Текст книги "Подъезд"

Димка

Как-то я начал замечать, что в электричке со мной ездит парень из моего класса – Димка. На второй раз, как я это заметил, подсел к нему, разговорились. Оказалось, он живёт в Долгопрудном, хотя раньше жил на Преображенской площади. Так и завязалась наша многолетняя дружба. Мы ездили друг к другу в гости, переписывали кассеты с модными группами на уроке в школе, гуляли с ребятами из класса по Москве, сбегали с уроков в кинотеатр «Россия» на киношку. Димка-то и привёл меня в концертный хор.

– Сходи к Нинель и скажи, что ты хочешь в концертный хор. Будешь ездить с нами на гастроли.

Путешествия, выступления, кто ж от них откажется? Я пошёл. Нинель сказала, что сегодня в 18.00 репетиция и я должен прийти.

В самом конце школьного коридора на первом этаже находилась маленькая дверь. Там был репетиционный зал. Когда я открыл дверь, меня чуть не снесло от силы и красоты звука, который буквально вырвался оттуда. Ничего более прекрасного в жизни я не слышал. С первых минут я понял, что попал в сказку, где главным волшебником была Нинель Давыдовна Камбург.

Ребята в этом вытянутом зале стояли на станках (такие ступеньки для расположения хора), я прошёл в самый угол, меня определили в «дисканты» (голос ещё не начал мутировать). Аккомпанировала нам Наталья Юрьевна, а дирижировала Нинель Давыдовна.

Она была даже не дирижёром и хормейстером. Она была всем, для нас, мальчишек. Настоящий лидер, её один только взгляд заставлял тебе онеметь и возненавидеть себя за какую-то провинность. Она знала, чего хотела и шла к этой цели напрямик. Ничто не могло заставить её отвернуться от своей мечты – сделать мир гармоничнее, красивее, воспитать её мальчишек с помощью классической музыки Баха, Рахманинова, Моцарта, многих других величайших композиторов. Она терпеть не могла «совковость» и лизоблюдство. Требовала железной дисциплины. Нет, мы её не боялись, мы её уважали и благоговели перед ней. Это было наше знамя!

После репетиции меня отправили в кладовку, там выдали концертный красный костюм. Сняли мерку для нового костюма (видимо пришла пора менять гардеробчик), он должен был быть уже бежево-кремового цвета.

Начались репетиции перед выступлением. Я схватывал всё налету. Запоминал партии, сидел сначала рядом с Димкой, потом у него мутировал голос, и он перебрался в тенора.

Как-то раз мы поехали записываться на Всесоюзное Радио. Димкины рассказы о поездках начали сбываться, я был так рад! Репертуар был детский и кое-то из классики. Долго искали солиста на несколько песен. И тут Нинель пригласила меня к микрофону (а я был один из многих и не числился в солистах или «любимчиках»). Это была неожиданность, и большая честь для меня. Я спел, но где-то пару нот не дотянул (сказывалась начинающаяся мутация), но вроде понравился. Потом попросили спеть другого Сашу, парня на класс постарше, он пел прекрасно фальцетом. Продолжались эти творческие поиски долго, и кого всё-таки записали в окончательном варианте, я до сих пор разобрать не могу.

Ребят отпускали с записи партиями и Диму тоже отпустили. Мы вышли с музыкальным руководством самыми последними, время было без пяти минут полночь. И Нинель, понимая, что сейчас мне не добраться до дома никаким транспортом, предложила подвезти меня на машине. Отказываться было глупо, ребята все разошлись. Быстро доехали на «трешке» (ВАЗ2103) до Дубнинской и у мебельного магазина я вышел. В первом часу я был дома.

На следующий день я не нашёл Димку в электричке. «Может заболел?», – думал я так или раньше уехал. Когда я пришёл в школу, он уже был в классе.

– Борисыч, привет!

Димка молчал.

– Дим, что случилось?

– А-а-а, смотрите, любимчик пришёл! – вдруг начал он подтурнивать надо мной.

– Какой любимчик?

– Неля его на машине прокатила, всё, зазнался, стал любимчиком!

– Дим, я ничего не понимаю, ну да, ну довезла до дома, что ж мне было пешком идти ночью?

– А я, между прочим, тебя там ждал, а ты меня не стал замечать, зазнался, любимчик!

Вот этого я вообще не мог предвидеть! Я понял, почему обиделся Димка. Ну я действительно не видел где он меня ждёт, я-то думал, что он уехал домой, его же отпустили раньше. И если бы он подошёл ко мне, я бы не поехал с Нелей, ну не такой я человек!

Димка и слышать этого не хотел, для него всё было ясно – я предал нашу дружбу! Теперь он старался всячески мне мстить. Подначивал ребят, чтоб они тоже издевались надо мной, правда всё это происходило в форме игры, но мне было ужасно неприятно и обидно до слёз. Как он мог обо мне так подумать?

Зачем все эти унизительные шутки? Я стоял на воротах, он играл в противоположной команде, постоянно выбегая один на один и стараясь лупануть со всех сил по воротам. А мячик-то был баскетбольный. Так что стенка, на которой были нарисованы ворота, дрожала от удара. Но ни по мне, ни в ворота в этот день он так и не попал. Злость затмила его разум, он только ехидно смеялся и цедил «любимчик».

Но время лечит. Понимая, что мой друг никогда первый не подойдёт, я сам подошёл и сказал: «Прости, если я тебя обидел!» – и мы пожали руки.

Красноярск

А дальше нас ждал Красноярск. Мы усиленно готовились к поездке, но где-то за три месяца я почувствовал себя плохо и меня положили в больницу с гайморитом. Это ужасная болезнь. Температура, голова болит, говоришь в нос, постоянные сопли. Это сейчас она лечится при помощи чудодейственные таблеток, а тогда… Милый доктор в больнице на Героев Панфиловцев сказала, что надо делать прокол в гайморовы пазухи. Что это за прокол я тогда не знал.

Когда я увидел иглу… Это был ужас, но доктор – очень приятная белокурая женщина, зная, что я пою на сцене, решила меня подбодрить. После заморозки она, перед тем как ввести иглу, сказала: «Ты просто пой, а я тебе подпою и не заметишь, как всё пройдёт!»

И я стал петь, слегка чувствуя тупую боль в переносице. Всё прошло, как нельзя лучше. Через две недели я уже был в школе. Но выписывая меня из больницы, милый доктор сказала, что, судя по состоянию связок, мутация уже началась.

Я начал периодически басить, иногда срываясь на фальцет. Нинель это заметила, и я не попал в основной состав хора на поездку. Как же было обидно! Димка сочувствовал мне как мог, но это не помогало. И тогда я решил ещё раз поговорить с Нинель Давыдовной. Смелость города берёт! Постучался, вошёл и с порога выпалил, что старался, выучил все партии, ну и что, что мутация, она скоро пройдёт, я буду петь тихо, не очень надрывая связки, пустил слезу и… ПОЛУЧИЛОСЬ!

На урок сольфеджио я пришёл уже другим человеком. Глаза ещё были красные, но улыбка была до ушей. Меня берут, я еду!

Ехали все, с кем у меня сложились очень дружеские отношения, по именам мы называли друг друга тет-а-тет, а в коллективе, мы назывались проще. Я, например, был Лёва или Лёвушка (от фамилии Левин), у кого-то от имени, у кого-то то весёлого случая. В общем в Красноярск полетели из нашего класса: Лекса, Шкарик, Живчик, Бельчик, Анисим, Матис, Еги-Пеги, Серчик.

Ещё ходила одна кличка общая для всех, как уж она прицепилась? Ну полных у нас в классе было три человека, Димка Поветкин, Гришка Бондаренко и я. Слово «толстый», вроде унижающее, сначала адресовалась нам – полным ребятам. Потом оно превратилось в короткое «толст», а затем уже все начали называть этим словом друг друга. И чего только не придумают дети!

Был конец февраля, но в Красноярске, несмотря на сибирские широты была оттепель. Самолёт плавно приземлился в аэропорт. Мы сели в автобусы и поехали в… ШКОЛУ-ИНТЕРНАТ! Планировалось, что там мы будем жить. Девятому и десятому классу Неля приказала присматривать за малышнёй. Мы кое-как разместились на свободных койках, так как учащиеся этого интерната были отправлены по домам на каникулы.

Нас покормили какими-то невзрачными сосисками зелёными-школьными и ночью началось самое весёлое! Капеллу несло, безжалостно кусали клопы, старшие не выдержали и где-то раздобыли три топора (портвейн 777), чтобы хоть как-то забыться сном.

Наутро все зелёные от недомогания мы предстали перед Нелей. Она ужаснулась и пошла «серьёзно разговаривать» с принимающей стороной. И словно произошло чудо! Нас стали кормить чуть ли не ресторанной едой, всё в спальнях продезинфицировали, постелили новые одеяла и матрасы. Оказалось, в интернате и не знали, что мы знаменитый московский хор.

Потом была замечательная экскурсия на «Красные столбы». На канатной дороге ветер весело раскачивал нас над островерхими, рассыпанными по горе, скалами красного цвета. Мы выступили в только что отстроенном дворце музыки, пели в сопровождении органа в католическом соборе, гуляли по Красноярску (пошло его называя КрасноЯйск, помня ночное унитазное приключение), любовались с крутого берега могучей рекой Енисей. Мишка Серов заглянул в магазин «Музыка» и вышел обалденно-счастливой с пластинкой «Би Джиз», в Москве это был дефицит, а тут – пожалуйста!

Летели в Москву на самолёте весёлые и довольные, распевая переделанную песенку: «Под крылом самолёта о чём-то орёт, сорвавшийся вниз кочегар!». Заходя на посадку по радио почему-то начал выть Кикабидзе: «Вот и всё, что было, вот и всё, что было. Ты как хочешь это назови.», самолёт начало болтать, смех утих, и мы вжались в кресла. Самолёт подскочил на полосой и всё-таки сел. Все выдохнули.

О вождях

Помню в ноябре 1982, с утра по телеку вместо новостей – «Лебединое озеро». Брежнев умер! Гудели заводы, кто-то плакал. У меня было чувство, что мир рухнул и как дальше жить – никто не знает! Что будет со страной, нами, и эти американцы ещё, проклятые, огрызаются и грозят своими ракетами ЭМЭКС, СОИ из космоса какие-то придумал. В общем, маячила катастрофа.

Многие вспомнили похороны отца народов Сталина, какая была давка, сколько народу погибло.

Наш Леонид Ильич – вождь семидесятых был добродушен, целовался со всеми приезжающими иностранцами взасос, вешал себе (или ему вешали специально) «Героев» на грудь, стал маршалом и хотел быть генералиссимусом (как и Сталин), хотя войну закончил полковником. Брежнев был очень сентиментальным и конечно, политику делала его свита. Наше горе по нему длилось не долго, детям дали каникулы на три дня, а уже через неделю, его функции Генерального Секретаря КПСС и лидера страны перешли к Андропову.

Тот решил навести порядок и приструнить болтающихся без дела работников. Их стали вылавливать в магазинах. Нещадно штрафовать и увольнять с работы. Но, недолго музыка играла и в 1983 умер Андропов.

Младших детей отпустили из школы, а старшие «дежурили». И уже чего-то не страшно было, пошли анекдоты про «величественных старцев», которые умирают одни за другим. Теперь настала очередь Черненко побыть Генсеком.

И этот протянул недолго, почти два года. Был он какой-то кукольной внешности, тоже еле дышал и в марте 1985 дышать перестал. Страна быстренько похоронила и его. «Следующий», – сказал заведующий.

Появился Михаил Сергеевич. Вот он всех поразил. Всем импонировала его открытая улыбка, желание быть поближе к народу, гласность, перестройка. Запад потянулся к нам, стали выводить нашу Армию из Афганистана, разрешили кооперацию. «Горби», – ласково называли его американские противники. Свобода обрушилась на нашу страну, как обух топора и мы все обалдели!

Технарь

И тут моему творческому образованию пришёл капут. Нас, детей, в семье трое. Серёжа закончил Военно-Морское училище, но всё ещё нуждался в родительской помощи, и мама с папой регулярно посылали ему денежные переводы. Оксана уже была на первом курсе Библиотечного техникума и хоть какую-то «степуху», но получала. Один я был затратный! Высот профессионального пианиста и кларнетиста мне было не достичь, а за обучение ежемесячно надо было платить по 17 рублей. А это деньги немалые. И на семейном совете было решено отправить меня… в техникум, где учился когда-то Серёга. Всё там испытано, преподы знакомы, если чего – маме доложат!

Нинель была в холодной ярости. Мне было тоже очень грустно расставаться с ребятами, музыкой, центром города. Радовало одно, что теперь я уже почти взрослый и могу видеться с друзьями, Димкой сколько хочу!

По маминой рекомендации записался на подготовительные курсы, чтобы сдать экзамен в технарь. Опять знакомое здание 50х годов постройки, ремонта там не было 1000 лет, но преподаватели были ассами своего дела. «Степуху», по результатам экзамена, я получил. Записался в ВИА, творческие кружки и начал учиться «чинить» холодильники (ненавидя их всей душой). Правда, переход в техническое учреждение резко спровоцировал мою творческую деятельность, я влюбился, стал писать стихи и музыку. И это было здорово!

Саныч

С чего ко мне прилепилось это прозвище? Наверное, ещё на курсах. Я очень любил интересные факты, события и где нужно, а где нет, старался блеснуть своей эрудицией. И, не расслышав моего отчества, все стали меня называть «СанСаныч —Вумный».

Потом, выдвинули в старосты группы. Был я им недолго и после моего выступления в защиту учащихся (а гласность уже пошла по стране), руководство техникума и наша «классная» меня резко «задвинули» в культорги группы, а вместо меня поставили Виталика Шульгу командовать парадом. Виталька – хороший парень из подмосковной Ивантеевки, увлекался дзюдо, был неплохим спортсменом, пользовался авторитетом в группе, в общем – был достойным старостой.

Народ в группе был в основном из Москвы и Подмосковья, я был в приятельских отношениях почти со всеми, но «тусить» предпочитал со своими друзьями из Капеллы. То мы ходили в походы, иногда зависали у кого-нибудь на квартире, в отсутствие родителей, бродили компанией по центру Москвы. Мы были юны и кровь кипела. Жажада действий во всём!

Как-то вдруг мы стали активом Дворца Молодёжи Свердловского района. Вели дискотеки, нздили на слёты вожатых в Подмосковье.

Ну, а в технаре дела шли своим чередом, там я тоже как мог «активничал». Как-то раз получил «по шее», образно говоря, от директора Мунтяна. На экраны вышел фантастический фильм «Новые Амазонки» от наших польских собратьев по социализму. А поскольку в Польше отношение к сексу было чуть демократичнее нашего (ВНАШЕЙСТРАНЕСЕКСАНЕТ!!!), то отдельные, не вырезанные цензурой, эпизоды, изредка мелькали на экране.

Но по стране пошёл слух, что это чуть ли не порнофильм и… народ валом повалил в киношку, далеко оставив позади по посещаемости индийские «псеводокаратэшные» кинокартины.

Слух добрался и до нашей группы холодильщиков. Гормоны били через край, а девочек в группе – всего три, и все – приезжие строгих нравов. Ребята подначивали меня, мол, культорг, должен выбить квоту на посещение кинематографа за счёт средств техникума (тогда социальная поддержка учащихся тоже была на высоте).

Я покочевряжился и написал заявление от учащихся группы с просьбой выделить средства на посещение фантастического кинофильма «Новые Амазонки» производства ПНР за счёт средств МТОП. Подписал, взял лист и отправился в учительскую.

Не помню, что я там мямлил, но чем больше времени я пытался объяснить, чего я хочу, тем больше багровел директор. А его фраза была очень короткой: «Во-о-о-о-он!!!» Меня звуковой волной выбросило из учительской в коридор. В общем, мы сами за свои деньги и сходили на этот фильм, посмеялись от души, даже эротические картинки не остались у нас в памяти, сюжет был шикарен!

Ландыши-Ландыши

К нам в технарский ВИА пришли прослушиваться две девушки с параллельного курса организаторов. Одна, Таня, была такая стильная-стильная штучка, но не очень хорошо пела, попадая в основном, между нужных нот. А вторая, одетая поскромней, с вьющимися волосами ниже плеч и карими глазами, взяла гитару и «сбацала» простую песенку «Зонтики». Всё. Я был готов положить у её ног мир. От неё пахло ландышами (как в детстве, от той, подобравшей меня, истекающего кровью, молодой женщины).

Здесь уже всё было гораздо серьёзней. Я стал с нетерпением ждать перерыва репетиции ВИА, когда в зале выключали свет и мы с Леночкой садились на гранитный подоконник для амурных бесед. Я старался говорить ей что-то шёпотом, прикасаясь губами к мочкам милого ушка, наслаждался видом её раскудрявившегося локона, отводил его рукой и робко целовал в шею. Она смеялась, говорила, мне, что щекотно, но не сбрасывала мох рук, обнимавших её за плечи. Свет включался и мы, как ни в чём не бывало, резко спрыгивали с подоконника и шли репетировать надоевшую «Гвоздику» и лояльный «Поворот» Анне Вески.

Наступал Новый Год, я позвонил и поздравил её. Вдруг в трубке я услышал: «Если хочешь, приезжай!» Дома шла гулянка, родственная встреча Нового и проводы Старого года уже была в самом разгаре, на часах было ПОЛОВИНАОДИННАДЦАТОГО. Я спросил у Лены её адрес и как проехать, от родственников, как надо вести себя с девушкой, которая одна и приглашает тебя в гости (без «шуточек» не обошлось). Все с готовностью, ради такого романтизЬма, сбросились мне на такси, и я поехал…, нет ПОЛЕТЕЛ.

Название её улицы было, как в сказках Бажова о мастерах цветных камней, снег мягко падал на землю в лучах фонарей, было как-то тихо, вот-вот произойдёт Новогоднее чудо. Лена открыла мне двери, я протянул букет цветов и шампанское. Её мама ушла к подруге в доме (ну прям «Ирония судьбы» Рязанова, ей-ей!) На столе скромная праздничная сервировка, горят свечи.

Мы выпили шампанского и… я оробел. Кроме того, чтобы держать её ладони в своих руках и шептать: «Леночка», а в ответ получать сладкое: «Сашечка», я не мог ничего придумать. Даже подсесть ближе как-то робел. Но обстановка была, действительно романтичной и мне казалось… мне казалось со временем всё у нас получится, и мы будем вместе вечно и бесконечно (ах, эти романтичные книги, где только учат теории отношений, ДАЛЬШЕ-ТО ЧТО???).

Ну да, в нашей стране, этого, того, ну, секса нет!

А ей хотелось перемен, большего мужского напора! И уже через месяц я услышал стандартное: «Я тебя не люблю, давай останемся друзьями, у меня есть парень.» КАТАСТРОФА. Дон Кихот проиграл мельнице, Ромео не совершил свой подвиг и не погиб вместе с Джульеттой.

Месяц я выходил их депрессии, старался то не замечать её, то как-то восстановить отношения, но всё тщетно. Спасибо сестре, разъяснила «что к чему» и я стал быстро менять объекты своих увлечений. Правда, ДонКихотство от меня так никуда и не ушло.

Учёба и практика

Обучение моё в технаре проходило с переменным успехом, звёзд с неба я не хватал, а вот сравнивали меня всегда со старшим братом Серёгой, ибо он был там звездой, закончив технарь с красным дипломом. Всё сочувственно кивали маме головой и говорили: «Вот старший – да-а-а, старший – ого-го!». Но, я придумал, как мне улучшить оценки. Я стал подходить к учителям и просить у них помощи, объяснить ту или иную тему. И дело наладилось.

На втором курсе я получил повышенную стипендию. Даже строгая математичка Лидия Владимировна (Вобла), стала относится ко мне более снисходительно. Хотя со всеми она вела себя своенравно. «Что в журнале? Точка? Точка – значит ДВОЙКА!» Она была закоренелый холостяк, сухонькая такая женщина в возрасте. Одевалась кисейной бабулечкой – длинная юбка, простенькие ботиночки, самовязанный пуловер и батничек, с обязательным бантом на груди. Мы думали, гранит науки – это именно она. Камнем математика висела на душе многих. Но на сдаче экзаменов, она, ставившая двойки направо и налево, неожиданно помогла всем. Так мы поняли, что никакая она не «Вобла», а любящая своих учеников, Лидия Владимировна, старавшаяся вложить в наши головы хоть чуть-чуть математики.

Как-то зимой нас направили на практику на самый настоящий завод. Надо сказать, что станки на предмете «Труд» я не любил, в средних классах я боялся, что туда затянет мою руку, наглядевшись на плакаты по технике безопасности. А в Капелле вообще такого предмета не было, ибо руки для музыканта – это всё.

Меня прикрепили к мастеру-наладчику, депутату XX съезда КПСС, Герою Социалистического Труда. «О!», – думал я: «Повезло!» Можно и денег за практику сколотить. Вон однокашник Игорёк Митасов, на фрезерном только план и перевыполняет, уже и зарплату можно посчитать, ОГО-ГО!

Действия на станке мои были достаточно просты. Сам станок развивал тазобедренные суставы, не хуже крутящегося хула-хупа. Назывался он «токарно-револьверный». Револьвер, на котором были закреплены инструменты (сверло, резец и т.д.) подавался к крутящейся заготовке при помощи движения тазом, эдакое «па» влево, «па» вправо. Рычагом сменялись обрабатывающие инструменты (как будто жмёшь на курок в револьвере и барабан поворачивается). Но заготовка была… размер можно было определить при помощи лупы, а уж сверло, для отверстия в ней, было меньше зубоврачебного!

И конечно, в толстеньких пальчиках неумехи-ученика получался один брак.

Пришёл депутат-Герой. О-о-о, речь его была яркой, насыщенной русской лексикой, без единого словарного слова. Такого КУЛЬТУРНОГО шока я никогда больше не испытывал. Единственное, о чём я подумал после его пламенной речи: «Кто же у нас сидит в руководстве СССР и на каком языке они там общаются?!»

Правда, его выступление оказало своё патриотическое воздействие, я стал меньше ошибаться и даже заработал рублей семьдесят.

Ну а летом, я устроился посудомоем в ресторан. И, не особо напрягаясь, заработал себе на Крым за две недели денег, попутно снабжая семью дефицитными продуктами и кормя кота одной ветчиной.

Официанты давали по рублю каждую смену, а «мэтр» по трёшнику, за чистую посуду. Домой я ездил на такси, хотя и пешком добрался бы за 15 минут. Как-то раз с особым шиком пригласил брата с женой погулять в нашем ресторане, веселье удалось и уже в середине месяца, с соседом Сашкой мы ехали в плацкарте к его тётке в Керчь, разгадывая словесный ребус «Минус на корпус», так проводница объясняла отсутствие в титане воды.