Текст книги "Китай, Россия и Всечеловек"

Действительно, со времен греков геометризировано сознание. Согласно Платону: «Геометрия – это познание вечного бытия». И наверное, была тому метафизическая причина: мир не мог следовать одному Пути, что противоречило бы Дао. Была и практическая (ее можно объяснить молодостью греков). Человек упростил мир для своего удобства, заключил его в замкнутую систему, в «квадрат», чтобы в отведенных пределах навести порядок по своему усмотрению (выстроить космос из первоначального хаоса).[203]203
  Я посвятила этому статью «Квадратура круга» с эпиграфом из Лao-цзы: «Великий квадрат не имеет углов».


[Закрыть] Бесконечность ассоциировалась с Хаосом, отсутствием порядка и красоты. А какое-то начало, будь то Вода, или Огонь, или власть-архе, взятое за Основу, порождало линейное мышление и соответствующую логику.

Можно сказать, в основе греческих учений лежит «явленное Дао», доступное пониманию и эксперименту. Греки шли от Земли, китайцы – от Неба. И если мы сравним Лао-цзы и Пифагора, живших примерно в одно время, то обнаружим удивительное несходство, даже наоборотность. Если для Пифагора Число – устроитель всего, то Лао-цзы не уделяет ему внимания. Число, как и слово, лишь функция Дао. «Пифагор говорит, что есть пять телесных фигур, которые называются также математическими: из куба [учит он] возникла земля, из пирамиды – огонь, из октаэдра – воздух, из икосаэдра – вода, из додекаэдра – сфера вселенной [то есть эфир]» (А 15).

И дальше: «Ложь и зависть присущи природе беспредельного, бессмысленного и неразумного» (В 11). «Порядок и симметрия прекрасны и полезны, беспорядок и асимметрия безобразны и вредны» (Д 4).[204]204
  Цит. по трактату философа IV в. Ямвлиха «О пифагорейской жизни».


[Закрыть] Но это противоположно тому, что понимали под Красотой и Гармонией в Китае и Японии, где Дао ассоциировалось с асимметрией.

А даос Чжуан-цзы напоминал: древние ведали науку о числах, но это не сделало их жизнь лучше, потому что охладела их душа: «У того, кто применяет машину, дела идут механически, у того, чьи дела идут механически, сердце становится механическим».

Однако «явленное Дао» прорабатывает свою программу, поддерживает несоответствие, чтобы не прекратилось вселенское движение. Зато Великое Дао извечно, повсюду едино. И это позволяло Пифагору слышать беззвучную музыку сфер, а Чжуан цзы – свирель Вселенной. «[Когда] ты услышал свирель человека, не знал еще, что такое свирель земли; [когда] услышишь свирель земли, еще не будешь знать, что такое свирель Вселенной… [В ней] звучит тьма ладов, и каждый сам по себе… Все [вещи] звучат сами по себе, разве кто-нибудь на них воздействует?!» («Чжуан-цзы», гл. 2).

Великое Дао извечно пребывает в мыслях прорицателей Истины. Века спустя на защиту Истины и Свободы поднялась русская философия, распознавшая в соединении однородного угрозу жизни. И монизм, и дуализм – по Бердяеву – несовместимы со свободой, а вне свободы нет Творчества, вне Творчества человеческая жизнь теряет смысл. «Человек не может оставаться только человеком: он должен или подняться над собой, или упасть в бездну, вырасти или в Бога, или в зверя».[205]205
  Трубецкой Е. Н. Умозрение в красках. М., 1916, с. 53.


[Закрыть] (Актуально, не правда ли?)

Это тем более страшно, что именно культура, приобщенная к Логосу, – по уверению Павла Флоренского – призвана к борьбе с мировым уравнением, энтропией, ведущей к хаосу и смерти. Он ставит вопрос: что же превращает многогранную жизнь в мертвую схему? И европейские философы озабочены: в чем же причина «зауженного» или «несчастного» сознания, «одномерного человека»? Не потому ли, что часть подменила целое, заговорили о «тирании целого»? Но истинное Целое есть Свобода – целое предполагает завершенность отдельного, достижимую лишь в свободе: свободный не угнетает.

Свобода исключается линейным мышлением, где все соподчинено, не имеет простора для самовыражения, и этой злободневной теме Флоренский посвятил свои работы. Казалось бы, в «Обратной перспективе» он ведет речь о принципах живописи, противопоставляя современную средневековой, но фактически речь идет о неволе, пребывая в которой, человек теряет себя. В средневековом искусстве «нет пространственного единства, нет схемы эвклидо-кантовского пространства, сводящейся, в пределах живописи, – к линейной перспективе и пропорциональности». При этом предполагается, что «не существует никаких реальностей, имеющих в себе центр и потому подлежащих своим законам». (Недаром, отмечает он, у китайцев отсутствует прямая перспектива, как отсутствует она и в иконописи.) Прямая перспектива предполагает однородность пространства, его бесформенность – «отрицает и природу, и человека», признавая лишь «пассивный материал для заполнения схем».

Свойство гения – видеть тенденцию, то, что станет действительностью, в данном случае – падения духа, жизненного инстинкта. «Есть два типа культуры – созерцательно-творческая и хищнически-механическая». К первой относится «обратная перспектива», которая создает духовное поле, «пространственную цельность, а не часть, механически отделенную». Правый глаз объявляется «центром мира». Интересно заметить, что правый глаз как доминантная точка связан с левым, рациональным, логическим полушарием мозга, располагающим к линейному видению. Не потому ли Флоренский говорит: «Это глядение (правым глазом) не сопровождается ни воспоминаниями, ни духовными усилиями», то есть ведет к автоматизации человеческой души. И заключает: «Перспективность (или превратно понятый «прогресс». – Т. Г.) есть выражение меонизма и имперсонализма» (рабского сознания, по Бердяеву).

Это последнее слово антропоцентризма: «субъективность, сама лишенная реальности».

Это был бунт против линейного мышления, при котором нет места индивидуальному; чтобы освободится от линии, философы заговорили о «прерывности». С надеждой некоторое время спустя Флоренский писал: «С началом текущего века научное понимание претерпело сдвиг, равного которому не найти, кажется, на всем протяжении человеческой истории. Эти два признака суть прерывность и форма… Непрерывность изменений имеет предпосылкою отсутствие формы: такое явление не стянуть в одну сущность изнутри. Эволюционизм, как учение о непрерывности, существенно подразумевает и отрицание формы, а следовательно – индивидуальности явлений».[206]206
  Флоренский П. А. Пифагоровы числа // Труды по знаковым системам. Тарту, 1971, № 5, с. 504–505.


[Закрыть]

Прерывность – как возможность прорыва духа к свободе. За несколько лет до того Вл. Эрн, близкий друг Флоренского, говорил о том же: «Каждый перерыв – это та реальная, в пределах нашего мира лежащая точка, где два мира: мир „этот“ и „тот“, мир сущего и существующего, мир абсолютной свободы и мир причинной обусловленности – соприкасаются в реальном взаимодействии. И это соприкосновение, как огонь палящий, сжигает всю шелуху естественного развития, а подлинно ценное… продолжает дальнейший свой рост».[207]207
  Эрн В. Ф. Борьба за Логос, с. 256.


[Закрыть]

Однако замеченный Флоренским прорыв в науке заставил себя ждать. Другое дело поэты. Вспомним: «Мы не решились бы заставить атом поклоняться Богу, если бы это не было в его природе» (Николай Гумилев). Или ученые, одаренные способностью к прозрению невидимого: «Если космос имеет причину, то и причине этой мы должны приписать такие же свойства – всеобщей любви… Значит, мы не можем ждать от нее ничего худого». Это, конечно, Циолковский, и вряд ли кто из космистов не согласится с ним. Его рассуждения напоминают о буддийской дхарме, устремленной к блаженному покою.

А еще – онтологический принцип Конфуция: жэнь, означающий сочувственное отношение всего друг к другу, заложенного в изначальной природе (син). В иероглифе «жэнь» – «человечность» (переводят и как «любовь») его смысл: «человек» и «два», то есть призвание человека соединять два в одно в благом порядке.

Но и наука по мере расширения сознания не может не продвигаться «от одной глубины к другой», чтобы выйти «к вратам таинственно-прекрасного», от относительных истин, самих себя отрицающих, к Истине абсолютной, к постижению в единичном Единого. Не случайно наука проявляет интерес к восточному знанию – в поисках недостающей половины. Две половины, восточная и западная, не могут совпадать в принципе: восточное и западное знание соотносятся как созерцательное инь – Недеяние и аналитическое ян – Действие.

Уже монадология Лейбница выводит на путь новой методики. Но монады еще замкнуты, или сознание их так воспринимает. Уже И. И. Лобачевский раскрепощает пространство, утверждая, что геометрические решения столь же многообразны, как многообразны пространственные свойства мира.

Открытие в XX веке теории относительности, вероятности, квантового устройства мира – все это соответствует скорее Дао, чем классической науке. Что уж говорить о принципе дополнительности Нильса Бора, сделавшего своей эмблемой Тайцзи – Великий Предел: инь-ян уравновешены в круге Единого. Или о работах К. Г. Юнга, Вл. И. Вернадского, признававшего преимущества восточной методики. Суть ее в том, что Единое проникает множественное, как ли проникает Дао. И это недоступно линейному, одномерному мышлению, но доступно «сингулярному сознанию»: когда каждая точка, имея свой центр, становится точкой бесконечности. Сингулярная модель мира предполагает преодоление того типа мышления (аналитики), который породил науку и обеспечил ее успешное продвижение настолько, что она начала главенствовать над умами, пока и эта методика не пришла в противоречие с духом Эволюции. Но, по закону вселенского Пути, наука не могла не повернуть от схемы к жизни.

Появилась синергетика, учение о непротиворечивости, двуединстве сущего. Произошел поворот на 180° от классического знания, основанного на законах противоречия. Все, что есть в синергетике, можно найти в учении о Дао. Не потому, что мысль ученых обратилась к Востоку, – не в меньшей мере она повернулась к собственным истокам (Платону, Аристотелю), – а потому что сама мысль следует вселенскому Пути. Инь-ян, пребывая друг в друге, не могут находиться в состоянии взаимоотталкивания, борьбы, как не могут находиться в состоянии борьбы солнце и луна, день и ночь, но, следуя постепенной смене, устремляются к благому равновесию. То есть инь-ян – это не только состояние замедленной пульсации: движение туда-обратно (шунь-ни), но и необратимое движение по вертикали: «от одной глубины к другой», к «вратам в таинственно-прекрасное». Потому и сказано в «Сицычжуань»: «Одно инь, одно ян и есть Дао. Следуя этому, идут к Добру, осуществляя, проявляют изначально [благую] природу (син)» (1, 17). В японском толковании: «осуществляют Небесную природу».[208]208
  И цзин // Сочинения китайской классики, т. 1, с. 489–490.


[Закрыть]

Естественно, следуя законам Вселенной, тому, что Есть и как Есть, синергетика признает нелинейность как форму существования, закон самоорганизации (цзыжань) и самодостраивания; помимо обратимого движения (обратные связи) – необратимость, движение по вертикали, избавляя человека от страха перед «вечным возвращением», лишающим его перспективы. По мере сближения происходит взамоузнавание, взаимообогащение двух типов знания (условно – янского, западного, деятельного – вэй и иньского, восточного, созерцательного – увэй). Скажем, синергетика может поделиться знанием, накопленным за тысячелетия, проясняя недосказанное, снижая степень неуловимости Дао, но главное, участвуя в созидательных процессах. Знакомство с восточным, интуитивным знанием поможет уточнить некоторые понятия, над которыми размышляют ученые: «хаос», «случайность» – как неслучайность, имеющая свою невидимую, «нелинейную» причину. Интригующий фрактал заставит задуматься над природой ли – внутренней структуры, загадочной красоты природных явлений (облаков, течения воды, завораживающей тайнописи огня).

Синергетическое видение, новый тип сознания соединяет, а не отсекает одно в ущерб другому, не отрицает, а обновляет или одухотворяет традиционные понятия, скажем, «фрактальная геометрия» – геометрия живого, природных образов. Или видит в монаде Лейбница не замкнутость на себе, а «отражение, как в зеркале, тотальных свойств мира в целом», как это делает Сергей Павлович Курдюмов, соединив в себе талант ученого и открытость души. Опираясь на естественные законы, а не на готовые схемы, синергетика признает в Природе не объект, а субъект, живущий по своим законам, которые не всегда доступны человеку, но с которыми он не может не считаться, если не хочет погубить себя. Таким образом, синергетическое мировоззрение подрывает основы антропоцентризма, заменившего целое частью, и доказывает, что человек может жить в ритме Природы, облагораживая ее, способен стать в Троицу с Небом и Землей, что предрекали мудрецы и святые Востока и Запада.

Я вновь обращаюсь к этой теме, ибо синергетика действительно выходит на тот уровень, где все Пути сходятся; являя глубинный поворот не только в науке, но в стратегии развития в целом.[209]209
  Я уже касалась этой темы в журнале «Вопросы философии» (1997, № 3) и в «Синергетической парадигме» (М.: Прогресс-Традиция, 2001). Но теперь хотелось бы показать не только общее, но и некое различие, что позволяет синергетике и учению о Дао дополнять друг друга.


[Закрыть] Ее задача – осмыслить законы Эволюции, чтобы мир самопознал себя как Целое, а не двигался вслепую, увлекаемый то одной, то другой крайностью.

Собственно, о Целом говорят уже давно, но мало думают. Что-то, видимо, мешает его осознанию, хотя это самая насущная проблема. Время чревато сверхкатастрофой, то есть такой катастрофой, из которой уже не будет выхода.[210]210
  «Сверхбыстрое развитие… чрезвычайно затрудняет возможность приспособления, адаптации человека, и человекомерных систем вообще, к постоянно изменяющимся условиям. Возрастает опасность сверхвзрыва (демографического и социального), сверхкатастрофы» (Князева Е. Н., Курдюмов С. П. Основания синергетики. СПб.: Алетейя, 2002; дальше ссылки в тексте).


[Закрыть] Более полувека назад на весь мир прозвучал «Манифест Рассела-Эйнштейна», предупреждая о грядущей опасности: или изменится мышление, или человечество погибнет. Но немногие поняли серьезность предупреждения. Во все времена появлялись нравственно ответственные люди, но теперь их голоса будто заглушает какая-то сила. (Так и хочется сказать – Князь мира сего.) Римский Клуб принял сигнал бедствия, но людская масса движется в том же направлении, которое не сулит ей ничего хорошего. Должно быть, не верят больше на слово, но, может быть, поверят математическим расчетам?

Так или иначе, функции предостережения взяла на себя синергетика. В ее лице наука переживает «второе рождение» (как говорят индусы), становится прозрачной, открытой для разных форм знания. Научную методику синергетика подчинила задаче осмыслить причины превращения разумной энергии в стихию (в любой сфере, от экономики до культуры, вне которой и экономика не может выжить), чтобы стихия не приняла необратимого характера. Для этого прибегает к методу несилового, резонансного воздействия на точки больного организма, что не требует его вскрытия, расчленения, но требует полной душевной отдачи ученого.

Что же позволяет верить в синергетику, в ее способность изменить ситуацию, изменив сознание? Прежде всего ее собственные фундаментальные свойства, начиная с принципа самоорганизации. Что из него следует? Во-первых, то, что все явления-процессы этого мира подчиняются не воле человека, а воле Вселенной, точнее, своим собственным, внутренним законам, о чем так настойчиво напоминал Флоренский, а до него более двух тысяч лет назад Чжуан-цзы: «Следуя природному, пребываешь в Едином; следуя человеческому, теряешь его. В ком природное и человеческое не противоборствуют, называется истинным человеком» («Чжуан-цзы», гл. 6). И не раз возвращается к мысли: «Не губи природного человеческим, не губи естественного искусственным, не приноси себя в жертву ради приобретения» (гл. 17).

Таким образом, наука помогает избавиться от антропоцентрического комплекса, обернувшегося против человека, отвергает одностороннюю субъективность, навязывающую Природе свои законы. В свое время доминирующая роль человека была, видимо, оправдана, если «все действительное разумно», но теперь идея пришла с собой в противоречие, исчерпала себя (если продолжить мысль Гегеля, и «все разумное действительно»). Постепенно приходит осознание того, что «Природа есть сущее», живой организм, имеет свою душу и, значит, разрушая ее, мы разрушаем себя. Без осознания этого не предотвратить экологической катастрофы.

Далее. Из свойства самоорганизации следует, что все непротиворечиво, взаимодополнительно, ибо только при взаимодействии двух сторон возможна самоорганизация, рождение нового качества, предусмотренного Эволюцией. То есть самоорганизация предполагает принцип недвойственности – не отрицание отрицания без последующего синтеза, как это нередко происходило в истории, а единство разного при неуподоблении одного другому. Таким образом преодолевается еще один комплекс: дуализм, раздвоение сущего, идущий от закона противоречия, исключенного третьего. Буддийский Путь потому и называется Срединным, что подразумевает единство разного, а не противостояние.

Что уж говорить об адвайте, учении об абсолютной недвойственности: всякое разделение, противопоставление есть следствие неразвитого ума, неведения (авидьи). Высшее Я – Атман самотождественен и тождественен Брахману, абсолютной Реальности. Все остальное – майя, кажущаяся, иллюзорная действительность, заслоняющая истинно-сущее. Принцип адвайты, унаследованный от Упанишад: «Тат твам аси» («Ты есть То») – разделяют и дзэнские буддисты. Д. Т. Суд-зуки видит в проницании одного и многих антитезу западному уму, прибегающему к тотальному раздвоению, – он подчинил Природу выгоде и тем самым обрек себя на падение в мир множества, где человек заблудился. Не только буддисты, но и Лев Толстой мог сказать: «Одна есть религия – это та, что одно во всех… „Tat Twam asi“ – „Кто ты?“ – „Я есмь ты“».[211]211
  Цит. по: Фет А. А. Сочинения, т. 2. М., 1982, с. 279.


[Закрыть]

Естественно, и на Западе существовала вера в Единое: «Не понимают, как расходящееся с самим собой приходит в согласие, самовосстанавливающуюся гармонию лука и лиры» (Гераклит, фрагм. В 51). Но так и не поняли, хотя устремленность к Единому не исчезала. Для Плотина Единое есть Бог, и, когда ум отпал от Единого, отпала от ума и душа. Прокл убеждал, что всякое единение – благо и благо тождественно Единому. Что уж говорить о святом Августине! Но набирало силу раздвоение, что века спустя заставило Герцена признать: «Распадение человека с природой, как вбиваемый клин, разбивает мало-помалу все на противоположные части, даже самую душу человека».[212]212
  Герцен А. И. Письма об изучении природы // Собрание сочинений: в 30 т. М., 1954–1966, т. 3, с. 134.


[Закрыть]

Собственно, расхождение двух сторон (инь-ян) предусмотрено «Книгой Перемен», но в одном случае – в ситуации Упадка (Пи – 12-я гексаграмма И цзина). Инь-ян расходятся, потому что иньская, земная энергия устремляется к Земле, а янская, небесная – к Небу. Когда же они расходятся, то нарушаются все связи. Но уже в следующей ситуации положение выравнивается, если человек ведет себя сообразно Переменам, включается в естественный ритм. Китайцы придавали закону Соответствия (Хэ) первостепенное значение: вести себя сообразно обстоятельствам, времени и пространству. Японцы поныне называют это «ситуационной этикой», свойством национальной души.

Итак, путь раздвоения привел к тому, что мир превратился в «войну всех против всех». Возможно, и борьба на каком-то этапе была необходима, как уверял Гераклит: «Следует знать, что борьба всеобща, что справедливость в распре, что все рождается через распрю и по необходимости» (В 80). Хотя в то же примерно время Лао-цзы отрицал разумность борьбы: «Он не борется, благодаря этому – непобедим»; «Дао совершенномудрого – это деяние без борьбы» (Дао дэ цзин, 66, 81). Наверное, допустима борьба лишь с самим собой, помогающая человеку найти себя истинного. Бунт против рока дал высочайшие взлеты искусства – в музыке, поэзии, без чего человеческая жизнь утратила бы себя, привлекательность. Но борьба во внешней сфере, устремленная к завоеванию земель, противоречит Пути и Божьему Промыслу. Потому и рушились империи, погибали цивилизации, нарушавшие мировой порядок.

«Одно инь, одно ян и есть Дао. Следуя этому, идут к Добру». Значит, нарушая Дао, идут в обратном направлении, к хаосу. Если нарушается чередование и взаимоуравновешенность начал, то и светлое ян превращается в свою противоположность – в низшую, разрушительную силу или стихию Огня; и если не будет уравновешена инь-ским началом, мудрым спокойствием, то не миновать беды, Мирового Пожара. От сдвоенной энергии огня – массовые психозы, стихия террора, которая лишь возрастает от силового воздействия. И разве нельзя было убедиться, что ни одна из местных войн в XX и в наступившем веке ни к чему не привела и не могла привести, кроме дурной бесконечности, приближающей конец мира? Борьба со следствиями, без осознания причины, – вещь бессмысленная.

И здесь на помощь приходит синергетический подход, признание многообразия как формы существования жизни. (Вспомним, однородность ведет к Вражде и Ненависти.) Самоорганизация рождает многообразие, где все индивидуально, не подобно другому. Но не так просто разомкнуть прямолинейную цепь причинно-следственных связей, утративших за века подвижность. Уже в греческой мифологии Земля отпала от Неба (Небо-Уран оскоплен Кроносом по наущению Земли-Геи). Так начался процесс разделения, который оказался необратимым. Признание отправной точки порождало дискурсивное мышление, формальную логику.[213]213
  Аристотель не мог признать апейрон Анаксимандра, отрицая бесконечность: «Некоторые считают таким [единым и простым началом] бесконечное, а не воздух или воду, чтобы все прочее не уничтожалось от их бесконечности, так как [эти элементы] противоположны, например воздух холоден, вода влажна, огонь горяч. Если бы один из них был бесконечным, все остальные были бы уничтожены» (Физика, 3, 5).


[Закрыть] Закон противоречия обусловил состояние всеобщей борьбы.

Но по закону Дао одно не может существовать за счет другого. В Китае структурирующим началом была не четверка, порождающая квадрат, а пятерка – символ подвижного круга, вращение первоэнергий в благоприятном порядке взаимоподдержки или в неблагоприятном, взаимопотеснения. Ни одна из энергий не главенствовала, но все располагались вокруг неизменного центра-Земли, сменяя друг друга в прямом и обратном порядке. Скажем, если наступало время Огня, янского начала, то нужно было вести себя умеренно, в стиле инь, чтобы сдерживать энергию огня. В Тайцзи уже все есть, отсюда и логика Целого – полноты непроявленного, которое воплощается в Бытии по своим собственным законам. Эти законы совершенномудрые в заботе о будущих поколениях изложили в «Книге Перемен».

Итак, в западной эйкумене преобладало линейное мышление, устремленное вперед, обгоняющее пространство и время. Свойство линейного мышления – отсекать одну половину от другой: прошлое от настоящего, разум от чувства, дух от материи, что не могло не деформировать сознание. Когда отсекается одна половина, страдает и другая. В последние два века доминировала наука, стимулируя развитие левого полушария (логического, математического) в ущерб правому. И «распалась связь времен» – взаимодействие правого (ответственного за целое) и левого полушария (ответственного за раздельное).

Целое все более оттеснялось частью, что и заставило философов заговорить о «тирании целого», об опасности, которую таит в себе одномерное мышление. Прямая линия, утратив опору в круге, в спирали, предоставленная самой себе, образует нечто вроде петли, затягивающей в воронку. «Принцип исследования – искать целое через составные части – превратился в террористическую практику ликвидации особенного» (Ж.-П. Сартр). Литераторы заговорили об отчуждении человека от самого себя, об «атомизации» личности вместо ее раскрепощения. Все по тому же закону: сколько бы ни расширялась «часть», она не может стать целым. Пребывание друг возле друга полностью растворяет собственное существование в способе бытия «других». В этой неразличимости и неопределенности развертывает Man свою подлинную диктатуру, сокрушался Мартин Хайдеггер.

Отсюда бунт против «линии» молодого поколения, вылившийся в движение «контркультуры». По словам Андрея Вознесенского: «Речь идет о „Третьем“ сознании». («Первое сознание» – первооткрыватели Америки, супермены, индивидуалисты. Его сменило «Второе сознание» – винтики технократической машины.) «„Третье“ – новая волна, молодежь с антилинейным мышлением. Самое преступное для нее убить в себе себя».[214]214
  Вознесенский А. Взгляд. М., 1972, с. 85.


[Закрыть]

С одной стороны, неизбежно стремление к свободе, без которой все теряет себя. С другой – недостижимость этой свободы в петляющей линии, подстерегающей очередную жертву. В этом причина неприятия «глобализации», которую воспринимают как глобальное уравнение. И действительно, пока не изменится сознание, которое Бердяев называл «рабским», все будет продолжаться в том же духе. Таково свойство линейного мышления: превращать все в свою противоположность, победу в поражение, друзей во врагов, цель в средство. Любое объединение обернется против человека, ибо лишь в свободе возможно единство – неслиянное и нераздельное.

Похоронив Бога в душе своей, человек начинает ощущать, что похоронил самого себя. Отвергнутый, одинокий, бездомный начинает вспоминать, «что некогда видела наша душа, когда она сопутствовала Богу, свысока глядела на то, что мы теперь называем бытием» (передал Платон сокровенные мысли Сократа). В наше время приходит осознание того, что упущено нечто Третье, духовное измерение, без которого «два» будут бороться до взаимного уничтожения. Возвратиться к Духу призывают современные философы. Э. Гуссерль верит в «универсальную, чистую науку о духе», о самой сущности духа, вне которого все обречено на гибель.

Принцип самоорганизации выводит к открытости одного другому, к духовной фазе, которую ученые называют Ноосферой. «Открытость» – одно из условий самоорганизации: «Все реальные системы, как правило, открыты и нелинейны» (Основания синергетики, с. 120). Значит, делает их закрытыми человеческое неведение. Но мне, как востоковеду, хотелось бы обратить внимание на разную степень открытости. Стремление к открытости с особой силой проявляется там, где сознание было закрыто от космоса, – скажем, у греков. Хотя, согласно Платону, чтобы космос не разрушился окончательно «и не погрузился в беспредельную пучину неподобного, (кормчий. – Т. Г.) вновь берет кормило и снова направляет все больное и разрушенное по прежнему свойственному ему круговороту: он вновь устрояет космос, упорядочивает его и делает бессмертным и непреходящим» (Тимей, 28 А). Надо сказать, что и Эмпедокл верил в завершение круговорота Любви и Вражды, что все вернется к изначальной Любви, успокоится в гармоническом сферосе. (Это то, что Лейбниц называл «предустановленной гармонией», а Тейар де Шарден и Вернадский – Ноосферой.) И все же лишь во времена Средневековья стали признавать красоту и гармоничность бесконечного (Бл. Августин, Николай Кузанский). Однако Джордано Бруно за веру в бесконечные миры поплатился жизнью. Так что архетип замкнутости, геоцентризма продолжал владеть умами, обусловив характер науки: «Классическая наука рассматривает процессы в замкнутых системах. В такого рода системах процессы идут, согласно второму началу термодинамики, к максимально неорганизованному, хаотическому состоянию – к состоянию наибольшей энтропией. Но замкнутые системы – идеализация действительности. Наш мир – это мир открытых нелинейных систем». И дальше: «Традиционный взгляд на историческое развитие научного знания исходит из представления о линейном характере научного прогресса» (Основания синергетики, с. 23, 174).

Если бы свойство «линейности» не оказалось столь опасным, не возникла бы проблема «прерывности» в русской философии.

Дао исключает линейность, закрытость, и потому проблема «открытости» для Китая не столь актуальна. Дао многомерно, движется туда-обратно и по вертикальной оси (по типу двойной спирали). «Великое – оно в бесконечном движении. Пребывая в бесконечном движении, не достигает предела. Не достигая предела, возвращается к истоку» (Дао дэ цзин, 25). В основе мира лежит не один из первоэлементов, а Великое Единое, Беспредельное-Тайцзи. «Изначальное ци (чун ци) образует гармонию» (Дао дэ цзин, 42). То есть мир происходит не из неупорядоченной материи, не из хаоса, требующего человеческого вмешательства, а из совершенного порядка: «Дао – нечто зыбкое, неясное. Неясное, зыбкое, но в нем – Образы (Сян). Зыбкое, неясное, но в нем – все вещи. Глубинное, темное, внутри – семена (цзин – духовная энергия). В этом цзин – Истина (чжэнь), Искренность (синь). С древности и поныне имя его не проходит. Благодаря ему узнаем о причинах вещей. Откуда мы знаем о природе вещей? От этого (Дао)» (Дао дэ цзин, 21). А в самом начале этого удивительного чжана сказано: «Великое Дэ и есть Дао», то есть все, что заключено в извечном Дао, присуще Человеку. Естественно, подобное представление об Основе не могло не сказаться на образе мышления, которое можно назвать «сингулярным», на логике Целого.

Следование Дао, естественнному ритму, обусловило устойчивость государственной системы Китая. Пульсирующий ритм Дао («одно инь, одно ян») сказался не только на образе мышления, но и на тональности языка, манере поведения, походке китайцев, не говоря уже о гибкости дипломатии.[215]215
  В. М. Алексеев приводит житейский пример и вместе с тем – символический: «Китайское коромысло, сделанное из длинной бамбуковины, качаясь и склоняясь на концах, может выдержать гораздо большую тяжесть, нежели русское, негнущееся» (.Алексеев В. М. В старом Китае. М., 1958, с. 73).


[Закрыть]

Китайская история не знала крутых поворотов, революционных скачков, и немалую роль сыграла способность к центрированности на макро– и микроуровне, от государственного устройства до человеческого сердца. Отсюда и название Китая – «Чжун-го». «Чжун» – тот самый Центр, «Великий корень (Великая основа – да бэнь) Поднебесной. Уравновешенность (Хэ) – совершенный Путь Поднебесной» («Чжун-юн»). То есть «Чжун-го» – государство, являющееся Центром мира. Центрированность и уравновешенность послужили для китайцев архетипами, предопределившими форму их поведения. Без неизменного Центра невозможно и движение, восходящее к Благу. (Другое дело, что открытость внутреннюю они компенсировали закрытостью внешней: зачем общаться с другими государствами, если собственное самодостаточно.)

Уже первое знакомство с Востоком навело меня на мысль о существовании трех моделей: белое или черное – европейская; белое станет черным, черное станет белым – китайская; и белое есть черное – индийская модель. Предельно динамичная (взрыв структуры вследствие столкновения противоположностей и замена ее другой). Умеренно динамичная (инь убывает, ян прибывает, ян прибывает, инь убывает – как в природе смена дня и ночи). И нединамичная или внутренне динамичная – индийская модель. Каждая естественна и органична для своего народа, обусловлена возрастом, длиной пройденного Пути.[216]216
  Впервые я написала об этом в статье «Махаяна и китайские учения» // Изучение китайской литературы в СССР. М., 1973.


[Закрыть] (По поводу молодости греков Платон приводит слова египетского жреца, сказанные Солону: «Вы, греки, вечно останетесь детьми, и не бывать эллину старцем: ведь нет у вас учения, которое поседело бы от времени» (Тимей, 236).) Каждая выполняла свою задачу в программе мирового устройства. Динамизм греков вынуждал не оглядываться назад, что было чревато односторонностью, утратой устойчивости и вместе с тем – прорывом в сфере науки и искусства. Китайская цивилизация, повинуясь естественному ритму, до сих пор сохраняет устойчивость, скорее будет идти по восходящей, учитывая достижения и промахи Запада.

Что касается Индии, то ее затишье, можно сказать, от полноты знания, завершенности. «Мир днем похож на европейскую музыку: могучее течение широкой гармонии, состоящей из созвучий и диссонансов, – представляет Тагор. – …А ночь – это индийская музыка, чистая, глубокая и нежная рага. И та и другая музыка волнует нас, но по духу они несовместимы».[217]217
  Цит. по: Чан Ван Те. Два музыкальных мира // Курьер ЮНЕСКО, 1969, июнь.


[Закрыть] Само слово «рага» отражает объемность мышления: это и краска, цвет, и чувство, страсть, – звуки, проникающие в самую душу. Индия как будто застыла в своей завершенности, что отразилось в универсальности мироощущения: «Ты есть То» (в отличие от «это или то»). (Отсутствие в этой ровности структурирующего начала, возможно, по-своему восполнила кастовая система.) Идея «Ты есть То» сама по себе говорит о завершенности Пути.