я хорошо учусь.

– А чего тогда слёзы льёшь?

– Мама дала денег на билет. А я их потеряла, – самозабвенно врала Машка и вполне искренне плакала.

– Тебе куда? – поинтересовалась женщина. Машка назвала улицу.

– Ого! Это почти до конечной. На вот, рассчитайся, – протянула Машке мелочь. Машка только кивнула в ответ. И устроилась возле окна. Автобус покачивался на кочках, и Машка задремала. Иногда она открывала глаза и смотрела в окно на проплывающие мимо улицы, пока, наконец, не замелькали знакомые дома.

А вот и остановка. Но куда идти? Домой – опасно. Хватятся, первым делом приедут к матери и вернут назад в интернат. На трассу – рано. «Может, кто из девчонок уже на трассе», – подумала Машка. Да и куда ещё ей было деться? Скитаясь по придорожным кустам, дожидалась темноты. До тёплых летних дней было ещё как до луны пешком…

Наконец вдоль трассы стали появляться девушки. Машка всматривалась, выискивая знакомые лица. И вдруг:

– Машка? Ты опять тут? Ну от судьбы не уйдешь! – всё в той же косухе и тех же ботинках перед ней красовалась Юлька.

– Купи пирожок, – с места в карьер взяла Машка.

– Ну как всегда.

Вдоль дороги развивалась «инфраструктура». С одной её обочины заросло сиренью и тополями старое кладбище, а с другой развивался гаражный автосервис.

Было удивительно видеть, как в вечернем полумраке с кладбища то тут, то там тёмными призраками выскакивали мужики, а следом выходили девушки. И тут к Юльке подошел мужик в промасленной фуфайке.

– Раньше на машинах подъезжали, – кивнула Машка на трассу.

– Бывает подороже, бывает подешевле… бизнес. Ничего личного, – криво усмехнулась Юлька – Погодь. Работа… долго стоять не может, – кивнула мужику: – Пошли, – и оба скрылись за кустами кладбищенской сирени.

Ждать пришлось недолго.

– Пошли, – кивнула Машке так же, как тому мужику. И выпустила из ярко накрашенных губ клуб сизого дыма. – Тут теперь пивточка. Пирожков нет, но всякие другие блюда…

Вид Юлька имела странный настолько, что Машка испугалась. А та с маха открыла стеклянную дверь павильона, пропустила вперёд Машку:

– За мой счёт. Накорми. Я… потом рассчитаюсь.

Уговаривать Машку не пришлось.

На сытый желудок Машка почувствовала себя увереннее, да и думать теперь могла не только о еде. Ну и поздно уже, и холодно, так что мать теперь наверняка дома. Главное, чтобы на крючок не закрылась. Возле подъезда Машка осмотрелась, вроде, никого. Дверь в комнату матери притворена неплотно. «Ну вот, всё не так уж плохо. И доехала, а не пешком дошла, и сытая, и в комнате… – немного приоткрыв, заглянула в щелку, – никого из посторонних».

Уткнувшись носом в подушку, недвижимо лежала мать.

«Обычная картина. Набралась к вечеру», – вздохнула Машка. В углу комнаты на полу докрасна раскалилась старая электроплитка. А рядом куча какого-то тряпья. «Вот не приехала бы я – до пожара недалеко было бы», – рассудила про себя. И услышала вроде слабое мяуканье из этой кучи.

– Похоже, котёнок пригрелся, зарылся в тряпьё…, – улыбнулась Машка такой находке. – Мог бы сгореть… – отбросила в сторону грязную тряпицу и обомлела. Синюшный маленький куклёнок моргал глазами и пытался заплакать, но, похоже, сил на это у него не было.

– Мамочки! – шептала Машка, поднимая ребёнка. Был он совсем крошечный, почти невесомый. Положила его на старый продавленный диван.

– Мама! Мамочка! – затормошила её. Но наткнулась на мокрую от крови подушку. Кинулась из комнаты, колотила в двери соседям и кричала, что есть мочи: «Вызовите скорую! Скорую!». Но дверь так никто и не открыл. Наученные горьким опытом жильцы их подъезда знали, что так вот откроешь дверь, и скорая самому потребуется. Тот ещё контингент проживает. Кто мог, давно переехал отсюда. Вспомнила, что рядом – конечная остановка автобусов, там в диспетчерской точно есть телефон.

Пока бежала, увидела проблесковые маячки милицейской машины. Машина остановилась возле подъезда. Машка согнулась пополам, хватая воздух ртом, бежала -то что есть мочи. Поняла, что кто-то из соседей хоть и не открыл дверь, но позвонил, правда, не в скорую, а в милицию. Но это уже было не важно.

Потом наблюдала из-за угла, как завёрнутого в милицейский китель ребёнка вынесли, и машина, мигая проблесковыми маячками и завыв сиреной, рванула с места. В подъезд вошли два милиционера, в машине оставался водитель. С ребёнком вышел один, значит, второй остался в комнате. «Он не врач, чем сможет помочь матери?» – рассуждала про себя Машка. А скорой так и не было.

«Померла, – оборвалось Машкино сердце. – Мамочка, милая, живи, пожалуйста, живи!» И, как умела, просила Бога (есть такой, он всё может, от бабушки слышала), чтобы он спас мать. Наконец, из-за поворота показался свет фар, и к подъезду подъехала машина скорой помощи. Машку трясло мелкой дрожью, и было не понять, то ли от промозглого ночного ветра, то ли от всего, свалившегося на её плечи.

И когда уже никаких сил ждать не оставалось, из подъезда вынесли носилки. Лицо матери было открыто. «Жива!», – выдохнула Машка и громко, в голос, заревела. Но тут же, испугавшись, что её поймают, бросилась в ночную темноту неосвещённой улицы. Бродила между старыми развалюхами, пару раз возвращалась к своему дому. Но у подъезда стояла и мигала красно-синими огнями милицейская машина. «Отвезли и вернулись, – и впервые задумалась, кого отвезли: – Это мой… братик? Мой маленький братик?» – шептала Машка, и сама не верила себе.

Тогда она ещё не знала, что вот так закончилось её пусть и нелёгкое, но детство, которое у каждого человека только одно.