Текст книги "А счастья может и не быть…"

Возле стола, в нелепо-неестественной позе, на полу, на коленях и уткнувшись лицом вниз, лежала женщина. Вокруг нее растекалась огромная лужа крови. Вся спина, руки и волосы, были также запачканы бардовой жидкостью.

– Боже мой…, – прошептала Анюта, приближаясь к телу. – Может это не она? Только бы не она… Со спины непонятно, надо посмотреть… Надо, но как… Я прикоснуться-то к ней боюсь, – вслух, трясясь от страха, бормотала девушка.

Переборов чудовищный страх, она подошла к полусидящей женщине. Дотронулась до еще пока еще теплой головы и немного оттолкнула назад. Тело, словно мешок с картошкой, рухнуло на пол. Анюта взглянула на лицо покойной. Синие глаза были широко открыты и смотрели прямо на нее, рот был приоткрыт, и из него струйкой вытекала кровь. Лицо было искажено гримасой боли и ужаса. Но все равно Анюта ее узнала. Это была она. Та самая тетка. Та самая последняя надежда на спасение.

Ужас пронизывал Анюту до самых косточек. Ее трясло, словно в лихорадке. – Только не кричать, – стуча зубами, шептала она. Переведя взгляд с лица на тело, она увидела ножницы, торчавшие из теткиной груди. Машинально схватив их и приложив немного усилий, Анюты выдернула их из тела и начала смотреть на окровавленные лезвия. Потом брезгливо отбросила их в сторону, вскочила и, оглядевшись по сторонам, подбежала к одному из шкафов и начала копаться в нем, сама не понимая, что хочет там найти. Конечно, желательно деньги. Ведь тетке они больше не нужны, а ей они так необходимы! Обратив внимания на дамскую сумочку, стоявшую на чайном столике, Анюта отбросила поиски в шкафу и схватила сумку: «Паспорт, кошелек, кредитки, наличка. Ого! Тысяч пятьдесят точно есть, на первое время хватит. Права, визитки… Ладно, потом все исследуем» – повесив сумку на плечо, она опять подошла к шкафу. Взгляд упал на красивую деревянную, покрытую лаком и цветным рисунком шкатулку. Открыв ее, Анюта обомлела. Таких драгоценностей она не видела никогда! Кольца, браслеты, серьги. И это все золото и платина, украшенные драгоценными камнями. Анюта не разбиралась в драгоценностях, но точно знала, что кольца и серьги были с бриллиантами. А вот, сколько карат и какая приблизительно стоимость этому добру, даже и предположить не могла. «И не страшно было все это дома хранить, на виду?» – подумала девушка и сунула находку в первый попавшийся пакет.

Открыв очередную дверцу шкафа, она услышала какой-то шум, топот, а потом и крик:

– Стоять! Руки за голову! Мордой в пол! На пол! На пол!

Понимая, что это кричат ей, словно в тумане, Анюта завела руки за голову, встала на колени и закрыла глаза. Она ясно представляла весь ужас, представший картины у правоохранительных органов, стоявших у нее за спиной, с наведенным на нее оружием: В комнате труп. А в вещах погибшей роется, безумного вида девка, с исколотыми руками, испачканная кровью, со шкатулкой и сумкой убитой. Это все. Здесь уже ничего не докажешь. Ничего. Слезы текли по щекам, застилая, и так почти ничего не видящие глаза. Ведь она была почти свободна. Почти… Что же теперь будет?

Анюта почувствовала, как холодный металл окутал ее запястья. Щелчок. Вот и все, она в наручниках. Какой-то слабо-знакомый голос заходился визгом, что это она! Она убийца! Повернув голову, Анюта увидела визжащую утреннюю бабку, которая не хотела пускать ее в подъезд.

– Я ж не хотела ее пускать. Ей Богу не хотела, – причитала старуха. – Но она же меня отпихнула и пробежала. Я как в воду смотрела. Убила-таки Наденьку. Убийца проклятая! – распиналась взахлеб крикливая соседка. – Убийца! Убийца! – кричала та, тыкая в нее старым морщинистым пальцем. Хорошо, что я вас вызвала, как чувствовала. Ох, как чувствовала. Да вот только поздно уже. Убила она Наденьку-то нашу.

– Сука ты старая. Не убивала я ее, – глядя прямо в глаза, прохрипела Анюта. «Долбаная бабка! Если бы не она, то Анюта уже убежала бы отсюда с деньгами и драгоценностями. И ищи ее потом. У нее сейчас даже имени, как такого нет».

Анюту вывели из квартиры, посадили в УАЗик и повезли…

За все время, проведенное в СИЗО, она вообще плохо, что понимала. Ее постоянно вызывал к себе следователь. На допросах она пыталась объяснить, что попала к тетке случайно, да увидев ту убитой, решила немного поживиться. Посчитав, что убитой деньги не нужны, а ей они не помешают. О том, где она была все это время, до происшествия, Анюта объяснить не могла, иначе бы всплыла смерть Лукавого. Поэтому на этот вопрос она не ответила, а молча смотрела на следователя и пожимала плечами. Вдобавок ко всему, у нее начались приступы ломки, и именно в этом состоянии, она опять сидела в следственном кабинете.

– Анна Андреевна, – вежливо начал тот, – На ножницах, которыми была убита Пермякова Надежда Ивановна, найдены только ваши отпечатки пальцев. И именно у вас были обнаружены вещи погибшей.

– Я же уже говорила, ножницы я трогала. Я их из нее вытащила. Не знаю зачем. Не знаю! Деньги, да, я взяла. И украшения тоже. Но я не убивала!

– Послушай, – перешел на «ты» следователь, – В твоей крови обнаружено достаточное количество героина. Я тебя только за это упечь могу, плюс воровство. Ты по любому поедешь. Какая тебе разница за что? А своими отнекиваниями, ты мне дыру об убийстве в деле делаешь. – Он замолчал, потом посмотрел пристально на Анюту и спросил:

– Хреново тебе? Ломает поди всю?

– Хреново. Ломает, – трясясь, согласилась Анюта.

Следак выдвинул ящик стола, вытащил оттуда порошок и повертел возле Анютиного лица.

– Давай так. Я тебе укол, а ты мне чистосердечное. И статью о наркоте тебе квалифицировать не будут. Я позабочусь. Только убийство и грабеж.

«С моих слов написано верно и мною прочитано» и далее подпись, было прописано Анютой собственноручно, под текстом следующего содержания:

«Я, Котова Анна Дмитриевна, 17.04.1999 г.р. зарегистрирована по адресу: Волгоградская область, поселок Сеньки, улица Цветная, дом 2. Проживавшая до этого в детском доме номер семь города Москвы. Покинув детский дом и получив государственную квартиру, продала ее и приобрела дом в поселке Сеньки. Нигде не работала и нигде не училась, а вела разгульный образ жизни. В итоге деньги за проданную квартиру закончились, а купленный дом сгорел. И я занялась бродяжничеством. Вспомнив о том, что в Москве у меня проживает богатая родственница, поехала к ней. Но та в помощи отказала. На что я обозлилась и, схватив лежащие рядом ножницы, нанесла семь ножевых ранений в спину и заключительный в грудь. После чего, начала обыскивать квартиру, в поисках наживы. Но ее, прямо на месте преступления, задержала полиция, вызванная бдительной соседкой».

Подписав себе приговор, Анюта находилась в ожидании суда. В какой-то период, пережив очередную ломку, Анюта смогла избавиться от наркотической зависимости. Хотя бы физиологически.

И вот, наступил день суда. Анюта сидела на скамье подсудимых, а свидетелей вызывали из коридора по очереди. Конечно, первой свидетельницей была приглашена та самая противная соседка, которая так некстати, заходила в тот роковой день в подъезд. Та, которая рассказала их встречу, указав при этом точное время, а оно, как ни странно, совпадало со временем убийства. При этом, крикливая старушка, не забывала называть Анюту убийцей и воровкой. Рассказав свою, очень приукрашенную версию встречи, она продолжила:

– Товарищ судья, ну как же это так? Вот такие вот будут ходить, и убивать всех прямо дома? Как же жить теперь? Мне вот, например, боязно теперь из квартиры выходить. Я закрываюсь на все замки и сижу. А то, вдруг, придут. Убьют, не пожалеют и обкрадут всю до нитки, – в голос завыла старуха. – Я же даже балкон теперь закрытым держу. А то и через него влезут. А у меня коты. И гулять им теперь негде. И все из-за таких вот, как она! Стрелять таких надо! Или сажать пожизненно!

– Уважаемая Серафима Олеговна, – устало вздохнула судья, – Суд сам разберется, какое наказание будет назначено обвиняемой.

– Ага, назначите вы. Отпустите и пусть гуляет. Или год дадите, а она вернется и меня убьет, за то, что я тут разговариваю. Вот влезет на балкон и поминай, как звали.

– Серафима Олеговна, вы живете на пятом этаже. О каком балконе идет речь? Тем более, хочу напомнить вам, что подсудимая является близкой родственницей потерпевшей, а не квартирной воровкой.

– Да какая ж она родственница? Я и следователю говорила. Не было у Надьки никого. Одна она жила. Мужичонка только к ней иногда захаживал и все. А эта кто такая? Я в нашем доме живу с рождения. И всех наизусть знаю. Про кого хочешь, спроси, про всех рассказать могу. А эту чушку, я первый раз вижу.

– Серафима Олеговна! – стукнула молоточком, уставшая слушать ее, судья. – Я попрошу, в зале заседания обойтись без оскорблений, иначе мне придется удалить вас из зала.

– Во как! – всплеснула руками соседка, – Это что ж значит, меня выгнать, а убийц жалеть будем?

– Если у сторон, вопросов к свидетелю больше нет, то попрошу вас присесть на свое место, – строгим голосом произнесла судья.

– Ваша честь, – поднялся прокурор, – У меня есть. – Свидетель, обратился он к старухе, – В своих показаниях, вы указали, что видели в руке подсудимой странный предмет, похожий на оружие, а точнее на пистолет. Расскажите об этом подробнее.

У Анюты округлились глаза: «Какой пистолет? Что за бред она несет? Ну почему она встретила именно ее?! Ведь столько нормальных людей живет в этом подъезде. И почему ее угораздило, столкнуться именно с этой полоумной бабкой?! Почему?! Почему?! Почему?! Еще и пистолет какой-то выдумала!»

– Да, я видела, – поджала губы противная старушка.

– Где именно он был?

– Так в руке она его и несла.

– Свидетель, – перебила ее судья, – Хочу напомнить вам, что вы не на скамейке во дворе, а в зале судебного заседания. И за ложные показания, мы можем привлечь вас к уголовной ответственности.

– А чего я вру? – удивленно приподняла бровь старуха.

– Вы уверены, что видели, именно пистолет, в руках у подсудимой? – уже более жестко переспросила судья.

– Да откуда ж мне знать. Пистолет это или нет. Несла чего-то, я и подумала.

– Ваша честь! – подскочила со скамьи Анюта и ухватилась за решетку, – У меня вообще в руках ничего не было.

– Сядьте подсудимая! – стукнула молотком судья, сердясь из-за нелепости и нарушения процесса. – Сядьте! Вам еще дадут слово.

– Серафима Олеговна, подскажите, у подсудимой в руках, было что-то? Вы точно это видели?

– Да не помню, я. Может было, а может, и не было. У нас же темно в подъезде, хоть глаз коли! Я ходила к нам в управу. И звонила, и писала. А свет так и не сделали! А как в таких потемках можно, что-то разглядеть? Мне ж не шестнадцать лет, а семьдесят четыре. Я уже не молодая, вижу плохо. А все только бабку обвиняют. Все бабка плохая. А убийц отпускают. И свет, наверное, специально не делают, что бы я там упала. Или, что бы, вот такая, – она махнула рукой в сторону Анюты, – меня в этой темени убила. И опять отпустят. А зачем нас, стариков жалеть? Зато кругом все хорошие! И пьяницы, и убийцы! А нас и пожалеть некому, – начала бесслёзно, но в голос реветь она, демонстративно доставая платок и вытирая несуществующие слезы.

– Серафима Олеговна. Займите, пожалуйста, свое место в зале, – устало произнесла судья, указывая жестом руки, на пустующее место.

– А свет-то нам починят? – отходя от трибуны, спросила старуха.

– Это вопрос не по делу. – резко перебила ее судья и та поплелась на свое место.

Следующий свидетель, был любовник тетки, который не смог приехать на суд по состоянию здоровья. И его показания были взяты из его местоположения (больницы) и письменно задокументированы. В которых, он говорил, что лично с Анютой не знаком и слышал о ней в последний раз, от своей любовницы, то есть отныне убитой, Пермяковой Надежды Ивановны, когда подсудимую отправляли в детский дом. Именно тогда, убитая отказалась брать над ней опеку. А он предупреждал, что это может плохо кончится. Комментируя свое мнение, местью племянницы. Но именно такого конца, он никак не ожидал.

Услышав имя следующего свидетеля, Анюта вздрогнула.

– В зал суда приглашается свидетель, Матюшина Наталья Викторовна.

В зал вошла Натка и заняла место свидетеля. Она давала показания по характеристики Анюты, так как являлась ее подругой по детдому. Натка рассказывала об Анюте только положительные качества. Говорила, о её доброте, честности и умении дружить. Сквозь слезы, подруга говорила, что не верит, что та способна на убийство, что это на нее не похоже, не такой Анюта человек, а это какая-то ошибка. А так же сказала, что после детдома ни разу ее не видела, естественно умолчав, обо всем, что было до этого. Когда ее выступление закончилось, она взглянула на Анюту, подлетела к клетке и, заревев в голос начала кричать:

– Анька, ну скажи, что это не ты! Я не верю! Ну не мола ты ее убить! Не могла! – Натку схватил канвой и, отцепив от решетки, вывел из зала суда. Но она продолжала кричать, что не верит, что это ошибка.

Анюта тоже расплакалась, глядя на бьющуюся в истерике подругу. А дальше суд удалился для принятия решения и вынесения приговора.

Когда суд вернулся, Анюта стояла на ватных ногах, держась за решетку и пытаясь ухватить каждое слово, но слышала только обрывки фраз:

«Она, Котова Анна Дмитриевна, 17.04.1999 года рождения, признана виновной по пункту 3 части 2 статьи 105 УКРФ за умышленное причинение смерти другому лицу, часть 1 статья 105 УКРФ и 4.1 статья 162 УКРФ разбой, нападение в целях хищения чужого имущества, с применением насилия.

Анюта стояла и слушала, как в тумане, все статьи, пункты, части. И ждала самого страшного – приговора.

– В совокупности этих преступлений и частичным сложением, Котова Анна Андреевна, приговаривается к тринадцати годам лишения свободы в колонии строгого режима. Но самое главное, что полностью перевернуло все сознание Анюты, это то, что за неделю до убийства, Надежда Ивановна, оставила завещание, в котором она передавала по наследству все движимое и недвижимое имущество, ей, своей племяннице. Но по закону, Анта считалась недостойной наследницей и по этому, завещание в силу вступить не может и все переходит государству, так как других наследников нет.

Анюта ошарашено слушала это и не верила своим ушам. Тетка не забывала о ней! И все это время она была безумно богата! Но почему на следствии этого не упоминалось? Почему ее из детского дома никто забирать не стал, а завещание составлено в ее пользу? Почему нет других наследников? Ведь насколько Анюта помнила, на время гибели ее родителей, тетушка была беременна. Где же ребенок? Почему она ничего не оставила своему возлюбленному, за которого собиралась замуж? Эти мысли крутились в голове, сбивая и путая Анюту все сильнее и сильнее.

И вот, опять наручники. Конвой. И длинный путь в неизвестность…

По дороге на зону, Анюта ехала и пыталась себе представить, что там ее ждет. Опять избиения, унижения? Да сколько можно! Итак, уже достаточно натерпелась! Почему все люди живут нормально и у них ничего не происходит? За что судьба, так зверски бьет ее и не дает возможности подняться? А самое обидное, что сейчас на воле, толпами ходят: воры, убийцы, мошенники, наркоторговцы, сутенеры и еще куча всякой мрази. А она, человек, который никогда не убивал (Лукавый, это следствие насилия), не воровал, не торговал наркотой, не продавал и не предавал никого, коротает свою никчемную жизнь из заключения в заключение. И просвета не видно. Впереди только мрак, пустота и неизвестность. Ну что она такого плохого сделала, что у нее все кувырком? Не поехала тогда с родителями и не погибла вместе с ними? Полюбила Илью и бесконечно ему доверяла? Встретила Вадима и захотела устроиться на работу? Или от безвыходности и боли стала наркоманкой, так как ничего больше, кроме как клиентов и четырех стен не видела? И то, это все не по своей воле! Так в чем провинность? Разве за любовь, доверие и желание работать, человека можно так жестоко и несправедливо наказывать? Взять туже самую Натку. Она самостоятельно на панель пошла и что? Живет, радуется и ни в чем не нуждается. А Вадим? Он вообще людьми торгует, причем делает это насильно и тоже хоть бы хны. А Илья? Его любили, а он предал. Хотя не о нем сейчас плохо думать. Он очень сильно наказан судьбой. Он потерял самого близкого и единственного любимого человека. А Лукавый? Этот боров, насилует невинных девчонок, как он считает, с целью наказания, балуется герычем, считает себя хозяином жизни, денег гребет за чужой труд и живет в кайф. Ведь если так разобраться, то это их надо всех пересажать, а нее. Но все, как всегда, наоборот. И вся эта шайка, сидит сейчас, попивает коньячок, попивает коньячок, ржут, девок дерут и продолжают чувствовать себя мировыми господами. А она, ими же замученная, сейчас едет отбывать свой срок в тюрьму, за преступление, которое не совершала.

Ехать пришлось долго. Воздух стоял спертый, от чего было тяжеловато дышать. Сухого пайка им не выдавали, так как стены СИЗО они уже покинули, а в тюрьму еще не въехали. Есть хотелось жутко, а от сидячего положения ноги и спина постепенно начинали затекать. Наконец, машина остановилась. Их привезли, на так называемый «шлюз» (прием заключенных). Всем девчонкам, которых тоже везли по этапу, приказным тоном, сказали выйти, держа руки за головой. Лай собак, крики «вертухая», матерщина звенящая со всех сторон, привели Анюту к остолбенению.

– Чё встала, блядина?! – почувствовала она сильный удар по спине. – Курорт закончен, в строй со всеми!

Анюта посмотрела на девчонок, строившихся в колонны, и поспешила к ним. Когда все стояли, как положено их повели в «приёмник». Там нужно было, услышав свою фамилию, сделать шаг вперед, назвать свою фамилию, имя, отчество, статью, дату начала и окончания срока. После, их повели на полный обыск.

– А это что такое, шепотом спросила Анюта, грузную женщину, по поведению которой, было ясно, что она здесь неоднократно бывала.

– Первый раз, что ли? – усмехнулась та.

– Ага, – кивнула Анюта.

– Первый раз сложно. Ты меня держись, а то налететь можешь. Ща тебя полностью досматривать будут.

– Зачем?

– За тем, что вдруг у тебя пистолет, заточка, бабки, наркота, мобила или еще что запрещенное.

– У меня нет ничего. Да и где бы я это пронесла, на мне джинсы в обтяжку, да футболка. Не спрячешь нигде.

– А под стелькой в кроссовке что?

– Ничего. А что там быть должно? Да и как туда положишь, она же прилегает, сразу видно будет.

– Кому надо, тот так положит, что и собака не найдет.

– Ничего себе. Получается, обувь снимать надо будет?

– Обувь, – хмыкнула та, – Не только обувь, полностью раздеться придется. Вплоть до труселей с лифаком.

– А это зачем? – удивленно захлопала глазами Анюта.

– За тем, что там тоже не дураки сидят. Мало ли куда ты что понапихала. Тебя там всю проверят. И в п…ду залезут, и в ж…у. Даже в ушах у тебя поковыряют и в подмышках посмотрят.

– Ужас, какой.

– Подожди. Это только начало. Ужас еще впереди.

Анюта похолодела и дрожащим голосом спросила:

– А они меня не изнасилуют? Я же голая стоять буду, а они по мне будут лазить. Причем, по всем местам.

– Не ссы, тебя бабы обыскивать будут.

– Откуда ты знаешь?

– Правила такие. Мужиков – мужики обыскивают. Баб – бабы.

Ее новая знакомая оказалась права. Обыск Анюте, действительно, проводили две женщины в форме. Проверяли все что можно. На теле не было ни единого места, куда бы они не заглянули. Даже рот, зубы, заглядывали под язык и за щеки. Обувь проверяли небольшим шилом, как снаружи, так и изнутри. Швы на джинсах тоже были проверены каким-то металлическим предметом. А у одной прибывшей, их просто распороли, но ничего не нашли. У кого были каблуки, всем поснимали набойки, что бы проверить внутренность. Когда досмотр закончился, она опять столкнулась с уже знакомой, грузной дамой.

– Ну, чё, полазили по мохнушке, – засмеялась она, оголив золотые передние зубы.

– Полазили. Так противно еще никогда не было. А дальше, что? Все? В камеру?

– Да щас тебе. На карантин сначала.

– А это что такое? На здоровье проверят, кем работать будешь, выяснят, стучать предложат.

– Как это?

– Да так. Условий наобещают хороших, УДО гарантировать будут.

– И что говорить нужно?

– А это тебе решать, – вновь улыбнулась зечка. – Но сразу хочу предупредить, стукачей здесь не любят. Причем не только заключенные, но и сами надзиратели. И обещания их, о сладкой жизни на зоне, как правило, пыль.

– Я стучать не собираюсь.

– Все так говорят, а чуть прижмут к стене и все, затрясутся и бегают докладывать. Хотя открою тебе небольшой секрет: иногда стучат те, на кого меньше всего думаешь.

– А ты? – улыбнулась Анюта.

– Гонишь, что ли? Ты здесь поосторожней с такими обвинениями. Здесь тебе любой вопрос и домысел обосновать придется. Если что-то знаешь, то знай, но рассказывать никому не вздумай.

– Спасибо за совет. Я просто первый раз тут.

– Это заметно.

– А ты какой?

– Пятая ходка уже.

– А за что?

– Много вопросов задаешь. Здесь этого не любят.

– Извини, – Анюта грустно опустила глаза.

– Да ладно, это не тайна. Так и быть, тебе скажу. Нравишься ты мне. Статья у меня на все ходки одна – грабеж. Они ловят меня, сажают. Думают, что исправлюсь. А я не исправлюсь, понимаешь? Воровать у меня, в крови. И другого я ничего не умею. А тюрьма, что тюрьма… Я здесь уже привыкла. Мне иногда здесь больше нравится, чем на воле. Воля, для интеллигенции, на работку сходят, копейки посчитают и на праздник шампанского выпьют. Ну, летом еще может на Сочи накопят. И в чем их жизнь заключается? Жить, чтобы не сдохнуть? Разве это жизнь? Нет, это рутина. Жизнь, это драйв. Это огонь, риск, азарт, опасность! И если дело выгорает, то ты живешь на такие средства, кушаешь в таких ресторанах, таких мужчин имеешь, что тебе и снилось. Я так считаю: или все, или ничего. Не умею я жить на зарплату. Не умею я питаться пустой картошкой. Не умею я носить дешевые шмотки. Для меня зима без шубы, это не зима. А слово метро, это всего лишь четыре буквы из прошлого. Я привыкла к крутым тачкам, правда менять часто приходится. Вот скажи мне, ты ела когда-нибудь икру Almas?

– Нет, первый раз слышу. Красную, черную ела.

– Красная и черная и пустой звук по сравнению с этим деликатесом. Это белая икра. На вид, как жемчуг. А делают ее из осетровой белуги. И стоит она, дороже твоей жизни. Раз в десять. Или, например, такое блюдо, как «Карри Samundari Khazana». Оно готовится из лобстеров, улиток, краба, если я не ошибаюсь, девонширского, аболонов. Это ушки морские. Икры белуги, трюфелей, черри и из чего-то еще. Его готовят только в Лондоне. Я там жила в свое время и очень часто ходила в тот ресторан, где его готовили и постоянно его заказывала. Поэтому так хорошо знаю его состав. А в Нью-Йорке, я очень любила салат «Florette Sea&Earth». Там тоже морепродукты и трюфеля. А на завтрак, там же, заказывала себе омлет. Называется он «Zillion Dollar Lobster». Это почти обычный омлет, только с лобстером и с украшением в виде черной икры. Только украшение это ни как у нас, в России, три икринки, для вида, а достаточно толстый слой. Ты себе на бутерброд меньше мазала. Ну и стоит это. Ладно, ты и так жрать, как помойный кот, хочешь. А я тебе еще слюну напускаю, – засмеялась собеседница. – Не смотри так жалобно. Как откинусь, угощу. Отвечаю. Иначе мне твой голодный взгляд всю жизнь сниться будет, – опять взорвалась смехом она.

– Спасибо.

– Не спасибкай. Я еще не вышла. Я только сажусь.

– А как тебя зовут? – поинтересовалась Анюта.

– Зовут меня Скакун. От фамилии Скакунова.

– А имя?

– А имя тебе зачем? Здесь его ни у кого нет. Кстати, у тебя тоже. Забудь это слово. Здесь, у человека есть только погоняло, которым тебя будут называть всю отсидку. Обижаться не стоит, какое бы не дали. Это не в оскорбуху, а для простоты общения. Имен одинаковых много, а кликуха одна. Так понятней всем.

– Интересно, а какую мне дадут?

– Как правило, берут производное от фамилии. Фамилия твоя как?

– Котова.

– Скорее всего, «кот» будешь.

– Кот? – удивилась Анюта, – но это же как-то больше мужчине подходит. Может кошка?

– А ты думаешь, ты здесь будешь женщина. В тюрьме, кроме начальников, мужчин нет. И большая часть женщин их заменяют, – уже более тихо произнесла Скакун.

– Как это? – испуганно захлопала глазами Анюта.

– Если на карантине вместе окажемся, расскажу. Сейчас уже не успею. – Да не дрейфь ты! Все норм будет. Посидишь спокойно, от воли отдохнешь. Какая статья-то? Вроде, на перекличке, я слышала, что 105? Кого грохнула и ограбила? Любовника?

– Да никого я убивала. Я к тетке пришла в гости, а она лежит вся в крови. С дурру ножницы вытащила, а тут менты.

– Совсем нескладно, – недоверчиво покачала головой Скакун.

– Да я знаю. Вот мне и не верит никто. А я, правда, не убивала.

– И обворовала случайно?

– Это не случайно, – грустно вздохнула Анюта. – Бес попутал. Я же знала, что у нее денег немерено. А ей они уже были ни к чему. Ну, я и решила немножечко прихватить.

– Ага-ага. Это ты следаку рассказывать будешь.

– А менты откуда взялись?

– Соседка внизу меня увидела, я ей не понравилась, еще и отпихнула, за то, что она меня пускать не хотела. Причем бабка больная на голову. До сих пор не понимаю, почему я именно с ней столкнулась. Она еще и на суде, как свидетель выступала. Начала гнать, что я с пистолетом шла. И это с учетом того, что у меня вообще с собой ничего не было. Даже дамской сумочки.

– А гранату она у тебя в руках не увидела? – широко улыбнулась женщина.

– Вроде нет, – в ответ улыбнулась Анюта. Да ее и слушать никто не стал. Судья пригрозила, что за дачу ложных, можно срок получить, она сразу и переобулась, мол, темно, зрение.

– Я бы таких свидетелей, прямо на суде отстреливала.

Как и говорила ее новая знакомая, Анюту изначально отправили на карантин. Она представляла его более мягким, и более приспособленным к проживанию. Как минимум, хотя бы чистое белое постельное белье, пара человек, должный осмотр врачей и время, что бы хоть чуть-чуть понаслаждаться более уютными условиями. Но, как всегда она ошиблась. Карантинные камеры были переполнены, из осмотра были взяты только анализы на ВИЧ и туберкулез. Единственная радость была, это то, что как ни странно, но они, действительно попали в одну камеру со Скакуном. Они много разговаривали. Анюта в основном слушала свою новую подругу, а та объясняла ей, как выжить в тюрьме.

– Сложно только по началу. Потом привыкнешь. Поверь, порой на воле бывает гораздо хуже. А здесь… Ни забот, ни хлопот. Сиди себе, да тапки шей. И народ здесь грамотный, начитанный. На воле таких не встретишь. Возьми даже меня. Имею два высших образования. Знаю пять иностранных языков, а если брать еще и русский, то шесть. А если русский матерный, то вообще семь, – как всегда громко засмеялась она.

– Тогда я только два знаю, – поддержала шутку Анюта. – Слушай, а как же так вышло? Такое образование блестящее. Ты же могла хорошую карьеру сделать. И зарабатывала бы такие деньги, которые бы сделали тебя достаточно обеспеченной. Дела бы свое открыла. И все было бы заработано честным трудом. И без тюрем бы обошлась. Сидела бы сейчас в ресторане, да ела свою любимую белую икру.

– Запомни, много денег и честность, вещи несопоставимые. А если много денег заработано честно, то значит их не много.

– Хочешь сказать, что все обеспеченные люди, это люди перешагивающие закон?

– Естественно.

– Но ведь ты тоже когда-то не знала, что такое большие деньги. Ты же для чего-то училась. Тем более что у тебя даже два образования. Ты осознанно шла учиться, что бы на этом построить будущее. Что подвигло так круто свернуть?

– Да, – махнула рукой женщина, – Был у меня один. Кормил, обувал, одевал. А я любила. Потом предложил рискнуть, я и рискнула. Я же за ним, хоть на край света была готова, хоть с обрыва, хоть в омут с закрытыми глазами.

– А дальше чего?

– А дальше, я здесь. А он, новую молоденькую дуру разводит, – сжала кулаки она и тяжело задышала. – Я тоже раньше, знаешь, какая красивая была! Ладно, хватит ненужных воспоминаний. Жизнь повернуть нельзя. А я и не хочу. Меня и так все устраивает.

Находясь на карантине, Анюта все время проводила со Скакуном. Та оказалась очень веселой и, не смотря на большое количество «ходок», достаточно простой и легкой женщиной. Она много ей рассказала о женской тюрьме, обо всех тонкостях. Объяснила ей манеру поведения, что можно, а что нельзя. О чем можно говорить, а о чем стоит молчать. Еще она ей поведала о любовных утехах, между коротавшими здесь годы, дам.

– Слушай и запоминай, все, что я тебе скажу, – говорила Скакун. – Как только попадешь в хату, старайся держать себя спокойно: без паник, без нервяков. На вопросы отвечай осторожно, но не заторможено. К смотрящей не подлизывайся. Веди себя естественно. Забудь такие слова, как: «спасибо, пожалуйста, а можно ли» и так далее. Корче отключи индекс вежливости.

– А он у меня и не был включен, – ухмыльнулась Анюта.

– Не перебивай. И там тоже никого и никогда не перебивай. Если не хочешь стать, чьей-то лесбийской подружкой, то ни в коем случае, не разговаривай на тему отношений или предпочтений. А лучше вообще молчи на счет своих мужиков. Следующее правило: будь опрятной. У тебя должно быть свое мыло и свое полотенце. Соблюдение гигиены здесь обязательно, не смотря на все условия. Не дай Бог, какая зараза окажется, типа чесотки. Если чем заболела, особенно заразным, сразу сообщай надзирателям. Кстати, больных, здесь тоже не жалуют. Тем более если это венерология, онкология.

– А онкология здесь причем? – удивилась Анюта. – Здесь же вины человека нет. Никто не застрахован.

– От СПИДа тоже никто не застрахован, а от больных держаться подальше, презирают, брезгуют. И я просила, не перебивать. Продолжаем дальше. Наркош тоже не любят. Эти за дозу, мать родную продадут. И ты от них подальше держись, сдадут, как нечего делать. Самый поскудный народ.

Анюта невольно передернула плечами, вспомнив о своей зависимости. Находясь в СИЗО, она от нее избавилась, пережила и перестрадала жуткую ломку, а главное, что ее даже и не тянет, что для наркомана со стажем, очень странно. О ее пагубной привычке знали там, а здесь? Интересно донесли уже? Ведь в тюрьме, насколько известно, все знают про арестанта, еще до его прибытия. Девушке стало жутковато. Сидеть такой срок и быть призираемой! Ужас! Только бы никто не знал. Хотя, если что, то она сможет доказать, что этим больше не занимается. Она же не будет больше колоться.

И очень важный момент, – не заметив Анютиного переживания, продолжала Скакун, – Который ты должна уяснить и запомнить. Никогда не крысятничай. Поймают за этим делом, все, туши свет. До конца отсидки презирать будут, но сначала жестоко накажут.