Текст книги "История почти Всего – 2. Практическое пособие поедателей Времени"

Мы заслужили полноценный отдых. Хотя бы день без ноющей зубной боли в голове. Освобождение мозговых извилин от плохо переваренных масс труда.

Весь Новый Лазарет, за исключением самых ответственных лабораторий, пропитан гулом синхронизирующих Колоколов. Они размягчают реальность, помогают общим мечтам конструировать новую реальность.

– Летай, плачь, глодай кости, пей яды без вреда для здоровья, расправляй крылья, лови и отпускай синих птиц. Вот вам Еда Времени! Окунайся в Историю, изучай и поднимай со дня корабли.

Декорации Рая, с малой примесью ада, удались неплохо.

Стоит миновать бушующий, местами – вполне мокрый, полупрозрачный Океан – попадаешь в горние обители; храмы, крепости и прочие эфемерные сооружения. Вот, воздушные шары, на которых можно подниматься вверх, вверх, чтобы исследовать города, проявившиеся под потолками Ангара. Обычная бетонная лестница теперь тропа на травянистом, залитом светом склоне. Водопроводные трубы – кипарисы, тропические пальмы и хмурые доисторические хвощи. Еще немного общих мысленных усилий – лаборатории, стеллажи, вольеры, полностью сплошь обрастают деталями иного мира. Теперь это – древа Жизни, говорящие животные, поля, леса, Солнце, вполне реальный Океан, в котором можно дышать, и еще – отворившееся в потолке Небо.

Вот, вы, представьте, самые мрачные уголки мира, в которых вы когда либо долго жили, или даже, просто быстро, пугливо проходили. Подвалы, развороченные туалеты, коридоры завода с тоскливо гудящими белыми лампами, дом у самой автотрассы, тот, где, кажется, просто невозможно существовать. Но, теперь все это облагораживается, пронизывается тонкими веточками растений, света, веселья и настоящего смысла.

Снопы бабочек вылетают из бывших скромных решеток вентиляции. Этот Дом на обрыве лестницы, – сколько в нём запрятано чудес? Необычное сочетание чувств, когда мрамор и гранит можно нюхать, и даже пробовать на вкус.

В столовой на берегу Океана безгрешная еда и питье, не вызывающие пресыщения. Здесь всё очень правильно, но никогда не скучно.

Мы, работники Лазарета теперь короли, солдаты, сивиллы, паломники, просоленные моряки, загорелые кочевники, смертельные враги и сиамские близнецы. Добродушные палачи, и их воскресшие, смеющиеся жертвы.

Ни минуты без внимания всех ко всем.

В это Воскресенье я могу говорить от души, как тогда, когда пробудившись, произносишь в простыню некую тарабарщину, имеющую значение лишь в забывшемся сне. Божественный, несколько огрублённый плотью язык, владея которым можно пройти везде, везде, где захочешь.

Говорил я о завершении всех работ, спаренных микрочастицах, Общем Чае и вильнувших хвостиком, проснувшихся от наших ласковых касаний, золотых рыбках. О начале общего пути, когда в лабораториях и мозгах мы не видели ничего, кроме гулких коридоров, лестниц, чистых тетрадей и пустых комнат.

Приятно, как однажды выразилась Эри, «щекотно солнечно», когда люди дозволяют чувствовать их телами без особенных возражений; рассматривать отражения Общего Мира, преломленные хрусталиком личного опыта. Так находишь бесценное понимание. Сегодня все работники Нового Лазарета, начиная с продвинутых эрков и динов, прочно связаны нитями биологического вай-фая.

Вот, старина Хетт рассматривает карандаш, держа его у носа; переданная от него картина представляется мне как взгляд на заводскую трубу, испещренную шумерской клинописью. Равные по цвету, вкусу и запаху, объекты Вселенной, в индивидуальных душах становятся изумительно различными.

Недавно мы обменялись весьма полезными умениями. Я отправил духовному брату умение прыгать «ласточкой» с высокого трамплина. В ответ Хетт транслировал язык Древнего Вавилона, скрипящий выговор ассирийцев и, почему-то, жаргон моряков средневековой Португалии. Вместе с набором мысленных блоков в нас вплыло кое-что из интимных моментов жизни друг друга. Стыдно, но даже при этом получаешь удовольствие. И хочется говорить, говорить, не останавливаясь, наиважнейшие вещи.

– Нужно объединить души в безграничный коммунальный Дворец. Охватить этим движением все, без исключения человечество. Так, чтобы индивид был равен всему обществу и вселенной, пульсировал между состоянием «единица» и «бесконечность».

Я знал, что Хетт не упустит случая вопиюще поспорить.

Дже Хетт, бывший панк ТерраНовы, ранее обычно отстранённый и плутоватый, теперь, оказывается, весь такой славный и понятный. Создал довольно удобный пробный интерфейс души. Когда окно открыто, можно быстро добраться до любой его точки – от детских воспоминаний, где все расставлено по датам и сопутствующим событиям, до полочек с полезными навыками.

В ответ он развернул такую перспективу:

– Если все начнут пробираться в твою душу, скоро все ее извилины заполнятся гниющими отбросами. Да, это же то, что уживаться в одной комнате со всеми твоими ближними и дальними родственниками, которые рассказывают о своих болезнях, висят на нервах, неосознанно оскорбляют, постоянно требуют от тебя решения самостоятельно непрожеванных вопросов. И непременно стремятся узнать, о чём ты же думаешь, стоит лишь на минуту принять немного отсутствующий вид.

Таким образом, мы провалимся в запутанную тюрьму общего сновидения (Хетт представил вид кирпичной камеры с расколотым общим унитазом посередине). Надо искать своих людей, не торопиться с распространением священных знаний.

Там, по ту сторону лба – приемник чудовищного массива информации. Когда-то я увлекался наркотиками известной марки, на самой грани самоконтроля. Хлебнешь чаю, обязательно с лимоном – и уходишь, отшатываешься от этих миров, постепенно выныривая к осознанности. Попадал я обычно в холодные, нейтральные залы, безразмерные заводы, производящие неизвестно что и зачем. Они не злые, но абсолютно безразличные. Это еще хуже зла, которое, по меньшей мере, подразумевает другой полюс – добро. Некого любить, если в двух словах. И сам ты там – никто и ничто. Нет возможности осознать, откуда пришел, для чего существуешь, свои место и цель. Можешь понять зато, насколько велика Вселенная, увидеть стереоскопично вихри рождающихся галактик, это захватывающе и действительно неприятно.

В действиях не просматривается никакого сюжета а, следовательно, меток времени. Отсутствует центральная личность. В коллективном разуме, инициируемом нами, может зародиться вот такое сознание без сборной точки, самой души. И, бодрящим лимонным соком тут дело не поправишь. Представь, границы «Я» окончательно сотрутся, и люди превратятся в странную вечную амебу. Можем ли мы такое допустить?

Я указал Хетту, что все сущее и возможное во Вселенной – это многоэтажный дом. Ты можешь путешествовать между этажами, заглядывать в квартиры – миры или чьи-то души, вот как то так. Из квартир в другие обители также есть двери, так, что все напоминает лабиринт или, отзывающийся на каждый твой шаг, калейдоскоп. Если что-то не нравится, важно уметь найти Путь к стене Дома, чтобы вновь иметь возможность осматривать всю систему в целом. Порой пугает разнообразие – анфилады коридоров, помещений, слишком сложных видеосюжетов. Когда ты упорно проговариваешь: «К Единому» – все сразу становится четче, осознаннее. И, ты поднимаешься вверх, вверх, к прояснившимся сюжетам и смыслу. Внизу – там ад. Как тебе правильнее сказать? То, что в принципе, могло бы воплотиться, но не материализуется полностью, потому что это было бы слишком плохо. Но, наблюдать возможность есть. И даже частично его воплощать. Тут все так сложно…

Хетт сочувственно покивал головой. Выдвинул концепцию Мировой Игры, это когда все люди с объединенными в Сеть душами играют в нечто новое, совмещающее «бродилки», квесты, кроссворды, «стрелялки», и так далее. Хотел сам сказать ему об этом, но он меня опередил. Неужели в мире будущего, где все пользуются мыслями друг друга, не будет первооткрывателей, надменных единоличников, лоснящихся от самодовольства, каким и я, по большому счету, желаю быть?!

Поговорили еще о том, какими извращениями займутся непросвещенные люди, если способы перекачки душ дать им сейчас. На эту тему разговор постепенно заморозился.

Хетт дежурит в Броневых Залах, еще строгих, не праздничных лабораториях, в мире суровой дисциплины, доглядывает за животными и трупами людей, участвующими в экспериментах, часто с печальным исходом. Ему сложно безоблачно веселиться. Вообще, тема вывода знаний за пределы лабораторий сотрудникам Лазарета не особенно приятна.

Слияние душ еще более интимно, чем секс. Какие плоды оно принесет в каждом случае, – возможность совершать преступления, править, возвращаться в детство, лечить и воскрешать – зависит от характеристик людей, вступающих в Союз, их духовной родословной, и предсказуемо так мало, как облик только что зачатого ребёнка.

Замечательно! Добавляю в избранное!

Лекс Груденер, взошедший на гору стульев – теперь, как мы видим, вершину пирамиды Хеопса, проповедовал, раскрашивая некоторые свои скучные канцеляризмы красочным душевным видео;

– В Купели мы понимаем друг друга на все сто двадцать процентов. Когда разъединяемся, становимся неодинаковыми, чтобы без помех набирать свое ходкое золото, средства для мены – личный опыт.

Что дальше?

И самое демократичное общество все насквозь иерархично. Сосуществуют мастера и подмастерья, любимые и лишь уважаемые. Младенцы, рассчитывающие на ваше наследство и пенсионеры, желающие пожить неограниченно долго. Из-за социального неравенства, звенья стаи и государства, смертны.

Но, по мере того, как человек овладевает новыми способами приобретения знаний и физических состояний, он становится все более жизнеспособным. Выдавливает яд, побуждающий индивида умирать во имя общества. Теперь Он сам – Монолит. Нахождение частей в связи друг с другом – это и есть практический Путь к бессмертию.

Если сложить советы людей, пробовавших жить вечно, нужно вообразить, что ты превратился в мумиё.

«Что это?» – так вот, ищуще, спросите вы.

Вообразим полупрозрачное янтарное тело – собственные кости, мышцы, сердце, мозг и лёгкие. Организм насытился мёдом насквозь, им только вас и питали перед угасанием. Так, по древнейшему рецепту готовится Панацея. Ты вышел из иерархической системы, но всем теперь нужен. Ты – они, и они – это ты. Так, запросто, становишься целительным небожителем.

Понимаете притчу?

Ты – сладкий, кроткий и спокойный. Так чувствовали себя птицы после испытаний атомных бомб, – три дня лежали, затем, почерпнув энергию из далеких сородичей, передав им свои впечатления, взлетали и шли дальше.

Ты невидим для зла. На постоянной связи со всеми. Понимай, как знаешь, добрый человек! Все ежедневные беды на этом фоне становятся смешными. Можно найти выход из самого спутанного лабиринта.

Ещё мне понравилась притча о Блуждающих Кладах, которую транслировали Хетт с Деншном. Старожилы Лазарета заглядывали в лица новичков, стремились вымыть нам ноги и предлагали украшения, извлеченные Молами из прошлого.

– Блуждающие Клады – образ того, что не способно исчезнуть, потому, что когда-нибудь будет возрождено в той же форме, с воссозданием мельчайших деталей. Другого варианта совершенства нет. Золотые чаши, колье, браслеты, доспехи – словно оттиски идеальных тел. Да, их носят на себе сами ангелы, стоит лишь отвернуться. Хотя, подождите, слово «ангел», затерто не всегда правильным применением к деткам, любовникам, в минуту экзальтации и, непременно, службам экстренного сервиса.

– Для того чтобы люди могли видеть Клады хотя бы краешком ненасытного глаза, Кодекс Вечности требует, чтобы они были рабами, после многократных попыток побега, научившимися летать. Пусть не выше двух с половиной метров, но без воздушных винтов и магнитов, силой одного соединённого желания.

– Взамен беглец должен творить то, что хотят все, но стыдятся. Сеять в цемент влажные виноградные косточки. Останавливать прохожих в тёмных углах и, встав на колени, одаривать исповедью.

– Вести собеседования, которые обычно рвутся, как только люди понимают, что зашли слишком далеко. Они боятся, что в душах появятся отверстия, к которым подключатся опасные личности. Во всяком случае, жизнь станет другой, а прежняя, связанная с одиночеством и смертью, останется за стеклом.

– Такое состояние позволяет творить приятные вещи. Раздавать одежду, летать над всем миром, забираться в чужие дома, словно под собственное нагретое одеяло. Можно жить там сутки, нагадывая будущее хозяевам, отдирая слои штукатурки и подвергая анализу коммунальный жир. Чего там больше, похоти или благовоний? Что полезного в иссохшей слюне поцелуев?

– Потом, представив, что жилище это киностудия, снимать о нем фильмы, подбирать освещенность, доказывая, что жильцы могут быть божественно красивы. В этом состоит наша задача.

Дже синхронно отёрли губы и убежали на Кухню, пить Общий Чай.

Мою подопечную, Эри озадачивало действие, происходящее в Лазарете. Кошка в квартире с переставленной мебелью – вот, кто она. Эри воспринимает происходящее не с тем лучезарным энтузиазмом, стоит в стороне, рассматривая свою обувь. Похоже, с трудом переваривает подселение Стелы. Может, она, как утверждает Детка, всемерно не годится для дела Воскрешения? И, нам нужно найти человека более бесстрашного? Собственно, кого?

Я воткнул в ладонь подарок.

– Египетский кубок, вытянутый из Дальнего Времени Пристанью-52А. Пользуйся, пока он не превратился в слизь. Связи молекул не долговременны.

Эри повертела кубок в руках, даже украдкой лизнула бок.

– Старинные вещи с течением времени напитываются особым смыслом. И сами люди после смерти набирают интереса к ним, словно перебродившее вино. Пообщаться с ними – словно вернуться туда, где было все хорошо.

– Благодарю, Тур. Возможно, я когда-нибудь действительно разрешу меня воскресить.

Я прочел стихи, из тех, что выудил Дориан из прошлого. Надеюсь, они подходят к нашему моменту?

Дорогое дитя! Унесемся, шутя, К жизни новой, далекой, блаженной, Чтоб любить и гореть И, любя, умереть В той стране – как и ты, совершенной.

Там Прекрасного строгая власть.

Безмятежность, и роскошь, и страсть.

Эри, кажется, пришла в себя, глазки заблестели. Надо еще провести с ней еще тесты, растормошить, чтобы стала прежней Осой. Каково это – выносить в себе родственную душу, воскресить, не предоставив убежища, подавить? Не подхватила ли визи болезнь Свалки, конгломерат чужих сырых душ, как и сама Стела? Верю ли я Эри как аксиоме о параллельных линиях? Кто она? Что бы сейчас прочитал себе я? Может это?

Бог создал звёзды, голубую даль, Но, превзошел себя, создав печаль Растопчет смерть волос душистый бархат, Набьет землею рот… И ей не жаль.

Нет, на самом деле, всё еще очень сложно.

Новые путешествия в историю

Кир с Дашем просматривают прошлое Молом Эври, похожим на Шалтай-болтая. Громадное, неуловимо пульсирующее, расколотое Яйцо на подиуме. Его волновые дополнения плавают по Броневому Залу словно медузы, иногда лениво переворачиваясь.

В прошлом и настоящем Мол – одно. На расстоянии десяти метров уже чувствуешь холод, – молекулы воздуха и плоти тормозятся, не прекращая движения. Бег становится упорядоченным – из стороны в сторону, по прямой линии. Ливи прав. Машина Времени это холодильник, вывернутый наружу. Или, более романтично – Белая Река из моего сна, отстирывающая все. Уменьшение неопределенности координат вызывает увеличение неопределённости во времени. Некоторые микроскопические вещи вылетают из прошлого, и материализуются в Столовой. Недавно почувствовал запах бульона с луком, выпитого здесь неделю назад, пахучие молекулы совершили путешествие в мое настоящее.

Важные чины Эври и Корпуса хлебали черничный, улучшающий зрение джем из Общего Котелка. Похоже, Кухня захватила Броневой Зал. И еще, теперь здесь спальня?

Лекс Арен налил воду в Чашу и прочитал начальную молитву дже.

– За Бога и его Друзей. К Единому!

– К Единому!

Мы одновременно опустили руки в Чашу и, вынимая их, подняли бурный фонтан. Водяное вино ушло в желудок, затем, – молитва удалась на славу, распустилось по телу, прошло по пищеводу, добралось до сердца и вспыхнуло, разбросав канальцы по всей Вселенной. Ребята вздрогнули. Такая, миниатюрная Купель. Пришло красноречие, способность высвечивать образы. От группы отделился и шагнул в туман Арки Мола рум Даш.

Удары Колокола, свечение, булыжная площадь с марширующими сотни лет солдатами, обрыв и снова туман. Вот, символ этого путешествия.

…Рум Даш, лежа в койке, возле разогревшегося Монолита, рассказывал о путешествии в Средневековье. Иногда прямой связи с путешественником нет, приходится смотреть его рассказ после окончания сеанса, как сейчас. Серые картинки в уголках глаз иллюстрируют повествование.

– Сражаться на мечах, убивать людей, оказывается, так звонко и интересно. Как будто это ты сам управляешь Смертью. Приставь лезвие ножа к пальцам и надави решительней! Вот лучшая затравка для видения через меня.

Даш глотнул луковичный бульон, придающий бодрости, принялся демонстрировать добычу:

– Стреляешь из лука; в помещении прикладываешь тетиву к глазам, на расстояниях к плечу. Бьешь человека под шлем, оттуда хлещет кровь. Он становится мягким и покорным! Идешь дальше, подобрав меч, будто сделал нужное дело, убив человека, собрал его мир.

Это меня увлекло.

В образе Мэрри, удар за ударом, я вошел в необычную область. Мраморная ванна, постамент и чаша, – видите? Это символы или реальность?

Понял, что теряю душу. Она перетекает в чужого человека безвозвратно, теряется в нем. То, что на самом деле ты – рум Даш, один из работников Лазарета, наемнику европейского Средневековья казалось неописуемым бредом.

Остыли и отнялись ноги. Даже сейчас не могу воспринимать это с юмором. Стал молиться: «Миленький Бог, помоги». Обычно приговаривал так, когда требовал от Неба почестей и денег. Но, если вдуматься, Бог не любит развязного попрошайничества.

Вспомнил «Отче наш», древнюю молитву из склеенного лазерного диска. Анемия отлетела с ног, словно каменное одеяло. И вот, я здесь.

– Почему не пробовал молиться нам, Друзьям и Единому?

– Пусть проверит это другой. Я увольняюсь с должности испытателя молитв!

Мы записывали услышанное – кто в блокноты, кто в рубрику души.

Эрк Маркер, деятельный новичок Лаза, высветил, каково быть механиком-водителем, таранящим чужой танк. Несколько минут повести – то, что обычно пропускают мемуаристы. Тела в квартирах и подвалах, грудой, поодиночке и частями. То, что они видели в последний раз; удар, боль, удивление, онемение и свет.

Нагревшийся, потерявший спектр, ставший серым Монолит, издавал тончайшие сладкие вибрации, будто в нем всхлипывала металлическая скрипка.

Такой был тогда день.

…Дори выдал задание подготовить пламенную лекцию, чтобы новички Лаза прониклись важностью дела, и с энтузиазмом принялись за поставленные задачи.

Подготавливаю речь перед электронным зеркалом. С пятого раза перестаю ненавидеть себя за это деревянное лицо, инфантильные речевые обороты и куриный голос. Когда разбираешь для других, сам начинаешь лучше разбираться в предмете.

Выглядит это предварительно так:

– Друзья! Мы исследуем все проявления Любви. Вас набрали дополнительно потому, что двое работников сошли с ума, а один умер. Да, здесь иногда умирают. Любовь непредсказуема и опасна. Кому это не по душе, может отправляться обратно.

Отправить новобранцев в «Единорог». Там взаимодействие с младшими налажено так, что на приказы они не обижаются, и просят еще.

Заправить в Алтарь Бингу, вежливо, с душой, как она любит. Обожает струить вибрации своего любовного воображения. Годится АМТ-12, надежный аппарат с вместительной выемкой. Ребята постигнут тему, как жить вечно, без прямых задач борьбы за еду, комфортный быт и знаки статуса. Чтобы они не поплыли, отправить в отдел Корпус, где работают универсальные Алтари.

Двинуть там, в порыве вдохновения, громовую речь:

– В поле Любви происходят неожиданные превращения. Это не поцелуи на скамейке, а важнейший вид физического взаимодействия.

Помимо того, что Любовь притягивает и отталкивает, преобразует попавшие в поле ее действия объекты. Притяжение идет по всему объему пространства и времени, так, что мы способны вытянуть из прошлого то, что нам нравится.

Будущим реаниматорам, имеющим особые отношения с подопытными животными, в том числе, оживающими котятами, покажу кубы аквариумов, где в лучах Алтарей вершится ускоренная эволюция. Представлю тигрисов. Водные создания, выросшие в поле сознания рассерженного человека. Несколько напоминают медуз. Некоторые считают их воплощением зла. Один экспериментатор потыкал тигриса палочкой и отключился. Его до сих лечат, совмещая сознание с памятью предков, это рассеивает любую болезнь.

После этого представления ещё что-то придумать.

Отправлю будущих братьев на Кухню. Пусть попробуют Общего Чаю. Дежурный по Столовой научит их готовить напиток, хотя это и не его дело. И – скорей в спальный корпус. После переезда хочется спать, в тепле и одиночестве, чтобы забыть все неприятное и угловатое. Интересно посмотреть на распределение мест. Как неофиты самостоятельно находят любовь и согласие?

И, отправлюсь по взрослым делам.

В Центральной лаборатории Корпуса проводится обсуждение моделей Рая. Осмысливается распорядок жизни греческих полисов и монастырские уставы, дух осажденных городов, кодексы поведения пиратов и порядки в игровых комнатах. Европа, Азия, Китай, Инки, Шумеры, Древние Римляне. Они подскажут, как это, в конце концов, будет сделано.

Мол Корпуса не может дать такого объемного проникновения в прошлое, как Пристань 52А Домена; только обрывки имен, видео и чувств, но тоже, неплохо.

Подробно изучаем Россию. Лекс Кир, считающий себя знатоком, выводит её устройство из государственности Персии, мирно объединившей массу несхожих народов.

Он всходит на подиум Мола, декламирует несколько слов на церковнославянском языке, замирает на минуту, делает «ручкой» и исчезает в тумане. Мы перелистываем коллажи, сотканные из точек зрения живших тогда людей. Леса, избы, глаза лошадей, утварь, снег, белые и черные купола.

Уточняем настройку.

Над головами вертится материализовавшаяся вьюга, холодает, в самом теле возникает изображение:

Церковь на перекрёстке петлистых дорог.

– Где это? – прошелестела Бинга.

– Чуть южнее Москвы. Кажется, я ученик священника. Если церковь остается на моем попечении, одна, молитвы читаются особенно звонко. Можно захлебнуться от счастья! Стоит поусердствовать в количестве молитв, чеканности обряда, можно сделать всё. Обратить зиму в лето, растопить сугробы, умиротворить помещиков, уговорить их освободить крестьян, воскресить мёртвых с прилегающего кладбища. Испечь солнечный хлеб.

Вот, похожий, или тот же самый, половозрелый «Я» в монастыре. Полвека позже это здание подменят торговыми рядами. В двадцатом веке здесь, у Красной Площади по краю заповедной территории, построен Универсальный Магазин. Некоторые значимые строения не являются даже в рисунке на полях книги. Кажется, люди своего времени просто не в силах были представить, что здание исчезнет. Но то, что монастырь просуществовал весь семнадцатый век, это точно. Устойчивый центр притяжения сознаний многих духовно родственных людей. Там – как правильно определить? Особый дух, вывернутое наизнанку настроение. Колокольня, пристройка с нравоучительными картинами. Вот, знакомые мне люди – что говорят, почти понимаю, но не могу осмыслить. Можно радоваться и благоговеть. Душа смущается тем, что к зданию примыкает душное кладбище. Во всех местах, и в той роще, непременно видишь могилы. Слишком много особ желало закопать свои тельца поближе к этому Устройству Воскресения.

– Показывай, что было дальше! – потребовали мы не к месту смешным, синхронизированным хором.

– Четырнадцать, шестнадцать, все еще очень здорово. Я молюсь о том, чтобы летать. Такие мирские молитвы… если научишься этому, все само собой станет лучше. Приобретешь невероятную красоту, ведь только безболезненные люди достойны полета. Отыщешь Друзей, увидишь многое новое, прояснившимся зрением. Завяжутся невероятные, объемные истории, откроется смысл. Ты на жаркой площади, все вокруг плоское, сальное, обихоженное, вы должны понимать. Ты просто сосредотачиваешься, и свечой идешь вверх. Чуть задерживаешься, посмотреть на крыши – и продолжаешь полет. Еще метров триста, и открывается освежающий туман. Утоляешь им жажду, осознаешь, как до того ужасно хотел пить! Еще выше – дождь. Освеженный, снижаешься в плотный воздух. Не на то самое место, куда падет жребий. Там знакомишься с новыми обстоятельствами, смотришь на прежнее выпрямленным взглядом, с другой точки зрения. Восемнадцать лет… картинка рвётся.

Думаю, тот «Я» умер от простуды. Тогда даже аспирина не придумали. Но, кажется, мне ничего не нужно было. Можно, покашляв, эвакуироваться на Небеса.

Либо я стал обычным самодовольным семьянином, отрекшимся от чудес.

– В них что-то есть. В русских церквях шестнадцатого-семнадцатого веков, – заметил Хетт. – То же я чувствую в голландских парусниках. Резной шкаф с секретами. Сколько сил положено мастерами на не функциональную отделку. Другой запах. Иная душа. Щекочет нервы. Беру в избранное.

– В начале двадцатого века люди искали социальную систему, которая позволила бы им стать единым, счастливым существом, – продолжал Кир, перепрыгнув сразу на три века. – Объединиться в единой семье. Была радость, хорошая погода, сытная еда. Кто-нибудь отправится в то время, чтобы подтвердить? Пару месяцев после Февральской революции в России длится период, когда можно было ввести власть Совета. Помирить всех.

Люди обмениваются чувствами и знаниями, сообща принимают решение. Совет. Кто тот человек, кто ввел во всеобщий обиход это слово? Шляпников? Ленин? Богданов? Если кто сойдёт в тот период, найдите его! Но как-то у них все не сладилось. Не появился работоспособный механизм согласования действий и желаний. Продуманный до последнего нейрона, он родился позже, в лабораториях Новой Земли.

Тогда люди впали в другую крайность. Стали излишне свободны. Полюбили противоречить. Одиночки демонстрировали замечательную эрудицию, но брезговали разрабатывать проекты и воплощать их. Потому были отметены партией дисциплины и действия.

Идея коммунистической системы управления, скажу по секрету, заключалась в устранении любой иерархии. Эта задача заворожила умы.

После Октябрьской революции всякий необычный человек был запрещён. Скажешь чуть больше, чем другие, с неправильной интонацией – ты вне круга! Искусством выживания стало угадывание общей линии поведения. Любой начальник, человек, который знает больше других и вправе отдавать распоряжения, брался на прицел. Но, после очередной серии уравнительных действий, там и там раздувалось неравенство. Так получилось, зло было обречено бороться со злом, порождая страдания.

Такая система характерна для тюрьмы. Низкий уровень потребления и синхронизирующие ритмы, когда нельзя пойти на обед, поужинать, когда хочется. Механизм уравнивания работал всегда, между тем, как должен включаться тогда, когда есть, чем меняться.

– Ты не указал важнейшую причину развала, – заметил Груденер. – Когда в 1967 году, вследствие провала в демографии в Советскую Армию начали призывать уголовников, в казармах проросли семена тюремных законов. К 1975 году с государственным строем все было, в принципе, решено. Марширующие люди стали радиостанцией, распространяющей сумрачные, или, как правильно показать? кирпичные мысли. Даже и без знания секретов работы Алтаря, понятно, что Армия стала институтом ненависти к Родине.

– Поговорим еще о кино, – Хетт оторвался от созерцания тарелки с фосфоресцирующим кальмаром. – Я знаю историю не намного хуже, чем Кир и Макс Груденер. Мой сектор, ТерраНова, представляет именно эту часть прошлого мира Земли.

Режиссеры России не желали представлять увлекательную правду. Создавали фильмы, представляя, что творят их для простаков с весьма примитивным мышлением. Типичный фильм той поры, – невнятные следователи борются с не намного отличающимися от них бандитами. Люди без прошлого и будущего. Серые, безобразные куклы.

Сценаристы не поднимали людей из топей. Транслируя истерию, они заявляли, что именно так надо изображать действительность. Посмотрите через меня отрывок пары фильмов: взял, как отрицательный пример. Субъект идет по коридору. Глядит на телефон и, как бы загадочно молчит. Кашляет. Бодливо целуется. Выпучивает глаза, бьёт тарелки и припадочно смеётся. Бьет кого-то в лицо. Вот весь ассортимент психологических наживок, на которые те режиссеры пытались ловить зрителя. Взаимоотношения народов и государств, да, действие средств расширения сознания, или настоящие душевные разговоры – это казалось им неестественным, стыдным и опасным.

Человек с хрустом жуёт яблоко. Извлеките из этого смысл, а если не найдете его, вы глупы.

Между тем режиссёры стран Запада стремились изображать человека в красках. И, так, буксировали реальность за собой. Сталкивали общественные структуры, выводили человека в космос, спускали под землю, отправляли сквозь время. Заставляли воевать с роботами, монстрами и государством.

Российские картины, в подавляющем большинстве, утверждали невозможность обретения свободы, счастья, честного материального достатка. Положительный герой часто погибал, наводя на мысль о том, что быть хорошим довольно опасно. Сами по себе плохо воспитанные режиссёры насаждали черный цинизм по отношению ко всему. Россия увязла в мыслеформах их непроветренных мозгов.

– И, главное, что они могли бы сделать, это реформу тюрем, – Кир нервно принялся бродить по Броневому Залу. – Каждый заключенный должен был бы получить свою личную камеру. Иначе он подпадает под власть адовой иерархии. Осуждённый человек, синхронизируясь с бандитами, создает радиостанцию для трансляции волн зла. Каждый год калечились десятки тысяч людей. Как все просто; стройте тюрьмы с отдельными палатами, снесите заведения, стены которых пропитаны болью. Всего несколько лет – и атмосфера ощутимо очистится. Ведь какие законы не выдавай увечным душевно людям, они не будут работать. Сколько не отсыпай отжатых у бизнеса денег на казенные дороги и заводы, страна распадется.

– Скажите им, тем, что в прошлом, если сможете, что, при высвечивании желаний существенны любые ритмичные действия, – провещал Лааг. – Это нужно делать, даже если не хочется. При высвечивании желаний человек должен кланяться. Дышите глубже. Думайте о хорошем!

– И пусть там, в кинотеатрах, перед сеансом демонстрируют мандалы, как это было принято в Индии, – нерешительно добавил Кир. – Чтобы народ читал установки правильной жизни. Выглядит неумно, но производит серьёзное действие. Так принято в Лазарете, а кто скажет, что мы не добились определенных успехов?