Текст книги "Пока без названия"

В тот особенный вечер внизу зазвонил телефон. И хотя телефон в их доме звонил довольно часто, в этот раз Анри по неясной для самого себя причине заставил себя прислушаться. Он слышал, что Эдвин неторопливо, бормоча что-то по пути, направился по зову. После отец только что-то покашливал, перемежая разговор невнятными: «Да, ясно, мм, да, нет, конечно..», а после, положив трубку, мальчик услышал свое имя, громко выкрикнутое отцом, и еще раз.

– Анри! – в его голосе звенело нетерпение и странные, давно не проявлявшиеся нотки. Осознав, что разговора не избежать, Анри захлопнул тетрадь, сунул ее в выдвижной ящик стола, после спрыгнул с кровати, на которой последние пару часов сидел, обложившись бумагой и книгами, и размышляя про себя о чем же будет разговор, направился к лестнице.

Отец сидел внизу в кресле и смотрел в пол. Он не поднял на Анри глаза, хотя слышал его тихие шаги.

– Папа?

– Да! – словно очнувшись, Эдвин пытливо смотрел на него. – Мне только что звонили..Эээ..Сынок, давай немного поговорим. Впрочем, мы все здесь знаем, что я и мама для тебя не самая популярная аудитория, да и есть ли она..Речь не об этом.

– Да? – Анри начала догадываться, о чем пойдет разговор.

– Сейчас звонил некто мистер Майерс. Я впервые слышал о нем.

– Да, я не говорил тебе, – откликнулся Анри, размышляя о том, как много сказал мистер Майерс отцу.

– Видишь ли.. – Эдвин собрался с духом. – Раньше я мечтал, что мы будем..будем ближе друг к другу, что ли..роднее. Всегда мечтал, но ты..Ты не оставил нам выбора, но мы дали тебе возможность его. Мы дали тебе быть собой, быть тем кто ты есть, не принуждали тебя к общению с другими детьми, не заставляли рассказывать о том, что ты на самом деле чувствуешь и думаешь..Но сынок! Тебе уже 12 лет, и все это время мы давали тебе свободу.

– И я ценю это, – серьезно откликнулся Анри, в то же время ощутив комок в горле. Отец украдкой взглянул на него. «Я ценю это» – фраза пролетела у него в голове как комета, осветил его мрачные мысленные дебри. «Мой сын ценит нас и нашу любовь к нему», зазвенело в голове Эдвина. Почему же он впервые говорит это? Почему не было раньше у нас попыток поговорить с тех пор, как я понял, что он уже не ребенок?

Впрочем, он всегда был..не ребенком..даже когда был им по возрасту..

– Ты впервые говоришь об этом, сын – мягко произнес он.

– Я знаю, папа. Я неразговорчив, ты знаешь.

– Я!..О..Я, я так рад это слышать. Я люблю тебя, мы с мамой любим тебя больше всего на свете, и больше всего на свете хотим, чтобы ты был счастлив. И мы надеемся хотя на какие-то крупицы доверия, хотя бы в важных моментах, касающихся будущего.

– Да, – разговор балансировал на грани искренности, и Анри одновременно и нервничал, и наслаждался им, сам тому удивляясь.

– Мистер Майерс, – продолжал Эдвин, – это человек из приемной университета, так? Анри только кивнул. Все это время он немного неловко стоял перед отцом, однако его внутреннее достоинство непоколебимо было с ним.

– Он, – с запинкой продолжил Эдвин, – он сказал мне, что две недели назад ты отправил им несколько десятков документов, эссе, материалы..

«Черт! – подумал про себя Анри – Я же просил ответить письменно. Это было бы идеально, никакого лишнего личного общения».

– Так вот, – продолжал тем временем его отец, – Он сообщил мне, что несмотря на то, что отсылать свои материалы на личный адрес секретаря приемной комиссии университета крайне возмутительно и бестактно (откуда только ты взял адрес?), однако..и это видится ему самому беспрецедентным… но он, рассердившись, всё же прочел все, а потом еще и еще, а потом дал прочесть твои наработки – кстати, знать бы что в них? – остальным, и..им понравилось.

Это было то, что хотел слышать Анри. Дело оставалось за малым – узнать у отца, приведет ли эта новость к другой.

– И что? – нетерпеливо и пылко воскликнул он, незаметно для себя забарабанив пальцами по перилам.

Эдвин набрал побольше воздуха и выдал все разом.

– Они готовы принять тебя по достижении 15 лет, если ты окончишь экстерном свое обучение в школе и твои результаты будут соответствовать требованиям. Он передал слова какого-то важного человека..не запомнил в волнении имя..о том, что эти слова мог написать только истинный талант, он говорит что даже просто по твоим письмам что-то увидел в тебе, хотя обычно не позволяет себе такого..и если ты не обманешь их предположения, ты можешь попытаться стать их студентом уже через три года. Тебе не нужно ждать восемнадцати.

Эдвин умолк. На лице Анри играла ясная улыбка. Сбывалось то, что он осознавал в своей голове.

– Это же меняет все, то есть определяет все будущее..и оно наступит уже так скоро. О, сынок, я и мама так хотим больше знать о тебе..И мы конечно гордимся тобой, я не знаю как передать то, что я сейчас чувствую, словами.

Анри понимающе кивнул. Молча, но попытавшись вместить в это движение всю свою искреннюю признательность к отцу. Эдвин все понял, и вновь вернулся в кресло, чтобы еще раз вспомнить этот телефонный разговор, в то время как Анри уже был у себя.

Это бы их первый хотя бы немного откровенный разговор в последние месяцы. Тот, что на секунду приподнял завесу общей тайны, которая всегда ассоциировалась с Анри и его необычностью. Что ж, неслось в голове у Эдвина, это начинает

проявляться в действительности, и как масштабно! Он был горд и счастлив, и не только от новости, что его сын талантлив для кого-то ещё – в этом он не сомневался никогда, – а от того, что Анри ясно дал ему понять, как он дорожит ими. И пусть разговор о чувствах к друг другу прошелся только по поверхностям, но Эдвин действительно был счастлив.

Ему хотелось праздновать, и он поспешил навстречу Джоан, которая, как он знал, днем уехала по делам. Поскольку ему не терпелось с ней поделиться, он встречал ее у дороги, продолжая осмысливать новости, взбудоражившие тихую домашнюю атмосферу, и теребя край клетчатой красной рубашки. Наконец он заметил вдали силуэт машины, и замахав рукой, побежал к открывшемуся окну , откуда выглянуло удивленное лицо Джоан. Торопливо передавая ей суть, со стороны они выглядели странной парой, которая после сбивчивого разговора с жестикуляцией начала радостно обнимать друг друга.

Решено было испечь самый лучший торт и праздновать. Джоан несколько раз незаметно для остальных касалась уголка глаз, и позволяла себе чуть чаще чем обычно поглаживать сына по его кудрявой ангельской голове. Никто никогда из этих мест, сколько они себя помнили, не учится в том самом университете. Но никто никогда и не был таким как Анри.

Вечер был необычайно нежным, словно присыпан какой-то тихой благодатью и вновь проснувшейся связью и близостью между ними троими. Когда Анри ушел в свою комнату, пожелав им спокойной ночи, его родители еще долго сидели у огня, тихо переговариваясь, вспоминая моменты детства сына. И не говоря друг с другом об этом, они знали, что у каждого из них сжималось сердце еще и по той причине, что всего три года осталось до того момента, как Анри попытается навсегда покинуть этот дом, и они были уверены, что у него получится. «Три года», – мысленно произнес каждый, и вместив после него вздох с разными оттенками чувств, они начали принимать эту новую для них реальность.

Несмотря на то, что местность, в которой находился их дом, была весьма живописной для тех ценителей и душ, которые таяли от красоты сухих североамериканских пейзажей, Анри то и дело возвращалась в голову мысль о том, что ему следует посетить одно особое место, где он еще не был: особенное место, особенный изгиб реки. Он сам не знал, почему его так настойчиво туда звало сердце. Чтобы добраться туда, нужно было проехать по старым изрытым дорогам около трех часов, и это не представлялась возможным для него, будучи ребенком, хотя позже он однажды заставил ахнуть семью, улизнув из дома в надежде повторить опыт. Когда он представлял, как река спокойно и бесшумно обходит гору, он представлял, что его мысли так же завершают свои циклы, и иногда ему удавались эти уловки.

Поэтому когда родители осведомились у него, есть ли у него какое-то особое пожелание в связи с тем, что приближает его день рождения, он знал что ответить.

– Поехать в каньон на два дня, и чтобы там у меня была возможность посмотреть в одиночку все, что мне захочется. И в это уравнение я не включаю ваши переживания о том, чтобы я ненароком не сорвался со скалы, – мягко добавил он.

Джоан подавила волнение на лице – она не любила случаи потенциальной опасности для кого-то из ее семьи – но мужественно согласилась. Анри не мог дать им точный

ответ на то, почему он пожелал этого. В итоге он в очередной раз просто отказался это анализировать, так как понимал, что это желание настойчиво стучится к нему изнутри, и с готовностью уступил ему. К тому же, его самого безумно интересовало, что же особенного может принести этот опыт. Он бывал в каньонах раньше, но именно там – никогда. И подкову реки ему предстояло тоже увидеть впервые. Что-то говорило ему, что, возможно, он получит какие-то ответы, хотя его разум, внутренне почувствовав опасность разотождествления, саркастически иронизировал и шипел о том, что вместо ответов Анри получит только новые вопросы.

Утром в день рождения Анри открыл глаза и в голове вспыхнули мысли о том, что сегодня день обещает особую новизну. Спускаясь по лестнице, он знал, что как всегда бывало, родители будут ждать его внизу с широкими улыбками.

– С днем рождения! – разом закричали они, задудев в язычки.

«Надели колпаки, надо же, как и всякий раз» – отметил Анри.

– Тебе уже тринадцать! – произнесла Джоан с некоторым колебанием в голове, – Я видела этот взгляд на нас в колпаках и со свистками, но я заявляю тебе – мы не перестанем!

– Хорошо, мама! Это всегда очень забавно, – подбодрил родителей Анри, искренне чувствуя это.

Они позавтракали традиционными блинчиками, и собрав все необходимое, загрузились в машину. Джоан втискивала в багажник круглую коробку с пирогом. Анри упаковал себя в походные штаны и толстовку с капюшоном – самый что ни на есть типичный образ американского тинейджера, но его изначальная необыкновенность кричала ярче камуфляжа. Он попробовал заслонить ее темными очками, но они только придали ему еще больше привлекательности, и наконец, он оставил попытки скрыть себя от кого бы то ни было, как часто поступал, выезжая за пределы города. День был теплым, и три часа езды по дороге на частоте любимой радиостанции пролетели незаметно. По пути Эдвин с Джоан активно обсуждали, какие особенные путевые точки можно посетить внутри национального парка, Анри кивал, зная, что интуитивно отыщет самые важные из них. Кемпинг им понравился, но как только родители начали выносить вещи из машины, мальчик объявил им, что отправляется побродить по каньону немедленно.

Они справились с замешательством и все же кивнули, однако выдвинули просьбы.

– Стемнеет довольно рано, сейчас уже скоро обед. Ты должен вернуться к сумеркам, –

сказал Эдвин, – И смотри на указатели.

– Я помню, что мы обещали тебе, но мы не сможем провести здесь ночь, вглядываясь в темноту и высматривая тебя. Гадая где ты. Это больше того, о чем ты вправе просить нас, – негромко добавила Джоан.

– Все в порядке – ответил Анри – Я думаю, мне хватит времени, чтобы все успеть. Я сам тоже буду в порядке. Вернусь целым и невредимым.

Твердо сказанные слова успокоили их. Он умел так делать, и всегда выполнял обещания.

– Что именно наш сын планирует успеть здесь? – позже спросила Джоан у Эдвина, но больше обращаясь не к нему, а куда-то вовне.

У Эдвина не было ответа. Как и у отражающей далеко-далеко эхо красивейшей местности, раскинувшейся вокруг них. Анри и сам еще не знал, что ему здесь делать и

куда идти, но ноги его повели. Он знал, что пройдет сегодня немало. К счастью, это была середина недели и не самый горячий сезон, так что туристов в национальном парке почти не было.

Каньон открылся ему. Анри то шел, то бежал, ускоряя шаг, вдыхая все больше воздуха, размахивая руками, подобно пролетающим редким птицам, и даже не замечал, как под его ботинками перекатывались камни, и ускользали куда-то позади него. Водоем шептал всплесками, ласково омывая камни, которые после глянцево блестели, и он ощущал словно внутри него заиграли маленькие дудочки, и спешил вслед за шуршашим течением. Вода представлялась неоднородной, временами кристально чистой, а порой становясь имбирно-молочной и густой, словно мягкая глина, шлифующая уже крупные и острые камни. Зелень выглядывала из отверстий скал, словно бросая приветы странникам. И вот Анри выбежал на открытую природную площадку, замер, застыл, а потом задышал! Широко раскрыв глаза, он смотрел как солнце подсвечивает выступы скал, как широчайше раскинувшийся каньон живет и дышит во всей своей полноте и безупречности каждую секунду. Набатом в его висках бились пульсирующие секунды. Подбородок его потянулся вверх, а руки непривычным жестом расправились в стороны. Могучая древняя сила пронизывала это священное место, и Анри чувствовал себя в этот миг ее частью. Красно-коричневые валуны молчали, молчали как и они сам, и он опять видел в этом нечто большее, чем кто-либо еще. Он просто продолжал внимать.

Облака с необычайной быстротой перетекали друг в друга, преобразовывали сферы в облака и линии, в дымные клубы, и вновь рассеивали сами себя на мелкие потоки, и затем снова скатывали себя в другие текучие формы, и за всем этим танцем неподвижно и завороженно наблюдал тринадцатилетний мальчик, не в силах вымолвить ничего от восторга. Тени от гор и облаков, казалось, сплетались в драматических танцах и символах. Анри последовал дальше, не чуя под собой ног, и впервые в жизни ощущая, что его истинное нежелание говорить что-либо вслух тут встречено с истинным принятием. Синее небо, словно в равнозначном партнерстве с его глазами, зависло на пиках старых валунов, и дышало вместе с ним. Он больше не ощущал себя отдельным элементом, в этом откровении бесшумно говорившей с ним природы было лишь объединение, слияние, какая-то щемящая гармония, от которой ему защекотало в груди. Матовые горы в своей цветущей красоте прорвали плотину в его сердце, и он выронил первые слезы, продолжая смотреть во все глаза. В отдельных местах горы чуть розовели, словно чувства их становись мягче, а в других доходили до сурово-коричневых. Как у людей, подумалось Анри. И как у них все красиво в этом общем начале: вОды отражают зубцы, они несет в себе столько свободы, мир транслирует другие миры. Анри добрался до стены с пещерой и протиснулся вглубь.

Внутри каньона, узкого как тоннель, невыразимо изогнутого, с сотнями выходов и продолжений, струился тихий мягкий свет, словно шепчущий о защите, доброте, спокойствии, которые можно найти внутри. Свет лился сверху и золотил внутренне пространство, образовывал волшебные мерцающие пути, в которых кружились частички драгоценной пыли. Это мир был самодостаточен: он был согрет солнцем, он был укрыт облаками, он жил, дышал, и он молчал. Это потрясло Анри, он словно нашел по-настоящему родную душу здесь, которая впервые негласно, так, как всегда

поступал и он, общалась с ним, и передавала ему сообщение, что он в этом своем уникальном воплощении и особенностях идеален тоже. Красный свет бил в глаза, каменные скалы взмывали перед его взором, он едва дышал, и слезы прочищали на его лице дорожки среди оранжевого поля, легшего на его лице. Он словно в полусне продолжал брести, проскальзывая руками по стенам узкой пещеры. На выходе высохшие еще при рождении деревья протягивали ему руки, а глиняные башни, похожие на замерших в вечности каменных животных, стояли за них, таких хрупких. И все было в согласии. Восприятие было острее всего.

По-прежнему не слишком осознавая куда он идет, будучи в состоянии совершенного упоения тем, что происходит вокруг него, Анри внезапно обнаружил, что еще чьи-то шаги слышны из-за поворота. Звуки усилились, и это разорвало его контакт. Он поспешно вытер слезы. Этот кто-то явно выругался. Очарование момента стремительно спадало.

«Вот же!» – с досадой подумал Анри. «Я же надеялся, что здесь только я…»

Его размышления прервал появившийся из-за поворота парень, кому и принадлежали и шаги, и ругательства. На вид он был лет восемнадцати, и увидев Анри, словно обрадовался.

– Хеей, привет! – закричал он – А я уж было подумал, что я тут совсем один, и так и сгину тут!

Анри внутренне поморщился. Не потому, что парень ему не понравился, а от того, что он был фактором, явно нарушившим начавшееся полное единение Анри со своим внутренним миром.

– Я Майк! – радостно представился парень, протягивая Анри руку и ничуть не подавая вида, что тот был заметно младше его, – А тебя как зовут?

При этом он сумел очень хорошо сдержать удивление, которое было первой реакцией на внешнюю красоту мальчика. Однако Анри эта ярая дружелюбность все больше не радовала, она была совершенно лишней, и он решил скорее перескочить момент встречи, и удалиться своим путем, надеясь на продолжение. Но его новый знакомый пытливо ждал ответа, и в этот момент Анри, взгляд которого блуждал по его собственным ботинкам, покрытым рыжей пылью, пришла в голову идея.

– Дасти! – ответил он, и от того, что он не раскрыл своего настоящего имени, его внутренние чувства всколыхнулись в нем, и словно поблагодарили.

– Дасти.. – протянул его собеседник – Что ж, рад знакомству. А ты здесь совсем один? Я вот тоже один. И смотри, – добавил он, – Тут бывают такие крутые повороты и обрывы..осторожней что ли, а то это все же странно..

Пока разговор не перешел в русло того, что Анри маловат для путешествий в одиночку, его нужно было завершить. Впрочем, судя по всему, незнакомца действительно по-доброму заботило то, что здесь может делать совсем один тринадцатилетний подросток с безумной внешностью и горячими огнями в глазах, которые явно указывали на какие-то острые чувства. Но на какие точно, оставалось неясным.

Внезапно Анри понял.

– Я не собираюсь заканчивать жизнь. Я просто ищу здесь кое-что…Мне пора, – и он зашагал прочь.

– Что здесь можно искать? – вдогонку спросил Майк.

Анри, уверенный в том, что его ответ будет распылен ветром прежде чем достигнет ушей, задумчиво пробормотал: «Как насчет себя?» и скрылся за скалой, не зная, что Майк все-таки слышал и еще какое-то время задумчиво смотрел ему вслед.

Стремление добраться до реки поскорее билось в его голове, отскакивая от стен словно туманного сознания. Недавняя встреча исчезла, заблудившись в этой дымке. Деревья на его пути, разбросанные по равнине, становились все ветвистей, и это было необыкновенно, так как казалось, что они продолжают искусно цвести даже в таких, иссушенных в вечности состояниях. Взгляд выхватил скалу, напоминающую не то улитку, не то перевернутого слона, по бокам ее еще две, и это каменное трио взирало на каждого просто и спокойно, как и было всегда. Когда-то полностью выветренный верхний слой этих земель, казалось, по-прежнему давал о себе знать, но только уже через оставшиеся песчаные массивы. Невероятно красиво они были рассыпаны невидимой рукой мира, какие разнообразные формы он придавал им, вытачивая их пики до остроты, или же словно заботливо сглаживая ладонью. На других, ровных как тетрадная страница скалах, он когда-то писал неподдающиеся теперь переводу послания, представлявшиеся темными разводами на вертикалях. Скрижали мудрости, отметил Анри про себя, выдыхая воздух, уже сам полный оранжевой пыли. Жизнь, которую не заметишь беглым взглядом, била из-под красноватых насыпей. Скоро, он знал, что он почти дошел. И вот – увидев намеки, очертания, что-то похожее, Анри припустил бежать что было сил, чтоб парой минут позже замереть как вкопанный без единого движения, стоя на центральной точке, с которой был во всей красе виден изгиб реки. Это чудесная, вылепленная самом природой подкова захватила весь его взор и отправила ум далеко за пределы, предоставив место усиливающимся с каждый долей секунды чувствам. Синева, внезапная, струящаяся и бьющая прямо в сердце свежестью, синева протекающей реки прорезала незыблемую монументальность древних плит. Из глаз Анри снова потекли слезы, но этих он уже не заметил, он просто внимал, словно дыша и не дыша, и стараясь запечатлеть в своем сердце мельчайшие детали красоты и ощущений, которые в этот самый миг были подарены каким-то мистическими силами, исходящих из каждой песчинки, из каждой капли воды. Зелень окаймляла реку у нижнего резного края, осторожно и тихо покрывая рыжие берега.

Свинцовое небо, вздымающееся над его головой, дописывало мистическую картину. Он переводил фокус на мельчайшие детали и на ошеломляющую красоту в целом, совершая стихийные взмахи руками, в какой-то момент даже схватившись за голову, переполненную впечатлениями. Анри не мог и подумать, что свойственные его родным местам пейзажи могут разбудить в его душе столько новых ощущений и желаний, влить в него такая мощную волну благодарности и упоения. Сердце отбивало отчаянный ритм, но на лице его стояло полноценное умиротворение. Река была недоступна до касания своей собственной рукой, но она была абсолютна открыта для чувствования ее, и это было в тысячи раз больше. На краткий миг прекрасное лицо Анри осветило солнце, и подзолотив его, поставило этим нежным действом ему печать единства с всеобщей могучей силой древних мест.

Он был абсолютно счастлив. Потерявшись во времени, Анри простоял там, на самом склоне холма, прячущего внутри себя реку, пока окрик одинокой птицы не вернул его

в сегодняшний день. Он совершенно забыл, казалось, как утром поливал свой завтрак кленовым сиропом и то, что где-то там, в кемпинге, его ждут наверняка не перестававшие беспокоиться родители. Анри понял, что пора возвращаться. Но возвращаться ему предстояло уже немного иным, напитанным могучей страстью, силой, вдохновением и словно благословением здешних мест, будто давшим ему понять, что тот кто он есть – это уже прекрасно. Родственная невидимая сущность, встретившая его еще в каньоне, здесь словно отпечатала на его душе внутренний поцелуй и подарила ему уверенность, о которой он ни один раз поблагодарит в будущем.

Путь назад он преодолевал, подключив весь свой разум, и в это случае он сработал: теперь Анри обращал внимание на указатели и таблички, которые по пути туда совершенно не замечал. И все равно лишь спустя час с чем-то он, изрядно утомленный, выбрался к месту, где был припаркован уже ни один дом на колесах. Фигуры родителей он заметил издали. Они словно встрепенулись от тревожного ожидания и потянулись навстречу ему. Как всегда, они не стали спрашивать о подробностях, и он был в который раз благодарен. Нетронутый пирог был торжественно съеден, и Анри отправился спать, по пути предвкушая еще посмаковать перед сном произошедшее сегодня, но усталость свалила его с ног, и позже Джоан лишь накрыла его пледом и выключила светящуюся лампу.

Утром они отправились в обратный путь. Вернувшись домой и сидя на своей такой знакомой сумрачной мансарде, Анри вспоминал вчерашний волнующий день.

Внезапно он вспомнил странную встречу в каньоне, и следом ему в голову пришел вопрос, а не за тем ли, в чем Майк заподозрил Анри, пришел туда сам Майк? Это была, наверно, самая крутая и неогороженная тропа в заповеднике, но подтвердить или развеять эти домыслы уже не представлялось возможным. Он пробыл в своей комнате до вечера, заполняя бесчисленные чистые листы мыслями: «Как, должно быть, бесконечно прекрасно это небо ночью! Тяжелое, фиолетовое, полностью засеянное бесчисленными звездами. Именно теми, что слетают маленькими острыми стрелами с длинным хвостами, а люди загадывают желания, пытаясь найти связь между этими явлениями. Наверное, ночью в очертаниях гор можно увидеть очертания лиц!..» – при этом его сердце сладко заныло в желании однажды провести в этом месте ночь, и в том, что мог прятать и нести за собой такой опыт.

А следом потекли дни, которые были почти до отказа заполнены усиленной подготовкой к предстоящей учебе в университете. Решимость Анри стартовать в этот период в возрасте пятнадцати лет была сильнее всего, что происходило вокруг. Он с родителями не раз наведался к директору школы, чтобы обсудить разные варианты экстерната, и наконец для Анри было принято особое расписание. Согласно ему он усиленно занимался дома, и раз в месяц являлся на контрольные тесты. Это было идеально, так как теперь Анри отпустил то чувство потери времени, которое раньше глубоко мешало ему. В школе он теперь бывал по избранным субботам, и к каждому тесту всегда был блестяще готов. Внутренне же он уже сидел на деревянной скамье в огромной аудитории далеко-далеко отсюда, слушая действительно интересовавшие его вещи. Его не смущало понимание того, что в будущем он, возможно, станет самым младшим студентом среди первокурсников. Для Анри были не слишком важны эти

перспективы косящихся на него взглядов, так как это в сущности и было основой его жизни.

«Ни одному студенту нельзя отказать в обучении на основании его вероисповедания, расы или пола», – проговаривал он про себя незыблемое с давних времен правило университета, мысленно добавляя: «И возраста». Сомнений в том, что его аттестат с оценками, эссе, рекомендация от школьного учителя, и уровень знания языка будут соответствующими, у него не было.

Эдвин и Джоан также смирились, и настроились на поступление сына и почти четыре тысячи километров, которые в будущем станут разделять их. Это было куда глобальнее, чем его вечное уединение в мансарде. Но их по-прежнему волновало то, что они не представляли, что в реальности представляет собой внутренний настрой Анри, не имели понятия о его настоящих чувствах, и не могли позволить себе приблизиться к нему. Роль родителей для них не была сыграна так, как чаще всего разворачивалась она в других семьях. Их сын был особенным, не нуждавшимся в опеке и сопровождении советами по пути.

– Он со всем справляется сам, – говорила Джоан, – наша помощь ему почти никогда не требовалась.

– Да, – соглашался, вздыхая, Эдвин, – Мы вообще попадаем в такую странную категорию, не находишь? Не то чтобы родители, ведь нам не нужно так сильно заботиться о том, что выводит из себя другие пары, когда у них сложности с детьми.

– Да, поведение нашего сына всегда кристально, – усмехнулась Джоан – но разве не хотел бы ты, чтобы оно стало более человечным?

На последнем слове она сама споткнулась, испугавшись того что сказала. Эдвин взял ее за руку.

– Да, возможно, иногда. Но таков уж Анри, единственный в своем роде. И разве мы бы хотели иного? Нет, нет конечно!

Эту заключительную фразу они произнесли одновременно и одинаково.

– Но все же мне хотелось быть друзьями с Анри, – с ноткой сожаления чуть позже добавила Джоан, – Роберт ненадолго был связующим звеном в нашей непростой тройке, а теперь все опять так странно..Странно, как и всегда было. Что ж.. Может, когда-нибудь..

Это неоконченный разговор завершился совсем неожиданным для всех образом. Произошло это на следующий день. Эдвин поцеловал жену на прощанье, прокричал для Анри пару слов, надеясь, что они достигнут второго этажа, и отправился на работу. Желтые фургончики, грузовые перевозки, услуги доставки – со временем профиль их семейного дела расширился до широкого списка, и приносил всем участником неплохие доходы для того, чтобы вести приятную в традиционном понимании жизнь. Обычно Эдвин возвращался к шести часам вечера, когда жаркая погода меняла свое направление на обратное, одаривая жителей прохладой и словно новым и свежим глотком воздуха. Часы показывали уже шесть сорок, а его все не было. Джоан решила обосноваться у окна, но книгу читать не могла, обдумывая, почему Эдвин не позвонил и не предупредил о задержке, как делал всегда.

Наконец, когда часы пробили восемь, и она уже начала серьезно беспокоиться, на пустынной дороге за домой сверкнули фары, и отразились в окне, у которого она по– прежнему сидела. Она поспешила к черному ходу.

– Эдвин, почему ты не позвонил?! Два часа в молчащем доме, ты знаешь, я уже начала беспокоиться!

– Прости меня, дорогая! – крикнул ей он из машины, почему не спеша направиться к ней, а продолжая что-то делать, наполовину оставаясь в кабине пикапа.

– Что там у тебя? – подходя, спросила она, и все увидела сама.

На ее лице отразилось удивление, и Эдвин, бережно поддерживая в руках какой-то большой сверток из одеяла и еще чего-то пока непонятного, кивком повел ее за собой к дому.

На кухне зажгли свет, и он осторожно опустил сверток на пол. Спустя несколько секунд, из-за складок его наружу высунулся мокрый нос и, и замер.

– Чья это собака? – все еще не придя в себя от удивления, спросила Джоан.

– Мы нашли его, когда ехали с отцом по 861 шоссе ,– объяснил Эдвин. – Беднягу сбила машина, и он лежал там же, на обочине. Мы не могли оставить его там, взяли его, и сразу же поехали к доктору. Ближайшего ветеринара можно найти за сорок километров отсюда, ты знаешь.

Тем временем сидящий внутри спасенный набрался решимости вылезти из своего убежища. Это был молодой пес с испуганным взглядом и перевязанными тремя лапами. Снизу вверх он смотрел на них обоих.

– Доктор сказал, что это пойнтер, ему еще нет и года. Одна лапа у него сломана, видишь, на ней шина, но это малыш уже показал, что отлично ходит и на трех остальных, пусть две из них перевязаны из-за порезов, – воодушевленно объяснял Эдвин.

Джоан уже давно стало ясно, что собака остаётся. Внутренне она безумно обрадовалась, но ее смущало одно.

– Ты надеешься, что..

И тут ее слова прервал новый знакомый заливистым приветственным лаем, на что они оба громко рассмеялись. Анри, сидящий наверху за книгой, услышал непривычно близко звуки лая, обычно доносившиеся с улицы, когда там пробегали соседские собаки, и с недоверием поспешил вниз.

Быстро сбегая по ступенькам, он изумленно увидел, что в центре комнаты, в его собственном доме действительно сидит пес. «Побывал в непростой передряге» – отметил Анри, сразу заметил многочисленные бинты.

– Папа, мама? – вопросительно начал он.

Но пес вдруг словно забыв обо всех ранах, прихрамывая на всех четырех лапах, потянулся к подошедшему Анри, после чего поставил две передние лапы ему на колени и неожиданно лизнул лицо.

Родители снова дружно засмеялись, и Эдвин повторил историю для сына.

– Ты хочешь его оставить? – спросил он после, хотя очевидно было, какой Анри даст ответ.

Анри кивнул, все внимание его было приковано к собаке. Коричневый окрас головы головы и ушей, коричневым же отмеченный на боку рисунок в виде растущего месяца,