Текст книги "Юрис Подниекс. Тайна гибели документалиста, который снял развал СССР"

Глава вторая
Гонка на колесе

«Что такое свобода? Человек свободен тогда, когда у него нет вариантов. Вот у меня нет выбора. Я могу только снимать и не чувствую, что могу еще что-то выбрать. Это и есть свобода».

Юрис Подниекс

«Либо он станет главарем банды, либо великим человеком»

Юрис появился на свет 5 декабря 1950 года в Рижском роддоме. Появился… весьма неожиданно для своих родителей, Бориса Подниекса и Бригиты Кухтарской, которые случайно познакомились в клубе полиграфистов на танцах, а спустя несколько месяцев вынуждены были создать семью. Против этого брака были родители обоих молодоженов, но сами они решили, что семье быть.

Когда Бригита узнала, что беременна, она испугалась, сказала Борису. Заводить семью тогда не входило в планы ни того, ни другого. Да и видимо, слишком разными они были. Борису шел 37-й год, он хоть и был известным диктором, но здоровье его постоянно подводило. Бригита была намного моложе, хороша собой. Ее родители были категорически против их союза с Борисом. Мать уговаривала Бригиту избавиться от ребенка. После слез и долгих разговоров молодые тоже пришли к выводу, что так будет лучше для всех. Вместе пошли к врачу где-то на улице Школьной. В то время аборты были запрещены, поэтому все делали тайно и за немалые деньги. Бригите сделали укол и предложили прийти к врачу через день. Но то ли срок беременности был большой, то ли Юрис уже зацепился за эту жизнь – эффекта от укола она не почувствовала. Ее единственному сыну суждено было прийти в этот мир. Что он и сделал 5 декабря 1950 года.

Брак просуществовал 5 лет, после чего супругов развели с формулировкой «не сошлись характерами». Они и впрямь мало подходили друг другу: Бригита много сил тратила на то, чтобы хорошо одеться, обставить квартиру, набить холодильник, заводила «нужные» связи… Бориса это коробило, он предпочитал другие связи – с режиссерами, художниками, актерами, с которыми можно было часами говорить об искусстве. Сына Борис твердо решил оставить себе и готов был за него бороться. К счастью, этого не понадобилось – жена уступила ребенка без особого нажима. Причины развода Борис ни с кем никогда не обсуждал, даже с сыном. Лишь когда тот вырос, отец объяснил ему, что их жизненные принципы с матерью разительно различались. Было и еще что-то, что Борис скрывал даже от Юриса и лишь однажды признался: «У нее была плохая привычка». Видимо, от этой привычки он и старался уберечь парня, когда требовал оставить его себе. Тем не менее отношения между всеми троими всегда оставались теплыми. Мать все годы вплоть до своей преждевременной кончины в мае 1976 года была желанным гостем в их доме и как могла участвовала в воспитании сына.

Борис Подниекс и Бригита Кухтарска в лучшие годы своей жизни

О своих более далеких предках Юрис знал лишь то, что рассказывал отец. Род Подниексов был из крестьян, как и большинство латышских семей. И так же как большинство, разделил со своим веком все его тяготы. Делиться воспоминаниями в семье было не принято – время к этому не располагало. Да и характеры у Подниексовских мужчин не отличались сентиментальностью. Но деда и бабушку по отцовской линии Юрис хорошо помнил, на их руках он вырос. Родителей матери в их семье называли не иначе как «родственники с улицы Авоту».

Однажды в пять лет Юрис вбежал в комнату и увидел, как дед, стоя у зеркала на одной ноге, вторая после ссылки у него была ампутирована, примеряет старую армейскую гимнастерку, а на ней орден. Как его сохранил после войны и сибирских лагерей латышский стрелок Карлис Подниекс, неизвестно. Но с тех пор с ним играл маленький Юрис. Пока не потерял. Зато теперь он мог, забираясь на единственное колено деда, заставлять его снова и снова рассказывать о стрелках и рождественских боях. Может быть, поэтому «Созвездие стрелков» получилось таким личным?

Бабушка Юриса по линии отца, омите, как ее ласково называли в семье, была из обрусевших немцев, родом из Петербурга. Там с ней и познакомился бравый Карлис, а потом увез в Латвию. Борис родился в 1924 году. В два года у него обнаружился костный туберкулез, который и привел его в итоге в инвалидную коляску. Но всю жизнь он с ним мужественно сражался. Надо отдать должное и родителям, они делали для сына все возможное. С раннего детства Борис лечился в санаториях, месяцами не вставал с постели. Болезнь сблизила его с матерью, которая отдавала ребенку все силы. Когда Борис развелся с Бригитой, они стали жить втроем с бабушкой. Омите и вырастила Юриса. Она прожила до 1977 года и умерла от инфаркта.

В свое время именно мать научила Бориса играть на фортепьяно и аккордеоне. К тому же у него оказался хороший голос. Благодаря этому он начал зарабатывать на хлеб – играл в оркестре на вечеринках в клубе полиграфистов, который был на соседней улице.

В 1948 году Борис случайно попал на Латвийское радио, кто-то посоветовал попробовать его голос в эфире. Когда услышали, ахнули. Голос такой мощный, что в дверь не входит, сказал тогда о нем один радионачальник. С тех пор Борис Подниекс сначала стал голосом Латвийского радио, потом Рижской кинохроники, а в конце концов государственным голосом советской Латвии. К своей работе относился очень придирчиво, часто был недоволен собой, мог по многу раз переписывать текст, хотя режиссер этого не требовал. Коллеги вспоминали, что он буквально изводил всех своим перфекционизмом, уже и режиссер доволен материалом, и звуковик, а ему все кажется что-то не то.

Борис был душой любой компании, хорошо пел, играл на гитаре, прекрасно водил машину. Одним из первых на Рижской киностудии он приобрел «Победу-кабриолет», куда любил загружать большие компании и вез всех к себе на улицу Энгельса. Молодые Герц Франк, Айвар Фрейманис, Ансис Эпнерс, Ивар Селецкис до утра пили вино, жарили колбаски, обсуждали идеи будущих фильмов. Сюда же с удовольствием захаживали друзья Бориса и Илги по театру, художники Дайлис Рожлапа, Арнольд Плаудис. Участником всех этих застолий с детства был и Юрис. Правда, с одним условием: пока сын учился в школе, Борис строго-настрого запрещал ему дотрагиваться до рюмки. Нередко хозяин доставал аккордеон и пел своим завораживающим баритоном какой-нибудь модный городской романс: «Татьяна, помнишь дни золотые…»

Юриса отец воспитывал строго. Требовал держать слово. При разговоре смотреть прямо в глаза. За неповиновение наказывал. Порой и ремнем. Тот терпел. Его порют, а он зубы сцепит и молчит. Борис рано почувствовал, что удержать сына ему будет непросто. Тот был самостоятельным с первых минут своей жизни, рвался не только из пеленок, но и из родительских рук. Передалось ему по наследству и отцовское упрямство. Всегда добивался того, что задумывал.

Вода была стихией Юриса с детства

Лет с пяти Борис стал брать сына на студию. Примерно в этом возрасте Юрис впервые снялся в кино – в киножурнале режиссера Шулякиса примерял детские сапожки.

Отцу приходилось следить за каждым его шагом. Однажды, придя домой со студии, он обнаружил записку: «Отец, я у тебя плохой сын, я больше не буду тебя мучить и ухожу от тебя». Это он, 7-летний, пришел к такому выводу. Два дня Борис не находил себе места. А потом из рассказа Бригиты узнал, что тот приехал на их дачу в Инчукалнсе и прожил там в сарайчике два дня. Когда проголодался, отправился к матери. С Бригитой у Бориса был договор: у Юриса должен быть свой дом. Он разрешал сыну гостить у матери хоть каждый день, но ночевать тот должен приходить к нему.

Интерес к учебе Юрис проявил только в первом классе. А со второго по восьмой – учился кое-как. Восьмой закончил на тройки. Гуманитарные предметы еще как-то ему давались, а физика, математика не шли совсем. Борис с трудом представлял себе его будущее. Какое-то время даже пытался делать из него диктора, заставлял читать тексты. Но когда тот садился наговаривать текст, то начинал грассировать, хотя в жизни этого не было заметно. Идею пришлось оставить.

Как-то сами собой планы отца в отношении сына вертелись вокруг студии. Однажды купил ему фотоаппарат, хитростью уговорил поснимать: мне, говорит, тяжело из-за болезни, пофотографируй ты. Тот попробовал и потихоньку втянулся. Потом договорился со студийным начальством, чтобы Юрис поработал летом такелажником – аппаратуру повозил за съемочными группами. Парню понравилось. Попросил дать ему возможность поработать и осенью, пообещав пойти в вечернюю школу.

Еще во время учебы в школе Юрис подружился с Андрисом Рубенисом и Янисом Криевсом. Вместе занимались спортом, фарцовкой, просиживали первые деньги в кафе. Тогда никто из них не думал, что эта дружба растянется на всю жизнь.

Андрис Рубенис, доктор философии, профессор:

«Мы познакомились в бассейне. У меня был первый разряд по плаванию, а у Юриса – юношеский разряд по пятиборью. В то лето мы были на сборах вместе с пятиборцами. Нам обоим было тогда то ли по 14, то ли по 15 лет. А потом вместе попали в спортивный лагерь. А еще позже встретились в центре, у нас началась центровая жизнь. Я немного фарцевал, покупал пластинки, записывал их и продавал кассеты с записями. У меня был список фанов, тех, кто интересовался музыкой, я им продавал кассеты, а потом снова покупал пластинки. В особые размеры моя фарцовка не переросла, но на то, чтобы посидеть в кафе, деньги у меня всегда были. Юрис рано начал работать летом, потом увлекся, не хотел уходить с работы, и его просто вытурили из 50-й школы за непосещение занятий. Тогда он пошел в заочную школу, которую тоже не посещал. На экзамены он еще ходил, но учебой себя не утруждал. Мать у него была пробивной женщиной, она ему диплом просто купила. Она была зубным техником, могла достать все: ковры, хрусталь, полированную мебель, – она имела связи везде.

Его отношения с отцом в разные периоды были разными. В юношеском возрасте отец был для него большим авторитетом. Хотя это не мешало ему надувать его по всем статьям. У него был конек: он любил кататься на отцовской машине по ночам. Вечером заходил в комнату, говорил отцу «спокойной ночи», а потом выпрыгивал в окно первого этажа и – в машину. Обманывал он его легко и безо всяких угрызений совести. Хотя отца уважал, все его уважали, это передавалось и Юрису. Отношение к нему было уважительное, но не чуткое.

В начале 70-х, когда Юрис уже окончил школу, у них дома постоянно устраивались разные разговорные вечера, болтали до утра. Мать тоже участвовала в этих вечеринках, приходила на день рождения, именины. Между ними не было ненависти, они контактировали нормально».

Борис мучился с сыном вплоть до армии. Один раз Юрис чуть не довел отца до инфаркта. Уже работая на киностудии, поехал снимать какой-то заказной фильм в Вентспилсе как ассистент известного оператора Масса. Вернулся в гостиницу поздно, когда она была уже закрыта. Что было делать? Парень решил разбить стекло и залезть внутрь через окно кафе. Но там сработала сигнализация, приехала милиция. Он испугался, полез по трубе на крышу, милиционеры начали стрелять… Когда группа вернулась в Ригу, об инциденте знала уже вся студия. У Бориса состоялся с ним крупный разговор. Юрис долго ему все рассказывал, ходил по комнате из угла в угол, кусал до крови губы. «Я ему говорю: подумай, каково мне, отцу, было бы, если бы привезли твой труп», – вспоминает старший Подниекс. Кажется, он тогда что-то понял, на его лице отец впервые увидел слезы. К этому времени Юрису было 17 лет, он уже год сам себе зарабатывал на жизнь, поэтому и за разбитое стекло заплатил из своих. Дело замяли. Вторая жена Бориса Илга Муцениеце часто повторяла: он у тебя будет либо главарем банды, либо великим человеком. Уже когда он вырос, отслужил армию и поработал оператором на фильме Герца Франка «Запретная зона» – о колонии для малолетних, – как-то признался отцу: у меня был только один шаг до этой зоны.

Постепенно работа на студии увлекла Юриса всерьез. Фотоаппарата ему уже показалось мало, он с завистью посматривал на кинокамеру.

В 60-е годы Рижская киностудия переживала свои лучшие годы. Именно тогда рождалось то, что вскоре назовут рижской школой документального кино. Айвар Фрейманис, Улдис Браун, Герц Франк, Ивар Селецкис закладывали основы нового вида документального искусства, построенного на образе, изобразительной культуре кадра. Это было время конкуренции, поисков, открытий. Лучшей среды для человека увлеченного, любознательного, азартного нельзя было и придумать. Юрис влюбился в кино страстно и самозабвенно, как влюбляются в женщин, и уже не изменял этой страсти никогда.

Он не боялся никакой работы. Был младшим осветителем, ассистентом оператора, помощником режиссера. Если в машине не хватало места, он готов был идти пешком десятки километров, лишь бы присутствовать на съемках. Он был из породы вечных учеников. И никогда не уставал учиться. Однажды сам попытался разложить по полочкам – у кого и чему. Оказалось, у Ансиса Эпнерса – «строить» эмоцию. У Дависа Симаниса – работать с кадром. Валдис Крогис был для него гением репортажа. Герц Франк помог понять, что кино не ремесло, а способ мышления. Он впитал лучшее, чем славилась рижская кинодокументалистика: репортажность и изобразительность. Это были как бы две школы, существующие параллельно. Талантливый ученик, Подниекс опередил каждого из своих учителей, соединив обе школы в одну. Документ и образ. Публицистику и искусство.

Неудивительно, что, получив правдами и неправдами диплом средней школы, Юрис стал мечтать о ВГИКе – только там готовили профессионалов, каким ему самому теперь так хотелось стать.

Взяв два портфеля, один с книгами, другой с рубашками, он отправился покорять Москву. Отца поставил перед фактом: еду поступать на заочное отделение операторского факультета. Две недели, пока шли экзамены, не поднимал головы от книг. Когда все закончилось, вышел оттуда зеленым – так усердно готовился к поступлению. На вступительных получил «пятерку» за собеседование, «четверку» за специальность и «тройку» по русскому письменному. Этого оказалось достаточно, чтобы пройти конкурс. Перед отъездом в Ригу к нему подошел мастер, набиравший курс, по фамилии Ильин и спросил: почему не хотите учиться на дневном? Потому что, говорит, хочу самостоятельно жить и работать. Он не мог не знать, что той же осенью его на два года заберут в армию. «Я этого очень хотел, – признается потом Борис. – Надеялся, что там его характер немного обстругают».

Но Юрису и тут повезло. Он попал в воинскую часть, которая находилась почти в центре Риги. Его сослуживцами стали Петр Вайль, будущий известный писатель, и Олег Молокоедов, русский джазмен, осевший потом в Литве.

Петр Вайль, журналист, писатель:

«Подниекс был на год моложе – в армии, где мы и встретились, такая разница существенна. Он еще числился «салагой», когда я уже перешел в разряд «лимонов», или «черпаков». Но Юрис сразу утвердился даже среди «стариков», проявив себя разнообразно и эффектно: стал фотографом части, почтальоном, заведующим радиорубкой, да еще побил какие-то полковые рекорды. Он любил вспоминать о своих юных спортивных успехах, от которых отказался ради кино. И вид спорта для него, не признающего узкой специализации, не случаен – пятиборье. Юрис умел скакать верхом, стрелять, отлично плавал. Очень хорошо плавал.

Юрис был латыш, и это не строчка из анкеты, а характеристика. Из основных национальных черт ему более всего была присуща основательность. Он хотел заниматься очень многим, но везде преуспевать. Когда мы познакомились, Подниекс довольно плохо говорил по-русски и страшно от этого расстраивался: замыкаться в рамках Латвии ему не хотелось. И мы взялись: проводили долгие часы в его радиорубке, где я наговаривал целые бобины стихов – Пушкин, Блок, Есенин, Северянин, – которые он заучивал наизусть, избавляясь от акцента, изумляя прилежанием и стремительностью достижений. Потом, уже после армии, я часто вздрагивал, когда в компании, в полумраке, в табачном дыму и алкогольных парах, вдруг слышал откуда-то из угла голос: «В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом…» Это Подниекс очаровывал очередную жертву, которых, надо сказать, было очень много – да и не могло не быть: при его выигрышной внешности, очень мужском обаянии, подчеркнутом, даже наигранном, но оттого не менее лестном его рыцарстве.

Со временем эти стихи, как и вообще русская культура, сделались для Юриса своими. А строчки из одного пушкинского фрагмента стали у нас даже неким паролем: «В голубом небесном поле ходит Веспер золотой, старый дож плывет в гондоле с догарессой молодой». Я уехал в Америку в 1977-м, а когда началась свобода и прогремел фильм Подниекса «Легко ли быть молодым?», часто представлял себе, что он приедет с картиной в Нью-Йорк, а я приду в зал и пошлю ему записку с этой самой «догарессой» – догадается или нет? Но Юрис меня опередил: в Нью-Йорке раздался его звонок из Англии, и вместо «здрасьте» он начал читать это: «В голубом небесном поле…» Он все осваивал капитально.

Это не значит, что Подниекс жил расчисленно и четко. Он вполне мог быть спонтанным и непредсказуемым, при его педантизме – даже в мелочах. Помню, мы сидели в пивном баре «Зем озола» («Под дубом») на улице Блауманя. Было великолепное ильгюциемское пиво в глиняных кувшинах, какая-то особая курица, чья особость состояла в том, что ее подавали не на тарелках, а на дощечках, играла красивая музыка. Всего было вдоволь, кроме денег. И вдруг Юрис сказал: «У меня есть чужие деньги, которые нужно отдать утром. Но если сейчас заиграют «Грин филдс», то гуляем на них, а до утра попробуем достать». И конечно, мы никуда не ушли, а потом полночи доставали деньги. Не скажу, что Юрис мог творить чудеса, но, кажется, тогда я в него поверил окончательно, потому что мощное силовое поле Подниекса проявилось наглядно: сразу после его слов, будто только ждали сигнала, заиграли «Грин филдс».

Эта музыка, как и стихи про догарессу, так и будет всегда связана для меня с Юрисом. Все это мы вспоминали, когда встретились впервые через тринадцать лет в Риге и на его шикарном Range Rover поехали на руины империи. Так мы назвали эту акцию, хотя в то время, весной 1990-го, империя еще только шаталась. Но мы пили шампанское на месте своей бывшей воинской части. Вместо клуба, где в радиорубке мы устраивали тайные гулянки с учительницами из подшефной школы, был пустырь. И вообще, все выглядело примитивной символикой: съехались из разных полушарий выпить на развалинах милитаризма, в преддверии независимой Латвии».

Мне 30 лет

Зимой 1979/80 года Юрису шел 30-й год. К этому времени за спиной был уже богатый операторский опыт – на фильмах «Запретная зона», «Лиепайские мужчины», «Имант Зиедонис. Портрет», «Разговор с королевой», настоящий операторский шедевр снял он в фильме Герца Франка «Старше на 10 минут». Попробовал он себя и режиссером – в фильмах «Колыбель», «Братья Кокарсы», «По коням, мальчики!». В общем вполне достаточно для первого творческого вечера, который состоялся в Рижском Доме кино. Юрис к нему основательно готовился, используя присущий ему юмор и фантазию. Как в театре, подготовил для гостей специальную программку. На одной ее странице в шутливо-образной форме изложил свою автобиографию, на другой доверил написать о себе критику Абраму Клецкину, ведущему вечера. Этот двойной портрет молодого Подниекса написан тогда, когда он стоял на пороге своих основных открытий…

Все еще впереди – и авторские фильмы, и слава, и награды…

Юрис Подниекс:

«Колесо изобрели до меня. Я родился позже. Впервые я это «2 пи-эр» по-настоящему рассмотрел, когда 5 декабря 1950 года мне сунули в рот пустышку с кольцом на конце. Я ее выбросил и сразу стал есть из тарелки. «2 пи-эр» – тарелка тоже была колесом, и на нем можно было ехать к молочным рекам с кисельными берегами. Когда я научился ходить и бегать, колеса меня уже не привлекали, так много их было вокруг. Мне доставлял удовольствие бег. Скорость, маневрирование, торможение, небольшие аварии. Ноги развивались, как сказал бы Дайлис Рожлапа (художник фильмов, друг семьи. – Т.Ф.), за счет мозгов. Тренер Ансис Лея старался придать моему бегу смысл, наметить дистанцию. Я не выдержал. Привлекательней казалось вбежать в жизнь как придется. Отец, наверное, понял, что при таком беге я слишком рано познакомлюсь с начальником колонии Кирштейном (директор Цесисской колонии для несовершеннолетних, где снимался фильм «Запретная зона». – Т.Ф.), поэтому подарил мне колесо-обод, чтобы я толкал его впереди себя, и привел меня в коридоры киностудии. Езда здесь была веселая. «Что ты здесь делаешь? – остановил меня человек на блестящем двухколеснике с очками-колесами на носу (кинорежиссер Герц Франк. – Т.Ф.). – Ты так шумишь, что тебя самого не слышно». Тяжело дыша, за ним двигался колесный тандем с двумя устремленными куда-то людьми, синхронно жавшими на педали. Я отскочил в сторону и попытался понять происходящее. Группа за группой, захваченные гонкой, мчались они мимо меня. Если бы я так мог… на двухколеснике по большой дороге.

«Эй, ты не можешь мне помочь накачать колесо?» – неожиданно обратился ко мне высокий человек, обвешанный фотоаппаратами (один из старейших операторов студии Владимир Гайлис. – Т.Ф.). Я, конечно, мог. Мы начали ездить вместе. Он научил меня истинным правилам игры, ловить происходящее и тогда, когда ты в спешке запрограммирован только на финиш. Во время гонок я познакомился со своими коллегами – подручными гонщиков. Мы все таили в себе желание попробовать самим. Только не было свободных колес. Пару раз удалось попробовать колеса Учителя. В седле удержался, но нужна была Большая колесная школа. В школе как в школе – учили диаметру-периметру, законам равновесия. Во время одного из тренировочных заездов опять встретил человека на блестящем двухколеснике. Я почтительно уступил ему дорогу. Он остановился и сказал, что ищет молодого штурмана для своего следующего марафона. Мог ли я хоть миг сомневаться? Я перескочил на его коляску на троих и стал изо всех сил жать на педали. Мастер хитро улыбался, подбадривал, а когда я начал входить во вкус, как бы между прочим сказал: «Этот круг проедешь в одиночку, все равно когда-нибудь тебе это придется сделать». Первый круг со страхом и самонадеянностью. «2 пи-эр».

Потом я ездил на разные дистанции – и в тандемах, и в квартетах, и на моноколесе. Моей силой были мои коллеги по езде. Я был рад и горд, когда они кивали мне с высоты пьедестала, чувствовал их поддержку на своих финишных прямых.

Андрис Слапиньш (слева) и Юрис Подниекс на съемках в Академии наук

В минуту слабости я представил себя мчащимся в удобном четырехколесном автомобиле по большим дорогам ралли, почти уже вознесся над землей, как говорится, на второй этаж (цех игровых фильмов Рижской киностудии. – Т.Ф.). Но я ведь еще не проделал тот путь – от себя к себе обратно «2 пи-эр». Все время чувствовал, что Мастер (Герц Франк. – Т.Ф.) ненавязчиво наблюдает за мной, чтобы в случае чего помочь. Его Маргарита (монтажер Майя Селецка. – Т.Ф.) помогла обрести равновесие.

Когда взял старт самостоятельно, понял, что поспешил остаться в одиночестве, в группе больше возможностей сохранить силы для рывка.

Скоро мне исполнится 30 лет. Это круглая дата. Надо бы притормозить, оглянуться, как же проехал эти десять кругов? Но некогда. Ноги чувствуют педали, движение сменяется движением, завершая круг «2 пи-эр».

Абрам Клецкин:

«Молодыми в искусстве обычно называют начинающих. Но Юрис Подниекс им фактически никогда не был. Уже с самых первых работ – и как оператор, и как режиссер, – он сразу заявил о себе как о подлинном профессионале, что в наши дни, к сожалению, случается чрезвычайно редко.

Но профессионализм не самоцель, это только предварительное условие, чтобы замысел смог стать реальностью. И если нет замыслов, если нечего сказать о жизни и людях, чтобы это оказалось необходимым и для других, то с одним умением в искусстве делать нечего.

Предварительные условия у Юриса, как мы могли убедиться, безусловно, есть. Но есть ли и главное? В конечном счете, это самый главный вопрос. Хочу и на него ответить с уверенностью утвердительно. Не только потому, что «Колыбель» – хорошо и точно сделанный фильм, в нем чувствуется боль, тревога, размышления современника. И «Братья Кокарсы» – не эффектные картинки (хотя они действительно эффектны) из жизни популярных людей, но попытка в наши комфортные времена ответить на вопрос о том, что стоит за успехом, какова его цена. И «По коням, мальчики!» живет по законам не спортивного, а социального кино, во всяком случае сделана попытка рассматривать спорт как концентрированную модель жизненных проблем.

Говорю о режиссерских работах Юриса не потому, что ценю их выше операторских достижений. Думаю, что именно в операторском искусстве он уже сейчас мастер в полном смысле слова: в равной степени знающий, чего хочет, и умеющий этого добиться. Но оператор может хорошо работать, опираясь почти исключительно на свой профессионализм, точно осуществляя идеи режиссера. В режиссерском искусстве такое невозможно.

Таким образом, с Юрисом все в порядке? Остается только радоваться и восхищаться? Здесь я хочу высказать несколько несуразную мысль: этого «все в порядке», если можно так выразиться, чуть-чуть… много. Он знает, что умеет, знает, что умеет то, что другие, и делает это точно и по-своему. Но он еще не дал себе, может быть, не нашел себе задачи, которая вывела бы его из круга подходов нашего документального кино. Но это необходимо ему, чтобы осознать себя как художника, и это необходимо рижскому документальному кино, которое, как представляется, сейчас больше движется по инерции и которому необходимы сейчас новые идеи и новые поиски.

Годится ли Юрис для этой мессианской роли? Тут вера или неверие постороннего не имеют значения. Важно, чтобы в это верил сам Юрис. Верил и действовал».

Через два года после этого пророчества Абрама Клецкина были сняты «Созвездие стрелков», потом – «Катит камень Сизиф», «Легко ли быть молодым», и все пошло так, как было уготовано для него судьбой.