Текст книги "Путин после майдана. Психология осажденной крепости"

Часть 3
Есть ли выход?

Русскость – тормоз или опора нации?
(Д. Быков о русской жизни)

В один из уикендов почти две сотни представителей московской интеллектуальной элиты собрались для обсуждения острых проблем, связанных с безопасностью страны. Правда, надо оговориться: это были представители в первую очередь медийной элиты (телекомментаторы и обозреватели) и частые гости «голубого экрана» (ученые-гуманитарии, политологи, общественные деятели). Другая существенная оговорка – либеральный (в российской трактовке) уклон собравшихся (впрочем, либеральных экстремистов среди них не было – собрались люди, в той или иной степени принадлежащие к нашей современной системе власти). В качестве знаковых имен можно назвать Александра Архангельского, Дмитрия Быкова, Даниила Дондурея.

Собрались эти люди на XIX ассамблею СВОП (Совета по внешней и оборонной политике, детища Сергея Караганова, организации, близкой к власти).

Неожиданной была тема конференции – «Культура, будущее России и ее место в мире». Очевидно, состояние культуры достигло такого качества, что стало рассматриваться как фактор, влияющий на безопасность страны. Одно из объяснений выбора темы было следующим: в конце концов страна может приобрести такие черты, что желающих ее защищать может просто не найтись. И это, несомненно, вопрос культуры, вопрос внятного мировоззрения, исповедуемого гражданами страны, объединяющего и помогающего строить жизнь в гармонии с собой, обществом, миром. В качестве идеолога повестки дня собравшимся представили Александра Архангельского – одного из руководителей ГТРК «Культура».

Разговор был долгим – на два дня. Каждая сессия углубляла и заостряла определенный «культурный вопрос». Первая была обозначена так – «Русская культурная матрица: тормоз на пути развития или его опора?». Постановка вопроса сама по себе о многом говорит. Собственно, русская культурная матрица – это то, какие мы все есть, потому что все мы – результат воздействия этой матрицы. Людей вне культурной матрицы просто не существует, соответственно, вопрос стоит таким образом: способны ли русские, оставаясь самими собой, на развитие? Или в этих целях необходимо сменить свою «русскость» – стать, например, европейцами или американцами. Можно перевернуть мысль и по-другому. Если русская культурная матрица мешает развитию, значит, то, что понимается под развитием – есть развитие в рамках какой-то другой, чуждой матрицы.

Мешать развитию в рамках своей собственной матрицы «русскость» никак не может. А вот не вписываться в мировой тренд развития, определяемый иной матрицей, – да, может.

Однако выступающие углубляться в тонкости не стали и восприняли постановку вопроса в лоб. Можно подозревать, что организаторы стремились подобрать докладчиков по этой – главной – теме таким образом, чтобы представить весь спектр мнений. Однако не получилось.

* * *

Киновед Даниил Дондурей и поэтесса Олеся Николаева высоко задрали планку ужаса перед «русской культурной матрицей». Дондурей в деталях и подробностях рисовал три кризиса нашего общества – мировоззренческий, моральных критериев и психологического состояния. По мнению социолога кино и редактора журнала «Искусство кино» Дондурея, 80 % россиян живут в прошлом и мыслят категориями прошлого. Эти люди не принимают частной собственности, капитализма вообще и своих работодателей в частности, они ориентированы на идеалы советского периода и советскую власть, не собираются переходить из идеализируемого прошлого в реальное настоящее. По непонятной причине Даниил Дондурей уверен, что обсуждение всех этих кризисов табуировано и не происходит в общественном пространстве.

Как совершенно справедливо заметил докладчику Виталий Третьяков, огромное количество СМИ давно уже пишет и говорит об этих кризисах (например, газета «Завтра»), Эти медийные ресурсы, однако, настолько неприемлемы для Дондурея по идеологическим соображениям, что они, видимо, просто не присутствуют в его личном пространстве, стало быть, «не существуют».

Поэт и эссеист, профессор Литературного института Олеся Николаева выступила с душераздирающим (и по смыслу, и по манере изложения) эмоциональным докладом. Она живописала русский народ как некое мистически-религиозное сообщество, верующее, что истинная власть лишь божья, и оттого ненавидящее всякую земную власть – узурпаторскую по самой своей небожественной природе. При этом сообщество это страдает раздвоением сознания, каждый предмет, попадающий в фокус своего внимания, любит и ненавидит одновременно: ненавидит и презирает Запад и одновременно мечтает туда каким-нибудь образом попасть, ненавидит и презирает государство и одновременно хочет, чтобы оно было великим и могучим.

На чем сошлись докладчики, так это на том, что русский народ не хочет знать правды о себе и всячески оберегает свое сокровенное «я» (как вещь в себе, не поддающуюся препарации и анализу). По принципу «открой эту истину, и мир рухнет».

Вообще обоим вышеназванным докладчикам не откажешь во внимании к деталям и в стройности рисуемой картины – прямо-таки апокалиптической. Вызывает сильное отторжение то, что ораторы ставят себя в позу наблюдателя, отделяя несокрушимой стеной от пугающего народа, одержимого попеременно то бесами, то святостью. Это описание со стороны, а не изнутри. Наверное, так британцы описывали покоренные туземные племена, а немцы – готтентотов в Южной Африке. Смаковали «ужасные детали дикарских обрядов», кольца в носу и мочки ушей, оттянутые до плеч… Ах, какие дикари!..

Бывший заместитель министра культуры Павел Пожигайло, которому, судя по некоторым признакам, была определена роль защитника русской культурной матрицы, до такой степени не справился со своей задачей, что обсуждать тут просто нечего. Можно лишь выразить ему сочувствие, а самим подумать: и зачем на эту позицию выдвинули такого далеко не сильного игрока?

С весьма резонной ремаркой выступил Сергей Цыпляев (когда-то представитель президента в СЗФО, а ныне человек из бизнеса), напомнивший собравшимся, что история поставила два естественных эксперимента по обсуждаемой теме – в двух Германиях и двух Кореях. Эти примеры демонстрируют, какие различные варианты могут развиться на одной и той же культурной матрице. Поэтому не стоит сваливать все беды на эту самую матрицу, а также смотреть на нее как на клетку, из которой не вырваться. Ведь пример тех же Северной и Южной Корей разбивает дотла все построения, объясняющие неудачи реформирования России, сопротивляющейся несовременной негибкой русской матрицей. Не в матрице, видимо, дело, а в неумении с этой матрицей работать, в непонимании ее сильных сторон.

* * *

Наиболее интересным же стало выступление Дмитрия Быкова, автора романа «ЖД» – одного из самых глубоких и точных описаний вариаций «русского менталитета». В своем докладе Быков остановился на бинарности российской жизни, разделенности на «город» – относительно понятный, и «болото» – где вершится невесть что. «Болото» – это народ, царство горизонтальности, где не любят вертикальных связей. «Болото» неизменяемо, замкнуто само на себя, прекрасно умеет справляться с непрактическими нерациональными задачами, но не умеет и не нацелено на решение задач практических. Ну а «город» – это государство, пытающееся управлять «болотом» и неизбежно вязнущее в его непознанных дебрях. Государство периодически выбивается из сил в попытках справиться с болотом и деградирует – быстрее него.

По мнению Быкова, отличную модель российской государственности дали братья Стругацкие в «Улитке на склоне». Но Дмитрий Быков не остановился на описаниях ужасов этой вечной разделенности, а не побоялся заняться поисками выходов из тупиковой ситуации. Эта позиция выгодно отличала его от практически всех выступавших в течение двух дней.

Дмитрий Быков считает, что Россия была близка к выходу из порочного круга бинарности в начале семидесятых, когда выросла роль «посредника» между «городом» и «болотом» – интеллигенции (не в нынешнем, а в советском понимании этого слова). Интеллигенция, вышедшая из народа, не утратившая с ним живых связей, но при этом знающая современные реалии, устройство власти, умеющая формулировать и выражать требования народа, – спасение России. И, как полагает Быков, Россия в период семидесятых была близка к смене структуры общественной жизни, к общественной гармонизации.

Отражение этого – и в литературе того времени, и в движении бардовской песни, и в общей мягкости и одухотворенности атмосферы жизни тех лет. Дмитрию Быкову кажется, что мы не использовали тот полувековой давности шанс, и нам неизбежно придется вернуться в то время, чтобы попробовать разыграть его снова. Иначе – нарастающее противостояние богатых и бедных, власть имущих и бесправных, образованных и невежественных, хозяев и крепостных, чиновников и ненавидящей их паствы.

Кроме того, Быков предложил два варианта общенародных проектов, которые, на его взгляд, могли бы сплотить страну.

Первый – новый рывок в Космос, с задачей, например, освоения Марса.

Второй – создание лучшей в мире системы образования. Второе, как кажется, могло бы быть технологическим выходом из мировоззренческого тупика сегодняшней России. Если поставить задачу создать систему образования, основанную на всем лучшем, что есть в мире, и охватить ею всех российских детей, мы неизбежно получим народ другого формата, – который самим своим качеством реформирует российское бытие в лучшую сторону.

Правда, встает вопрос, для какого общества должна готовить детей такая школа? Может ли она работать, не понимая, какое общество – конечный потребитель ее продукта? Но вопрос не так безнадежен, как может показаться, – российских детей можно и нужно готовить для успешной и эффективной жизни в рамках современной цивилизации в целом, заказчик может быть расширен – со страны до Земли.

* * *

Следующая часть дискуссии была обозначена не менее провокационно: «Модернизация через культуру и неизбежность национализма».

Эта тема оказалась для аудитории весьма мучительной. Пугало страшное слово «национализм». Хотя, конечно, недавний отказ западных идеологов от мультикультурализма и попавшая в связи с этим под сомнение толерантность придали разговору невиданную мягкость. Один из докладывавших по вопросу – Максим Соколов (обозреватель журнала «Эксперт») – даже предложил задуматься, что нам важнее: внешняя коммуникация (с другими странами) или внутренняя. Если для нас внешняя политика важнее, чем внутренняя, если мы больше озабочены тем, как воспринимаемся в мире, тогда национализм играет отрицательную роль. Если же мы ориентированы на внутреннее сплочение и единство, тогда национализм может быть даже полезен. Еще пару лет назад за такую постановку вопроса в подобной аудитории закидали бы помидорами…

Интересно выступил заместитель председателя Внешэкономбанка, бывший сенатор Сергей Васильев, рассказавший о нашем партнере по БРИК – Бразилии. Там, по мнению Васильева, процветает позитивный мобилизующий национализм – убежденность и народа, и элит в том, что их страна – лучшая в мире Если же пока еще что-то и не так, то надо навалиться всем миром и решить эту проблему, а не искать, куда бы отъехать. Бразилия, по мнению Васильева, – один из наиболее сильных конкурентов России в группе быстро развивающихся стран.

Ярким событием этого дня стало неформальное выступление министра иностранных дел, члена СВОП, Сергея Лаврова. Ярким не в том смысле, что выступление было зажигательным, просто сама фигура представителя власти оттягивала на себя интерес и эмоции собравшихся. К тому же Лаврову задали много вопросов, пытаясь понять генеральный вектор движения страны – куда, собственно, нас пытаются вести?

И тут беспрерывно всплывало слово «Запад». Если не на Запад, то куда?

Сергей Викторович ответил на это, что вступать в Запад, как в колхоз, мы ни в коем случае не будем. И Запад, который постоянно говорит, что более близкие отношения с Россией возможны только на условиях принятия нами западных ценностей, такого одностороннего шага от нас не дождется. Возможно только взаимное движение навстречу. Западная ветвь христианской цивилизации должна воссоединиться с восточной в равноправном союзе. Постановка вопроса, безусловно, подкупает. Но вот вопрос: в каком отношении Запад, по мнению российского руководства, должен продвинуться в нашу сторону? Если у нас мировоззренческий, моральный и психологический кризисы.

Я вовсе не хочу сказать, что у нас все плохо, а на Западе чудесно. Это не так. Но мы упорно не можем разобраться со своим идеологическим и прочим имуществом, скопившимся от предыдущих общественных формаций, поэтому наши позиции (в отличие от западных) слабо прописаны. Если бы Запад даже и хотел пойти нам навстречу, не очень понятно, по какой дороге. Мы сами не можем понять и сформулировать свои сильные стороны. Удивительным показалось видение Лавровым ситуации с частной жизнью, человеческим капиталом в нашей стране. Сославшись на Машу Липман (!), Лавров сказал, что, по ее оценке, никогда еще в частной жизни российские граждане не имели столько свободы. И он полагает, что людям надо дать время насладиться этой свободой частной жизни – напутешествоваться, насмотреться, наесться, напокупаться всего. А потом уже эти люди заинтересуются политикой и вернутся в общественную жизнь.

Маша Липман, как объяснил один из коллег, – работница московского представительства американского фонда Карнеги. Почему для выражения своего отношения к общественной ситуации в России министр апеллирует к Маше Липман? Объяснение может быть только одно – в своих собственных оценках он не уверен, а ориентируется на тот самый Запад, в который вступать, как в колхоз, мы не будем…

Оценивая первый день дискуссии в целом, невозможно не отметить гнетущее впечатление, которое производила неспособность ораторов перейти от эмоционального описательства к осмыслению и вскрытию причин происходящего – с тем чтобы сделать какие-то выводы и наметить пути преодоления нехороших тенденций. Вообще сама по себе культурная матрица в том контексте, в котором она обсуждалась на СВОПе, – это все же предмет психологов, а не литераторов. Смена языка с публицистического на научный могла бы способствовать пониманию скрытых пружин тех явлений и особенностей психологии россиян, по поводу которых сокрушались выступающие. Более того, это могло помочь понять, как эти особенности психологии превратить в сильные, а не слабые стороны общества.

* * *

Второй день ассамблеи, когда речь пошла о русском языке, показал, что профессиональный разговор по теме дает больше пользы, чем разведение идеологических костров на том месте, где должны быть письмена науки.

Разговор о русском языке начался с объемного и всестороннего доклада исполнительного директора фонда «Русский мир» Вячеслава Никонова, рассказавшего, что происходите количественными показателями распространенности русского языка. Пиком распространения, по данным Никонова, были 1950-е годы, когда в зоне русского языка находилось 350 миллионов человек, за последние десятилетия количество русскоговорящих сократилось на 50 миллионов человек. Никонов ожидает в ближайшее десятилетие уменьшения еще на 20–30 миллионов. Однако с ним согласны отнюдь не все эксперты.

Некоторые из них, работающие с другими странами, говорят о возрождении интереса к русскому языку и в бывших республиках СССР, и в странах бывшего социалистического лагеря, и в европейских странах, где многие представители обеспеченных классов рассматривают Россию как страну, в которой можно заработать. Новой тенденцией является появление больших русскоязычных сообществ во многих европейских государствах, США, Канаде, Австралии.

Правда, насколько можно доверять никоновским цифрам, осталось большим вопросом.

Когда Вячеслав Никонов заявляет, что в Австралии 160 тысяч русских, а ядро этого сообщества – потомки белоэмигрантов из Харбина, то, зная ситуацию в Австралии не понаслышке, можно лишь усмехнуться. Говорящих по-русски и относящих себя к русской культуре в современной Австралии никак не меньше полумиллиона, и с потомками харбинской эмиграции этих людей абсолютно ничего не связывает.

А вот с Россией они поддерживать связи были бы рады, но этому препятствует безобразная работа местного подразделения МИД.

Эксперты-филологи говорили о состоянии русского языка весьма оптимистично.

Язык развивается, отвечает на вызовы времени, модифицируется. Одновременно практически все отмечали, что, по-видимому, впереди нас ждет быстрое сужение пространства употребления национальных языков, на которых говорят небольшие народы.

В науке, например, складывается ситуация, когда ученые из таких стран, как Норвегия, Швеция или Дания, пишут свои труды на английском. В каждой из этих стран слишком мало специалистов в узких областях, чтобы имело смысл писать специализированные работы на родном языке – у них не будет читателей, они не войдут в русло мировой науки. Но это ведет к обеднению и примитивизации языков, у них отсыхают целые понятийные области, упрощается структура.

Так, из полноценного – сложного и развивающегося языка, обеспечивающего и соответствующее развитие сознания, национальные языки превращаются в нечто, вызывающее в памяти словарь Эллочки-людоедки. Набор примитивных фраз для общения на примитивные темы. Не грозит ли то же самое и русскому языку? Ведь и мы уже пришли к состоянию, когда издать работу на английском в иностранном научном журнале куда престижнее, чем опубликовать эту работу на русском. Да что далеко ходить – чего стоит пример Сколково, где официальным языком обозначен английский! Об этом, кстати, спросили Никонова. На что он, вздохнув, сказал, что вопрос тяжелый, сложный. По его словам, он пытался ставить вопрос о странности такого подхода, наносящего жесткий удар по престижу русского языка в науке, и услышал в ответ, что использование русского в Сколково вело бы к провинциализации. Пока речь может идти лишь о том, что в Сколково будет создан центр изучения русского языка для англоговорящих специалистов. Предложений о методах продвижения русского языка прозвучало много, среди них были и примеры успешных частных инициатив, нуждающихся для развития в государственной поддержке.

Вообще обсуждение проблем русского языка получилось куда более оптимистическим, нежели культурной матрицы. Но разорвать эти вопросы сложно. Язык представляет интерес не сам по себе, он распространяется, будучи носителем определенной идеологии жизни. И в этом смысле совершенно естественно, что пик распространения русского – 1950-е годы прошлого столетия. Это было время бурного развития коммунистических идей, русский язык распространялся как язык коммунистической идеологии. Обвиняя себя в том, что наша культурная матрица мешает развитию, что мы же хотим распространять – идеи стагнации? Между тем Россия именно благодаря ей является самой большой по территории страной мира, так что от осмысления сильных сторон нашей культурной матрицы никуда не деться.

* * *

В заключение надо сказать, что состоявшийся обмен мнениями был, безусловно, полезен. Тем, прежде всего, что показал, какие игроки на поле, какие идеи выдвигаются.

С производством смыслов эти игроки, правда, в большинстве своем не справляются. Но это означит, что открыта дорога новым людям, у которых есть все шансы проявить себя и помочь стране в понимании ее сильных сторон и обретении позитивного образа.

России нужны глобальные русские

Надо ли учить иностранные языки? Оказывается, до сих пор многие воспринимают их как тайное оружие врага!

Интересные информационные завихрения возникли вокруг заявлений председателя комиссии по культуре и сохранению историко-культурного наследия Общественной палаты, президента фонда изучения наследия П. А. Столыпина, бывшего заместителя министра культуры Павла Пожигайло. По его мнению, наше школьное образование делает крен в сторону иностранных языков и финансового анализа, пренебрегая основой русской идентичности – языком и литературой. А надо бы наоборот. Как уточнил Пожигайло, изучение языков способствует тому, что люди могут жить где угодно и не дорожат родиной, а думают лишь о том, где налоги ниже.

После подобного заявления над Пожигайло, конечно, не поглумился только ленивый. Но при этом его многие и поддержали. А действительно, что это «они»: выучат языки – и уезжают, бросая Родину? Надо это пресечь!

Мне кажется, надо поблагодарить Пожигайло за то, что он привлек внимание к важной и острой теме – бытующему в России страху перед «заграницей». Сильной, хитрой, приманчивой, крадущей у нас лучшие мозги и предприимчивую молодежь. Конечно, недоверие и опаска, которые до сих пор живут в подсознании многих россиян, вполне объяснимы – таково наследие времен холодной войны. Вкупе с попытками отгородиться от мира и закуклиться в рамках своей традиции и культуры это, пожалуй, один из главных тормозов развития России, модернизации нации.

Нынешнее российское руководство пытается построить современную страну с людьми из другой реальности – докапиталистической и доглобалистской. Оно и само – оттуда, откуда же еще ему быть? Поэтому ничего удивительного, что власти манипулируют общественным сознанием, используя наработки советского времени – установку недоверия к Западу, опасения, что Запад нас использует и дурачит. Оживить все эти страхи, культивировавшиеся в течение семидесяти лет, совсем нетрудно. Однако, продолжая видеть страну осажденной крепостью, которой грозят со всех сторон (с юга – ужасные исламисты, с востока – многолюдный Китай, с запада – коварные капиталисты), мы не продвинемся в направлении процветания. А то, что фобии во всех общественных стратах и институтах нарастают, – налицо.

Некоторые институты, существующие, казалось бы, в совсем иных координатах, оказываются продуцентами фобического отношения к «загранице». Достаточно вспомнить нашего главного санитарного врача Геннадия Онищенко и борца за права российских детей Павла Астахова, которые на этой ниве сделали немало. И вопрос ведь не в том, что из-за границы не может прийти ничего плохого или что там ничего плохого не случается. Вопрос в том, что границы-то, по сути, уже нет. Грустные факты, периодически озвучиваемые обоими этими гражданами, – это просто частные проявления негатива, который не имеет государственной и национальной принадлежности. Более того, если покопаться в нашем собственном шкафу, то и по части отношения к детям, и по части качества продуктов питания можно нарыть таких страшилок, что Европе с Америкой и не снились.

Но у нас нет другого пути вперед, кроме как отказаться от психологии осажденной крепости и понять, что, по большому счету, никакой «заграницы» нет, а есть общий мир – такой же «наш», как и Россия. И все его радости и проблемы – тоже наши. Американцы и европейцы уже давно живут именно так, индийцы, бразильцы, китайцы – тоже, а мы в этом отношении сильно отстали…

России в первую очередь нужна модернизация мышления. Окружающий мир – это прежде всего возможности, а не угрозы. Только с такой установкой можно жить полной и счастливой жизнью. Как отдельным людям, так и стране в целом.

* * *

Из русских, россиян, воспринимающих «заграницу» как угрозу, должна родиться другая нация, открытая миру и относящаяся ко всем как к друзьям и соседям по общей квартире – Земле. Чувствовать себя везде как дома, уметь находить общий язык со всеми, не трепетать перед сильными мира сего и одновременно не демонстрировать надменности и пренебрежения по отношению к слабым. У всех учиться, со всеми сотрудничать, всем помогать. Мы должны стать людьми, прихода которых в каждый регион ждут и хотят. В качестве бизнесменов – потому что русские эффективные, богатые и справедливые в делах; в качестве туристов – потому что русские щедрые, легкие в общении и доброжелательные; в качестве соседей – потому что русские культурные и деятельные члены сообщества, готовые участвовать во всех важных начинаниях и способные привнести нечто новое и полезное.

Чужих нет, все – свои. Если относиться к людям таким образом, то и к нам начнут относиться иначе. Русские, зацикленные на своих проблемах и переживании комплекса неполноценности, должны превратиться в глобальных русских, чувствующих себя на равных и с Западом, и с Востоком, и с Югом. Почему бы русским не стать таким же элементом общей связности, каким на протяжении истории стали евреи?

Для этого есть немало предпосылок. Русские везде легко приживаются, и, главное, они не замыкаются в диаспору в новом обществе. Владение несколькими языками еще совсем недавно было нормой для всех образованных граждан России. Наших путешественников, мыслителей, писателей, музыкантов и танцоров, шахматистов и космонавтов знают по всему миру. Приведу несколько совсем свежих примеров из жизни.

В одном из самых популярных британских журналов была размещена статья-портрет преуспевающего современного лондонца, в руках которого была… книга с заголовком «War and Peace», то есть «Война и мир» – роман, который считается в Западной Европе символом интеллектуализма и продвинутости (честно говоря, я не устаю этому удивляться – тем не менее, так уж сложилось). Еще пример: есть такой культовый западный уличный художник – Banksy. Так вот, книга о нем называется «Wall and Piece» – «Стена и кусочек», этакая игра слов на тему того же Толстого. В любой европейской столице можно обнаружить много отсылов к русской культуре – от художественных выставок до балетов и опер. За нашими преподавателями музыки закрепилась слава лучших в мире. То же касается и математики, компьютерных технологий – преподаватели с русскими фамилиями есть практически во всех британских и американских университетах.

Так что фундамент для «глобальных русских» заложен совсем неплохой.

* * *

Как эти высокие смыслы привнести в повседневную реальность?

Ну, во-первых, должно стать нормой свободное владение хотя бы двумя распространенными языками помимо русского (английский и китайский, английский и испанский и т. п.), а также отличное знание географии и истории человечества, разных культур, ситуации в разных регионах. Во-вторых, необходимо обучиться всем современным онлайн-технологиям. И, самое главное, понадобится популяризация новой системы ценностей и воспитания, в основу которых должны быть положены идеалы равенства, братства и взаимопомощи по отношению ко всем народам земли. Я убеждена, что надо наконец убрать из сознания это беспрерывное мысленное деление на союзников и врагов.

Нынешнее время – время синтеза. Анаши политические деятели продолжают играть в своих и чужих – что внутри страны, что снаружи. Причем, увы, молодая и прогрессивная оппозиция тоже освоила деление куда лучше, чем умножение.

Многое, конечно, зависит от наших внешнеполитических ведомств. Если бы удалось добиться изменения мышления МИДа, посольств и консульств, это могло бы дать ни с чем не сравнимый толчок к усилению влияния России и позиций соотечественников за рубежом. Пока же практически все живущие за границей россияне при словах «российское посольство» только вздыхают. Безразличное, а то и хамское отношение к соотечественникам – это генеральная линия почти всех наших дипломатических работников. Сам сюда приехал – сам и выкручивайся.

Как это отличается от позиций американских, английских, немецких, голландских дипломатов, которые прилагают все усилия, чтобы помочь своим согражданам интегрироваться, стать успешными членами нового общества, построить бизнес!

Потому что в развитых странах понимают: эти люди расширяют сферу влияния родной страны. Интересно, что и китайские дипломаты в последнее время переходят от российской модели холодного безразличия к западной модели деятельного участия и помощи – к ним пришло понимание, что зарубежный опыт и связи отдельно взятых китайцев обогащают Китай в целом. В России этого понимания пока нет.

И те, кто живет за границей, до сих пор воспринимаются с негативом. Почитаешь форумы в Интернете – и видишь, что чуть ли не половина Рунета готова смотреть на таких людей как на «предателей родины» и «врагов народа». Зависть, недоверие, злоба – плохие кирпичи для построения будущего.

Если государственные органы не захотят менять ситуацию, программу глобализации россиян можно осуществить и без них – внутри семей и групп единомышленников. Для того, чтобы учить своих детей языкам, онлайн-технологиям и открытому доброжелательному отношению к миру, госпрограммы не нужны.

* * *

А как же родная земля, Россия? Как показывает практика, куда бы человек ни уехал, где бы он ни жил, все равно он остается связан с родиной. Если наша молодежь по примеру западной будет проводить несколько лет, пробуя свои возможности в других странах, это пойдет России только на пользу. Молодые люди будут приезжать обратно, привозя новые навыки и идеи, которые могут стимулировать развитие и модернизацию России. Бояться, что молодежь не захочет возвращаться – значит не верить ни в свою страну, ни в свою культуру, ни в свое будущее.

Жесткая привязка к «родовой территории» уходит в прошлое – так же, как кануло в Лету время, когда вассалы тверского князя считали предательством переход в подданство князя московского.