Текст книги "Рассказы и сказки для взрослых"

Подарок на будущее

– Крестный, ну что, расскажем?

– Ну что же, начинай, это твоя история.

Филипп

Привет! Меня зовут Филипп. Именно, с двумя «п» в конце. Когда я родился, говорят, все спорили, как мое имя будет писаться, и назвали вот так. Мне семнадцать. Учусь в институте, в юридическом, второй курс заканчиваю.

Все утверждают, что я счастливый человек, потому что могу заниматься тем, что мне в жизни больше всего нравится. Это – баскетбол, с четырнадцати лет играю за лучший клуб Москвы. И это круто! Потому что и я, и мои друзья – не такие как все. Мы – звезды! Мы – самые-самые, самые красивые, самые сильные, самые высокие. Когда идем по улице, все девчонки оборачиваются. Да и не только девчонки, просто вся улица смотрит. Да пусть смотрит, уже привыкли.

Всю жизнь я живу с мамой и бабушкой. Папашка тоже где-то, конечно, имеется, но ни он мной, ни я им – особо не интересуемся. Зато мама с бабушкой у меня прикольные. Бабушку я иногда называю шаманом, она у меня врач, и необыкновенный диагност, к ней идут люди, у кого другие врачи болезнь не умеют определить, а бабушка вот определяет.

Мама всю дорогу в основном меня воспитывает, и никак остановиться не может, даже сейчас продолжает, не понимает, что вырос совсем, и ей мою жизнь все равно не прожить. А вообще, я их люблю, моих дорогих женщин и прощаю им все, кстати, только им, другим никому ничего не спускаю. Они меня, впрочем, всегда интересно воспитывали, разрешали многое, чего другим ребятам родители ни-ни никогда, правда, и запрещали многое из того, что всем приятелям всегда можно было. Вот я и получился какой-то не такой как все, так мои друзья говорят, что у меня на все свое мнение есть, и что от них, своих коллег по команде, отличаюсь. Сам я, правда, за собой ничего такого не замечаю, но ребята говорят, что это здорово, что есть во мне какая-то индивидуальность и самодостаточность, а может это они так, приятное мне хотят сделать.

Есть у меня кроме бабушки и мамы еще один близкий человек, это мой крестный – дядя Котик, ну да он и сам о себе, думаю, отлично расскажет.

Дядя Котик

Я – Константин, Котэ, крестный папа Филиппа. Мне – сорок пять, у меня есть сын Тимочка, ему пять, да так вот поздно как-то все получилось… Вы уже, наверное, поняли, что я – грузин, так что не сердитесь, если где не очень правильно что-нибудь скажу, у меня это бывает, хоть и живу в России уже больше двадцати пяти лет.

Я Филиппа очень люблю, я его помню, еще когда только на свет появился, такой был маленький смешной, в каждую дырку обязательно залезал. Я его всегда родным считал, да и, может, слышали, у нас в Грузии принято, что крестный – это почти родной отец, если с родителями что случится, он должен крестника на ноги поднять, вырастить. У меня-то Тим вот только пять лет назад появился, а до этого ближе Филиппа никого не было.

Мне вообще-то в Москве поначалу тяжело было, не знал никого, всего боялся, сколько лет прошло, пока пообвык! Чего только не было, где я только не учился, даже до духовной семинарии добрался. Ничего не получалось, хоть плачь, пока вот сначала Филиппову бабушку не встретил, лечился я у нее когда-то, а потом маму, с ними как-то веселее все пошло.

Филипп – он классный, красивый такой, а самое главное, душевный, все его вокруг любят: и друзья, и подружки, и взрослые. Какой-то чистый человек из него вышел и сострадательный. Я как крестный папа тоже за него все эти годы молился, чтобы все у него всегда получалось, ну и мама его с бабушкой тоже всегда правильно воспитывали, тут уж ничего не скажешь. Ну, так вот я вкратце о себе чуток рассказал, больше и не знаю, что сказать.

Филипп

Ох, дядя Котик лукавит, знаю я его! Он знаете, какой красивый! А в молодости в театре играл: пел, танцевал, так, говорят, вечером только с заднего хода потихоньку выйти мог, везде его поклонники поджидали. Ой, чуть случайно не сказал болельщики, как у нас… И сейчас дядя Котик тоже не последний человек в модной индустрии в Москве, он мне такие шмотки таскает! Это при моем-то росте, в 205 сантиметров! А еще его друзья меня к себе в модели часто заманивают. Ну да, это к делу не относится.

Только вот мягкий он очень, и какой-то сентиментальный, может, поэтому и в церковь часто ходит. Я, помню, еще совсем мелким был, он уже мне иконы и образки дарил. И сейчас его Георгий Победоносец над кроватью висит, выигрывать мне помогает. Ну и, понятно, цепь с крестом, что на мне – тоже его. Так у них в Грузии положено, что этим всем крестный отец занимается.

Вообще, у моей семьи какие-то странные взаимоотношения с религией. Вроде и не сказать, что сильно верующие, не помню даже, чтобы мама или бабушка в церковь ходили, вот дядя Котик только… Но, с другой стороны, мама мне в детстве вместо книжек – Библию читала, особенно когда дедушка умер, и я никак понять не мог, куда он делся и когда вернется. Я до сих пор много чего наизусть помню. А бабушка, та и вовсе говорит, что врач без веры никак не может, все хирурги перед сложными операциями непременно в церковь бегают.

Пару лет назад у меня и вообще странная история случилась. В тот год школу закончил, мне пятнадцать было, я в экстернате из-за спорта учился, два последних класса за один год прошел, вот и закончил в пятнадцать-то. Мы думали, я все лето в институт поступать буду, а получилось, как-то сразу, в первом потоке еще в июне и поступил. И образовались у меня полтора свободных месяца до летних сборов. Собрались уже все вместе куда-нибудь на Азов махнуть, как вдруг какие-то бабушкины приятельницы позвонили и предложили поехать мне с молодежной группой в Финляндию за три копейки. Мои-то, понятное дело, против трех копеек не устояли, и живенько меня туда отправили. И знаете, попал я к настоящим сектантам, они там занятия с нами проводили, часов по шесть в день. Не, они не агрессивные были, наоборот – милые, с ними даже интересно пообщаться было, тем более, что они все как-то так сразу на меня запали, и усиленно обучать всему принялись. Ну да, в этом ничего необычного нет, на меня всегда все наваливаются, и на свою сторону сагитировать хотят, давно уже это заметил. Я тогда много чего от них интересного узнал.

Когда вернулся, мои все испугались, что меня там одурманили, переманили. Дядя Котик вообще в истерике бился, что это он, получается, за мной не уследил, непонятно кому мой духовный рост доверил. Зря они, конечно, так. Вот любят раздувать из мухи слона, волнуются за меня. А чего за меня волноваться, я как к тренировкам на сборах приступил, так у меня все эти религиозные наставления из головы и вылетели, не до них как-то. Да и когда это было! Меня сейчас другое волнует, возьмет меня московская команда на две ступени выше, чем та, за которую я играю, или придется себе что-нибудь на периферии подыскивать, нет в моем клубе команды подходящего для меня уровня! Я понимаю, в семнадцать лет на такое замахиваться, это как-то слишком… но все-равно не я же решаю, ждать где-то неделю осталось, тогда все и узнаю.

Дядя Котик

Да, даже и не знаю, что сказать… Я, в общем-то, человек религиозный, и, значит, просто обязан верить в чудо! Но до этого мне так, рядом, чудес видеть, честно скажу, не доводилось. Впрочем, лучше расскажу все по порядку.

У моего Тимочки есть подружка, маленькая девочка, с которой он любит вместе играть во дворе, в песочнице, и с горки кататься. Она неделю назад как-то так неудачно с этой горки скатилась, что сломала руку, да еще нехорошо очень, со смещением, с суставом у нее тоже не важно. Потому и госпитализировали ее в детскую больницу, лечат.

В прошлую пятницу мы с Тимом решили ее проведать, поддержать. Сходили, фруктов ей отнесли, соков, конфеток, поболтали. А когда вышли, я решил с Тимкой в церковь зайти, свечки поставить, помолиться. Там недалеко храм есть, он мне давно нравится. Я когда поблизости оказываюсь, всегда туда захожу.

Так пришли мы, помолились, свечи зажгли, я даже Тимочке какую-то книжку с картинками купил. А потом решил записки написать за здравие. Подошел к женщине, чтобы продиктовать имена, ну и мы с ней душевно и разговорились. Она меня возьми, да спроси:

– Вы, – говорит, – уже мужчина в возрасте, а сын такой маленький! У Вас, вероятно, еще дети есть?

Я, конечно, как всегда в таких случаях отвечаю:

– Да, у меня еще есть Филипп.

И стал ей про Филиппа рассказывать, какой он необыкновенный, красивый, умный, душевный, какие у него грандиозные успехи в спорте. Она слушала меня, слушала, а потом спрашивает:

– А вот этот Филипп, он Вам кто, это Ваш старший сын? Или Вы – его отчим? Он с Вами живет?

– Да, нет, – отвечаю, – это мой крестный сын!

И тут она мне говорит:

– Обернитесь, видите, позади Вас икона? Это икона святого Филипа, митрополита Московского и Всея Руси. Она для Вашего Филиппа, возьмите.

Я подумал, что она мне эту икону предлагает купить для крестника. Присмотрелся, она деревянная, вручную писанная, хоть и небольшая. Дорогая, наверное. Ну да, ладно, мне для крестного сына ничего не жалко.

– Да, давайте, я куплю эту икону.

– Нет, – отвечает, – вы не поняли. Эта икона не продается. Она здесь специально для Вашего Филиппа висит, Вас ждет. Наш батюшка несколько дней назад был в одном месте, – тут она замялась как-то, и я понял, что расспрашивать не стоит, – и встречался с одним человеком. После разговора этот человек передал ему икону и сказал, что через несколько дней в наш храм придет человек и начнет рассказывать про Филиппа

– Так ты передай для Филиппа эту икону, да скажи, что она ему защитником будет.

Батюшка наш еще спросил тогда, а кто придет-то? И тот ответил, что крестный отец Филиппа. Так вот получается, Вы и пришли… Всего три дня она у нас и провисела-то.

Честно говоря, я сначала даже и не понял, о чем это она. Тем более, что рассказав мне все, женщина начала креститься со словами «Чудо свершилось». И Тимка еще рядом, уже устал и домой хочет.

Я даже сначала и осознать-то, что случилось, никак не мог. Из храма вышел какой-то сам не свой, и вот с этой иконой в руках. До сих пор толком в себя прийти не могу.

Филипп

В прошлую пятницу наконец-то все решилось! Ура! Я остаюсь в Москве, в своем клубе, и сразу перепрыгиваю через две ступеньки. Меня берут, хотя мне всего семнадцать! Постараюсь обязательно никого не подвести.

Только я немного успокоился, как дядя Котик позвонил. В каком-то странном состоянии. Понятно, нервничает. Вот он эту историю рассказывает, до конца доходит, и опять заново начинает. Мама пару-тройку раз выслушала и испугалась. Говорит, вдруг с Филиппом, со мной, то есть, что-нибудь случится, а эта икона в утешение послана. Ну, мама, она, конечно, известное дело, ей только повод дай поволноваться, обязательно воспользуется. Но и сам я тоже удивился, не буду скрывать.

Пока мама так металась, вспомнила вдруг об одном своем однокурснике, который давно уже известным богословом и священнослужителем стал, и прямо тогда же, вечером, ему и позвонила. И так ей повезло, между двумя самолетами дома его застала. Поговорили они. Он сказал, что это хороший знак, и не надо выяснять, кто мне эту икону послал, что это – подарок от Бога. К счастью, мама немного успокоилась. Еще он посоветовал мне обязательно фильм «Царь» посмотреть, последнюю работу Олега Янковского, он там как раз митрополита Филипа играет.

Мы потом с мамой всю ночь в Интернете просидели. И фильм посмотрели, и все что смогли, про митрополита Филипа прочитали. Кстати вот заметили, что последнее время на современных иконах имя митрополита Московского не как у меня пишется, с одним только «п», хотя раньше его тоже с двумя «п» писали, как и мое.

Мама объяснять стала, что такому подарку я соответствовать должен, что с меня теперь спрашиваться будет больше, чем раньше. И тут я почувствовал вдруг что-то такое… Трудно так просто взять и объяснить. Родное, наверное, почувствовал, или просто свое что-то, то есть мое, личное. Ведь святой Филип тоже сначала просто Федором Колычевым был. Никто же заранее не знает, как у него там дальше, в жизни, будет. Я даже у мамы спросил, как она считает, почему эту икону именно мне послали. Она тоже, конечно, не знает. Но сказала, что всякое может случиться, может, священником еще стану. И правда, может и такое со мной произойти, вот чувствую, знаю. А может и не случиться… испугался даже. Я же играть собираюсь, вообще-то чемпионом мира стать мечтал, а тут такое. Мама говорит, кто же мешает, тебе семнадцать всего, все дороги перед тобой открыты, выбирай, пробуй. Не знаю, я конечно от своего не отступлюсь, но вся эта история на меня большое впечатление произвела, да и не только на меня…

На следующий день дядя Котик икону принес. Мы с мамой посмотрели на нее и ахнули. Там написано сначала было: «Святой Филип», а потом кто-то добавил вверху такую красивую галочку, всю в завитушках и еще одну «п» пририсовал, теперь получается Филипп, как и я, кто-то ведь специально для меня это сделал.

Взял я эту икону, а от нее свет и тепло идут. Я вот теперь знаю, нимб у святых – это не потому, что они светятся, а потому что позади них есть источник такого света… наверное, это Бог и есть. Мне потом всю ночь святой Филип снился: как он на Соловках работал, храмы строил, как митрополитом Московским стал, как в темнице в оковах сидел.

Икона эта, она – моя, для меня, я чувствую, ни у кого такой вещи больше нет, чтобы настолько своей была, только у меня. Хотя совершенно и не понимаю, за что, зачем и почему именно мне достался такой подарок. И смогу ли я когда-нибудь ему соответствовать. Я все равно ведь собираюсь и дальше быть просто спортсменом, просто играть.

Ничего не понимаю, запутался…

Дядя Котик

Филипп, послушай, дорогой мой, это опять я, твой крестный, дядя Котик. Не надо путаться. И пугаться, право слово, не стоит. Я тоже всю ночь в Интернете провел. Такие чудеса и раньше случались, не ты первый. Просто люди тогда другие были, верующие, поэтому и относились к таким вещам по-иному, спокойнее.

Почему ты вообразил, что обязательно сейчас должен что-то решить? Или именно сегодня непременно что-то кардинально поменять в своей жизни? К чему такая спешка?

Есть теперь у тебя своя икона, и хорошо, радуйся, люби ее. Думаю, когда время придет, ты все поймешь. Новая дорога сама перед тобой откроется, и совсем не обязательно, что она такая будет, как тебе сейчас может казаться. Не надо вперед пытаться заглядывать, это ни к чему хорошему не приведет!

И почему ты решил, что обязательно священником станешь, может, тебе совсем другое уготовано? Людям и Богу ведь по-разному служить можно. Только имей в виду всегда, что кому много послано, с того и спрос больше. Помни просто об этом и старайся учитывать.

Живи ты себе спокойно как жил, играй, глядишь, и правда, чемпионом мира станешь, нас порадуешь. Будут еще в жизни твои собственные перекрестки, сами тебя найдут. Ты, надеюсь, меня понял?

Дед

Каждое лето, а также часть весны и осени, если погода соответствовала, Иван Сергеевич, майор в отставке, и восьмилетняя располневшая ротвейлерша Рута проводили на даче под Егорьевском.

Дачный поселок у них был старый и совсем небольшой. Постоянно там проживали еще только две пожилые женщины, которые при всех домашних неполадках: дверь в сарае не открывается, просела, кран на садовом шланге сорвало, всегда бежали к нему. И Иван Сергеевич шел, помогал, не отказывал. В выходные, начиная с вечера пятницы, народу, конечно, прибывало. Но и тогда поселок не становился шибко оживленным. Именно за тишину и спокойствие Иван Сергеевич любил свою дачу, которую они с уже покойной женой строили сами, почти тридцать лет назад, когда Алешка, сын, был совсем мелким и нуждался летом в свежем воздухе.

Сейчас Алешка в свежем воздухе, если и нуждается, то ищет его в других краях, с трудом выкраивая пару-тройку недель на отпуск. Вот и сейчас махнул на машине куда-то к морю.

Июньское утро вторника начиналось замечательно. На кусте около забора расцвел первый махровый пион густо-малинового цвета. В парнике огуречных завязей оказалось вдвое больше, чем накануне. В клубничных грядках замелькали первые красные ягоды. Пока Рута совершала свой обязательный ежеутренний обход всего поселка, посматривая не случилось ли где за ночь чего плохого, Иван Сергеевич поработал в саду и отправился готовить завтрак, после которого они собирались на рыбалку.

Через час вышли из дома. Миновав цветущий и гудящий пчелами луг, перейдя через шоссе, они оказались на берегу большого, серповидной формы озера. Вокруг почти никого не было, кроме двух-трех рыболовов, сидящих вдалеке друг от друга. Любимое место Ивана Сергеевича оказалось свободным, там он и устроился на прихваченном из дома раскладном стульчике. Рута улеглась рядом.

В ведре плескались караси. Солнце сильно припекало и, отражаясь от воды, слепило глаза. Иван Сергеевич решил забросить удочки последний раз, потом искупаться и отправляться домой. Вдруг Рута встрепенулась и зарычала. Сначала Иван Сергеевич не обратил внимания, решив, что она приметила где-нибудь вылезшую на берег ондатру, которых в озере водилось пропасть. Но Рута встала и повернулась в сторону тропинки, продолжая волноваться. Тоже обернувшись туда, Иван Сергеевич увидел молодую маму с коляской, видимо, направляющуюся купаться.

– Фу, Рута, не злись, дай людям пройти.

Но девушка проходить, кажется, и не собиралась. Не обращая внимания на собаку, опустилась на траву рядом с рыболовом.

– Привет! Узнаешь меня?

Иван Сергеевич оглядел пришелицу внимательней. Ей было лет двадцать пять, или даже чуть больше. Вблизи она уже не смотрелась такой юной, как ему показалось вначале. Лицо выглядело отекшим, а платье не очень свежим.

– Нет. Не припоминаю.

– Я Ольга, подруга твоего Алешки. Помнишь, мы как-то с ним сюда приезжали?

Что-то Иван Сергеевич вроде действительно вспомнил.

– Ладно, пойдем, чайку попьем, жарко становится. Какими судьбами тут?

– Некогда мне чаевничать. Вот, внучку принимай, Анькой зовут. Дела у меня, мешает она мне.

– Что? Внучка? Я ничего не знаю. А Алексей в курсе?

– Нет его в Москве. Я потому сюда и притащилась, в такую даль.

– Но… он в отъезде… его и здесь нет.

– А мне без разницы. Пошла я. Не захочешь возиться – в ментовку сдай. Чао!

И девица резво поскакала в сторону шоссе, где останавливался следующий в Москву автобус. Сначала Иван Сергеевич от обрушившейся на него новости замер, потом попытался кинуться за Ольгой, но она уже выбралась на дорогу и тормозила сверкающую коричневую иномарку. Наконец, он опять вернулся на стульчик. О продолжении рыбалки уже речи не было. Чисто автоматически смотав удочки, достал мобильник и набрал номер Алешки. Но телефон оказался выключен или недоступен. Вот незадача. Ведь еще вчера сын звонил, сообщив, что добрался нормально, и уже купается в море.

Со стороны брошенной коляски донеслось легкое покряхтывание. Опасливо заглянув в нее, Иван Сергеевич увидел крошечную девочку, спящую с красной пустышкой во рту.

Это вообще никуда не годится. Он ничего не знает. И что там болтала эта девица? Дочка Алешки? Внучка? Не может такого быть, сын бы рассказал обязательно, он легкий, контактный и совсем не скрытный. Что ж делать-то? Действительно в милицию, что ли, идти? Но сначала надо уйти отсюда. Уже совсем жарко. Иван Сергеевич покатил коляску по направлению к дому.

Когда они с Рутой шли по улице своего поселка, из коляски уже несся нешуточный плач. Две постоянные соседки Ивана Сергеевича как раз только устроились в тенистой беседке возле забора за кружками чая и разговорами. Но непривычная картинка и звуки заставили их оставить полуденную разнеженность и поспешить к мужчине. В дом они входили уже впятером, если считать путающуюся в ногах и тоже порядком обескураженную ротвейлершу.

Пока Иван Сергеевич пересказывал случившееся с ним у пруда, женщины хлопотали над коляской. Из нее была извлечена крошечная девочка, одетая в оранжевый комбинезон с вышитым на нем медведем. В углу коляски нашлась уже ополовиненная банка детского питания, бутылка с соской и два памперса.

– Месяца два ей, не больше, – заметила соседка, которую все, независимо от возраста, звали почему-то бабой Любой, споро переодевая девочку, – пойди чайник поставь, голодная небось.

– Слушай, а что ж ты теперь делать будешь, – спросила вторая женщина, Лида, – надо правда в милицию сообщить. Ишь, придумали, собственных детей бросать.

– Какая милиция, Лида, окстись! Это ж внучка его, Алешкина дочь. Причем тут милиция?

Сам Иван Сергеевич участия в обсуждении не принимал. Случившаяся с ним история, казалось, парализовала все его мыслительные способности, размышлять логически он пока был не в силах. Накормив девочку, баба Люба уложила ее опять в коляску и выкатила из душного дома на террасу. За ней подтянулись и остальные.

– Ну что ты все молчишь? Делать чего будешь? Звони Алексею! Пусть приезжает и сам разбирается – опять завелась Лида.

– Так нет его в Москве, отдыхать уехал. Звонил я ему, телефон почему-то выключен.

– Еще звони.

– Ну вот, опять, выключен или недоступен.

– Ну и что теперь?

– Не знаю. А милицию нет, не надо.

– Что-то вы совсем не о том, – вмешалась баба Люба, – смотри, Иван, у малой только одна одежка, и памперсов нет, и еды всего на день. Давай, езжай в Егорьевск, а мы тут пока понянькаемся.

Пока Иван Сергеевич выводил из гаража свою видавшую виды, но заботливо ухоженную Нексию, женщины составили список всего необходимого малышке.

Механически руля по знакомой дороге, Иван Сергеевич все думал о том, как же такое могло произойти, что он не знал, что у него родилась внучка. Дед. В этом слове была какая-то основательность и серьезность, переход на новую ступень своего собственного существования. Анна. Надо же! Эх, жаль жена не дожила, вот бы сейчас радовалась.

Когда он вернулся, девочка не спала, доброжелательно рассматривала развлекающих ее женщин. Иван Сергеевич осторожно и робко провел пальцем по крошечной щеке. Где-то глубоко внутри ожило, выбралось на поверхность воспоминание. Такие же нежные щечки были когда-то и у его сына. И такие же темно-голубые глаза, еще не совсем осмысленно взирающие на окружающие предметы. Действительно похожа, его. Внучка. Дожил, дождался.

Еще пару часов посидев с ними, соседки засобирались по домам. Вечерняя прохлада призывала к садово-огородным работам. Надавав хозяину кучу советов, они обещали прийти позже, чтобы помочь искупать малышку. Иван Сергеевич остался один.

Давно ему не было так страшно. За новорожденным сыном ухаживала жена, а сам он с удовольствием возился с ним, не особенно вникая во все премудрости, связанные с такими маленькими детьми. К счастью, сейчас малышка мирно спала. Рута тоже улеглась рядом с коляской, но не дремала как обычно, а настороженно озиралась по сторонам. Мужчина уже заметил, что пожилая собака старается держаться возле девочки, видимо полагая, что та нуждается в особенной защите.

Через час девочка проснулась. Аккуратно, безумно страшась сделать что-нибудь не так или выронить маленькую, Иван Сергеевич кое-как переодел ее и постоянно сверяясь с оставленной бабой Любой инструкцией, приготовил молочную смесь. Когда малышка наевшись, опять уснула, он вспомнил, что за весь день они с Рутой только завтракали, и отправился на кухню, строго приказав собаке не отходить от коляски. Готовя, он все время выглядывал в окно, волнуясь, как они там без него.

После ужина надо было бы поработать в саду. Но делать этого не хотелось. Он поймал себя на мысли, что ему вдруг стало решительно наплевать побелены ли у него стволы яблонь или подвязаны ли кусты малины. Хотелось подобно Руте сидеть возле коляски, рассматривая, вглядываясь в маленькое личико.

Часов в десять вернулись соседки. Вместе они искупали Анечку. Иван Сергеевич бережно поддерживал маленькое тельце в ярком новом тазу, а баба Люба намыливала и поливала теплой водой из кувшина. Девочке купание явно нравилось, она улыбалась, и даже, как показалось Ивану Сергеевичу – ему лично.

Ночью он спал плохо, постоянно прислушиваясь к дыханию из коляски. Его собака, кажется, тоже волновалась, стараясь услышать раньше всех любые посторонние звуки рядом с домом. Пару раз девочка просыпалась и начинала плакать. И Иван Сергеевич тотчас вскакивал, чтобы покормить и укачать.

Утром мужчина осознал, что чувствует себя более уверенно, научился чему-то за те несколько часов, что Анечка провела с ним. Он уже ловко, не тушуясь, брал ее на руки и уверенно совершал все необходимые действия. К середине дня даже всполошился, что в Егорьевске не сообразил купить игрушки и, оставив девочку под присмотром бабы Любы и Руты, опять съездил в город, заодно прихватив в магазине и детский манеж.

Малышка оказалась достаточно спокойным, неприхотливым ребенком. Ее жизнь протекала по часам, строгому графику. И Иван Сергеевич быстро приспособился, это даже напомнило ему железную армейскую дисциплину, которую приходилось соблюдать почитай полжизни. Весь уклад его дачного существования теперь соответствовал потребностям маленькой гостьи. И он распланировал себе дневные дела, успевая даже присматривать за своим давно уже образцовым участком. Помогала и Рута, рядом с которой девочку всегда можно было оставить, если ему нужно было отойти за дом, или еще куда-нибудь, откуда коляску не было видно.

Немножко смущало, что никак не удавалось связаться с сыном, его телефон по-прежнему не отвечал. Но это обстоятельство уже перестало казаться важным. Иногда Иван Сергеевич даже радовался, что получится сюрприз, представляя, как удивится и обрадуется его уже взрослый мальчик, увидев свою дочь. Обе соседки тоже часто забегали к нему ответить на какие-нибудь вопросы или просто поворковать над девочкой

Так мирно и спокойно они прожили чуть больше двух недель. Анечка явно немного подросла и уже отчетливо улыбалась деду и всем, кто попадал в пределы ее внимания.

Как-то в середине дня дед с внучкой привычно занимались повседневными делами на террасе. От ворот поселка послышался оглушительный рык мотора. Про себя Иван Сергеевич машинально отметил, что у кого-то сорвало глушитель, и забеспокоился, как бы малышка не испугалась.

Около его забора остановилась потрепанная, вся в ржавых пятнах, неопределимой уже марки колымага, оглашая окрестности блатным фольклором из динамиков. С крыльца Иван Сергеевич увидел, как из нее вылезла какая-то женщина в пронзительно желтой мини-юбке и, открыв калитку, по дорожке направилась к дому. Передвигалась она как-то странно, неуверенно, слегка пошатываясь, то ли из-за высоченных шпилек на ногах, то ли из-за того, что явно была не совсем трезва. Это оказалась Ольга, Анечкина мама.

Взобравшись на террасу, она бесцеремонно шлепнулась в кресло.

– Ну что, – начала не поздоровавшись, – как тут моя красотка?

– Да хорошо все, здорова. Проведать приехала?

– Не, забираю. У меня тут планы изменились, – и Ольга взялась за ручку коляски. Рута зашлась злобным лаем. – Псину свою убери. Поехали мы.

– Как забираешь, – схватив за ошейник собаку, все еще не мог понять Иван Сергеевич, – ты же говорила, она тебе не нужна.

– А теперь понадобилась. Моя дочь – что хочу, то и делаю, – и Ольга покатила коляску к выходу с участка. Проснулась и заплакала девочка, лаяла, рвалась из рук хозяина Рута, а сам он никак не мог сообразить, что происходит. Из машины вылез плотный, наголо бритый бугай и стал складывать коляску в багажник.

– Ольга, – крикнул Иван Сергеевич – а питание, бутылки, памперсы, и одежда для Анечки тут… и заяц ее.

– Да, совсем забыла, давай, – вернулась Ольга.

Еще через пару минут рев двигателя затих где-то вдали. Отпустив, наконец, Руту, мужчина опустился на ступеньку крыльца. К нему уже спешили встревоженные соседки.

– Иван, это что было-то? Кто?

– Анечку забрали.

– Как забрали, кто?

– Мать, Ольга.

– Это та вот пьяница, что из машины еле вылезла? Да как же ты отдал?

– Стой, Лидка, – это уже была баба Люба, – не лезь. Что он сделать-то мог? Видишь плохо Ваньке, за грудь держится. Давай в комнату, за валидолом. А ты, Сергеич, держись. Ничего пока не случилось. Ну, забрала, подумаешь, пару дней поиграется и опять отдаст. Сейчас Алешка вернется и сам разберется. Еще может совсем ваша станет, документы на нее выправите. Ты давай, не дури, инфаркта нам еще не хватало. Сам знаешь, Скорая сюда ездить не любит.

В эту ночь мужчина не спал совсем, бесцельно слоняясь из угла в угол. Взгляд его останавливался то на забытых на комоде крошечных носочках, то на задвинутом за шкаф сложенном манеже. Рута тоже вела себя непривычно: нервничала, вопросительно смотрела на хозяина, которому нечего было ей ответить.

А к вечеру следующего дня появился сын, загорелый, посвежевший, с изрядным запасом крымских вин.

– Ну как ты тут, отец? Прости, что не звонил, мобильник в море случайно утопил. Завтра новый куплю. А ты что-то неважно выглядишь. Болел? Случилось что?

Выслушав все, что произошло с Иваном Сергеевичем в последние недели, сын недоуменно пожал плечами:

– Ольга? Ну да, она мне тут как-то звонила и что-то такое говорила, про ребенка. Но мы с ней года три назад встречались. А потом, я слышал, она на иглу плотно села. Нет, отец, это не моя дочь. Обманула она тебя. Исключено.

И тут Иван Сергеевич заплакал. За последние пятьдесят лет это были чуть ли не первые его слезы.

– Не твоя? Анечка! Как же так?

– Папа, – испугался Алексей, – да ты что? Вот женюсь – будут у тебя внуки, свои, еще понянчишься.

– Да будут у меня внуки, будут. Анечки не будет!