Текст книги "Три женщины одного мужчины"

– Ни в коем случае! – моментально отреагировал Барух Давыдович и записал в блокнот очередной показатель.

– Тогда зачем вы меня обмеряете? – удивилась Женечка и растерянно посмотрела на мать.

– Потому что я знаю: Тамара Прокофьевна – умная женщина. Только умная женщина может управлять таким количеством нечестных людей и сдавать без проблем годовые отчеты, – сделал он комплимент бухгалтеру Швейцер и попросил Женечку поднять руки. – Идеальная грудь! – сообщил он об очередном открытии и взглянул из-под очков на насторожившуюся Тамару Прокофьевну. – Ну так что? Мы будем вести разговор как взрослые люди? Или мы будем обмениваться любезностями?

– Ваши условия? – вступила в диалог мать невесты.

– Свадебное платье, платье на второй день, один пеньюар, никаких домашних халатов и деловых костюмов.

– А костюмы-то чем вам не угодили? – рассмеялась Тамара Прокофьевна.

– Дорогая Тамарочка. – Портной вдруг максимально сократил дистанцию и, лукаво улыбаясь, проговорил: – Вашей доченьке это не пригодится.

Мать и дочь Швейцер в непонимании уставились на философски настроенного портного.

– Я кое-что повидал в этой жизни. Поверьте: женское тело после свадьбы изменяется безвозвратно. Хорошие жены всегда полнеют. Это закон. Ваша девочка, – со знанием дела произнес Барух Давыдович, – станет хорошей женой.

Женечка хихикнула.

– Нет, я не прав. Ваша девочка станет лучшей женой вашему зятю. Как, кстати, зовут этого счастливца?

– Евгений, – поторопилась сообщить портному расцветшая на глазах Женечка Швейцер. – Как и меня!

– Не может быть! – хлопнул себя по бокам портной. – Жена – Евгений и муж – Евгений?! Это хороший знак. Перст судьбы. Когда жена и муж носят одно имя на двоих, – изрек Барух Давыдович, – они счастливы в браке. Две половинки! Какая прелесть! – Портной оказался весьма сентиментальным человеком.

– Не знаю, – подлила ложку дегтя в бочку меда Тамара Прокофьевна и встала со стула. – Ни в чем нельзя быть уверенным, – обратилась она скорее к дочери, чем к закройщику, и предложила наконец-то обсудить вопросы финансового характера.

Здесь Барух Давыдович проявил удивительное понимание к серьезным расходам родителей невесты, сделал огромную скидку в качестве подарка новобрачным и встречно попросил уважаемую Тамару Прокофьевну Швейцер о небольшом одолжении:

– Я хочу, чтобы моя дочь Хася работала под вашим руководством. Это возможно?

– А что умеет делать ваша Хася? – по-деловому уточнила Тамара Прокофьевна.

– Я думаю, моя Хася не умеет делать пока ничего из того, чему можете научить ее вы, дорогая Тамара Прокофьевна. Эти планово-экономические институты – плохая школа. Для всего необходима практика. Я буду признателен вашей семье вечно, – застыл в подобострастном поклоне Барух Давыдович, а главный бухгалтер Швейцер снисходительно пообещала похлопотать.

– Похлопотать я и сам могу, – очень тихо произнес портной. – Я хочу, чтобы вы ее обучили.

– У меня штат укомплектован, – вздохнула Тамара Прокофьевна, а сама подумала о возможности избавиться от подстрекательницы Нюськи Стариковой, неоднократно запускавшей вороватую руку в государственный карман. – Но ведь не пойдет же она работать буфетчицей?

– Нет, – категорически отказался Барух Давыдович. – Но штатным бухгалтером она вполне могла бы быть.

В этом смысле Тамара Прокофьевна Швейцер была всесильна, о чем свидетельствовал тот факт, что ее Женечка, провалив экзамены в Казанский университет, год проработала в наскоро изобретенной должности бухгалтера-стажера. Но это была ее собственная дочь, а здесь – какая-то Хася. Стоит ли оно того?

«Стоит!» – моментально взвесила все «за» и «против» Тамара Прокофьевна Швейцер и в миг зачисления Хасеньки в штат превратилась в обладательницу синего кашемирового пальто с огромным лисьим воротником.

– Это взятка? – прошептала на ухо Баруху Давыдовичу главный бухгалтер ресторана «Север».

– Это благодарность, – нашел другое определение портной и аккуратно упаковал презент в оберточную бумагу.

Надо ли говорить, что свадебное платье Женечки Швейцер оказалось на такой высоте, которую всем последующим невестам Долинска взять было практически невозможно. Барух Давыдович предложил довольно-таки смелый проект, к которому Тамара Прокофьевна отнеслась с известной долей скепсиса, а сама Женечка с необыкновенным воодушевлением.

«Бледно-розовый чехол, кремовый газ, а все вместе – изысканный цвет чайной розы, на лепестках которой восходящее солнце оставило свой отсвет» – так поэтично охарактеризовал свою задумку Барух Давыдович, наотрез отказавшись от новомодных фасонов в пол.

– Прошу простить, но это не ваша модель, – уговаривал он Женечку и рисовал на листке блокнота сначала большой треугольник, а потом такого же размера квадрат.

– Это я? – обижалась на старика девушка.

– Это будете вы, если не услышите моего совета. – Портной оставался непреклонным.

Такую же стойкость и непоколебимость Барух Давыдович проявил, услышав о намерении Женечки завершить свой образ вошедшей в моду шляпой с широкими полями.

– Это невозможно! – кричал он на невесту и топал ногами.

– Я так хочу! – капризничала Женечка, еле сдерживая слезы.

Тогда Барух Давыдович снова брал в руки блокнот и рисовал очередную геометрическую фигуру с уродливым блином на вершине.

– Это каструля! – совал он рисунок Женечке под нос. – Каструля, а не невеста. Я не пошел бы на такую свадьбу ни за какие деньги. Вы желаете быть каструлей?

«Каструлей» Женечка Швейцер быть не хотела ни при каких обстоятельствах, поэтому скоро капитулировала и попросила у портного прощения за то, что невольно усомнилась в его эстетической прозорливости.

– Со мной можно. – Барух Давыдович по-отечески обнял за плечи похудевшую от переживаний Женечку. – Это вам не… – Он чуть было не сказал «мама», но вовремя остановился и дипломатично оборвал фразу на полуслове.

Зря видавший виды дамский портной думал, что Женечка Швейцер не способна дать отпор своей авторитарной мамаше. За внешней нежностью и обманчивой покладистостью скрывался маленький танк, ничуть не уступавший дальнобойным орудиям самой Тамары Прокофьевны. Не случайно, когда на поле брани сходились мать и дочь, Николай Робертович Швейцер, супруг и отец, подхватывал под мышку коробку с шахматами и спускался во двор в поисках безопасного места.

– Как Женечка похожа на вас, – пожал руку старший Вильский будущему родственнику, едва перешагнул порог дома Швейцеров.

– Что есть, то есть, – радостно признал счастливый папаша и обнял свою точную копию: ни дать ни взять два жизнерадостных колобка. Они даже казались одного роста, хотя, безусловно, это было не так.

– Не стойте в дверях, – пригласила наряженная по случаю торжественного события в строгое черное шелковое платье Тамара Прокофьевна и подала руку Кире Павловне, приехавшей в Долинск в умопомрачительном наряде, история которого была рассказана чуть выше. – Очень интересный фасон, – одобрила хозяйка дома выбор Киры Павловны и повела будущую Женечкину свекровь осматривать хоромы.

– Хороший метраж, – польстила гостья Тамаре Прокофьевне, тактично умолчав о площади собственной квартиры. Ей, в принципе недостаточно хитрой для интриг любого рода, сразу же стало ясно, что между ней и главным бухгалтером Швейцер начались долгосрочные состязания. Поэтому Кира Павловна всерьез озаботилась тем, чем пополнить арсенал неопровержимых аргументов, способных расплющить противника.

– Неплохой, – приняла комплимент Тамара Прокофьевна и вывела гостью на увитый диким виноградом балкон, больше напоминавший террасу. – Предлагаю расположиться здесь. – Хозяйка указала на покрытый скатертью стол, сервировка которого была выполнена по всем правилам ресторанного искусства и была столь изысканной, что Кира Павловна Вильская записала очко на счет противника.

– Проходите-проходите, – защебетала Тамара Прокофьевна, довольная произведенным эффектом, благодаря которому аквамариновый шик гостьи несколько потускнел.

– Очень красиво, – с завистью выдохнула Кира Павловна и поискала глазами мужа, чье присутствие ей было сейчас просто необходимо, ибо она чувствовала себя неловко.

– Надеюсь, Николай Андреевич не любитель играть в шахматы? – с надеждой поинтересовалась Тамара Прокофьевна, недолюбливающая увлечение супруга.

– Ну что вы, – легко соврала Кира Павловна, в принципе не имевшая ничего против шахмат. – Николай Андреевич все больше кроссворды отгадывает или газеты читает. Любит быть в курсе.

– Нормальный человек, – одобрила занятия свата вечно недовольная мужем Тамара Прокофьевна.

Недовольство являлось одной из главных черт характера хозяйки дома. Причем главного бухгалтера ресторана «Север» не устраивало абсолютно все: и выбор дочери, и погода на улице, и политика Соединенных Штатов Америки. Единственное, что радовало и воодушевляло Тамару Прокофьевну, носило имя вождя кубинской революции Фиделя Кастро. Его портрет служил Тамаре Швейцер своеобразной иконой, категорически отрицавшей наличие любых сверхъестественных сил.

Атеизмом своим она гордилась так же, как и красным партбилетом. И вообще, к беспартийным относилась с большим недоверием. Именно в их число и входил несчастный Николай Робертович, предпочитавший держаться в стороне от любых политических организаций, сколь бы добровольный характер те ни носили.

– Нельзя быть таким беспринципным! – упрекала мужа Тамара Прокофьевна и ставила в пример Женечкиного свекра. – Вступай в партию, а то дождешься, снимут с должности.

– Не хочу! – отбивался от жены Николай Робертович и приводил ей в пример Киру Павловну.

– Кто это такая?! – взвивалась Тамара Прокофьевна при звуке невыносимого для нее имени.

– Это человек! – чуть громче, чем обычно, заявлял Николай Робертович. – Причем хороший человек. Доброжелательный, простой.

– Вот Николай Андреевич – это человек! – выдвигала свой аргумент Тамара Прокофьевна. – А эта… Эта… – Она подыскивала слова. – Эта – примитивная домохозяйка, мещанка и иждивенка! Никогда бы не пошла с ней в разведку!

– А с кем бы ты пошла в разведку, Тамара? – вдруг очень серьезно спрашивал жену Николай Робертович.

– Ни с кем! – выкрикивала та и хлопала дверью.

– Я так и думал, даже среди членов партии не нашлось ни одного человека, который вызвал бы в тебе добрые чувства, – бормотал себе под нос Николай Робертович и отправлялся на поиски парусиновой шляпы, спасавшей его местами облысевшую голову от жары.

Эта шляпа (летом – парусиновая, осенью – фетровая) была визитной карточкой Швейцера, неотъемлемой частью его образа, и именно ее Тамара Прокофьевна ненавидела всеми фибрами души, полагая, что она дискредитирует в том числе и ее саму. Возможно, именно поэтому второй вопрос, который она задала Кире Павловне, звучал следующим образом:

– Скажите, а Николай Андреевич носит шляпы?

Жена Вильского от неожиданности чуть не поперхнулась и снова поискала глазами мужа, не зная, как ответить на столь простой, в сущности, вопрос. Сказать «да» было так же небезопасно, как и «нет». Поэтому она предпочла нейтральное: «Временами».

– Мне кажется, вы очень гармоничная пара, – сделала странный вывод Тамара Прокофьевна и прокричала с балкона в зал: – Пора садиться!

Призыв к столу услышало только младшее поколение.

«Совершенно бесстыжий!» – отметила про себя Тамара Прокофьевна, увидев, что Женька, нисколько не стесняясь, обнимает ее дочь за то место, которое располагается чуть ниже талии. Причем – и этим обстоятельством Тамара Швейцер была возмущена до глубины души – ее благовоспитанная девочка была нисколько не смущена, а даже напротив, так и норовила прижаться к этому рыжему. «Нашли время!» – хотелось сделать замечание Тамаре Прокофьевне, но, увидев, что Кира Павловна реагирует на такие «вольности» в отношениях молодых людей абсолютно спокойно, она сдержалась.

– Женя, – довольно строго спросила она дочь, – а где папа?

– Пошли смотреть ГЭС, – ответил за Женечку младший Вильский и обратился к будущей теще: – А кто у вас играет? Вы? Николай Робертович? Хороший инструмент. Немецкий. С двенадцатью медалями.

– Трофейный, – похвасталась Тамара Прокофьевна, не ответив на вопрос Вильского.

– Ну так кто же? – не отставал Женька и кивнул головой в сторону видневшегося из зала пианино.

– Играет Евгения, – важно проговорила Тамара Прокофьевна.

– Ты?! – удивился Вильский, а Женечка смутилась. – А почему же ты молчала?

– Потому что ты играешь лучше! – честно сказала девушка.

– Ну и что? – Женька явно никак не мог уяснить, почему та скрывала владение инструментом.

– Евгения играет очень хорошо, – как назло, повторила Тамара Прокофьевна. – Она с отличием окончила музыкальную школу.

– Ну и что? – Женечка недовольно скривила лицо. – По сравнению с ним, – она показала на будущего супруга, – я играю недостаточно хорошо.

– Да какая разница?! – подпрыгнул на месте Женька. – Мы могли бы играть в четыре руки.

– Нет, – покачала головой Женечка. – Мы не станем с тобой играть в четыре руки. Играть хуже, чем ты, я не хочу, а так – у меня не получится.

– Но ты даже не пробовала! – упрекнул ее Женька, почувствовавший себя обманутым.

– И не буду, – надула губки Женечка Швейцер и потупилась.

– И не надо, – наконец-то решилась вступить в разговор Кира Павловна.

– Почему это не надо? – в один голос воскликнули Тамара Прокофьевна и Женька.

– Потому что не надо! – чуть не расплакалась Женечка, напугавшись, что сейчас ее заставят что-нибудь сыграть.

– Я вот, например, тоже плохо играю, – попыталась поддержать девушку Кира Павловна.

– Мам, да ты вообще не играешь! – рассмеялся Женька.

– Откуда ты знаешь? – незаметно для других подмигнула ему Кира Павловна.

– В смысле? – опешил младший Вильский, не зная, куда двигаться в разговоре дальше.

– Судя по всему, – то ли иронично, то ли серьезно проговорила Тамара Прокофьевна, – Кира Павловна – очень скромный человек.

– Да бросьте вы! – Кире Вильской надоели эти церемонии, и она решительно перешла к делу: – Вот где наши мужчины?

– ГЭС смотрят, – хором ответили молодые.

– Нашли время ГЭС осматривать! – возмутилась Кира Павловна, а Тамара Прокофьевна насторожилась: не быстро ли освоилась? – Одним днем приехали, – продолжила Вильская. – Надо все обсудить, а они на экскурсиях.

– Мне кажется, – усмехнулась Женечкина мать, – пока и обсуждать нечего.

– Мама! – ахнула девушка.

– Что мама? Если мне не изменяет память, сначала молодой человек делает предложение, а потом уж родители обсуждают все остальное.

– Желтая! – развеселился Вильский. – Хочешь, я снова сделаю тебе предложение?

– Не надо, – покраснела Женечка, понимая всю нелепость происходящего: про какое предложение можно вести речь, когда родители жениха приехали к родителям невесты, чтобы познакомиться и заручиться их, а не ее согласием.

– Если Тамара Прокофьевна так настаивает, – официальным тоном произнес Вильский, – я это сделаю.

– Не надо! – снова отказалась девушка.

– Нет, надо, – выпалил Женька и выбежал из квартиры, удивив женщин. – Желтая! – прокричал он снизу, встав прямо под балконом. – Посмотри на меня.

Женечка перевесилась через перила и настороженно посмотрела на Вильского.

– Желтая! – торжественно произнес Женька. – Дорогая Евгения Николаевна! Выходите за меня замуж.

Женечка засмеялась в голос.

– Вы согласны?

– Согласна, – крикнула с балкона девушка, с удовольствием включившись в игру.

– Тамара Прокофьевна! – на весь двор заорал Вильский. – Ваша дочь согласилась выйти за меня замуж!

Кое-где распахнулись окна, и в них появились заинтересованные лица соседей.

– Здравствуйте! – снова проорал Женька и поклонился зрителям. – Я – жених. Это, – ткнул он пальцем вверх, – моя невеста. Предложение сделано, по общему согласию молодые решили носить фамилию Вильские! Урра!

«Паяц», – прошипела себе под нос Тамара Прокофьевна, а кое-кто из соседей даже похлопал смелому жениху. Но больше всех радовалась Женечка, как и любая женщина, тронутая публичным признанием в любви.

– Ну ты даешь! – бросилась она к запыхавшемуся Вильскому и повисла у него на шее.

– Ну что, Тамара Прокофьевна? Принимается?

– Принимается, – сухо выдавила из себя хозяйка и предложила присесть, не дожидаясь возвращения мужчин.

– Как-то неловко, – заикнулась Кира Павловна, но перечить не стала и послушно уселась за стол.

– Ничего неловкого в этом не вижу, – успокоила ее Тамара Прокофьевна. – Семеро одного не ждут.

– Двоих, – напомнила матери Женечка.

– Нас больше, – смело подмигнул теще Вильский и предложил свою помощь: – А хотите, я за ними схожу?

– Не надо, – остановила его Женечка. – Они скоро явятся.

– Что-то непохоже! – скривилась Тамара Прокофьевна, удрученная тем, что сватовство развивается не по тому сценарию, какой она себе представляла.

«Какая же Женька у меня невезучая!» – сделала Тамара Прокофьевна странный вывод, абсолютно игнорируя то, что дочь буквально светилась от счастья. Удивительно, но чем радостнее было выражение Женечкиного лица, тем сумрачнее становилась ее мать.

Тамара Прокофьевна хотела для дочери другой судьбы, потому что свою женскую долю считала горькой и постылой. Николай Робертович быстро утратил для нее привлекательность, и, кроме раздражения, при взгляде на мужа в ее душе практически ничего не появлялось. «Кукурузник!» – называла супруга Тамара Прокофьевна и мечтала о другом мужчине, похожем на Фиделя Кастро. «Зачем? Куда торопится? Мало того, отец достался дурак. Еще и муж – с тараканами в голове. Тоже мне! Артист погорелого театра. Говорила я ей, выходи замуж за Веденского. Не-е-ет, подавай ей этого рыжего!» – кипела Тамара Прокофьевна и бросала гневные взгляды на Киру Павловну, будто именно та была виновата, что мужчины так некстати отправились осматривать ГЭС, Женечка без ума влюблена в младшего Вильского, на улице – жара, а у нее самой на душе кошки скребут.

– Вы, я вижу, спокойно относитесь к тому, что Николай Андреевич ГЭС осматривает? – поправила прическу Тамара Прокофьевна и делано улыбнулась гостье.

– Да мне все равно, – простодушно ответила Кира Павловна. – Сидим в тенечке, дети – рядом. Опять же поговорить можно о том о сем.

– «О том о сем» можно, – усмехнулась хозяйка дома и окончательно перевела Киру Павловну в разряд стопроцентных дур.

Нет, не права была Тамара Прокофьевна Швейцер. Недооценила способности Киры Вильской, женщины пусть не очень-то и образованной, но весьма сообразительной.

– Вот и давайте, – внешне миролюбиво предложила Кира Павловна, а Женька, услышав материнскую интонацию, напрягся, проклиная на чем свет стоит отцовскую любознательность.

– Вы из какой семьи? – приступила к допросу Тамара Прокофьевна.

– Я из служащих, – хитро ответила Кира Павловна, умолчав о родителях, будто была круглой сиротой. – А вы? А Николай Робертович?

Тамара Прокофьевна опешила, ибо мысленно отчего-то присвоила себе единоличное право задавать вопросы за этим столом, а тут, получается, эта Вильская перехватила инициативу.

– Николай Робертович лишился родителей много лет назад. В этом смысле наша Женечка всегда была обделена вниманием. У всех – бабушки, дедушки, а у нас – никого, – с печалью в голосе гнула свою линию в разговоре Тамара Прокофьевна, умолчав о том, что со своими родителями, равно как и с остальными родственниками, она разругалась в пух и прах и отказала им от дома. А все потому, что эти простые люди неодобрительно отозвались о том, как она относится к собственному мужу.

«Будешь ты мне еще указывать!» – кричала тогда Тамара на мать и от возмущения готова была броситься на нее с кулаками. «Зачем же ты так, доченька? – растерянно переспрашивала ее та и снова и снова повторяла: – Разве ж так себя с мамкой ведут? Грех это. С тебя же спросится, что Колю обидела и меня обидела. Разве ж так можно?»

«А зачем ты лезешь в мою жизнь?! – бесновалась молодая Тамара. – Какое твое дело?!»

Точно так же она попробовала прикрикнуть и на младших сестер. Но те себя в обиду не дали и быстро поставили на место, указав, где бог, а где порог. Больше ни их, ни мать с отцом Тамара не навещала, не смогла простить, хотя и прощать-то было нечего. Обычное дело.

И вот теперь Женька, такая же упертая, как и она сама, показала ей дулю: перечеркнула все ее планы, обесценила все старания. Единственная дочь – за рыжего без пяти минут инженеришку!

– Тамара Прокофьевна, – обратился к ней Женька. – А хотите я вам сыграю?

– Не надо, – автоматически отказалась Женечкина мать. – Я не люблю самодеятельность.

– А я люблю! – хлопнула по столу Кира Павловна и потянулась к невестке: – Давай, Жень, сыграй. А мы с мамой твоей послушаем.

– Пусть лучше Женька споет. – Жене хотелось представить жениха в выгодном свете.

– Не надо, – снова отказалась Тамара Прокофьевна.

– Да он очень хорошо поет, – вступилась за сына Кира Павловна. – Вам понравится.

– Мне не понравится, – совсем уж бестактно бросила Тамара Прокофьевна, и Женечка сникла.

– Не хотите, как хотите, – рассмеялся молодой Вильский. – А мы все равно с Желтой споем.

И спели. Да так, что проходившие под швейцеровским балконом соседи останавливались и задирали головы, ошибочно предполагая, что в гостях у суровой Тамары Прокофьевны ни много ни мало сам Муслим Магомаев и Майя Кристалинская.

– Хватит, – попыталась остановить выступление хозяйка, – а то люди еще подумают – свадьба.

– Так у нас почти свадьба! – рассмеялся Женька и предложил спеть «Медведей». – Давай, Желтая! А я буду аккомпанировать.

– Женечка поет, – безошибочно определил, кому принадлежит красивый голос, Николай Андреевич, поддерживающий под руку слегка пошатывающегося свата.

– Значит, не бросила. Так и поет? – чуть не прослезился Николай Робертович и остановился под собственным балконом. – Чудо, а не девочка, – поделился он с новообретенным товарищем и икнул: напомнила о себе газировка, которой они запивали в «Томочкином ресторане» «Север» те самые сто грамм, которые должны были ускорить процесс схождения «человека с человеком».

– Не могу с вами не согласиться, – подтвердил правоту высказанного предположения старший Вильский, почувствовавший, как повело его после принятого на тридцатиградусной жаре. – Мне кажется, нам пора.

– Мне тоже так кажется, – быстро согласился маленький Швейцер и стянул с себя парусиновую шляпу, чтобы вытереть вспотевшую под ней лысину. – Пойдем, Коля, – взял Николай Робертович Вильского под руку и повел в подъезд.

И обычно церемонный при первом знакомстве Николай Андреевич с готовностью пошел за товарищем, не обратив внимания на это панибратское обращение.

Пока поднимались на третий этаж, взмокший от духоты Швейцер останавливался после каждого пролета и обмахивался своей парусиновой шляпой.

– Сердце шалит, – поделился он шепотом с Вильским и похлопал себя по левой стороне груди. – Врачи рекомендуют Кисловодск.

– Так поезжайте, – посоветовал Николай Андреевич, встревоженный рвущимся из груди дыханием Женечкиного отца. – Есть такая возможность?

– Есть-есть, – с готовностью замахал шляпой Николай Робертович, – но не могу. Должность, знаете ли, не позволяет. Вот пустим ее, красавицу (это он о ГЭС), и поеду. А то, знаете ли, бухгалтерия – дело такое. Здесь контроль нужен.

– Нужен, – еле заметно подтолкнул Швейцера Вильский, и они преодолели очередной пролет. – Но все равно настоятельно рекомендую – в Кисловодск.

– А я рекомендую, – послышался сверху голос самой Тамары Прокофьевны, – кое-кому вернуться к гостям и вспомнить об обязанностях хозяина дома.

– Уже идем, – заторопился Николай Робертович и беззвучно показал своему спутнику, как покатится с плеч его буйная головушка.

– Не сердитесь, дорогая Тамара Прокофьевна, – правильно понял свою роль Вильский и взял вину на себя. – Не смог усидеть в квартире. Когда еще придется увидеть Долинскую ГЭС. Профессиональное, так сказать, любопытство. Инженерная мысль! Строительная мощь.

– Коля! – выглянула из-за плеча высокой Тамары Прокофьевны низенькая Кира Павловна и безошибочно определила, что ее супруг уже немного навеселе, но, в отличие от хозяйки квартиры, пришла от этого в прекрасное расположение духа. – Вы слышали, как дети пели?

– Слышали, милая Кира Павловна, – залепетал Николай Робертович и многократно поцеловал жене Вильского маленькую ручку с рубиновым перстнем на коротком указательном пальце.

– Ой, что вы! – смутилась Кира Павловна, но в целом таким обращением осталась довольна.

– Ничего-ничего, – продолжал лепетать Швейцер и, пристроив парусиновую шляпу на вешалку, повел гостью к столу.

– Папа! – бросилась к нему Женечка и подпрыгнула от нетерпения. – Ну где ты был? Мне тут Женька в очередной раз предложение делал…

– Угу, – встряла Тамара Прокофьевна. – Было такое дело.

– Мы с ним концерт давали, – продолжала щебетать Женечка, продолжая подпрыгивать. – А вас все нет и нет.

– Твоя неправда, мушка, – положил руки дочери на плечи расплывшийся в обаятельнейшей улыбке Николай Робертович. – Мы, так сказать, с моим новым благоприобретенным другом были вашими самыми внимательными слушателями.

– Соседям на смех, – язвительно добавила Тамара Прокофьевна и с грохотом отодвинула стул. – Садимся! – скомандовала она, и все послушно заняли свои места за столом.

Началась процедура сватовства, правда, не имеющая ничего общего с далеким заходом из серии: «У нас – петушок, у вас – курочка». Инициативу взял в свои руки Николай Андреевич и, глядя исключительно на Тамару Прокофьевну, произнес заранее подготовленную речь.

– Уважаемые Тамара Прокофьевна и Николай Робертович. – Старший Вильский поднялся из-за стола. – Повод, по которому мы все собрались здесь сегодня, ни для кого не является секретом. У вас есть дочь, у нас – сын. И они любят друг друга. Поэтому наша задача – поддержать их и помочь встать на ноги. Мы с Кирой Павловной знаем Женечку уже два года. И все эти два года мы с супругой ловим себя на мысли, что наши дети друг другу подходят. За все это время ни я, ни Кира Павловна не видели в их отношениях ничего, что могло бы насторожить нас как родителей. Считаю своим долгом объявить, что целиком и полностью одобряю желание детей связать себя семейными узами и прошу вас встречно высказать свое отношение к этому решению.

– А вы ничего не добавите, Кира Павловна? – Тамара Прокофьевна пыталась отсрочить момент своего выступления, автоматически присвоив себе право выступать от лица супругов.

– Добавлю, – поднялась Вильская и обратилась к Женечке: – Если он, – кивнула она на сына, – будет тебя обижать, скажи мне. Я наведу порядок! Я вот просто собственными руками, если что…

– Ки-и-ира, – простонал Николай Андреевич, расстроенный тем, что своим выступлением жена разрушила торжественно-строгую атмосферу его речи.

– Что думаю, то и говорю, – огрызнулась Кира Павловна и с вызовом посмотрела на супруга.

– Теперь скажу я. – Тамара Прокофьевна речи не готовила, а потому говорила медленно, тщательно подбирая каждое слово: – Наши дети решили все за нас. – Эту фразу Кира Вильская сразу же взяла на заметку, совершенно правильно предположив, что, если бы решала Тамара Прокофьевна, все было бы по-другому. – О том, что происходит что-то неладное, – Женечка вспыхнула, – я узнала не сразу.

– Ну почему же сразу «неладное»? – заерзал на стуле тактичный Николай Робертович. – Очень даже ладное.

– Я не оговорилась, – отметила Тамара Прокофьевна. – Именно неладное, потому что, когда в течение двух лет твоя дочь приезжает домой летом ровно на неделю… А среди учебы – только за продуктами и деньгами… В лучшем случае – на день…

– Ты преувеличиваешь, мама, – попыталась сгладить неловкость Женечка.

– Самую малость, моя дорогая, – криво улыбнулась Тамара Прокофьевна. – Так вот, когда твой ребенок отказывается ехать домой, это означает только одно: у твоего ребенка появился кто-то, кто стал ему дороже, чем ты. Таким человеком для моей дочери стал ваш сын. – Она мельком взглянула на младшего Вильского. – И уже ничего нельзя исправить, поэтому я говорю, что со всем согласна, если так хочется Женечке, – буквально выдавила из себя Тамара Прокофьевна и прикусила губу, чтобы не расплакаться.

– Томочка, ну что ты?! – бросился успокаивать жену Швейцер, но сделал это с таким усердием, что присутствующим стало ясно: Николай Робертович пытается хоть как-то отвлечь гостей от двусмысленного содержания прозвучавшей речи.

– Папа, – взмолилась несчастная Женечка. – А ты ничего не скажешь?

– Скажу, – заворковал Швейцер. – Конечно, скажу. Я – за! Женечка! Женя! Любите друг друга, вы молоды, красивы, у вас все впереди. Будьте счастливы, дети! Совет да любовь!

– Еще «горько!» крикни, – себе под нос прошептала Тамара Прокофьевна, а захмелевший от собственного выступления Николай Робертович понял все буквально:

– Го-о-орько!

Молодые переглянулись, но публично поцеловаться не осмелились, хотя Кира Павловна уже подготовилась к тому, чтобы приумножить «горько!» вслед за Швейцером.

– Вот и договорились, – грустно проронила Тамара Прокофьевна и обвела присутствующих взглядом. Похоже, никто, кроме нее, не был расстроен. Ну, может быть, совсем немного старший Вильский, да и то потому, что не терпел никаких вольностей в отношениях и всегда был скуп на прикосновения любого рода в присутствии посторонних.

– Надо выпить, – буднично предложил сияющий, точно пятак на солнце, Швейцер и потянулся за графинчиком с водкой.

– Куда? – одернула его жена. – Сначала женщинам.

Кира Павловна любила полусладкое, Тамара Прокофьевна – сухое. Пока судились-рядились, вышел конфуз – стухла рыба. Ни с того ни с сего взяла и запахла. Решили: от жары! И только Тамара Прокофьевна мстительно подумала: «Как же от жары! От гостей», а потом вечером, когда возвращалась, проводив сватов, с речного вокзала, мстительно напомнила, напугав дочь до полусмерти: «Плохая примета. Это знак».

И Женечка поверила – и расстроилась и даже тайком немного поплакала, а потом решила не обращать внимания на всякие глупости и легла спать.

Во сне ей снилась протухшая рыба, по ней ползали зеленые перламутровые мухи и противно жужжали. А потом Женечка увидела себя голой и проснулась с ощущением удушья.

Соскочив с кровати, девушка подбежала к окну, распахнула створки и втянула в себя прохладный утренний воздух. «Куда ночь, туда и сон!» – трижды проговорила она девичье заклинание и махнула рукой встающему над землей солнцу. Впереди Женечку ждала новая жизнь. И слава богу, эта новая жизнь начнется в Верейске.

– Ну и зря! – по этому поводу вчера вечером сказала Тамара Прокофьевна, услышав от молодых, что они в Долинск не приедут. – Здесь у меня связи, знакомства. Я могла бы устроить вас обоих на ГЭС. Со временем обзавелись бы квартирой. Но если вам нравится ютиться на пяти квадратных метрах или жить в общежитии, получать нищенские зарплаты инженеров и во всем себе отказывать, ради бога!