Текст книги "Невостребованная любовь. Детство"

Ручки тележки упирали в завалинку, на площадку клали плюшевую пальтушку, а сверху ребёнка. Таня катала маленького брата по улице и при этом следила за старшим. Маленькая няня выполняла всё, что наказывали родители, любила малышей и, как могла, заботилась о них. Как-то вечером мать сказала отцу:

– Не знаю, что бы мы делали, если бы у нас не было Тани?

Но со временем Надежда привыкла к тому, что на маленькой дочке лежат обязанности и заботы о детях и хлопоты по дому. Мать стала воспринимать это как должное, не думая о том, что вторая дочь – живой ребёнок, а живёт в этой семье с обязанностями бабушки.

Таня, как обычно, катала младенца на тележке и присматривала за старшим братцем, окликая его, напоминая ему далеко от неё не убегать. Сердобольные старушки сидели на лавочке бабы Дуси. Наблюдая за маленькой няней, они возмущались:

– Куда родители смотрят? Старшая девочка уже такая дубина, а эта просто веточка, – сказала баба Дуся.

– Верно, веточка – гнётся и не ломается, гибкая, как прутик. Другой ребёнок давно бы «сломался». Смотришь на это, и сердце кровью обливается.

– Страшно представить, что будет, если ручки у девочки просто устанут, и она не удержит тележку, – качая головой, сказала другая старушка. Третья добавила:

– Или малыш куда-нибудь сиганёт, или сделает что-либо непотребное. Они в этом возрасте вон какие шустрые. Всё их несёт куда-нибудь, всё руками хотят потрогать, тут и взрослому-то не уследить, а ей ещё и этого катать надо.

Старый дед с само-уважительным видом блеснул знаниями законов физики:

– Трагедия тут в любую секунду случиться может: как отпустит девочка ручки тележки, в лучшем случае, ребёнок сползёт, свалится меж ручек тележки вниз, шмякнется об землю – мало не покажется! Ну, а если тележка вздыбится, и ручки тележки вверх поднимутся? Тогда младенец грохнется оземь со всего маху! Он, в силу своей тяжести, упадёт первым, на мгновение раньше, чем тележка. А уж как на него сама тележка грохнется, тут и до фатального исхода недалеко! Дело-то тут, видите ли, в чём?! Это ведь зависит от центра тяжести. Вся ведь эта конструкция держится на одной оси – крайне неустойчива. Лежит ребёнок ближе к ручкам тележки: отпусти ручки, они на землю, а ребёнок вниз поехал. А если лежит он ближе к краю тележки – отпусти ручки и всё! Младенец оземь, ручки тележки вверх, а сама тележка на ребёнка!

– Вот и я говорю: куда отец с матерью смотрят? Нашли бабку! С кого потом спрос будет?

– Да бабка одна тут тоже ничего не сделает. Чё, вот скажи, ты сделаешь? Вот упал сорванец, тебе надо к нему, а тележку не бросишь. Поблизости упереть её не во что. Младенца взять на руки тоже никак не сможешь, не дотянешься до него, ручки-то тележки отпустить нельзя! – чего на одну-то все свешивают? Есть же ещё одна, поздоровей да постарше.

– Да, вдвоём-то было бы хорошо. Одна с тележкой, вторая с мальчиком…

Надя шла с работы, проходя мимо дома соседки, поздоровалась с женщинами, что сидели на скамье у дома, в знак уважения слегка наклонив голову:

– Здравствуйте!

– Здравствуй, Надя! Задержись-ка на минутку. Всё бегом, да бегом. Достаётся тебе бедной. Четверо уже. Жалко нам тебя, а дочку твою пуще жалеем, Танюшку-то.

– Что-то случилось? – насторожилась молодая женщина.

– Да нет, слава Богу! Она ведь маленькая ещё, а что бабка, что та курица с цыпушками целый день. Надсадится девочка-то! Разве так можно?

– Кто-то же должен за детьми смотреть? – вздохнула Надежда.

– Но у вас есть дочка постарше, Наташа-то. Что ж вы её ни к чему не принуждаете?

– Как не принуждаем, она тоже за детьми смотрит.

– Не знаю, не знаю! Мы её что-то ни разу не видали с детьми-то, – бабка Дуся покачала головой. – А Таню не видели ни разу без детей, самой-то бы ещё няньку, а она таскается сразу с двумя.

– Что с первым-то таскаться? Давно уже бегает сам, – возразила молодая мать.

– Вот именно, что бегает. В таком возрасте они самые пакостные: то бегут, куда глаза глядят, то что-нибудь творят непотребное. Того и гляди, что случится с ребёнком, тут взрослому-то не усмотреть, а у неё на руках ещё один.

Надя поспешила домой, замечание женщин было неприятно ей, то, что она не желала сама замечать, заметили люди.

Старшая дочь Наташа уже училась в школе, но по-прежнему родители жалели её и верили или делали вид, что верят, что она тоже смотрит за детьми в их отсутствии. Таня сидела и нянчилась с братьями одна. Когда приходили родители с работы, ей, всё равно, не позволялось гулять, ибо за детьми по-прежнему нужно было кому-то следить. Старшая сестра по-прежнему пропадала где-то на улице. За учебный год родителям пришлось покупать ей вторую форму, Наташа умудрилась её порвать так, что форма после починки не была пригодна для носки в школе. Её школьный ранец не выдерживал катания на нём с горок и использования его, как оружия в драках с мальчишками. Ранец чинили не раз, а потом Наташа просто его потеряла. Родители, как и все в селе, жили от получки до получки, едва сводили концы с концами. Родители считали: Тане далее, чем «около дома» ходить никуда не требуется, значит, перебьётся, вырастет в обносках Наташи. Как водится, Таня донашивала всю одежду после старшей сестры, в том числе и школьные формы после починки. Надя вспомнила, что одна из доярок предлагала ей забрать платья, из которых её дочка уже выросла. Так как дочка доярки была младше Наташи, а, значит, платья были малы для неё, Надя отказалась от платьев, как-то совсем не подумав о второй дочке. На следующей же дойке, после упрёка соседей, Надя сказала женщине, что платья заберёт. Платья были уже отданы другим, но Тане досталось почти новое платье, девочка была уверена, что платье купили специально для неё, и была несказанно рада. Из взрослых дома никого не было, когда братья уснули, Таня надела платье и вышла из дома, ей так хотелось скорей показать, какое красивое платье есть у неё. На улице только что закончилась гроза. Дождь ливанул и побежал догонять разгневанные тучи. Солнце ярко засветило, радостно встречая умытую природу, и тут же залило тёплым ласковым светом всё вокруг. Огромная яркая радуга легла над лесом. Чистая трава нежно заулыбалась, даря свой приятный запах всему живому. Дождевая вода стекла в низины, солнышко взглянуло на грязную воду, но тут же простило ей это, стало своими лучами заигрывать с мутной водой. В лужах заиграли солнечные зайчики, слепя отблеском лучей маленькую девочку, что так радостно шлёпала своими босыми ножками по отражениям солнца и неба под её ногами. Вода в лужах ещё не отстоялась и была мутной, но такой тёплой и ласковой.

В своей жизни босой я прошла по многим лужам, но ласковая вода в тех лужах после грозы осталась в моей памяти своей теплотой.

Ещё громыхало над лесом, на фоне свинцовых туч были видны ломаные линии молний, а люди уже поспешили на улицу, подышать чудесным, полезным для здоровья воздухом, какой бывает только в селах и только после грозы. У дома соседки бабы Дуси на лавочке уже сидели пожилые люди и судачили о том о сём, да, как правило, о том, что видят. Увидев соседнюю девочку, стали говорить о ней. Таня всё слышала:

– Какая девочка у них красивая! – сказала одна бабка.

– Первая у них тоже красивая, – поддержала разговор вторая.

– Мне кажется, эта ещё красивей, вон какая куколка. Не везёт немного ребёнку, всё водится с братьями. Раньше ни разу не видала, чтоб одна гуляла, всё с малышами таскается.

Этот разговор расстроил девочку. Она так хотела, чтобы заметили её новое платье, а они говорят только о ней. Наверное, платье не так уж и красиво, если оно никому не понравилось. Платье было коричневое, однотонное, без каких-либо рисунков и украшений, вероятней всего это была чья-то школьная форма. Таня вернулась домой, недолго думая, взяла ножницы. Окуталась одеялом с головой и стала вырезать, как она думала, цветочки на однотонном платье. Пришла мать с обеденной дойки и застала дочь за этим усердным «украшением» платья.

– Ты что там под одеялом делаешь? – спросила мать.

– Цветочки вырезаю, – ответила девочка и продолжила вырезать, не снимая одеяло с головы.

– Какие цветочки? – ещё больше заинтересовалась мать и убрала одеяло, – ты что наделала? Ты зачем платье-то испортила?

– Я не испортила, я сделала его красивым, – ответила девочка.

– Вот глупая! Приноси тебе платья после этого! – расстроилась мать.

Таня встала и стала смотреть на «цветочки». Под одеялом в полной темноте цветочки что-то не очень получились, получились лишь дыры. Только теперь девочка поняла, что не просто испортила платье, а уничтожила его. Села и заплакала от обиды и досады на саму себя. Надя не стала далее ругать дочь, но и не утешила. Она варила суп и думала о том: «Как показать соседям, что Таня тоже гуляет по улице одна, без детей. Как назло Наташи дома нет, присмотрела бы за детьми. А мне по дому меж дойками надо столько дел переделать».

– Да где она всё ещё носится? Обычно, я в дом, и она за мной.

Тут в окно постучали мальчики, Надя через окно спросила:

– Что нужно?

– Наташа упала с дерева, там лежит, плачет! – указали мальчики в сторону леса.

Надя выключила плитку и выбежала на улицу. Тане хотелось побежать за матерью, но детей оставлять одних строго запрещалось. Девочка взяла маленького братца на руки, села у окна и стала ждать, когда вернётся мать с сестрой. Она, не отрываясь, смотрела в окно, тихонько напевая про деда Егора, не подозревая, что у неё есть дед, и, что зовут его Егором, что это имя в этом доме под запретом:

 
– Из-за леса, из-за гор,
Едет дедушка Егор.
Сам на лошадке,
Жена на коровке,
Дети на телятках,
Внуки на козлятках!
 

Надя с мальчиками добежала до старой ветвистой берёзы, под которой от боли кричала Наташа. Мать схватила за плечи дочь, испуганно повторяя:

– Где? Где болит? Что случилось? Покажи пальчиком. Родная моя, где болит? Как ты упала?

– Она просто залезла на берёзу и сорвалась, – хором доложили трое друзей девочки.

– Высоко залезла?

– Да, высоко! Вон на ту ветку, – также дружно мальчики подняли руки вверх.

– Ну и какой чёрт тебя туда занёс? Зачем ты туда залезла? Господи, поди переломала все руки и ноги!

Расстроенная мать, чуть не плача, присела около дочки и стала ощупывать её руки и ноги. Ноги и руки девочки были целы, никаких других ран на её теле мать не нашла, но видела, что дочь не притворяется, что ей действительно больно. Тогда мать задрала платье дочки и стала щупать живот.

– Чё, шары выпучили!? – закричала на друзей Наташа, – пошли вон отсюда!

Мальчики повиновались, отошли метров на десять в сторонку и стали наблюдать издали.

– Идите, идите отсюда!

– Ещё раз крикнула Наташа, мальчики отошли ещё подальше. Мать прощупала весь живот, дочь не реагировала на её руки. Вставая с колен, мать задала вопрос то ли дочери, то ли самой себе:

– Да что же с тобой?

Расправляя подол платья дочки, мать увидела разорванные трусики и кровь в промежности.

– Что это? Ты действительно упала? Мальчики обижали тебя? – мать испугалась ещё больше, чем когда узнала о падении дочери. – Почему здесь кровь? Кто это сделал? – лицо Нади налилось кровью, страшные подозрения взбесили её, она вскочила на ноги, повернулась в сторону мальчиков и закричала не своим голосом:

– А ну! Идите сюда!

Наташа села и стала успокаивать мать.

– Мама, они не виноваты, я сама залезла на берёзу и сама упала. Пусть они не подходят, я их стесняюсь. Когда падала, я зацепилась за ветку трусиками.

– Стойте! – подняла руку Надя, предупреждая мальчиков, дав понять им не подходить ближе, опустилась около дочери, – я хочу посмотреть.

Мальчики остановились там, куда успели подойти.

– Нет! – Наташа отказалась раздвигать ноги.

– Я твоя мама, меня стесняться не надо!

– Нет! – противилась рукам матери девочка.

– Я тебя каждую неделю мою в бане, ты же этого не стесняешься, – настаивала мать.

– Нет! – стояла на своём девочка.

– Тогда я позову мальчиков и… – мать ещё не договорила, а Наташа поспешила остановить мать:

– Нет, не надо мальчиков!

– Тогда позову отца.

– Нет, нет, нет! – только не папу!

– Ну, и что мне делать? Уходить домой? Надоест лежать, сама придёшь?

– Ну, ладно, смотри, – сдалась девочка и раздвинула ноги: одна половая губа была глубоко поранена, такая же глубокая рана была на лобке.

Мать выдохнула – это было явно не изнасилование. Надя взяла дочь на руки и понесла домой. Она, едва переставляя ноги, перешагнула порог дома и устало положила дочь на кровать. Таня не отрываясь, смотрела, то на мать, то на сестру, стараясь понять, что случилось. Мать выпрямилась и, увидев запутанного в нитки Серёжу и весь пол в нитках, спросила:

– А это что за представление? Ты куда смотрела?

Только теперь Таня заметила, что натворил старший братик, пока она с малышом на руках смотрела на улицу и ждала мать с сестрой: мальчик открыл залавок, высыпал из банок все крупы на пол, а потом ему попалась берестяная шкатулка с нитками и иголками, ребенок стал играть ими, разматывая нитки. Сам не заметил, как намотал на себя этих ниток так, что не мог пошевелиться, сидел испуганный на полу словно веретено, обмотанный нитками. Мать испугалась ещё больше:

– Куда смотрела? А если он иголок наглотался? Что сидишь? Я тебя спрашиваю! – кричала мать.

Таня положила малыша в люльку, подняла шкатулку с пола, серый лоскуток войлока с воткнутыми в него иголками, по-прежнему лежал в шкатулке. То ли руки у мальчика до него не дошли, а вернее были связаны нитями, то ли невзрачный лоскуток не привлёк его внимания. Маленькая няня посчитала иголки, все иголки были на месте. Мать продолжала кричать:

– Если что с ним случится, я убью тебя, сучку!

Девочка молча протянула матери кусочек войлока, тихо сказав:

– Все иголки на месте.

– А нитки? Денег на хлеб нет, а теперь ещё и нитки покупать надо. Дал Бог дочь!

– Я замотаю их обратно на тюрючки, – попыталась Таня успокоить мать.

Тюрючками называли маленькие деревянные катушки, с намотанными на них нитями. Раньше нитки для портного дела продавались лишь на деревянных тюрючках.

Мать села на кровать к старшей дочери и стала гладить её по кудрявой голове. Напуганный криком матери малыш в люльке проснулся, с минуту молча смотрел в потолок, потом заорал, что есть мочи.

– Оглохла, что ли? Ребёнок плачет! – ещё раз рявкнула мать на «нерадивую» дочь. Таня пыталась выпутать Серёжу из ниток, это ей не удавалось. Матери ничего не оставалось, как взять малыша на руки и дать грудь.

– Вы, наверное, хотите меня в гроб загнать! – продолжала ворчать она.

Таня не хотела загонять мать в гроб, но выпутать брата из ниток у девочки не получалось. Мальчик морщился от боли, когда нитки больно врезались в его тело, но молчал, боясь рассердить мать ещё больше. Пососав грудь, малыш успокоился, и мать отдала его Тане, девочка безропотно приняла младенца на руки и села с ним на пол рядом с Серёжей.

– Я пойду, затоплю баню, Наташу надо помыть. А ты! – мать не называла свою вторую дочь по имени, – не мучь Серёжу, у тебя все равно ничего не получится. Ножницами нитки расстриги.

Таня взяла ножницы, удерживая одной рукой маленького братика, другой перестригла нитки, в которых запутался Серёжа, быстро освободила от ниток брата, приговаривая:

– Так вот почему тебя не было слышно. Я-то думала, ты играешь, а ты пакостишь, негодник!

Негодник молча залез на кровать, где всё ещё лежала старшая сестра, примостился у её ног и быстро уснул.

С ребёнком на руках сматывать нитки обратно на тюрючок было невозможно. Девочка собрала все нитки в кучу, и убрала их с пола, чем ещё более запутала их. Положила братца в люльку и стала пригоршнями собирать с пола крупы, то, что не удалось собрать, замела веником на совок и высыпала в ведро для помоев. Ребенок в люльке забеспокоился, маленькая нянька попыталась укачать его, но малыш не засыпал. Тогда девочка взяла его на руки и села у окна, решив заняться нитками, когда малыш уснёт. Девочка понимала, что она виновата, что не досмотрела за братом, но все равно было обидно. Таня повернула голову в сторону окна, и слезинка упала на подоконник. Чтобы никто не видел её слёз, она отвернулась и стала смотреть на улицу. Ничего нового там не было: всё та же дорога с полоской травы посередине меж двух полос с голой землёй, что образовались от колёс телег и машин, за соседским домом лес, а у их дома электрический столб. Тут девочка заметила на нём птицу. Птица была небольшой, чуть более скворца. Таню удивил окрас птицы, она была серо-зелёной, без видимых пятен. Птица быстро передвигалась небольшими скачками вниз хвостом, по столбу сверху вниз, так передвигаются поползни. Хотя хвост у птички был тоже короткий, девочка видела, что это не поползень, поползни значительно меньше. Девочка знала, что по стволам умеют передвигаться ещё дятлы, но птица была высоко, и верх её головки не было видно, к тому же она помнила, что дятлы пестрые, бело-чёрные. Вскоре птица спустилась настолько, что девочка увидела её красную шапочку. Она обрадовалась, что это дятел и обида отступила, как будто этот факт менял суть дела. Дятел не замечал того, что кто-то наблюдает за ним и деловито спустился по столбу почти до земли, засунул свой тонкий и длинный клюв в щель ствола и, не вынимая его из щели, также маленькими скачками стал быстро подниматься вверх. В этой щели он не нашёл ничего интересного. Дятел скакнул в сторону и сунул свой «нос» в другую щель, что шла до белого керамического барашка, на который крепились провода. Дятел доскакал до барашка, видимо, и в этой щели он не нашёл ничего. Он поднял голову вверх и, недолго думая, сунул её целиком внутрь барашка снизу, поводил головой внутри барашка и вынул голову обратно. Подскочил к другому барашку, что был на противоположной стороне столба и так же тщательно обследовал его нутро. И тут, не найдя ничего интересного, задержался ненадолго у проводов и скакнул на усечённую макушку столба. Макушка столба когда-то была заострена, но со временем под воздействием дождей и снега подгнила и была приплюснута. Дятел стал то ли стучать, то ли просто тыкать своим острым клювом в подгнившую верхушку столба, вскоре это занятие ему надоело, и он улетел. Девочка с сожалением проводила птицу взглядом, посмотрела на спящего братика у неё на руках, на его крохотные губки и носик и невольно улыбнулась. Тут солнечный луч выглянул из-за тучки и проник в избу, задержавшись на щеке девочки. Таня снова посмотрела в окно и увидела залитую солнцем завалинку. Ей так захотелось оставить братьев и выбежать туда, на эту тёплую завалинку и просто посидеть там, болтая голыми ногами, и согреть ноги в солнечных лучах. Так часто ей хотелось это сделать, когда она видела в окно залитую солнечными лучами завалинку.

Я часто вспоминала об этой моей мечте в детстве, хотелось съездить туда, да так и не сложилось. Спустя много лет мы приедем на малую Родину на похороны, после похорон решим съездить в село на малую Родину нашего отца, и посмотреть на его житьё-бытьё. Будем проезжать село, где родилась мать, где стояла эта избушка, я увижу, что избушки больше нет, и заплачу – моя мечта не сбылась, так и не посидела я на этой солнечной завалинке… Да, мечты они разные… Никогда, ни в чём я не винила мать, но однажды, когда сама уже была бабушкой, я сорвалась и высказала ей, что не было у меня ни детства, ни юности. Она сказала:

– Чего ты обижаешься? Которая лошадь тянет, на ту и грузят, ту и понужают! А чтоб Наташу заставить что-либо сделать, надо было её сперва найти.

Вот так, оказывается всё очень просто…

На следующий день Наташе приказали из дома не выходить, мало того, велели водиться с детьми, а Таню отпустить погулять. Наташа не ушла из дома, но и Таню никуда не отпустила и приказала водиться с детьми, а сама не вставала с кровати. Мать, приехав с обеденной дойки домой, поняла что дочь ослушалась её. Наташу ругать не стала, а Тане велела идти гулять до тех пор, пока ей самой не нужно будет ехать на дойку. Таня вышла на улицу и остановилась у ворот. Она не знала, куда дальше идти. Невдалеке играли дети, девочка пошла к ним. Это были в основном мальчики, они хаотично, как показалось девочке, бегали друг за другом, то дрались и боролись меж собой. Это была одна из любимых игр того времени – игра в «войнушку». Такой игры Таня не знала, да и вообще не знала никаких игр.

Девочка понаблюдала за игроками и пошла в противоположную сторону вдоль дороги. Там где Ричка впадала в Течу, протекая по арке под дорогой. Над бетонной аркой, которая заменяла мост, по краям дороги были невысокие бетонные перила. Они очень заинтересовали девочку. Она осмотрела их со всех сторон и обнаружила, что перила имеют свою особенность – они не деревянные и не «поставлены» сверху, а цельные с той частью дороги, по краям которой они стояли. Она видела, что с одного края дороги, внизу под перилами и дорогой, речка втекает под дорогу, а с другого края – вытекает. Она сошла с дороги на бугор и по косогору спустилась к речке. Оказалось, под дорогой была большая бетонная круглая арка высотой и шириной более двух метров, длиной не менее метров пяти. Девочка зашла в воду речки и поднялась на бетонный, идеально горизонтальный пол арки. Вода внутри арки ласково журчала, распластавшись, текла равномерно по всему полу. С краю солнце заглядывало на воду арки, от чего равномерное колыхание воды слепило девочку своими отблесками солнечных лучей. Она остановилась, и тут же её ноги обступила стайка маленьких серебряных рыбок, привлечённых белизной её босых ног. Девочка сделала шаг, и рыбки стайкой, мгновенно оказались в метре от неё. Это ей показалось забавным, она стала играть с рыбками: то стояла неподвижно и ждала, когда рыбки окружат её ноги, то била ножками по воде, пугая рыбок. Вскоре ноги сильно замёрзли, но девочке не хотелось уходить из этого чудного царства, где никто ей не мешал, не насмехался над ней, ни в чём её не упрекал, не ругал и ничего не требовал от неё. Она решила посмотреть, что там на другом конце туннеля? Когда она отошла на несколько метров от солнечного края, в туннеле стало значительно темнее, даже рыбок можно было разглядеть с трудом. Но белый свет на другом конце туннеля манил её, девочка знала, что в туннеле никого нет, кроме неё и рыбок, и мужественно пошла дальше. Чем ближе подходила к краю, тем становилось светлее. Вот и край. Здесь вода ниспадала с пола туннеля маленьким водопадом. Девочка ещё немного постояла на краю, слушая шум падающей воды и любуясь ей. Потом спрыгнула на тот берег речки, который был ближе. Так она оказалась за Ричкой.

Замёрзшие ноги ломило, и она поспешила скорей подняться наверх обрывистого берега, на солнце. Наверху села на корточки, растирая ладонями озябшие ноги. Со всех сторон доносилось разнообразное пение птиц, громко трещали кузнечики в траве, чуть слышно шумели берёзы. Природа радовалась солнечному дню. Более-менее согрев ноги, Таня перешла дорогу и пошла в бор. Она несколько раз была в берёзовом лесу, а вот в бору ни разу. Этот бор был хорошо виден с дороги у их дома, издали она часто рассматривала его. Тёмный свет зелени бора по сравнению со светом берёз, пугал и в то же время манил девочку. Теперь у неё была возможность познакомиться с ним поближе. Девочка подошла к первой сосне, задрала голову вверх, долго рассматривала её. Её поразила огромность сосны. Она посмотрела на другие сосны, они очень походили на первую сосну: такие же стройные, высокие, с густой шапкой иголок вверху и очень пахучие. Таня сорвала несколько иголок на маленькой веточке внизу, попробовала их на вкус и тут же выплюнула:

– Фу! Горькие.

Девочка, осторожно ступая босыми ногами по упавшим сосновым иголкам, углубилась вглубь бора и вскоре наткнулась на каменную, заросшую мхом стену. Это её удивило, и она стала её изучать. Оказалось, что стена недлинная и полуразвалившаяся. По разваленной части стены Таня вскарабкалась наверх: это была не стена, это был полуразвалившийся фундамент: то, что осталось от бывшего детдома. В некоторых местах от одной стены фундамента к противоположной еще сохранились лаги – полусгнившие брёвна, на которых когда-то лежал пол. Девочка, не задумываясь, пошла по бревну, перешла на противоположную стену фундамента и только тогда посмотрела вниз. Огромная яма сияла своей чернотой внизу.

– Ого! – удивилась девочка, но не испугалась и также спокойно перешла обратно, и слезла с фундамента.

Она помнила, с какой стороны она подошла к стене, но ей хотелось ещё погулять, и она пошла дальше бродить по бору: то цветок найдёт, какого не видела ещё в своей жизни, то птичку спугнёт. Когда устала и решила идти домой, поняла, что не знает, куда идти. Села на упавшую ветку и стала вспоминать, как она тут ходила, куда сворачивала? Вдруг в стороне испуганная кем-то птица громко захлопала крыльями и полетела прочь. Девочка проводила её взглядом и вдруг поняла, что сосны растут рядами. Значит, надо идти вдоль них и куда-нибудь выйдешь. Это открытие придало ей сил, и она поспешила скорей выйти из бора. Так и получилось, Таня вышла на дорогу, правда, значительно дальше того места, где заходила в бор. Девочка постояла, раздумывая:

– Куда идти: туда или туда? – пошла наугад. Прошлёпав по дороге босыми ногами минут двадцать, девочка увидела, что бор кончился, а села не было видно. Значит, надо идти в обратную сторону.

Когда Таня пришла домой, матери уже не было дома, она ушла на дойку, сестра кипела от злости, а братья оба плакали.

– Ты где шляешься, дура! – заорала Наташа.

– Что они у тебя плачут? – вместо ответа спросила Таня.

– Я откуда знаю, чё они орут? – огрызнулась старшая.

Таня подошла к младенцу и взяла его на руки, тут же поняла причину плача ребёнка:

– Да он же у тебя обмарался.

– Это у тебя он обмарался! Неужели ты думаешь, я буду ему жопу мыть?

– А Серёжа что плачет?

– Не слушается, – отворачиваясь, махнула рукой Наташа.

Серёжа подбежал к Тане, уткнулся лицом в ее подол и тихо стал жаловаться:

– Я кушать хочу, а она меня стукнула!

Наташи след тут же постыл.

– Качай лялю! – сказала Таня старшему братику, налила в алюминиевую кружку молока и поставила в печь.

Она достала из печи маленький чугунок, наложила старшему каши, поставила тарелку на стол, потом поставила на шесток таз, ковшом из большого чугунка в печи зачерпнула горячей воды, вылила её в таз, добавила холодной воды и, как учила её мать, проверила не горяча ли вода, опустив свой локоть в воду, и ещё добавила холодной воды.

– Иди, кушай! – сказала она Серёже.

Маленькая няня взяла маленького братца, уложила на кровать, захватив одной рукой обе ножки младенца, приподняла за них зад мальчика и чистым углом пелёнки обтёрла ему жопку. Положила малыша себе на левую, согнутую в локте руку, спиной вверх, крепко прижала к себе, боясь уронить. Правой рукой стала подмыть младенца, приговаривая:

 
– Чижик-пыжик, где ты был?
– На болоте жопку мыл,
Мыл, мыл, да упал!
Снова жопку замарал.
 

– Ну, вот и всё! Готово! И молочко у нас готово, уже согрелось. Сейчас покушаем и спать.

Вечером мать жаловалась отцу на вторую дочь:

– Отпустила её погулять, а она, как сквозь землю, провалилась. С собаками не найдёшь. Я-то хотела, чтоб по улице одна походила, чтоб бабки видели, а её никто не видел и не слышал! Вот где была? Что за противный ребёнок. У других дети, как дети, а тут! Раз отпустили, едва нашли в центре города, второй раз отпустили, вообще найти не смогли, пока сама не объявилась.

– Может, почаще отпускать надо? – предположил отец, – в магазин, что ли, её посылай. Пусть за хлебом ходит, пока совсем не одичала.

Магазин находился в той части села, что была за рекой. Это было достаточно далеко от дома, но девочка так спешила выполнить новое поручение матери, что быстро добежала до магазина, ничего вокруг не заметив. В магазине, как велела мать, девочка заняла очередь и стала ждать, когда все люди, что стояли впереди, совершат покупки и освободят место у прилавка. Она так боялась что-нибудь забыть, что вновь и вновь повторяла, что именно надо купить. В итоге, на самом деле забыла, как называются папиросы, которые ей требовалось купить для отца. В голове крутилось только одно: «мухомор», девочка знала, что так называется красивый гриб в лесу, но нужного названия так и не смогла вспомнить. Когда стала перечислять продукты, запнулась и, краснея, тихонько сказала:

– И, и, и ещё мухомор.

– Что? – удивлённо спросила продавщица.

– Мне надо ещё мухомору, – громче сказала девочка.

– Зачем?

– Курить, – ответила девочка, ещё более растерявшись.

– Ты куришь мухомор? – спросила продавщица, хотя уже догадывалась, что нужно купить девочке.

– Нет, не я, папа курит.

Все люди, стоящие за спиной девочки, дружно засмеялись.

– Ну, что ты девочку мучаешь? Беломор ей нужен.

Продавщица протянула пачку папирос и сдачу. Сдачей была большая монетка. Девочка зажала денежку в ладошку и вышла на улицу. В большом стекле магазинного окна увидела своё отражение и стала его рассматривать:

– Девочка, как девочка, и почему все смеются надо мной?

Переходя мост, Таня не удержалась и, засунув голову меж столбиков перил, стала смотреть на воду реки. Абсолютно прозрачная вода приятно журчала, струилась по мелким камушкам и блестела отражением солнечных лучей. В тени, что падала от моста, девочка заметила несколько больших щук. Щуки стояли как солдатики ровным рядом, головами в одну сторону.

– Как их много и какие они большие! Вот расскажу папе, куда надо идти рыбачить. Жалко, я считать не умею!

Тут девочка вспомнила, как считает её старшая сестра, загибая пальчики. Девочка выпустила из рук сетку с хлебом, с сахаром и с сигаретами, так в простонародье называли авоськи, и стала так же «считать»: на каждую щуку загибать пальчик. Пальчиков на одной руке не хватило, она загнула на другой руке ещё два пальчика и, довольная собой, сказала:

– Я вот так покажу папе, сколько тут щук живёт!

Девочка ещё немного понаблюдала за щуками и, вспомнив, что надо идти домой, подхватила сетку и поспешила, но с тяжёлой сеткой идти быстро не получалось, да и посмотреть на всё вокруг очень хотелось. Поравнявшись с церковью, Таня стала рассматривать то, что осталось от когда-то великолепного уездного церковного комплекса. В одном здании из красного кирпича находилась начальная школа, а в другом совхозный гараж. Особенно её заинтересовали верхние этажи самого храма, что чернели пустыми проёмами бывших окон и очень высокая, мощная, основательно стоящая на земле, пятиярусная колокольня. Над храмом также летали такие же птицы, как в прошлый раз, но не стаей, они кричали на своём языке, но не так тревожно, как тогда вечером, когда ей удалось обмануть старшую сестру и сбежать хоть ненадолго из дома.