Текст книги "Дело о таинственном наследстве"
Автор книги: Татьяна Молчанова
Жанр: Исторические детективы, Детективы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Я смотрю, кисет вам мой понравился? Только на днях доставили, специальный заказ. И для листового табака отделение, и вот, смотрите, для нюхательного. Граф покрутил кисет с разных сторон, чтобы явно из-за чего-то волновавшемуся родственнику было удобней его рассмотреть.
– Не позволите ли и мне табачку вашего? – Благодарственно кланяясь, Антон Иванович взял щепотку из нюхательного отделения и благоговейно, почти спокойно запихал ее в нос. Мгновение спустя, чихая и кашляя, но уже как-то даже весело, он удалился к себе…
* * *
Заснуть в эту ночь Наташе не удавалось долго, хотя завтра предстояло празднование именин и надо было выглядеть хорошо и радостно. Она смотрела на свечу и думала, думала. О том, как с появлением графа изменилась ее жизнь. О том, что душа ее обнаружила какие-то совершенно новые чувства, исподволь, потихоньку начавшие изменять ее представления о самой себе и об окружающем. Загадочные и какие-то очень взрослые происшествия открывали ей наличие другого, бесконечно интересного и, может быть, даже опасного мира. Она улыбнулась, поняв, что эта новая жизнь ей очень нравится и она готова встретить все ее чудеса и испытания, доброту и жестокость, продолжение и завершение. Прошептав: «Господи, веди меня!» – Наташа уже покойно заснула.
Была ли бы она так покойна сейчас, если б на мгновение смогло ей приоткрыться ближайшее будущее? Если бы знала она, что этот другой, бесконечно интересный и, безусловно, чуточку опасный мир состоит из таких чувств, поступков и событий, с которыми не приходилось еще сталкиваться ее открытой веселой душе. И что они зачастую вовсе не поддерживают гармонию существования человека, а, совсем наоборот, стремятся разрушить ее. И что так часто эта цель бывает достигнута…
Глава девятая
Именины. Предчувствия. Правда о карточной игре
И вот торжественный день Наташиных именин настал! Теплый, солнечный, cовсем летний. 8 сентября… На праздничный обед, с последующим вечерним чаепитием, было приглашено человек пятьдесят гостей – от соседских помещиков с детьми до старинных приятелей из сопредельных уездных городов и Петербурга. Эти Наташины именины Николай Никитич решил отметить широко и радостно, ведь в прошлый год, накануне своего 16-летия, Наташа, прыгая через одну ступеньку, подвернула ногу, и тогда праздник пришлось отменить. Такой важный день она провела в обществе отца и Ольги, помогая им осилить все приготовленные угощения, морщась от боли и тихонечко про себя ругаясь от такой случившейся незадачи.
Но сегодняшний праздник, призванный восполнить ту потерю, обещал стать грандиозным! На кухне уже два дня творили и ругались русский и французский повара. Сумасшедшие деньги были заплачены за платье именинницы. Многие, многие, любившие Краскова и его дочь, с удовольствием готовили подарки, предвкушая интересный и душевный вечер.
Наташа волновалась, и волновалась сильно. Она не боялась скакать верхом, бродить по ночам в лесу, заплывать на середину пруда и брать в руки ужа. Но этих своих именин она боялась до паники. Весь дом как с ума сошел: крики, беготня, сердитые приказания Николая Никитича, обморок горничной Лизы… Та в пылу подготовки сожгла какую-то ленточку от платья барышни и от чрезвычайно свойственной ей мнительности уже видела себя на каторге. Наталье еле удалось ее успокоить. Все суетились, сталкивались на лестнице, на миг замирая недоуменно, силясь вспомнить, что же из ста нужных дел надобно исполнить сейчас, в первую очередь. Наташа, поддавшись общей суматохе, тоже начала было бегать, но вовремя остановилась. Налаженный красковский быт хоть и выглядел шумным и суматошным, однако вся подготовка производилась четко и слаженно и вмешательства почти не требовала. Захлопнув двери своей комнаты и отрезав себя таким образом от суеты, она села подумать, отчего же все-таки ей так нынче волнительно…
И только взяла в рот кончик карандаша, чтобы задумчиво его погрызть, как часы пробили двенадцать, и в дверях возникла Лиза:
– Наталья Николаевна, госпожа Затеева с дочерью пожаловали, Ольга Кирилловна к вам поднимаются, – старательно прокричала горничная, все еще пребывавшая в легкой истерике от сожженной ленточки.
«Ох, Лиза, что ж кричать-то так», – подумала Наташа раздраженно и тут же поняла, что раздражается не от Лизиного крика, а от того, что спокойно подумать ей сегодня уже не суждено. Совсем забыла, что сама попросила приехать Затеевых пораньше. Чтобы Ольга с платьем помогла, а ее маман – присмотрела за сервировкой стола.
Двери распахнулись, и Оля предстала перед Наташей в так любимых ею розовых тонах платья и с абсолютно мученическим выражением лица.
– Ольга, ну что ты, оплакивать, что ль, кого на именины явилась? – хмурым голосом поинтересовалась Наташа. – Ты же подруга! Я и так сама не своя, а ты еще вот-вот здесь рыдания изобразишь! Ну что случилось?
– Так ведь сколько мужчин будет! – басом произнесла Ольга и, прокашлявшись, добавила: – Маман меня как на сватовство сюда собирала… – И снова басом: – Граф Саша опять же пожалуют.
Наташа почувствовала, что краснеет. Со словами подруги стало понятным и собственное свое нервное состояние. Ведь действительно граф Саша пожалуют…
Ольга грустно на нее посмотрела и прошептала:
– Полюбила его я, а достанется он тебе!
– Ну что же это ты такое говоришь! – вскакивая с кресла, почти закричала Наташа. – Стоит подружиться двум людям, так вы со своими мамушками и тетушками уже свадебные наряды обсуждаете!
Наталья разозлилась слишком сильно, сказанное Ольгой было не настолько серьезно. Краешком возмущенного сознания она это понимала. Ведь сколько раз они обсуждали с Ольгой ее кандидатов в женихи, и все это с шутками и абсолютным благодушием. А сейчас ей даже разреветься хотелось от злости! Но те же мамушки и тетушки уже давно поняли то, что Наташа боялась понять. То, что было видно всем. Княжна Краскова была влюблена в графа Орлова – граф Орлов был влюблен в нее. Во веки веков, аминь!
Видел это печалившийся Николай Никитич, начавший потихоньку наводить более детальные справки о делах графа. Видела это Феофана Ивановна: за вечерним чаем она стала часто всплакивать, вспоминая своего покойного мужа, и порывисто целовать Сашеньку в макушку. Видела это и отвергнутая Софья Павловна…
Ольга сначала оторопела от Наташиного крика, а затем разрыдалась и кинулась к подруге на шею.
– Наташенька, но не кричи так! Я же понимаю, куда мне графа добиваться, вы же друг для друга, а я что, я же не со злости, Бог с тобой! Да что же это, теперь мы и рассориться должны! Для тебя это серьезно, ну и хорошо, ну и Бог с вами!
Наталья тихо присела на кресло и долгим взглядом посмотрела на подругу. Вздохнула.
– Не знаю я ничего, Оленька. Над тобой смеялась, а сама так совсем разум потеряла. Ну все, хватит! – решительно встала она. – Развели тут… Помоги платье застегнуть и не плакать мне больше! А то выйдут к гостям именинница с подружкой, как будто хоронить кого собрались…
Резкий порыв ветра распахнул окно. Безделушки, стоявшие на туалетном столике, посыпались на пол.
«Ох, что-то нехорошее я сказала, – скорее почувствовала, чем поняла, Наташа. – Что за день, Господи, – уже и не хочется ничего!»
Однако Ольга, уже забыв о ссоре, лепетала что-то восторженное вокруг ее именинного наряда. Солнце светило, день продолжался, и Наталья, отмахнувшись от нехороших предчувствий, с головой ушла в подборку драгоценностей к платью.
* * *
К назначенному времени потихоньку начали прибывать гости. Приехали уже известные нам доктор Никольский, старичок тайный советник, укушенная Князева. Чуть позже из столицы примчался давнишний друг Николая Никитича, генерал Захаров. После него гости повалили уже толпой! Зюм явилась под руку с холеным и препротивнейшим, по мнению Натальи и Ольги, господинчиком. Он все время презрительно щурил глаза и в огромных количествах поедал бутерброды. Как ни не хотела Наташа приглашать столь нелюбимую ею соседку, но Николай Никитич настоял. Скандала от такого пренебрежения к весьма известной даме вышло бы больше, нежели чем принять ее и стараться не обращать внимания. Холеный господинчик был представлен гостям как родственник Софьи Павловны. Чему никто не поверил, и гости (в основном, их женская часть) шушукались, что вкус у стареющей вдовы сильно испортился.
Наташа принимала поздравления и многочисленные, между прочим, роскошные подарки, и ощущение праздника, принесенного гостями, немного ослабило то нервное настроение, которое давеча овладело ею. Но волнение все же не оставляло ее – она не видела среди гостей того единственного, которого хотела видеть больше всех. Завитки волос, искусно уложенные на лбу и шее, подрагивали от быстрых ударов сердца, разносившего трепетную кровь по всей ее напряженной сейчас, облаченной в жемчужный шелк маленькой фигурке. Тонкие пальцы, выглядывавшие из невесомого кружевного рукава, время от времени нервно проходились по расшитому драгоценными камнями поясу. И так же, как они переливались и вспыхивали в свете огней, горящих в зале, так и Наташины изумрудные глаза блестели, разбиваясь на грани ожидания, нетерпения, тревоги, томления…
Она стояла в гостиной, в окружении гостей, шумно обсуждавших последний указ государя о сохранении государственного порядка. И вдруг, даже не оборачиваясь, по соскочившему с ритма сердцу поняла… и мысль ее озвучил дворецкий. «Граф Александр Орлов, Феофана Ивановна Ровчинская!»
Наташа обернулась и, пытаясь скрыть свое волнение, направилась к новоприбывшим. Ей предстояло пройти десять шагов. Она сделала первый:
«Только бы не покраснеть, ну что они все на меня так смотрят!»
Второй:
«Он же сейчас поцелует мне руку!»
Третий:
«Господи, а он-то отчего так взволнован?!»
И каждый последующий шаг ее маленькой ножки сопровождался молниеносно проносящейся в голове мыслью:
«Буду вести себя холодно и спокойно!»
«Сбежать бы отсюда куда-нибудь!»
«Какие у него глаза…»
«Я бы, наверное, с ума сошла, если бы он не приехал!»
«Да что мне до всех этих взглядов, пусть себе, мне сейчас все равно!»
«Господи, а я ведь счастлива!»
«Граф, кажется… я… тоже люблю вас!..»
Десятый шаг был сделан, и Наташа, несущая в себе свое последнее открытие, подняла глаза и промолвила:
– Добро пожаловать, граф!
И столько простоты, счастья, любви и доверия прозвучало в этом «граф», что тот в ту же секунду понял, что это было не приветствие, но признание! Мир вокруг распахнулся, блистая и радуясь, а затем сжался в точку, излучающую любовь из сияющих глаз маленькой его Наташи.
И праздник начался! Да какой! Добрый, вкусный, веселый, роскошный! Именинница, оставившая позади нервозность и сомнения, блистала, успевая поговорить со всеми и подарить всем улыбку. Тормошила старичков и смеялась с друзьями. Слушала произносимые в честь нее тосты и краснела от удовольствия. И не верила, не верила самой себе! Неужели жизнь теперь всегда будет так прекрасна! Да и как она может быть иной, когда вокруг столько искренне любящих ее людей! Когда отец смотрит на нее счастливыми и гордыми глазами. Когда Саша рядом. Когда внутри уже не помещается ощущение всепоглощающей радости, и она смеется, смеется…
Откушали две смены блюд. Пока прислуга металась между кухней и гостиной, готовя стол под чаепитие, гости, намереваясь передохнуть от вкуснейшей трапезы, разбрелись кто куда по дому и саду. То тут, то там раздавался смех, громкие споры и даже вскрики дальней Наташиной родственницы, молоденькой Сонечки. Князь Красков собрал возле себя на террасе свой обычный «карточный» кружок и уже что-то доказывал отчаянно жестикулирующему тайному советнику.
– Граф, не хотите ли прогуляться по саду? – спросила, отходя от слуг, Наташа.
– Я только хотел вам предложить то же, – улыбнулся тот…
Они молча прошли по аллее в глубь сада. Ночные бабочки кружили вокруг них перламутровый хоровод, расставленные под деревьями фонари высвечивали то ветку сирени, то розовый куст, то переплетение виноградных лоз, похожее на вход в таинственную пещеру. Нежные трели выводил соловей, сочиняя на ходу свой маленький опус, гимн прохладной летней ночи, вплетенной в бесконечное множество ночей, но ночи особенной, неповторимой, дышащей новым родившимся чувством…
Их шаги были почти неслышны, а слова излишни. Медленное движение в глубь сада, в глубину своих новых душ, навстречу друг другу…
Эта почти что медитация была нарушена резко и неприятно. Свернув с главной аллеи к маленькому искусственному прудику, они неожиданно столкнулись с Софьей Павловной и ее родственником. Наташа теперь смогла рассмотреть его ближе. Щеголеватый господинчик имел мелкие невыразительные черты лица: узкий, в подвижных морщинах лоб, круглые припухлые глаза и чуть свернутый набок нос, кончик которого подрагивал над тонкими, саркастически кривящимися губами. И вообще весь он был какой-то тонкий и вихляющийся.
Софьин взгляд, брошенный на Наташу, был донельзя пренебрежителен, зато графу досталось выражение глаз странно торжествующее.
– Вы не успели познакомиться, граф, – голосом, которым можно было бы резать стекло, промолвила Софья Павловна. – Мой брат по матери, господин Самойлин Андрей Васильевич, – представила она щурившегося господинчика.
Граф, кинув равнодушный взгляд на Самойлина, вдруг замер и побледнел. Взглянув с отвращением на Софью, после долгой невежливой паузы наконец тихо произнес:
– Мы знакомы.
– О, да! – усмехнулся Самойлин. – Очень даже близко, – и захихикал. – Кстати, вы давно не радовали меня известиями, граф.
– Я думаю, нам уместнее поговорить об этом позже, – с коротким и злым поклоном ответил Орлов. – Наталья Николаевна, – обратился он к Наташе, – продолжим нашу прогулку!
– Да, да! – подыграла Наташа, и они довольно невежливо двинулись вперед, заставив Зюм отступить в кусты. Ее, однако, это ничуть не смутило. Засмеявшись, она подхватила брата под руку, и они зашагали прочь.
Наташа погрустнела. Бестактно было бы спрашивать графа, что это за странное «близкое» знакомство и почему Саша, обычно любезный и улыбчивый, стал таким злым при виде этого господинчика. Или при виде Софьи? Опять вспомнилось, что говорили о визитах графа к вдове, и настроение ее испортилось.
– Вот вы уже и нехорошее обо мне подумали, – грустно произнес граф. Наташа хотела было что-то ответить, но он легонько коснулся пальцем ее губ, как бы прося не говорить ничего. – Княжна, вы, безусловно, умны, но вдобавок еще и обладаете чуткой и тонко чувствующей натурой. Доверившись себе, вы поймете, что, имея много всяких недостатков, я не такой уж плохой человек в главном. Я не подлец, не обманщик, и понятие чести для меня не пустые слова. Поэтому, что бы вы ни слышали, что бы вам ни говорили, просто послушайте себя и вспомните мои слова. Мне так важно, чтобы вы поняли это… Ваше мнение обо мне – это самое важное мнение на свете. Если вы будете знать и принимать меня таким, какой я есть, я буду счастлив, потому что я… вы знаете это, я люблю вас!
И сам, взволнованный своими словами, Саша склонился над Наташиной рукой и очень нежно и очень почтительно чуть коснулся ее губами.
Наташа от переизбытка чувств только кивнула, как бы отвечая: «Да, это вы, я верю, я с вами!»
– Я заметила, вы не ожидали увидеть здесь этого господина, родственника Софьи Павловны? – спросила Наташа.
Граф брезгливо поморщился:
– Не только не ожидал, но кое-что мне стало очень и очень понятным, и поверьте мне, понимать это очень грустно.
Задумчиво взглянув на Наташу, как бы не решаясь продолжать, он все-таки продолжал:
– Расскажу я вам, Наташенька, историю, произошедшую со мной не так давно в Петербурге. Очень светскую историю, после которой хочется бесконечно мыть руки и перестать встречаться с доброй половиной человечества – так на душе гадко становится…
История эта была и проста для нравов того времени, и трагична по своей развязке. В тот вечер в N-ком клубе собрались лучшие из богатых повес Петербурга. Отмечался мальчишник офицера Кислярского, на следующий день собиравшегося связать себя священными узами брака. Кислярский был мот и заводила, поэтому на прощание со своей разгульной жизнью пригласил уйму народа. Вечер проходил в мужской, немножко развязной обстановке. Жених превзошел сам себя в различных выходках, не причинявших, однако, особого вреда ни приглашенным, ни окружным местным жителям. Разве что обслуга периодически крестилась и натянуто улыбалась, когда пробка от очередной бутылки шампанского, выстреливая, портила люстру, да хозяин торопливо прибавлял новые суммы к счету за вечер. Граф Орлов также присутствовал здесь – как один из ближайших друзей Кислярского. И щеголеватый родственник Софьи Павловны – известный мошенник-белоручка, однако ни разу еще не уличенный, – стоял у стола, поглощая заливную щуку. Надо сказать, что своими похождениями и ловкими операциями Самойлин вызывал сомнительный, но все же восторг у молодежи. Был здесь и совсем еще мальчик, 19-летний Никита Алексеевич, родственник именитого генерала. Он только недавно приехал из какой-то глубокой провинции на поступление в военное училище и представлял собой абсолютнейший, только что родившийся полевой цветок – чистый, наивный и восторженный. Граф, часто бывавший в доме генерала, очень симпатизировал Никите, отчасти напоминавшем его самого в юности. Он с удовольствием общался с мальчиком, коротко, по-приятельски, и тот, еще не заимевший в столице друзей, был ему очень за это признателен. И даже не так давно доверил свою сердечную тайну: признался графу, что влюбился в некую особу. Особа, по его словам, обладала совершенно неземными качествами и… была старше его. Влюбленность была страстной, на всю жизнь, и (о, блаженство!) особа ему отвечает взаимностью! Юноша, как истинный рыцарь, имени дамы своей до поры до времени не называл. Выглядел мальчик абсолютно счастливым. Граф на всякий случай предостерег его от чрезвычайной пылкости чувств, которые редко принимаются в светских кругах. Однако Никита только отмахивался, повторяя, что его возлюбленная – идеал женщины, что она не похожа ни на какую другую. И граф, видя буквально летающего от своей любви юношу, прекратил изображать из себя учителя.
Он увиделся с Никитой у Кислярского после некоторого перерыва в их встречах и поразился тому, как мальчик изменился. Хмурое, сосредоточенное, какое-то очень повзрослевшее лицо. Нервные жесты. Отрывистая речь. Шумный вечер не оставлял возможности расспросить Никиту о причинах такой перемены, и граф решил дождаться окончания его и увести Никиту к себе. Но, оказывается, у юноши были совсем другие планы…
Вечер, где шампанское текло рекой, а деньги швырялись не глядя, к трем утра начал затихать. Явно перебравшая вина компания, наконец, свалилась у карточного стола: ногами шевелить было уже сложно, а заведенная веселость еще кипела в крови. Хотелось чего-то страстно-безумного, но вот только чтобы можно было не двигаться, а если и двигать, то только чуть-чуть руками, глазами и остатками трезвых мыслей.
Трезвыми в этой компании оставались щеголеватый господинчик, граф Орлов, по причине вообще умеренного употребления вина, и, как ни странно, мальчик Никита. Хотя последний по всем канонам классических трагедий должен был сейчас лежать пьяным в объятиях старших товарищей.
– Никита выглядел предельно сосредоточенным, – грустно вел рассказ граф, вновь переживая тот вечер. – Когда Кислярский предложил компании сыграть в карты, он весь подобрался, глаза заблестели, будто он ожидал именно этого момента. Я еще, помню, удивился, потому что в столице Никита почти не играл, хотя и мог бы. Однажды, составив с ним партию, я убедился, что играет он отменно. Никита объяснил, что дома очень даже любил подобное времяпрепровождение: сосед, бывший игрок, научил его всем или почти всем премудростям карточных игр. Но сейчас Никита выглядел так, как будто делал большую ставку на этот вечер. И в тот момент, наверное, даже сам не подозревал, насколько большую…
– Ну-с, господа! – Кислярский, весело блестя черными глазами, оглядел всю честную компанию, сгрудившуюся у стола. – Во что играем – фаро, винт, преферанс?
– Преферанс, господа, втроем, ставка – 10 рублей вист! – выступил из дальнего угла Никита и сел на свободный стул.
– Эх, славная молодежь подрастает, – хлопнул Кислярский Никиту по плечу. – Как хватил! Ну кто, господа, рискнет по таким ставочкам потягаться?
Я, помню, тогда еще подумал, что, может, Никите в голову стукнула бесшабашная атмосфера вечеринки, и, сказав себе – почему бы и нет? – сел на второй свободный стул.
– Моя стихия! – улыбнулся Андрей Васильевич и сел на третий.
Партия была объявлена – новые карты распечатаны и сданы.
– Я знаю, Наташенька, что, ко всем вашим прочим талантам, вы неплохо разбираетесь в сути игры в преферанс, поэтому поймете, что произошло дальше. В течение первого получаса игры Никите везло, и он выигрывал. Но постепенно счастье, видимо, решило, что не на ту персону обратило оно свое внимание. В погоне за ускользающей из рук удачей Никита все больше горячился и рисковал. В конце концов, он не сыграл мизер, получив две взятки. Затем решился и вовсе на рискованный мизер. Последующий прикуп оказался неудачным, последовало четыре взятки. Стало ясно, что он крупно проигрался.
– Но он же должен был закончить партию? – спросила Наташа.
– Безусловно… Но я увидел, что Никите стало нехорошо: побелело лицо, дрожали руки. Я попросил у играющих перерыва.
И вот тут-то Никита, чуть ли не рыдая, признался мне, что хотел выиграть деньги, чтобы предложить руку и сердце любимой женщине. Что без денег он будет отвергнут, а так у него еще есть шанс обрести свое счастье. И поэтому он выбрал именно этот вечер у Кислярского, и именно преферанс, надеясь, что пьяные гости не смогут дать ему достойный отпор в игре, в которой надо думать. А в результате он не только не выиграл, но и остается должен более чем значительную сумму. В первую очередь Андрею Васильевичу, который, несомненно, должен был взять наибольший куш в этой игре. Как я ни успокаивал его, как ни пытался что-то объяснить, Никита был на грани отчаяния и, по-моему, мало что понимал. Поэтому мне не оставалось ничего другого, как предложить мальчику некую сумму для расчета по игре. Ведь дело касалось его чести. Я отчего-то был уверен, что это предложение сможет успокоить моего бедного друга. И он вроде действительно как успокоился, поклонился, поблагодарил…
Мы вернулись к столу и доиграли партию. Начали расписывать счет. Никита извинился, поднялся и отошел куда-то. Его не было 5 минут, потом 10, потом 15. Кислярский с друзьями обыскали весь клуб – мой друг исчез.
Саша тяжело вздохнул.
– Я не мог уйти, не рассчитавшись. Окончательно разобрался со счетом, выясняя, какую сумму должен нашему партнеру Никита. Выдал Андрею Васильевичу расписку за Никитин долг на себя, что обязуюсь выплатить проигрыш через полгода. Пришлось взять с Андрея Васильевича слово об этом молчать, чтобы не позорить Никиту. Да, Наташенька, я действительно взял этот долг на себя, так как знал, что у Никиты не оставалось ни копейки денег. Карьера мальчика, да и вся его жизнь были бы загублены на корню из-за карточной игры. Заключив подобную сделку с Андреем Васильевичем и, наконец, освободившись, я бросился искать своего несчастного друга, чтобы объяснить тому, что ему не о чем больше тревожиться, что долг его будет погашен, а со мной он как-нибудь сочтется со временем. Однако, придя в дом генерала, услышал страшное известие, что Никита застрелился.
Граф помолчал.
– Андрей Васильевич, как я уже говорил, на самом деле известный мошенник, шулер, которого никто никогда еще ни поймал за руку. И также известно, что ремесло свое он никогда не проявляет в России – этакий благородный принцип. Даже наоборот: иногда из-за этого своего принципа умудрялся проигрывать большие суммы – значит, игра должна была быть честной…
Сегодня же, увидев г-жу Зюм в его сопровождении, я, кажется, понял, в кого был влюблен Никита, почему он решился на карточную партию, и почему он все-таки проиграл. Он не мог не проиграть. Г-жа Зюм хотела избавиться от надоедливого поклонника. И Андрей Васильевич ей в этом великолепно помог. Да, Наташенька, я никак не ожидал, приехав сюда, встретиться с женщиной, по сути убившей моего юного друга.
Граф, естественно, не рассказал Наташе о том, что потряс его и цинизм Софьи Павловны, знавшей, по-видимому, какую роль в этой всей истории сыграл граф, и все-таки пытавшейся соблазнить и его тоже.
Наташа молчала. История была, конечно, отвратительной и печальной. Но душа ее улыбалась, потому что, ну какой же хороший человек ее граф, и слава Богу, что не надо теперь переживать о его визитах к Софи!
Они, сделав полный круг по темнеющему вечернему саду, уже подходили к дому. Внезапно Наташа вспомнила, что у нее есть сообщить графу нечто даже более странное, чем его сегодняшняя встреча с Самойлиным! И только было открыла рот, как на террасу вышел слегка пьяный доктор Никольский и, увидев графа, громко позвал:
– Голубчик, а ну-ка пожалуйте, пожалуйте сюда! Спор у нас тут возник – разрешите нас, милейший! Только вас и ждем!
– Простите, Наташенька, – граф поклонился, ласково ей улыбнулся и поспешил за Никольским.
«Ну что ты будешь делать!» – рассердилась Наташа.
Доктор, если начинал спорить, делал это толково и назидательно. И разъяснения его, как правило, занимали немало времени.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?