Текст книги "Унесенные блогосферой"

Глава 24
Огня маслом не затушишь

Как доверять людям, если уже однажды обжегся?

Фредди Крюгер, персонаж интернет-мема

– Как там Сандалетин-то? Аттестовал тебя? – поинтересовалась Виктория.

При упоминании о Сандалетине вид у нее стал такой, как будто пришла та самая осень из поговорки, по которой в народе принято считать цыплят, и она абсолютно уверена, что урожай будет лучше всяких ожиданий. Однако на деле все складывалось не так радужно.

Оценку Сандалетин, конечно, поставил. Но застал я его на кафедре в статусе триумфатора. Наверное, Александр Македонский, победивший войско персидского царя Дария, выглядел менее довольным собой, чем наш Кирилл Михайлович, составляющий список своих печатных публикаций для получения премии молодых ученых.

– Место завкафа он уже точно видит своим, так что поставил он мне сессию или не поставил, – это совершенно неважно.

– Очень в том сомневаюсь, – усмехнулась Вика, и в глазах ее черти не просто прыгали, а водили хороводы с песнями.

– Что же ему помешает?

– Собственный дурной характер. – Тетка рассмеялась и откинулась в кресле.

– Эх, Сандалетин-Сандалетин, – сказала она нараспев. – Ладно, рассказываю.

– Она рассказывает! Как будто ей есть что рассказать!

– Есть! – Вика хитро сощурилась. – Еще как есть! Товарищ Сандалетин преступил все законы здравого смысла, поэтому я поняла, что действовать надо срочно и радикально, иначе он прикопает нас с тобой окончательно. Если бы мы с тобой действительно писали роман, то, во-первых, Кирилла надо было бы сделать моим бывшим мужем или любовником, чтобы сюжетные шестеренки интриги закрутились как слаженный часовой механизм. А во-вторых, его надо было бы вписать в действие. Например, Сандалетин оказался бы знаком с семьей Романихиных, активно вмешивался бы в ход расследования, всячески мешал бы мне. От такого романа будет отдавать литературщиной, зато большинство твоих читателей останется довольно, потому что горизонт их ожиданий будет удовлетворен, все пазлы сложатся.

Но жизнь есть жизнь: Сандалетин умудрился вмешаться в ход расследования, просто по мелочи гадя тебе, а тем самым и мне. Мотивы его неочевидны, связи непрямые, выгоды сомнительны. Если бы не ваши с Миллер приколы с париками и переодеваниями, то история с Сандалетиным вообще получилась бы скучнее похмельных щей утром в понедельник.

К слову, о Миллер. Эту даму вообще лучше выкинуть из этой истории вместе с ее дурацкими девочками. Она не имеет никакого отношения ни ко мне, ни к убийству, ни к тебе по большому счету. Если сделать Сандалетина моим бывшим, тогда Миллер не нужна. Учти это.

Я смотрел на тетку, мягко говоря, в изумлении Так ей все-таки хотелось попасть в роман! Более того, она его уже фактически написала у себя в голове, только, как всегда, ленилась и решила поручить грязную работу мне.

– Ну ты и фрукт, – сказал я вслух. – Сама пиши свой роман. Я пишу диссер по юрлингвистике, с меня хватит.

Вика пожала плечами, мол, не очень-то и хотелось.

– Так вот, о Сандалетине и о том, как пришлось с ним бороться. Кстати, ты замечал, что для таких ситуаций, как в случае с Кириллом, в языке есть слово «дуется» вместо «обижается»?

– Не перескакивай!

– Я не перескакиваю, – отмахнулась она. – Обижаться – это когда есть обидчик, есть действия или слова обидного характера и есть результат – обида. А что такое «дуться», по-твоему?

– Превращаться в индюка.

– Ага. Это снова метафора. На сей раз психофизического состояния, которое может возникнуть по причинам самым разным. Вот не оправдала я каких-то ожиданий Сандалетина или еще кого-нибудь, и все – человек раздулся, его неудовольствие мной направлено внутрь, загнано в область подсознания (мне-то он претензии прямо предъявить не может). Человек как бы «раздувается», «дуется» под давлением собственных несбывшихся надежд. Сандалетин дулся-дулся и в конце концов стал реально опасен. Его неудовлетворенное состояние раздувают сразу два обстоятельства, до которых вы уже докопались с вездесущей Миллер: во-первых, я знаю, что он вор, во-вторых, не поддалась его мужскому обаянию и отказалась делить с ним награбленное, а заодно матрас.

– Кстати, могла бы и сказать, – мгновенно вставил я.

– Такими знакомствами не гордятся, – многозначительно вскинула брови Вика и продолжала: – В итоге все это раздувшееся внутри Кирилла нечто – назовем это так – вызывало у товарища самое настоящее аффективное состояние, разновидность невроза. На меня и на все, что со мной связано, он стал реагировать, как бык на красную тряпку. Поэтому ответный удар должен был быть наверняка. Я поехала в Москву, разыскала профессора, который опубликовал предисловие к книге про «немамию» и который даже не подозревал о том, что книга краденая. Профессора зовут Станислав Овсянников, и как настоящий ученый он возмутился и сразу раскрыл настоящее имя того, кто вел с ним переписку от лица Вениамина Мамочкина. Им оказался небезызвестный местный ученый-психолог, давний приятель нашего Сандалетина. Вот тебе, пожалуйста, аргументы для суда: связь этих людей легко доказывается. Теперь Овсянников потребует отозвать тираж всех книг, или мы будем вынуждены инициировать судебный процесс.

Я был поражен:

– Почему ты раньше этого не сделала, если тебе все было известно?

– Ну, во-первых, не все. Я редко читаю популярные книги по психологии. Так что тут Миллер действительно помогла. А во-вторых, раньше у меня не было на это ни времени, ни сил, ни особой необходимости.

– А почему сейчас появилась?

– Я же говорю, Сандалетин раздулся настолько, что забыл о главной опасности со стороны женского пола.

– Это какой?

– Ты знаешь, что коза может насмерть забодать волка, который тронул ее козленка?

Нет, я, конечно, не был в курсе таких зоологических тонкостей:

– Что опять за козлиная метафора?

– Это не метафора, это сравнение. Ты тоже в каком-то смысле детеныш, хоть и великовозрастный уже. Поэтому, как образцовая коза, я боднула! – Она рассмеялась и, довольная собой, добавила: – Так что никаких переодеваний в женское платье, как видишь, не требовалось.

– То есть я теперь еще и козленок?

– Забей. – Вика величественно развела руками в воздухе. – Но это еще не все. Сандалетин не сегодня завтра обнаружит интересный сюрприз! Президентский, я бы сказала…

– Что ты имеешь в виду? – насторожился я.

Виктория расхохоталась громче прежнего и, мечтательно закатив глаза, пропела:

– Ох, Сашка! Короче, это и называется кафедральная жизнь. Уверяю тебя, почти в каждом научном учреждении есть своя леди Винтер, читай Миллер, и свой голый король, читай Сандалетин. Нам еще повезло, что у нас они в единственном экземпляре. В общем, чтобы без долгих вступлений. С президентской премией Сандалетина выйдет знаменитая шутка Льва Ландау. Ты же помнишь эту шутку?

– Ландау – это который нобелевский лауреат по физике?

– Он самый.

– Ландау помню, а шутку – нет.

Она посмотрела с притворной жалостью:

– Эх, молодежь, всему вас надо учить! В общем, когда Лев Ландау работал на физтехе в Харькове, его доставал один самовлюбленный физик, опубликовавший тьму плагиаторских статей, но считавший, что Ландау возглавляет теоретический отдел незаконно и занимает место, которое плагиатор считал своим. Однажды этому неоцененному гению науки прислали телеграмму о том, что Нобелевский комитет решил присудить ему Нобелевскую премию, поэтому просит, чтобы потенциальный лауреат к первому апреля представил теоретическому отделу, возглавляемому Ландау, все свои работы, перепечатанными на машинке в двух экземплярах…

– Ты что, подделала уведомление о президентской премии?! – взревел я, вспомнив наконец эту историю. Компилятор преподнес Ландау свои перепечатанные труды, а тот в ответ поздравил его с первым апреля. Немудрено, что при столь специфическом чувстве юмора у Ландау была масса недоброжелателей.

– Но как, Вика? Как ты это сделала?

– Элементарно, Ватсон! Достаточно знать, как выглядит бланк Министерства образования. У меня был один такой бланк в свое время, я просто скопировала его и прифотошопила печать. Ну, а отправить письмо из Москвы экспресс-почтой с обратным адресом министерства было несложно.

Она снова рассмеялась, демонстрируя красивые ровные зубы. Удивительно, но и теперь Вика не созналась, что получала премию за научные заслуги. «У меня был один такой бланк в свое время», – сказала она. Господи, откуда такая скромность у нашей интеллигентки в первом поколении? Впрочем, вполне возможно, что это не столько скромность, сколько ей просто плевать. Возможно, к премии она относится с такой же легкостью, с какой воспринимает чужие проблемы. Например, мои проблемы, большая часть которых была создана если не ею самой, то при ее непосредственном участии. Однако она была далека от того, чтобы сожалеть или хотя бы извиниться за доставленные неудобства. Все, что я мог бы сделать для облегчения своей участи в данной ситуации, а точнее говоря, просто для облегчения, – это воспользоваться приобретенным на филфаке опытом по искусному применению ненормативной лексики.

– А «девочки Миллер»? – спросил я, вдруг осознав, что искусству интриг моя тетка обучилась не иначе как у самой Примадонны.

– Что «девочки Миллер»?

– С Сандалетиным ясно. А эти-то две барышни тебе зачем? Что за странное наследство от бывшего научного руководителя?

Вика подняла плечи и сделала невинные глаза:

– Ну, девочки просто полезные. Все про всех знают, они мои глаза и уши.

– Не только твои глаза и уши, – сказал я, вспомнив, что Надя и Юля приходили к нам именно в тот вечер, когда Вика улетела в Москву. Само собой, это девочки сообщили Миллер об отсутствии Виктории.

– Да знаю я, – отмахнулась Виктория и повторила, смеясь: – Роль невелика. Поэтому еще раз тебе говорю, если соберешься нормально записать эту историю, то выкидывай, не думая, всю эту белиберду про девочек и Примадонну. В литературе не должно быть маловажных для основной истории деталей. Особенно если это детектив. Разнообразие себе может позволить только жизнь.

– Или Марсель Пруст, – добавил я, на что сразу получил ответ вполне ободряющий, если учесть, как моя дорогая тетушка в принципе скупа на похвалы: «Прустом здесь пока не пахнет, но пишите, Шура, пишите».

Глава 25
Кофе без сигарет

Когда обновленные словари обнаружили у «кофе» средний род и разрешили называть его «оно», маловажная перемена вызвала непропорциональный шок. Умение обращаться с «кофе» считалось пропуском в образованное общество. Но вот удобный речевой пароль, позволяющий отличать чужих от своих, – убрали, и язык стал проще, а жизнь сложнее.

Александр Генис

Вика сидела в кресле, водрузив на колени ноутбук, и в чудовищном темпе набирала текст исследования по убийству мужа и жены Романихиных. Стоит ли говорить, что, сражаясь в боях за свою профессиональную и всякую другую честь с Сандалетиным, она отстала от всех поставленных Борисом сроков и сейчас одним финальным рывком пыталась обработать свои наблюдения об убийстве, которые она кидала в заметки на собственный телефон или просто начитывала на диктофон, напрочь забывая хотя бы по-разному называть все это «собранье пестрых глав» и выхлопов мысли. Вернее, как теперь стало ясно, убийство – это не самое правильное слово. В кресле напротив Вики сидел Вадим. Время от времени, выходя из-за своей перегородки, я видел все ту же картину: она печатала, он читал на своем планшете, и за все это время они не перекинулись ни словом.

Я знал, что Борис уже выехал, чтобы взглянуть на предварительное заключение, хотя вообще-то в обязанности Виктории входила самоличная доставка результатов своей работы. Но сегодня Бориса здесь ждал сюрприз не хуже того, что получил Сандалетин, когда, измучив кафедру во главе с кафедральным ксероксом, без перебоя размножавшим нужные для получения премии чуть не в десяти экземплярах документы и свидетельства, наш мститель наконец дозвонился в Министерство образования и науки и выяснил, что не только два миллиона, но даже плохонькую похвальную грамоту за усердие и исполнительность ему никто отваливать не собирается.

Но больше всех в этой истории я сочувствовал Борису. По моему мнению, это тот самый вариант, который должен был остаться за вычетом вампиров, Бондов, графов Монте-Кристо, Камбербэтчей и даже Митхуна Чакраборти, который все-таки пришелся к слову в этой истории.

Я бродил из кухни в комнату и за перегородку с неочевидными намерениями. Мы договорились с Маргаритой, что я встречу ее после работы. С рубашкой и носками я уже определился, но все равно продолжал поиски. Мой ноутбук подавал скучающие писки из-за перегородки: друзья уже два дня обсуждали управление электронными устройствами на расстоянии с помощью биобраслета. Один такой браслет Альберту из Японии привез отец, но мне было не до того.

Я специально не ставил ноут на беззвучный режим, чтобы был формальный повод возвращаться и уходить снова за перегородку. Но даже это было явно лишним: ни тетка, ни ее гость не обращали на меня никакого внимания, словно я стал прозрачным.

Новинки Акихабары – электронной Мекки Японии и всего мира – привычно пролетали мимо меня. Виной тому не только моя беспокойная соседка и не только учеба. Как вообще люди справляются с этим? Я уже говорил, что женщины – это перекошенное одеяло жизни; на самом деле все гораздо хуже, они даже не одеяло, а дырки в пододеяльнике – бездонные черные дыры, в которых пропадает сначала твое время, а потом и сам факт твоего существования. Фу, дурацкое сравнение, и к тому же дешевый фрейдизм. Хорошо, что этот текст тоже можно не включать в финальный вариант. Что туда вообще стоит включить? Вот филологи вроде Вики всегда знают, а простые авторы вроде меня – нет. Как развивалась бы литература, если бы эти двое всегда совпадали: два в одном, как в рекламе шампуня. Но нет: критик знает, но не делает, а писатель делает и чаще всего ни черта не знает.

Джобс привычно посмотрел из-под небольших круглых очков. Неожиданно для себя самого я открыл предыдущие записи «Философии эротики» и в обсуждении про голых звезд проголосовал за Скарлетт Йохансон. Ну и что, что мейнстрим, но мне реально не нравятся две другие. Как и всем, мне нравится Скарлетт, с толстыми губами в форме сердечка, глупыми большими глазами и сомнительными актерскими дарованиями. Но она секси, и на этом основании за нее можно не только голосовать, но и включать абзац про Скарлетт в какой угодно текст. Такая девушка везде к месту.

Парни на несколько мгновений зависли, соображая, чего это я переметнулся в другое обсуждение. Наконец Юрка скинул мне под голосованием:

«Определился с типом?»

«Нет времени для философии», – ответил я и снова ринулся в комнату.

Проходя мимо кресла, я бросил взгляд на Викино лицо, и меня удивило, как спокойно опускались ее ресницы и как привычно напряженно, но без паники, без спешки двигались под веками ее глазные яблоки. Впервые за много дней ее как будто ничего не смущало и не тревожило, только пальцы шумно бегали по клавишам. Именно сейчас, когда расставляются ключевые фигуры и вступают в борьбу основные силы… именно сейчас ей было как будто все равно. Дело раскрыто, время собирать трофеи… Опасное равнодушие. А опасаться было чего. Если Борис застанет здесь Вадима Романихина, то экспертиза Виктории может быть отведена, и тетка не могла не знать об этом. Почему ее это не беспокоит? Как же карьера? Повышение? Или наоборот при неудачном исходе дела?

Впрочем, вряд ли она прислушается ко мне. Я поменял рубашку уже в третий раз и снова поплелся на писк ноута к себе за перегородку, и в этот момент услышал голос Вадима.

– Когда вы поняли? – спросил Вадим. – Про Валеру? Когда вы поняли, что это он… сам?

Виктория на секунду замешкалась, недовольно фыркнула, но ответила:

– Когда поняла, что одни и те же слова и знаки значат для мужа и жены разное и вызывают эмоции вплоть до противоположных.

Они помолчали.

– И когда это случилось?

– Это не случается, это копится.

– Я ни в коем случае не оправдываю, – начал Вадим. – Но Света не из тех девушек, которые могут измениться или просто принять… Она будет навязывать свои правила игры.

– Можно было развестись, – сказала Виктория с вопросительной интонацией. – Вы же видели, и ваши родители не слепые…

– Это не наше дело, – прервал ее Вадим с притворной светскостью в голосе, но его состояние выдавал голос, который снова натужно скрипел, как оснастка корабля в штормящем море.

Она взглянула на него исподлобья и ответила не слишком приветливо:

– Я считаю, что браки совершаются на небесах, а не в загсах. Никто никому ничего не должен доказывать, если вдруг что-то не вышло. Люди здесь ни при чем. Просить кого-то больше любить – это то же самое, что просить солнце светить ярче. В этом смысле я обычная блондинка.

Он не ответил, только хмыкнул, как-то двусмысленно. Все вновь погрузилось в молчание.

– Ваша методика для судов, – снова заговорил Вадим, неожиданно вынырнув из своего планшета.

– Да? – спросила Вика, не переставая стучать по клавишам.

– Все-таки ее опубликовали?

– Да.

– Не в вашем университете? На кафедре у вас много врагов.

– В вестнике Московского университета, – ответила она и задумчиво добавила: – С чего вы взяли, что у меня много врагов? У меня хорошие отношения с большей частью кафедры.

– Но есть люди, которые могут это легко изменить, ведь и Миллер, и Сандалетин появляются в университете каждый день, а вы – нет.

Я вышел сварить кофе, которого тут же потребовала и Виктория. Теперь я наблюдал за ними из кухни, вопрос был не праздный. Виктория тоже смотрела на собеседника с выжидательным интересом, но тот не успел развить мысль. Раздался звонок: приехал Борис.

Как ни странно, Борис нисколько не удивился, обнаружив в квартире своего эксперта члена семьи Романихиных.

– Как экспертиза? – спросил он как ни в чем ни бывало. Хотя я думал, что он будет возмущаться тем фактом, что в расследование вмешивается заинтересованное лицо, способное повлиять на выводы эксперта. Но Борис молчал.

– Дописываю уже, – откликнулась Вика, не поднимая головы.

Борис помялся, как-то весь поджался и украдкой несколько раз посмотрел на Вадима. Виктория ничего не видела, она лишь махнула рукой в сторону свободного кресла, не выныривая из компьютера.

– Что? – одними губами спросил Борис… у Вадима.

Я застыл с туркой в руках. Вадим посмотрел на Бориса поверх головы Виктории и согласно кивнул.

– Виктория… э-э-э… – начал следователь после этого тихого разрешения. – То, что ты там пишешь… одним словом…. Не надо про все эти картины мира, про социальные слои. Не надо лодку раскачивать.

– Какую лодку? – нахмурилась она, не переставая печатать.

– Социальную лодку, – встрял Вампир. – Не надо писать про социальное неравенство из-за разницы в образовании и происхождении. Убийство на социальной почве. Не надо. Экспертиза всплывет на суде, наверняка попадет к журналистам. Не надо всего этого. Мы не в Индии, у нас каст нет, все-таки это скорее единичный случай…

– А что надо? – Виктория наконец подняла лицо от экрана. Брови ее удивленно поползли вверх: она явно понимала, чего хотят от нее эти двое.

– Напиши, речевой агрессии в текстах переписки убитых не обнаружено – этого достаточно, – попросил Борис, глядя в пол. – В сущности, об этом тебя, Виктория Александровна, и спрашивали с самого начала.

Вика переместилась к столу, выкопала из кучи бумажную папку с надписью, выведенной генеральской рукой. «СРОЧНО». Вопросы покоились на самом дне, она бегло прочитала их и несколько раз кивнула, соглашаясь с Борисом:

– Все верно, не спрашивали, – едва слышно резюмировала она.

– Я за премию… и все такое похлопочу, – смущаясь все сильнее, проговорил Борис. – Грамота там, за особую роль в раскрытии, но только напиши уж по вопросам, ладно?

– Ладно, – пожала плечами Вика. – Это моя работа. Все верно.

Борис неуклюже раскланялся и попятился к двери. Уже у самого порога он вдруг обернулся и козырнул Романихину:

– Здравия желаю, товарищ полковник.

Меня как будто ошпарило, но это был не кофе. Ну не идиот ли я?! Полковник. Выездная социология… Конечно, за какую такую выездную социологию у нас полковников дают?! Атташе, при погонах, в спецслужбе. Итак, мажор Вадим Романихин в свои… – сколько ему там, 35–37… – полковник ФСБ. И это он влиял на Бориса, а не Борис на него. Однако клубок. Интересно, Вика знала? Иногда, живя рядом с нею, я искренне верил в то, что тетка знает и предугадывает все. Однако сейчас, глядя на ее потерянный и немного удивленный вид, я вспомнил, что в некоторых аспектах жизни моя тетка разбирается не так уж и хорошо. В вопросах хитрости и лицемерия, например.

Теперь стало окончательно ясно, зачем Вадим Романихин околачивался возле нас все время расследования. Вовсе не из личного интереса, как я предположил сначала. То есть, конечно, из личного, но это был интерес совсем другого рода: семейство Романихиных старалось сохранить хорошую мину при плохой игре, и Вадим следил за ходом расследования, потому что больше всего боялся огласки. Хвост вилял собакой. Но, по крайней мере, одним опасным поклонником красоты моей тетки стало меньше – на том спасибо!

– А что же вы намерены сказать журналистам? – поинтересовалась Виктория.

– Возможно, версию с аллергией, – бесстрастно ответил Вадим.

– С аллергией? – неподдельно изумилась тетка.

– Да, у Светы могла бы быть аллергия на ракообразных, она съела лобстера, начала задыхаться, Валера попытался прочистить ей горло, думал, что застрял кусок чешуи, использовал салфетку, но, к сожалению, спасти девушку не удалось.

Виктория сделала круглые глаза и посмотрела в мою сторону с выражением «слыхал?!»; похоже, она уже тоже начала ловить кураж от происходящего цирка. Во всяком случае, я давно – от этого удивительного семейства Романихиных. В первый визит Бориса Виктория призналась, что у нее аллергия на ракообразных; видимо, версия взялась из этого источника. Вадим тоже не стал долго мудровать и придумывать другие варианты. Чем абсурднее ложь, тем скорее в нее поверят.

Виктория неопределенно хмыкнула, но лицо уже не выдавало ее.

– И что потом? – поинтересовалась она с выражением искренней заинтересованности.

– Поняв, что жена мертва, Валерий Романихин покончил жизнь самоубийством. Трагедия, – голосом, лишенным интонаций, проговорил Вадим.

– Ну да, – пробормотала Вика. – А что же не разносчик пиццы?

– В каком смысле?

– Ну, дворецкий или разносчик пиццы, водопроводчик еще… Впрочем, это другой жанр… Это в детективах виноват дворецкий, а у вас тут остросюжетная мелодрама.

– Когда версия будет готова, я вышлю вам текст, чтобы вы не путались, – спокойно припечатал Вадим, сделав акцент на последнем слове. – И да, я заплачу, за вашу сверхурочную работу, Виктория. Вы просто не представляете, как важно было для меня узнать правду.

– Не стоит, – как будто обронила она. – Вы же слышали, мне заплатят, еще и премию обещали… И грамоту.

– Да, конечно. Я был уверен, что вы все правильно поймете.

Вадим приподнялся, явно демонстрируя намерение попрощаться, но Вика вдруг заговорила снова.

– Хотя на самом деле стоит. Все это дорого стоит, – с неожиданным жаром выдохнула она.

– Что? – не понял Вадим, опускаясь обратно в кресло.

– Столько вы не заплатите. Это будет самая дорогая филологическая методика в мире. «Грамматика убийства» – так это можно называть; по-моему эффектно.

– Простите?

– Вашим родителям и бедному Гре… Гренгуару вы тоже расскажете про аллергию?

– Я подумаю.

Она закатила глаза и откинула голову назад.

– На что это все похоже? У вас больной племянник с дурацким именем, оставшийся круглым сиротой, два трупа, жизнь всей вашей семьи в одночасье превратилась в ад. Вам важно было знать правду, вы говорите, но зачем тогда вы хороните эту самую правду теперь?! Да еще так… цинично.

– Вы кажетесь такой умной, а не понимаете простых вещей, – покачал головой Вадим.

– Ну объясните, раз вы такой умный, – глухо отозвалась она.

Вадим ничего не ответил и снова встал, пробормотав «мне пора», но она остановила его и в этот раз.

– Знаете, это у меня аллергия на ракообразных и на рыбу и много еще на что.

– Правда?

– Точно так. Борис не стал далеко ходить за версией, верно? И знаете, в моем Инстаграме, будь он у меня, вы не нашли бы фотографий из ресторанов морской еды, лобстеров, тигровых креветок и прочих морских гадов. Это большая проблема накормить аллергика, между прочим. Вон, Саша может вам рассказать.

Вадим снова что-то пробормотал, кажется, он выругался.

– Вы правы, – сказал он наконец. – Ужасно глупо. Это от отчаянья.

Она захлопнула папку СРОЧНО и бросила ее к остальным бумагам.

– Чем же вы питаетесь? – неожиданно поинтересовался гость. Кажется, этого вопроса она не ожидала.

– В каком смысле? – спросила она лишь через полминуты.

– Ну если ничего нельзя… что же делать…

В комнате повисла неловкая пауза, и я решил, что самое время мне выйти из тени, точнее, из кухни.

– В основном она питается кофе, особенно в последние несколько дней, пока мы занимались вашим делом, – проговорил я, проходя мимо них к себе. – Кофе, кстати, готов.

– Спасибо, Виктория, я уже пойду, – моментально сообразил Вадим, но Вика, кажется, сегодня играла в игру «10 способов задержать гостя».

– Кофе хотите? – предложила она то ли робко, то ли задумчиво.

– Спасибо, – раздался скрип кожаной обивки: Вампир в который раз передумал уходить и тут же продолжил: – Кофе – это хорошо, но я предпочел бы задачу посложнее.

– Какую же?

– Накормить вас. Но так, чтобы вы при этом остались в живых.

– Это приглашение?

– Да, завтра в семь вас устроит?

О нет! Все-таки поклонник. Очередной фрик, приглашающий в ресторан с изяществом серийного убийцы. Высокомерный, выеживающийся Вампир в погонах. Круто! Браво, Виктория! Я вышел в прихожую.

– Чем занимается ваш Сандалетин? – услышал я, уже завязывая ботинки.

Я не мог не прислушаться.

– Он, слава богу, не мой, – хмыкнула Вика. – А занимается он истинным искусством.

– В каком смысле?

Она рассмеялась.

– Штамп ставит, где истинное, а где нет.

– Штамп можно и в других городах ставить? – поинтересовался Романихин. – Можно и где-нибудь в Саратове, например? Или в Ухте? Есть в Ухте университет, как думаете?

Я застыл с полузавязанным ботинком на одной ноге и старался не шевелиться: от полковника ФСБ можно получить определенную пользу при правильном обращении. «Не тупи, не тупи», – молился я. Вот он, отличный шанс, ничего не надо просить, сами приходят и дают. Однако она молчала.

– Можно, – наконец ответила Виктория, но тут же дала лажалет: – Теоретически можно. Но не стоит. Спасибо.

– Отчего же? – Он так и сказал «отчего же», а не «почему» или просто, «какого рожна вы, Виктория Александровна, выкаблучиваетесь?».

– Не надо разрушать нашу кафедральную экосистему. Баланс тонкий, а систему образования сейчас и без того трясет от реформ.

– Ну, как знаете, Виктория. Но если вдруг, обращайтесь. В России много прекрасных городов, и география обширна.

Раздался смех. Стоит ли говорить, что смеялся Вампир тоже неприятно? Гиканье орангутанга. Но Вика смеялась вместе с ним и, кажется, не замечала этой очевидной странности.

Дальше слушать я не стал и вышел, не прощаясь. Что ей стоило? И ведь какой нелепый ответ: «экосистема»! Я надеялся, что к своему возвращению не найду тетку в луже крови с перекушенным горлом.