Текст книги "Антакарана. Квест в реальности"

Никто ни словом не прерывает исповедь Блонды. «Как я могла быть так слепа? – все это время удивляюсь я про себя, – все так очевидно: их внешняя схожесть, страна происхождения, трогательная забота друг о друге. Я приняла это за какую-то странную влюбленность. И как после этого можно говорить о моих собственных аналитических способностях и знании людей?!»

– Когда Энджел узнал об этой игре, – с горечью продолжает она, – его глаза загорелись. Мой брат утверждал, что это наш шанс. Обещал мне, что я смогу работать по специальности, иметь прекрасный дом и хорошую семью, о которой мечтала. Я отговаривала его всеми возможными способами, потому что точно знала, что его съедят акулы, алчные до наживы, что с его добрым сердцем у него нет шансов выйти победителем в этой борьбе. Как я была права! У него ведь даже не было шанса проявить себя. О, Энджел! Я осталась совсем одна на этом ненавистном свете. Это ты любил жизнь и людей, а не я! – она вновь начинает плакать. – Тогда я решила поехать вместе с ним, чтобы попытаться защитить его от таких, как вы, – при этом она злобно смотрит на Раннера, – и не смогла! Не знаю, почему организаторы пригласили нас обоих в игру. Может быть, им показалась забавной идея взять брата и сестру и помучить их тем, чем они дорожат больше всего на свете – друг другом? Чтобы не вызывать подозрений, мне пришлось взять фамилию мужа и заполнить анкету независимо от брата. Но, конечно, они точно знали, кем мы приходимся друг другу, сейчас у меня нет в этом никакого сомнения. А зачем же им еще брать нас обоих? Это Энджел был мастером головоломок, а я – никогда…

– Без тебя мы бы не справились сегодня, – пытается утешить ее Алекс, – может, для этого ты и была здесь?

– Меня не интересовал выигрыш. Он был бы приятным бонусом к сохранению психологического здоровья и морального благополучия моего брата. Но теперь все изменилось, – она встает на ноги и вытирает слезы. Ее тон внезапно становится твердым, в нем чувствуется сокрушительная внутренняя сила, – теперь я в игре. Вы приобрели сильного противника – потому что мне больше нечего терять, а Корпорация – злейшего врага – потому что ненависть сильнейшее из всех чувств в мире. Я выберусь с этого проклятого острова, и они заплатят мне за все. О, не сомневайтесь, им придется ответить за то, что отняли у меня самое дорогое в жизни.

С этими словами она, не оборачиваясь, направляется в Бунгало.

– Ее нельзя оставлять одну, сегодня ей нужна поддержка, – растерянно говорит Би Би. Мы все еще стоим в каком-то оцепенении, шокированные внезапной смертью Энджела и признанием его сестры Блонды. Неприятное предчувствие вдруг охватывает меня, от которого мне становится жутко стыдно.

– Я пойду с ней, – торопливо предлагаю я.

– Нет, – услышав мои слова, Блонда останавливается, – единственный, кого я могу выдержать сегодня, это Алекс.

– Хорошо, я присмотрю за ней, – соглашается Алекс и следует за девушкой.

Вот оно, мое предчувствие подтвердилось. Мне стыдно за свою необоснованную и совершенно неуместную ревность, но я ничего не могу с собой поделать. Нам больше нечего сказать друг другу. Все игроки расходятся, стараясь не оборачиваться, унося с собой мысли и чувства прожитого дня, оставляя позади изуродованное тело Энджела. Никому даже в голову не приходит мысль о его похоронах. Мы и так точно знаем, что организаторы искусно заметут следы своего преступления.

Подавленная, как никогда в жизни, я направляюсь в ячейку, еще раз принимаю душ, чтобы смыть алые капли с лица и рук. После этого наскоро стираю следы крови с одежды, надеваю ее обратно, местами мокрую, и, свернувшись калачиком, пытаюсь мысленно обработать сегодняшний день. Мне хочется рыдать, но слезы не идут из глаз, как бы я ни старалась. Впервые за все время игры я рада, что координатор отключит мой мозг, как только придет время, чтобы забыться хотя бы ненадолго в глубоком сне. О том, чтобы заснуть самостоятельно, теперь не может быть и речи. Мне еще никогда не было так отвратительно на душе.

Достаю свой блокнот и с тяжелым сердцем вычеркиваю строчку с именем Энджел. Неожиданно я осознаю, что до этого момента не верила до конца в возможность смерти кого-нибудь из игроков. Даже когда вода затопляла пещеры или когда змея укусила Планка. Мне все равно казалось, что в последний момент появится кто-то и спасет нас, остановит игру. Но сейчас все изменилось. Сегодня мы смотрели в глаза смерти, вдыхали ее запах, и это развеяло последнюю призрачную надежду на безопасность и счастливый финал.

И вдруг одна мысль пронзает меня, как молния: мне нужно срочно к Лилу! Конечно, как я могла забыть! Какой шок она, должно быть, пережила сегодня, ведь это зрелище не для десятилетнего ребенка. Я вскакиваю с кровати, подбегаю к двери и слышу легкий стук. На пороге стоит Лилу и держит подмышкой шахматную доску.

– Мне нужен партнер для игры.

Я лишь молча киваю, пытаясь подавить поток чувств, вызванных ее появлением и грозящих захлестнуть меня целиком. Еще не хватало расплакаться здесь перед Лилу, вместо того, чтобы оказать ей хоть какую-то поддержку. Поэтому мы принимаемся играть в шахматы. При этом обсуждаем нашу партию, стратегии или известные шахматные комбинации, не проронив ни слова о сегодняшних событиях – словно по молчаливому согласию. Сказать об этом вслух – значит, признать реальность произошедшего. Страшно сломаться, потерять рассудок, впасть в истерику. Постепенно мне удается полностью переключиться на игру, подавить страх перед предстоящим днем и на мгновение забыть все: пережитый ужас в окружении ядовитых змей, распухшую руку Планка, изуродованное тело Энджела и убитую горем Блонду, а также Алекса, который в этот момент пытается ее утешить…

– Где ты так научилась играть в шахматы? – спрашивает меня моя маленькая подружка с неподдельным интересом. – Ты достойный противник.

– Мой отец сходит с ума по этому виду спорта. Никогда не понимала его навязчивой идеи научить меня играть в шахматы. Он таскал меня по разным кружкам и шахматным сообществам, рассказывал о знаменитых игроках и их исторических партиях. А я сопротивлялась как могла и ненавидела все это. Но сейчас счастлива, что могу поиграть с тобой.

Лилу улыбается, а я, вопреки всему, в очередной раз радуюсь тому, что она здесь, со мной, на этом острове.

Сейчас самое главное – ни о чем не думать. И мы продолжаем играть, играть, играть…

День четвертый

Если по утрам нам хотя бы оставляли рядом бутылку с водой, это было бы не так невыносимо! Судорожно сглатываю несколько раз, стараюсь слюной смыть отвратительный привкус. Тщетно пытаюсь напомнить себе, что это всего лишь последствие манипуляции координатора с моим мозгом. Я словно чувствую кровь на языке и вижу перед глазами изуродованное тело Энджела. Нужно как можно быстрее переключиться на что-то другое, и я открываю глаза.

Меня уже совершенно не удивляет тот факт, что мы вновь просыпаемся за пределами ячеек. На этот раз покрытие, на котором я лежу, мягкое и шелковистое на ощупь. Аккуратно приподнявшись сначала на локтях, а затем на вытянутых руках, чтобы не делать резких движений, вижу лужайку, покрытую травой. Растительность подо мной темно-зеленого, почти изумрудного цвета. Немного подальше видна четкая граница с ярко-зеленой, точнее салатовой травой. Слева от меня сидит Лилу с сияющей физиономией. Она кажется очень довольной и торжествующе шепчет:

– Пришел наш час, Лавина!

Я встаю на ноги, оглядываюсь и понимаю, что имеет ввиду моя маленькая подружка. Поляна, на которой мы находимся, разделена на крупные квадраты, три на три метра каждый. Они чередуются между собой темно– и светло-зелеными узорами. На некоторых квадратах располагаются черные и белые камни причудливой формы. Несмотря на несколько грубое исполнение, в них безошибочно можно узнать игровые фигуры. Мы находимся на большой шахматной доске размерами 24 на 24 метра. Я поворачиваюсь к Лилу и подмигиваю в ответ:

– Не наш, а твой, Лилу. Не сомневаюсь, это задание именно для тебя!

Невольно ищу глазами Блонду. Она выглядит почти как обычно, если бы не один нюанс – одежда. Судя по огромным засохшим бордовым пятнам на ее игровом костюме, девушка даже не предприняла попытку постирать его. Таким образом Блонда как будто бросает вызов Корпорации: «смотрите, я пережила гибель брата и не сломалась. Отныне каждый мой шаг направлен на то, чтобы выиграть и отомстить за его смерть». Этот жест не может не вызывать восхищения и грусти одновременно.

«Что ж, – думаю я про себя, – по крайней мере вчера вечером она не раздевалась…» Не передать словами, какое чувство стыда и злости на себя я испытываю при этой мысли! Мне бросается в глаза, как сильно исхудала Блонда. В этом костюме ее тонкие руки и ноги кажутся особенно уязвимыми. Неужели три дня непрекращающихся стресса и опасности так сильно истощили это воплощение красоты и женственности? Или же сильное горе способно за один вечер обглодать плоть человека так, что от него остаются лишь кожа да кости? Перевожу взгляд на Алекса. Его поведение также не отличается ничем необычным. А чего я, собственно, ожидала? Что они будут обмениваться заговорщическими или влюбленными взглядами? Алекс всего лишь поддержал Блонду в минуты отчаяния и боли утраты, не так ли? В конце концов, это не мое дело, если он проникся интересом к очаровательной Блонде. В каком-то смысле я его даже понимаю.

Сейчас игроки ходят, оглядывая импровизированное шахматное поле. Первое, что бросается в глаза – это численное преимущество черных шахмат: большое количество черных фигур и лишь несколько белых пешек. В самом дальнем углу, на поле а1, расположена белая ладья.

– Судя по всему, сегодня мы играем белыми, – задумчиво замечает Марта, – интересно, мы сами должны догадаться, кто из нас какая фигура и придумать стратегию игры?

Выясняется, что из всех присутствующих представление о шахматах, помимо нас с Лилу, имеют Планк, Марта, Раннер и Алекс. Остальные хоть и владеют некоторым знанием о том, как ходят фигуры, в чем суть шаха и мата и что такое «гамбит», но на практике применять им этого не приходилось.

***

Однажды отец разложил передо мной шахматную доску и с сияющими глазами объявил, что сделает из меня шахматного гения. Мне было семь лет. Я хорошо запомнила этот момент, потому что слушала, открыв рот и затаив дыхание, увлеченные папины рассказы о волшебном и новом для меня мире. В первое время это напоминало какую-то сказку, и я с присущим только детскому возрасту ажиотажем узнавала, как ходит конь, представляла себе храброе войско, выстраивающееся вокруг короля для его обороны. В пешках я видела бедных крестьян, насмерть бьющихся за своего короля на передовой линии. Отец начал таскать меня на различные турниры и в шахматные клубы. Для него игра всегда оставалась страстным увлечением, и об этом свидетельствовали полки и стены в спальне родителей, увешанные и обставленные различными грамотами, статуэтками и медалями. Каждый раз, когда мама смахивала с них пыль, она тяжко вздыхала – то ли недовольная количеством пылесборников в доме, то ли тем фактом, что ей постоянно приходилось делить мужа с единственной любовницей в его жизни – шахматной доской. Папа часто повторял, неодобрительно мотая головой, что, в отличие от погибшей сестры, у меня довольно скромные способности. Это было еще мягко сказано! Совсем скоро я всей душой возненавидела шахматы. В то время, как мои подруги ходили в танцевальные студии, музыкальные школы и спортивные секции, я сидела часами в шахматном клубе и разыгрывала одну партию за другой с толстыми мальчиками в очках. Вечером гордый отец забирал меня с довольным видом, и ради этого я терпела мучение целых шесть лет. Когда мне исполнилось тринадцать, мы с отцом заключили мировое соглашение: я играла с ним по выходным в шахматы, а в остальное время занималась тем, что мне по душе – танцевальными студиями, музыкальными школами и спортивными секциями. Ему пришлось признать свое поражение в стремлении сделать из меня шахматного гения. Вчера вечером, играя с Лилу, я впервые была искренне благодарна папе за то, что он заставил меня пройти через весь этот шахматный путь. Сегодня я просто расцеловала бы его за это.

***

– Есть еще кое-что странное в этой «доске», – прерывает ход моих мыслей Алекс, – обычное шахматное поле имеет 64 клетки, 8 на 8. В нашей версии присутствуют еще дополнительные пять клеток с левой стороны доски. Зачем?

Ответа на этот вопрос нет ни у кого, и мы надеемся узнать его из приветственной речи Маэстро.

– Что это такое? – вдруг встревоженно спрашивает Ю, – Вы слышите жужжание?

– Магнитное поле, – пожимает плечами Планк, – убедительно советую не приближаться ближе одного метра к краю шахматного поля, это может быть смертельно опасным.

– Какой смысл огораживать поле таким забором? – удивляется Би Би.

– У меня лишь одно предположение, – отвечает Планк, – наше задание не такое безобидное, как кажется на первый взгляд.

Интуиция подсказывает мне тоже самое, заставляя сердце биться быстрее, а ладони – потеть.

На краю поляны зажигается расположенный между двумя деревьями экран. Мы обращаем все свое внимание на Маэстро.

– Приветствую вас, игроки, и поздравляю с четвертым днем Великой Игры! Позвольте выразить искренние соболезнования в связи с гибелью Энджела. Корпорация Антакарана скорбит вместе с вами. Мы возлагали большие надежды на этого человека и находимся в глубоком трауре из-за его кончины. Но таков устав игры. Его не вправе нарушать ни организаторы, ни игроки. Энджел пренебрег существенным правилом и был ликвидирован из игры.

– Ах ты, мерзкий старикашка! – Блонда теряет самообладание и яростно выкрикивает еще несколько ругательств по направлению монитора. Раннер пытается успокоить девушку, но она лишь презрительно отталкивает его от себя. И все же замолкает, понимает даже в своем раже, как важно выслушать задание, не пропустив ни слова.

– Но Игра продолжается. Наверняка вы уже догадались, что стоите на объемной шахматной доске. Ваша сегодняшняя задача – выиграть партию у черных фигур. Шахматы не терпят ошибок, так же, как и Корпорация Антакарана не может ошибиться в своем единственном победителе. В шахматах надо уметь жертвовать, чего и от вас ожидает Корпорация Антакарана. Даю традиционную подсказку:

«Игра покрыта тайной романтизма,

Не просто спорт, а высшее искусство,

Оставьте рассудительность цинизма,

И дайте волю импульсам и чувствам.

Победа в партии – ходов порядок строгий,

Отбросьте все сомненья и поверьте:

Пожертвовать порой придется многим,

Чтобы в итоге обрести бессмертие.»

Среди вас находится истинный мастер в мире шахмат, поэтому вне всякого сомнения, вы справитесь с поставленной задачей. Удачи вам, игроки! И пусть победит сильнейший.

Маэстро исчезает с экрана, а вместо него появляется очередная «глянцевая леди» – в безупречном белоснежном костюме, с зачесанными назад волосами и абсолютно безразличным выражением лица. Все они настолько похожи, что это вполне могла бы оказаться и моя Чжан Кианг. Кажется, что с момента нашей встречи прошло несколько лет, а не всего четыре дня.

– Немного о правилах игры, – сухо объявляет она, – на обдумывание тактики игрокам предоставляется один час. Затем черные сделают первый ход для демонстрации механизма игры, после этого команде «белых» даются дополнительные десять минут на обсуждение и корректировку тактики. Каждый последующий ход белых ограничивается тремя минутами. Любое нарушение правил – отказ от хода основной фигурой, выход за временные рамки или границы своих клеток влечет за собой риск потери запасной фигуры. Партия начинается. Корпорация желает удачи белым фигурам!

Вместо девушки на экране появляется вид сверху нашей шахматной доски, только травяные квадраты заменены на привычные черно-белые клетки, а выточенные камни – на обычные шахматные фигуры.

Такая перспектива намного упрощает видение расположения игровых фигур. Меня не покидает тревога, что все как-то чересчур просто, слишком нормально для этого жестокого квеста. Что имела в виду девушка под «риском потери запасной фигуры?». Эта мысль не дает мне покоя.

В верхнем правом углу экрана появляются часы с обратным отсчетом времени: 01:00:00.

На этот раз мы не совершаем вчерашней ошибки и сразу же приступаем к обсуждению подсказки-стихотворения.

– Отгадать первую часть не составляет особого труда, – сразу же заявляет Планк. Он все еще очень слаб и с трудом держится на ногах, но его кожные покровы приобрели свой привычный цвет, и на руке, раздутой после укуса змеи до чудовищных размеров, видна лишь легкая припухлость. Игроки смотрят на Планка так, будто он утверждает это о полете на Луну или доказательстве инопланетных форм жизни. На что он поясняет:

– Речь идет об эпохи романтизма, о так называемых «романтичных шахматах» – течении, зародившимся в Италии в 16-17-х веках. В первой строфе Маэстро упоминает стиль игры Итальянской школы – накал страстей на доске, акцент на атаку и пренебрежение защитой, зрелищные комбинации и жертвование шахматного материала ради красоты и эмоциональной наполненности партии. В то время эта игра действительно рассматривалась скорее, как искусство, нежели как спорт. Шахматный мир приходил в восторг от кровопролитных драматических партий.

– Тоже самое можно сказать об организаторах Корпорации, – с ненавистью выдавливает Блонда сквозь зубы.

Про себя я в очередной раз удивляюсь эрудиции Планка, но не только это поражает меня. То, что он рассказывает, однозначно мне знакомо. Где-то из глубин своего сознания я извлекаю эти специфические знания, приобретенные на шахматном турнире, в тренировочном клубе или из специальной литературы. Поскольку никто, кроме Лилу, не догадывается о моих углубленных познаниях в этой сфере, я пока предпочитаю молчать.

Остальные игроки жадно ловят каждое слово Планка, но неожиданно он останавливается и пожимает плечами:

– Это все. Вторая часть стихотворения абсолютно ни о чем мне не говорит.

– По крайней мере, речь не идет об импровизации с нашей стороны. Организаторы ожидают вполне конкретных ходов, воспроизведения игры, сыгранной за нас ранее. Это понятно из слов: «Победа в партии – ходов порядок строгий», – справедливо подмечает Марта.

– Да, это так. Но, к моему великому сожалению, я не знаю знаменитых исторических партий того времени, – Планк вздыхает, как бы извиняясь за недостаточно широкий кругозор, и садится на травяное покрытие, пошатываясь от усталости, – единственный наш шанс – это несмотря ни на что импровизировать и угадать последовательность ходов.

– Ты в своем уме, это практически невозможно! – сердито выкрикивает Раннер, – у нас нет ни малейшего понятия ни о количестве фигур, ни о числе ходов.

– Если у тебя есть предложение получше, милости просим, – огрызается на него Блонда.

– Как вы думаете, кого имел в виду Маэстро под «мастером в мире шахмат»? – Би Би обводит пристальным взглядом игроков. После небольших дебатов все, включая самого Планка, делают вывод о том, что это должен был быть намек именно на него. Все, кроме меня. Я знаю, кого имел в виду Маэстро. Это Лилу. Я даю ей знак, и мы отдаляемся на запасные клетки по левую сторону от импровизированной доски. Остальные игроки остаются на местах и пытаются обсудить стратегию. Дискуссия проходит очень бурно, и периодически я слышу встревоженные и возбужденные возгласы то одного, то другого участника.

Как только мы с Лилу оказываемся на небольшом расстоянии от остальных, я говорю:

– Лилу, ты должна включиться в беседу. Иначе мы пропали.

– Но ты не хуже меня знаешь, о чем идет речь.

– Заблуждаешься. В то время было сыграно десятки, а может и сотни известных партий. У меня нет ни единого шанса догадаться, о какой из них конкретно идет речь. – На самом деле что-то в словах Маэстро зацепило меня и не дает покоя. Я судорожно копаюсь в лабиринте памяти, и испытываю то чувство, когда вот-вот что-то должно всплыть на ее поверхность. Но чем больше я стараюсь добраться до этой информации, тем дальше она от меня ускользает.

– Хм, – Лилу задумывается на минуту, – Маэстро упомянул в подсказке, что придется пожертвовать многим, чтобы стать бессмертным. «Романтичным шахматам» в принципе было свойственно приносить в жертву важные фигуры, что уж говорить о пешках. Их рассматривали скорее, как помеху, нежели как шахматную фигуру. И все же были некоторые особенно, как выразился Планк, кровопролитные партии. «Ключевое слово здесь «бессмертие»…

Вот оно! Своими рассуждениями Лилу удалось поднять на поверхность то, что сидело в моей голове многие годы, вычитанное ли, рассказанное ли отцом или каким-то очередным шахматным фанатом – не имеет значения. Важно то, что теперь я знаю, с чем мы имеем дело.

– Лилу, как ты права! То, что нам предстоит воспроизвести – это «бессмертная партия», сыгранная в Лондоне в 1851 году между Адольфом Андерсеном и..

– Лионелем Кизерицким. – заканчивает мою мысль Лилу и смеется едва слышно. Как я люблю ее смех! – Вот видишь, ты и сама обо всем догадалась.

– Ты знала, не так ли? Ты поняла это, как только Маэстро прочитал вслух подсказку. Конечно! Андерсен пожертвовал почти все свои сильные фигуры, и выиграл игру. Ее назвали «бессмертной партией» и часто приводят как классический пример «романтических шахмат», хотя она и состоялась намного позже, в 19-м веке. Потому что на лицо влияние Итальянской школы.

Молчание Лилу красноречивее любого ответа.

– Послушай, это твоя игра, ты должна пойти к игрокам и поделиться своей догадкой.

– Нет, Лавина, это твоя задача. Кроме того, я не лидер, – уверенно возражает мне Лилу.

– Но это твой шанс проявить себя! Никто больше не будет вести себя так, словно ты не относишься к нашей группе, – не сдаюсь я.

– Именно поэтому я не пойду. Не хочу никому и ничего доказывать, – твердо заявляет она, и я понимаю, что спор на этом окончен. Моя упрямая подруга опять одержала победу. Между тем, время летит беспощадно быстро. На часах с обратным отсчетом виднеется 00:39:00.

– Мне не удастся воспроизвести партию по ходам без твоей помощи, – предпринимаю я последнюю попытку.

– Вместе мы сможем, – заверяет она, озираясь в поиске подручного материала.

Наскоро мы рисуем палкой на травяном покрытии поле 8 на 8 клеток и ставим на них импровизированные 32 фигуры – найденные в траве мелкие камешки. С большим трудом, напрягая каждый нерв в теле и извилину в голове, мы реконструируем «бессмертную партию» на маленьком начерченном поле. Иногда я ловлю удивленные взгляды других игроков, но мне сейчас не до этого. Что ж, теперь ни для кого не будет секретом моя дружба с маленькой рыжеволосой девочкой. Если откровенно, то в отличие от Лилу, меня это никогда не беспокоило. Причины ее недоверия по-прежнему не понятны мне до конца, но из уважения к этому сильному и не по-детски мудрому ребенку, я соблюдаю данное в первый день обещание. К счастью, будучи занятыми разработкой собственной тактики в горячем споре, Игроки быстро теряют к нам интерес. Это очень хорошо, потому что сейчас любое вмешательство означает потерю драгоценного времени. Когда часы показывают 00:15:00, я бегу к остальным участникам, лица которых выражают глубокое отчаяние, и, волнуясь так, что стучат зубы, объявляю:

– Я знаю, что надо делать!

Не теряя времени на ненужные объяснения, под всеобщее изумленное молчание я вкратце просвещаю игроков о том, что мы имеем дело с «бессмертной партией». К моему удивлению, и Планк, и Марта, и даже Раннер кое-что слышали об этом.

– Это же та партия, в которой Андерсен ставит свой знаменитый мат на 23-м ходу, отдав прежде ферзя! Я бы сам никогда не догадался… – Планк впервые смотрит на кого-то с восхищением. И, признаться, меня крайне смущает и одновременно льстит тот факт, что этим кем-то являюсь я.

– Мы воссоздали порядок ходов, – я целенаправленно употребляю местоимение «мы», потому что не хочу ни в коем случае присваивать себе заслуги моего верного друга Лилу, – то, что представлено на шахматной доске – это 19-й ход противника. Сейчас черный ферзь срубит белую ладью – я показываю пальцем в угол, на квадрат а1, на единственную белую фигуру, не считая пешек, представленную на шахматном поле, и добавляю, – очередная красивая жертва Андерсена. Нам остается сделать еще четыре хода, чтобы поставить мат черному королю.

Под восхищенные взгляды игроков я торопливо описываю задействованные шахматы и их ходы. Не вызывает никакого сомнения, что мы должны принять на себя роль основных фигур. Поскольку пешки не являются сколько-нибудь значимым материалом и не примут участие в последних четырех ходах белых, организаторы заменили их на выточенные камни.

– В предпоследнем ходе черный конь срубит белого ферзя, и после этого ничто не помешает нам поставить шах и мат черному королю с помощью слона! А второй конь прикроет в это время путь к отступлению.

Невероятное оживление и даже радость на лицах игроков свидетельствует об их безоговорочной вере в мою стратегию. До начала партии остается пять минут, и мы быстро решаем заменить основные фигуры мужчинами: король – Алекс, первый конь – Раннер, Ферзь – Холео, функцию второго коня берет на себя Ю, поскольку Планк очень слаб и еле стоит на ногах, а я становлюсь судьбоносным слоном, который поставит мат Корпорации Антакарана на 23-м ходу. О том, чтобы задействовать Лилу, для меня не может быть и речи – никто не знает, какое наказание ждет фигуру в случае оплошности. Остальные игроки – Планк, Марта, Блонда, Би Би и Лилу направляются на дополнительные клетки с левой стороны поля. Едва игроки оказываются на своих местах, шахматное поле на экране дополняется белыми королем, ферзем, слоном и двумя конями.

«Пять клеток – пять запасных фигур. Что же все-таки Маэстро имел ввиду, говоря о риске потерять запасную фигуру? Угрожает ли опасность Лилу?» – меня не покидает чувство тревоги.

Время на часах обнуляется, и игра начинается. Выглядит процесс весьма зрелищно: массивный черный камень с человеческий рост, выточенный под фигуру ферзя, сдвигается с места. Вероятно, приводимый в движение каким-то мощным магнитом, он немного двигается по своей клетке е5 в направлении нашей каменной ладьи, затем останавливается на секунду. В это время раздается ужасный скрежет, и поле, на котором стоит огромная белая ладья, неожиданно делится на две части. Фигура с грохотом проваливается в черную пропасть, расположенную прямо под полем. Несколько секунд ничего не слышно, затем раздается гулкий удар фигуры о твердую поверхность, и шахматная клетка а1 с шумом захлопывается обратно, после чего черный ферзь не спеша занимает ее.

Как же было легкомысленно с моей стороны надеяться, что в этот раз шарада разгадана! Что мы пройдем ее с достоинством, не трясясь от страха за свою жизнь и не демонстрируя самые низменные человеческие порывы! Я внимательно рассматриваю шахматное полотно и отчетливо вижу диагональную полосу на каждой клетке, которую вначале приняла за специфику покрытия. На самом деле это – дорога в никуда, в глубокую темную пропасть, откуда нельзя вернуться обратно, судя по далекому гулкому звуку, изданному при падении срубленной фигурой. На экране, между тем, начался обратный отчет до нашего первого хода – 00:09:59. Последняя цифра, обозначающая секунды, стремительно меняется, и это в полной мере дает возможность ощутить скоротечность времени.

– Так вот что имелось в виду под «механизмом игры». То есть, не получится по-быстрому сыграть партейку, вернуться на Платформу и насладиться, наконец-то, теплым океаном и белоснежным песком в компании беззаботных крабов, – ирония Алекса отдает горьким привкусом.

– Так значит, мы действительно должны пожертвовать ферзем? – Би Би с ужасом смотрит на Холео, нашего импровизированного белого ферзя, который неуверенно оглядывается по сторонам, опустив плечи. Так он кажется еще более худощавым и неказистым.

– Значит, должны, – холодно отвечает Раннер.

– Исключено! Мы не отдадим Холео только потому, что он в неведении занял эту позицию! – отчаянно жестикулируя, Би Би убегает со своей запасной клетки и, схватив Холео за руку, тащит его за собой. Он, в свою очередь, не сопротивляется, все еще прибывая в недоумении от всего происходящего.

– Стой! Верни ферзя на место, – с угрозой в голосе кричит Раннер и делает шаг в их сторону.

– А почему бы нам не проголосовать? – Би Би враждебно смотрит на Раннера, загородив собой нового друга.

– Что ж теперь стало модно прятаться за женской спиной? – Раннер насмешливо искривляет губы, – что это за метод «голосование»? Если вы хотите избавиться от меня, то идите к черту. Я не собираюсь спокойно отдать жизнь за кучку мелких неудачников, – Раннер тяжело дышит, его ноздри шумно вдыхают воздух, а зеленые глаза налились кровью. Кажется, в этот момент он способен на все, что угодно.

– А что это за метод «убить человека только потому, что он не знал, на что идет?» – не унимается Би Би.

– Не хуже любого другого!

– Уймитесь же наконец! Хватит тратить драгоценные секунды на выяснение отношений, – пронзительно кричит Ю. Взгляд на часы: 00:07:13, – организаторы не ставят своей целью убивать игроков. Они ждут от нас сообразительности и решение задач в экстремальных условиях. Нужно успокоиться и найти выход…

– Раз ты такая умная, вставай на место ферзя и, может быть, у тебя получится, – шипит на нее Раннер.

– Ю права, – неожиданно вмешивается Алекс, – есть одна идея. Раннер, я думаю, это твоя игра.

– Черта с два – это моя игра!

– Послушай! Правила вкратце звучат так: неверный ход – и может быть срублена любая основная фигура. Нарушение организационного правила игры – и можно потерять запасную фигуру. Мы слышали о нарушении временного регламента или границ клетки. Но ничего не было сказано о прикосновениях к фигурам противника!

Все напряженно слушают его, в том числе, Раннер. Выдержав небольшую паузу, Алекс продолжает:

– Наверное, каждая клетка снабжена датчиками, которые передают в компьютерную систему информацию о наличии или отсутствии на ней фигуры. Мы видели на примере, что перед открытием люка проходит около трех-пяти секунд. Это то время, за которое Раннер перепрыгнет на черного коня, который займет клетку срубленного ферзя. Ни секундой раньше – иначе датчик среагирует на исчезновение фигуры, а это означает, что откроется один из люков запасных клеток.

– Что же ты, умник, сам не займешь это место и не выполнишь ряд гимнастических трюков? – огрызается Раннер.

– Потому что ты единственный из нас обладаешь должной физической подготовкой, – спокойно отвечает Алекс, – даже если встать на самый край своей клетки, все равно до черного коня останется расстояние около двух метров.