Текст книги "Культурные трансформации ХХ столетия: кризис культуры в оценке западноевропейских и отечественных мыслителей"

Пристально вглядываясь в расползавшиеся черты массового обезличенного человека, наблюдая, как разрастаются масштабы массового общества, как исчезает все то, что еще можно было считать человеческим, Юнгер увидел (или захотел увидеть) зарождение нового человека и нового общества. Он нашел «рабочего», который для него стал представителем «нового общества» и нового мира, в котором экономика и судьба имеют одинаковое значение[208]208
  Цит. по: Юнгер Э. Указ. соч. С. 422.


[Закрыть]. Это новое существо было сильным, действующим, результативным – работающим.

Что остается обществу, утратившему культуру? Один из ответов, найденный теоретиками новой жизни и опробованный на практике – техника. Второй – сила и власть. Третий – работа. Второй и третий теоретически разнородны, реально им было суждено слиться в одно целое. Но выбор Юнгера и его находка – ответ под номером три. Юнгер ухватился за феномен работы. При этом «работа» для него – это не просто деятельность, выполнение тех или иных функций. «Работа» – это обобщающий термин, органическое понятие, которое по ходу рассмотрения изменяется. Это социальный феномен – марка времени и пространства. Работа креативна, направлена на жизнеобеспечение, обладает мобилизующими свойствами. Работа – источник организации общества. Вовлеченный в работу человек занят, организован, целенаправлен, ответствен. Общество, состоящее из рабочих, мобилизовано и на работу, и на собрание, и на войну: оно настроено на серьезные цели, способно к самоорганизации. Это улей, муравейник. Культура – атрибут человеческого общества. С утратой культуры человечеству осталась участь муравьев.

Культура, либеральная демократия и их ценности доказали свою несостоятельность, столкнувшись с реалиями ХХ в. Грядущее «Новое время» будет нести иные ценности и принадлежать иным героям. И если Гвардини надеялся, что, возможно, эти герои вырастут из «человека массы», то Юнгер увидел их значительно раньше, уже в 1920–1930-е гг.

Эрнст Юнгер – любитель избранного общества, тяготевший к аристократизму, изысканный библиофил, энтомолог, владелец огромной коллекции жуков, гербариев, живший в уединенном месте в старинном особняке, увидел тип будущего человека в «железном солдате» с автоматом, человеке в маске-противогазе, маске сварщика, обезличенной «маске», свободной от индивидуальности, дисциплинированной и организованной до автоматизма, натасканной на работу. Это новый тип, даже новая раса будущего. Европе и миру оставалось сделать всего один шаг, для которого уже был не нужен Юнгер.

Возможно, он видел прообраз нового человека в самом себе. Выходец из простой бюргерской семьи, получивший весьма заурядное образование и воспитание, Юнгер, едва, закончив малоуспешное и нелюбимое им обучение в гимназии в Ганновере, попал на фронт. Известно, что на войне в нем обнаружились редкостная храбрость, холодная решительность и расчетливость, создавшие ему легендарную фронтовую славу[209]209
  Солонин Ю.Н. Эрнст Юнгер: образ жизни и духа // Юнгер Э. Указ. соч. С. 22.


[Закрыть]. Философ, писатель, публицист – Юнгер романтизирует войну и ее героев. Вспомним, что сверхчеловек Ф. Ницше далек от подлинного аристократизма, хотя философ был склонен считать его аристократом. Реально он жесток и безжалостен, причем и к себе, и к окружающим.

Сложно однозначно сказать, как в 1932 г. Юнгер оценивал своего героя – новый тип европейского человека. Он констатировал его появление, силу и соответствие новым социальным условиям…

Прошло совсем немного времени, и новый человек Эрнста Юнгера в военной форме Третьего Рейха маршировал по дорогам Европы.

Массовое общество, психология толпы – главный интерес писателя и социального мыслителя Элиаса Канетти (1905–1994). Более двадцати лет посвятил он исследованию этих феноменов.

Канетти в работе 1962 г. «Масса и власть» на основании данных социальной антропологии выделил основные черты и характеристики массы, проанализировал происхождение властных отношений. Исследователи творчества Канетти отмечают влияние фрейдизма, которое прослеживается в том, как мыслитель обусловливает властные отношения особенностями человеческой природы – питанием, тактильными ощущениями, страхом смерти. Работу отличает своеобразный стиль изложения, яркое воображение позволяет автору представить различные формы массы – открытую и закрытую, быструю и медленную, массу в виде кольца, замерзшая масса и др.

Канетти начинает книгу с утверждения, что «человеку страшнее всего прикосновение неизвестного. Он должен видеть, что его коснулось, знать или, по крайней мере, представлять, что это такое. Он везде старается избегать чужого прикосновения. Ночью или вообще в темноте испуг от внезапного прикосновения перерастает в панику. И одежда не дает безопасности: она легко рвется, сквозь нее легко проникнуть к голой и гладкой беззащитной плоти.

Все барьеры, которые люди вокруг себя возводят, порождены именно страхом прикосновения. Они запираются в домах, куда никто больше не может войти, и только там чувствуют себя в относительной безопасности»[210]210
  Канетти Э. Масса и власть / пер. с нем. и предисл. Л. Ионина. М., 1997. С. 18.


[Закрыть].

Освободить человека от этого страха перед прикосновением способна лишь «масса», «и только в массе человек может освободиться от страха перед прикосновением. Это единственная ситуация, где этот страх переходит в свою противоположность. Для этого нужна плотная масса, где тело прижато к телу, которая плотна также в своей душевной конституции, то есть такая, где человеку безразлично, кто на него “давит”. Кто отдал себя на волю массы, не боится ее прикосновений, В идеальном случае в ней все равны. Различия не считаются, даже половые. Кто бы на тебя ни напирал, он такой же, как ты сам. ‹…› Чем сильнее люди сжаты, тем более они чувствуют, что не боятся друг друга»[211]211
  Там же С. 19.


[Закрыть].

Затем Канетти вводит основные понятия (открытая и закрытая масса, разрядка[212]212
  Важнейший процесс, протекающий внутри массы, – разрядка. До момента разрядки массы практически не существует, лишь разрядка создает массу в подлинном смысле слова. Это момент, когда все, кто принадлежит к массе, освобождаются от различий и чувствуют себя равными. См.: Там же. С. 21.


[Закрыть]) и обращается к основной характеристике массы – ее стремлению к разрушению, которое мыслитель определяет как страть.

Почему разрушение так привлекательно для массы? Разрушение создает шум, который, во-первых, приносит удовольствие как звук новой жизни, а во-вторых, привлекает внимание и вовлекает еще большее число людей. Особенно это важно в начале массовых действий: «Грохот и треск пророчествуют о подкреплении, на которое все надеются, они – доброе благословение на предстоящие подвиги»[213]213
  Там же. С. 23.


[Закрыть]. Канетти акцентирует внимание на том, что легкость разрушения предметов не является главной причиной – разбивали изделия из твердого камня, такие как статуи, которые не всегда возможно было разрушить: «Разрушение изваяний – это отрицание иерархий, которые отныне не признаются. Это покушение на установленные общезначимые дистанции»[214]214
  Там же.


[Закрыть].

В процессе разрушения нивелируются границы. В первую очередь это касается всего, что огранчивает пространство, где люди могут спрятаться и уйти в себя – дверей, стен и окон. Стирание этих границ способствует присоедению к массе, в ней же человек выходит за пределы своей личности: «Каждый ощущает, что, примкнув к массе, он переступил границы собственной личности, ликвидировал все дистанции, которые отбрасывали его назад – к себе самому, запирали его в себе»[215]215
  Канетти Э. Масса и власть. С. 24.


[Закрыть]. Человек становится свободным от самого себя и может преступить собственные границы[216]216
  Церемонии и ритуалы, все, что порождает дистанции, воспринимается им как невыносимая угроза. В эти заранее подготовленные сосуды должна быть загнана расчлененная масса. См.: Там же. С. 24.


[Закрыть].

Огонь – самое разрушительное средство массы, ее символ. Его видно издалека, и ничто не может вернуться в прежнее состояние после взаимодействия с ним. Пока огонь распространяется, сила массы растет.

Массе свойственно чувство преследования, что проявляется в раздражимости по отношению к врагам. В ответ на постоянно стремление массы к росту враги стремятся расчленить ее. Для этого есть два способа – внутренний и внешний. Разогнать массу можно с помощью полиции и других силовых структур. Это внешний способ, но он обладает лишь краткосрочным действием, и масса может собраться вновь, усилившись и укрепившись. Более действенный способ борьбы с массой – разрушение ее изнутри: «Нападение изнутри апеллирует к индивидуальным желаниям»[217]217
  Там же. С. 27.


[Закрыть]. Каждый представитель массы является потенциальным предателем, он хочет спокойствия, поэтому, как только его желания будут удовлетворены, он готов покинуть массу.

Чувство преследования создает иллюзию постоянной опасности, пребывания в осажденной крепости, за пределами которой стан коварных врагов, в любой момент готовых к нападению. Внутри же «крепости», в самой массе постоянно присутствует потенциальная возможность предательства. Каждый может обмануть, стать предателем и перебежчиком: «Свойственное массе чувство преследуемости есть ни что иное, как это ощущение двоякой угрозы. Стены снаружи становятся все выше и выше, все больше и больше врагов скапливается в подвалах. Намерения врага ясны и очевидны, когда он трудится на стенах, но что замышляют те, кто сидит глубоко под землей?»[218]218
  Там же. С. 28.


[Закрыть].

Канетти выделяет следующие свойства массы:

1. Масса стремится постоянно расти. Нет никаких природных границ для роста массы, она растет постоянно.

2. Внутри массы существует равенство. Состояние массы характеризуется как абсолютное равенство. Ради равенства и вступают в массу. Различия между людьми не имеют значения.

3. Масса любит плотность. Не должно быть ничего чужеродного в массе, все должно ей принадлежать. Наивысшую плотность масса приобретает в момент разрядки;

4. Массе необходимо направление. Масса всегда стремится к определенной цели. Единичные желания каждого вытесняются единой целью, одним направлением.

Превалирование того или иного свойства позволяет выделить разные типы массы.

Так, по признаку роста масса делится на открытую и закрытую. Разделение массы на ритмическую и замершую основывается на свойствах равенства и плотности. В соответствии со свойством направления (цели) масса делится – на быструю и медленную. Среди быстрых масс – политические, спортивные, военные. Они руководствуются четкими и очевидными целями. Медленные массы (например, религиозная) руководствуются отдаленными (часто потусторонними) целями. Последние медленно собираются и видят свою цель в отдалении, не всегда четко представляя ее.

Обращаясь к природе и свойствам массы, Канетти пытается постичь природу властных отношений. Рассматривая тандем «масса и власть», он пытается найти ответ на вопросы: что такое власть? какие основные формы власти существуют в современном обществе? каковы культурные и социальные причины появления этого феномена?

Определяя феномен власти, Канетти пишет: «Момент выживания – это момент власти»[219]219
  Канетти Э. Масса и власть. С. 245.


[Закрыть]. Побеждая в борьбе, и видя побежденных мертвыми, человек чувствует удовлетворение от того, что сам он жив. Он осознает свою избранность, и власть порождается этой единственностью: «Этот миг противостояния убитому наполняет Выжившего властью совершенно особого рода, не сравнимой ни с чем иным. Нет иного мига, столь мощно взывающего к повторению»[220]220
  Там же. С. 245–246.


[Закрыть].

Властителя отличает стремление пережить других, превосходство над мертвыми. Так, «это чувство возвышенности над мертвыми знакомо каждому, кто воевал. Его скрывает траур по павшим товарищам, но их мало, а врагов всегда множество. Торжествовать, стоя над ними, – это чувство, по существу, сильнее любой печали, это ощущение избранности меж многими, чья судьба столь явно одинакова»[221]221
  Там же. С. 246.


[Закрыть]. Стремление пережить других Канетти квалифицирует как страсть: «Выживание дарит своеобразное наслаждение, охота за которым может стать опасной ненасытной страстью»[222]222
  Там же. С. 248.


[Закрыть]. Это удовлетворение растет при каждом новом случае: «Чем выше груды мертвых тел, над которыми стоит выживающий чем чаще он переживает эти мгновения, тем сильнее и неодолимее становится потребность в них»[223]223
  Канетти Э. Указ. соч. «Человек, стремящийся пережить других, – пишет Канетти, – ведет за собой людей, многие из которых погибнут».


[Закрыть].

Канетти отмечает, что властитель обладает возможностью распоряжаться жизнью и смертью. К нему никто не вправе приблизиться, каждого необходимо проверить, поскольку он может быть вооружен и нанести вред[224]224
  Там же. С. 250–251. Так в своем страхе преследования власть проявляет свойства массы.


[Закрыть]. Властитель сам может и должен распоряжаться смертью. Смертные приговоры, которые он выносит, всегда исполняются. Это знак его власти, она абсолютна, пока приговоры к смерти исполняются: «Ибо по-настоящему подвластен ему лишь тот, кого он может послать на смерть. Именно к этому сводится при необходимости последнее испытание покорности. Солдаты воспитываются в двоякого рода готовности: их посылают убивать его врагов и они сами готовы принять за него смерть. Но не только солдаты, все другие его подданные также знают, что в любой момент от него зависит их жизнь или смерть»[225]225
  Там же. С. 251.


[Закрыть].

Страх, который внушает правитель, является одним из свойств его власти. Но властитель в отличие от Бога не вечен, и это знают его подданные. Тот, кто прекращает повиноваться, встает на путь борьбы и может убить властителя. Поэтому он всегда находится в опасности, которая исходит от его подданных. Он никогда не может быть уверен в их верности. И в этом характерное свойство массы – вечный страх преследования, внутренним врагом, тайным заговором. И в этом властитель проявляет свою принадлежность массе.

Наказание помогает упрочить власть. Правитель может усмирить подданных, преподав им урок. В этом случае ему нужна казнь ради казни, он может осудить даже невиновного. Чем больше растут сомнения в его власти, тем чаще ему приходится прибегать к казни. Казнь прибавляет ему сил. В этом ключе Канетти говорит о «параноическом» типе властителя, «который любыми средствами стремится избавить себя от опасности. Вместо того, чтобы бросить вызов и выступить против нее, вместо того чтобы в борьбе с ней прийти к какому-то результату, пусть он даже окажется и неблагоприятным, он старается преградить ей путь хитростью и осторожностью. Он создает вокруг себя свободное, хорошо обозримое пространство, чтобы заметить любой знак ее приближения и принять нужные меры»[226]226
  Там же.


[Закрыть].

В связи с тем, что смерть и казнь являются составляющими прерогативами власти, Канетти разделяет понятия власти и насилия, определяя последнее как самое жестокое проявление власти. Чтобы различить эти понятия, философ приводит пример с кошкой и мышью. Кошка ловит мышь и хочет ее убить – так проявляется насилие. Но как только кошка начинает играть с мышью, отпуская ее, позволяя ей убежать на такое расстояние, где кошка ее может без труда поймать, то в этом проявляется власть[227]227
  Там же. С. 304–305.


[Закрыть].

Одним из основных элементов власти Канетти считает тайну. Властитель, прибегающий к тайне, знает, «за кем надо следить, если хочешь чего-то добиться, и он знает, кого из своих помощников использовать для слежки. У него много тайн, поскольку он много хочет, и он приводит их в систему, где одна тайна скрывает другую. Одну он доверяет тому, другую второму и заботится о том, чтобы они не могли друг с другом связаться»[228]228
  Там же. С. 316–317.


[Закрыть].

Важным атрибутом власти является молчание. Молчание – это ценность. Молчащий человек кажется более сосредоточенным: он молчит, потому что много знает. Молчание изолирует, поэтому молчащий более одинок, чем говорящие. Ему дана власть обособленности. Высказывание молчащего более значимы, так как их больше ожидают.

Канетти утверждает, что такой элемент власти, как осуждение одна из наиболее распространенных болезней человека. Осуждение – это приговор, приносящий удовольствие. Удовольствие заключается в том, будто человек относит что-то к худшему разряду, при этом предполагая, что сам принадлежит к лучшему. В акте осуждения демонстрируется власть судьи. Каждый раз, когда человек кого-то или что-то осуждает, он пытается играть роль судьи. Природа этого феномена лежит в том, что человек привык разделять все на группы. При этом должны быть обязательно противоположные группы добра и зла, должеы четко обозначаться их границы. Если зло переступает границы добра, то начинается серьезный конфликт.

Оборотная сторона осуждения – прощение. Способность прощения присуща каждому человеку. Но властитель на самом деле никого не прощает. Он может помиловать, если это будет в его интересах. Однако враждебность к помилованному останется навсегда. Иногда прощение дается в обмен на истинную покорность. «Помилование весьма высокий и концентрированный акт власти, ибо оно предполагает осуждение; без осуждения невозможен и акт помилования. ‹…›

Высшее проявление власти это когда помилование происходит в последний момент. Приговор осужденному на смерть должен быть уже приведен в исполнение, он стоит уже под виселицей или под дулами винтовок тех, кто должен его расстрелять, и тут внезапное помилование как бы дарует ему новую жизнь. Это предел власти, поскольку вернуть к жизни действительно мертвого она уже не может; однако придержанным напоследок актом помилования властитель зачастую производит впечатление, будто он перешагнул эту границу»[229]229
  Канетти Э. Указ. соч. С. 324. Анализируя процесс подчинения массы ее руководителям, Канетти проводит параллель между руководством и паранойей.


[Закрыть].

Итак, Канетти предпринимает попытку понять и проанализировать, как возникает масса, какими свойствами она обладает, как массы подчиняются руководителям и многое другое. Канетти исследует свойства толпы, ее рост и силу, которая может быть направлена даже против официальной власти.

Для французского философа Жана Бодрийяра (1929–2007) масса возникает как новое социальное (или несоциальное, асоциальное) образование в условиях кризиса культуры и общества. Масса возникает как проявление кризиса, его следствие или один из основных результатов и как новая культура в ее новых образах – как поглощение прежней культуры.

В эссе «В тени молчаливого большинства, или Конец социального (1982) Бодрийяр дает характеристику основным чертам современности, называя их эпохой симуляции, молчаливым большинством (черной дырой масс) и др.[230]230
  Симулякр (от лат. simulacrum < simulo – «изображение», от «делать вид, притворяться») – «копия», не имеющая оригинала в реальности. В современное употребление слово «симулякр» ввел Жорж Батай, под симулякром понимают обычно то, в каком смысле это слово использовал Бодрийяр: симулякр – это изображение без оригинала, репрезентация чего-то, что на самом деле не существует. Симулякры это также более широкий класс объяктов и явлений – продукты гиперреальности, которые получаются в процессе имитации, симуляции реальности.


[Закрыть] «Масса парадоксальна, – пишет он, – она выступает одновременно и объектом симуляции (поскольку существует только в пункте схождения всех волн информационного воздействия, которые ее описывают), и ее субъектом, способным на гиперсимуляцию: все модели она видоизменяет и снова приводит в движение… ‹…› Масса парадоксальна – она не является ни субъектом (субъектом-группой), ни объектом. Когда ее пытаются превратить в субъект, обнаруживают, что она не в состоянии быть носителем автономного сознания. Когда же, наоборот, ее стремятся сделать объектом, то есть рассматривают в качестве подлежащего обработке материала, и ставят целью проанализировать объективные законы, которым она якобы подчиняется, становится ясно, что ни обработке, ни пониманию в терминах элементов, отношений, структур и совокупностей она не поддается»[231]231
  Бодрийар Ж. В тени молчаливого большинства, или Конец социального. Екатеринбург, 2000. С. 37–38.


[Закрыть].

Масса выступает характеристикой нашей современности как явление в высшей степени имплозивное[232]232
  Не взрывающееся, не распространяющееся вовне, а наоборот, вбирающее, втягивающее в себя.


[Закрыть], не осваиваемое никакой традиционной практикой и никакой традиционной теорией, а может быть, и вообще любой практикой и любой теорией.

Согласно Бодрийяру, нашему «воображению массы представляются колеблющимися где-то между пассивностью и необузданной спонтанностью, но всякий раз как энергия потенциальная, как запас социального и социальной активности: сегодня они – безмолвный объект, завтра, когда возьмут слово и перестанут быть “молчаливым большинством”, – главное действующее лицо истории. Однако истории, достойной описания, – ни прошлого, ни будущего – массы как раз и не имеют. Они не имеют ни скрытых сил, которые бы высвобождались, ни устремлений, которые должны были бы реализовываться»[233]233
  Бодрийар Ж. Указ. соч. С. 7–8.


[Закрыть].

Слово, термин «масса», считает Бодрийяр, не представляет собой реального концепта, или понятия. За этим широко употребляемым словом стоит рыхлое, вязкое, люмпенаналитическое представление. Более того, не имеет смысла даже уточнять содержание термина «масса», поскольку он не имеет смысла. «Говорят: “масса трудящихся”. Но масса никогда не является ни массой трудящихся, ни массой какого-либо другого социального субъекта или объекта. “Крестьянские массы” старого времени массами как раз и не были: массу составляют лишь те, кто свободен от своих символических обязанностей, “отсетчен”… (пойман в бесконечные “сети”) и кому предназначено быть уже только многоликим результатом… функционирования тех самых моделей, которым не удается их интегрировать и которые в конце концов предъявляют их лишь в качестве статистических остатков. Масса не обладает ни атрибутом, ни предикатом, ни качеством, ни референцией. Именно в этом состоит ее определенность, или радикальная неопределенность. Она не имеет социологической “реальности”. У нее нет ничего общего с каким-либо реальным населением, какой-либо корпорацией, какой-либо особой социальной совокупностью… (бесконечная сумма равнозначных индивидов 1+1+1+1 – это ее социологическое определение), но выступает неразличимостью нейтрального, то есть ни того, ни другого…»[234]234
  Там же. С. 9–10.


[Закрыть].

Бодрийяр обращает внимание на то, что массы функционируют как гигантская черная дыра, безжалостно отклоняющая, изгибающая и искривляющая все потоки энергии и световые излучения, которые с ней сближаются. Как имплозивная сфера ускоряющегося пространственного искривления, где все измерения вгибаются внутрь самих себя и свертываются в ничто, оставляя позади себя место, где может происходить только поглощение, пучина, в которой исчезает смысл. Следовательно, исчезает информация. Но информация призвана удерживать массы в поле смысла. Хотя это изначально обречено на провал, поскольку «рациональная коммуникация и массы несовместимы. Массам преподносят смысл, а они жаждут зрелища»[235]235
  Бодрийар Ж. Указ. соч. С. 14.


[Закрыть].

Лучше всего, продолжает Бодрийяр, невозможность распространения смысла подтверждает пример Бога: «Массы приняли во внимание только его образ, но никак не Идею. Они никогда не были затронуты ни Идеей Божественного, которая осталась предметом заботы клириков, ни проблемами греха и личного спасения. То, что их привлекло, это феерия мучеников и святых, феерии страшного суда и пляски смерти, это чудеса, это церковные театрализованные представления и церемониал, это имманентность ритуального вопреки трансцендентности Идеи. Они были язычниками – они, верные себе, ими и остались, никак не тревожимые мыслями о Высшей Инстанции и довольствуясь иконами, суевериями и дьяволом. Массы растворили религию в переживание чудес и представлений – это единственный их религиозный опыт»[236]236
  Там же. С. 11–13.


[Закрыть].

Откуда берется масса? Ее появление Бодрийяр рассматривает в контексте исторического сопротивления социальному: «Официальная история регистрирует лишь одну сторону дела – прогресс социального, оставляя в тени все то, что, будучи для нее пережитками предшествующих культур, остатками варварства, не содействует этому славному движению. Она (история. – Т. С.) подводит к мысли, что на сегодняшний день социальное победило полностью и окончательно, что оно принято всеми. Но с развитием социальности развивалось и сопротивление ей, и последнее прогрессировало еще более быстрыми темпами, чем сама социальность…»[237]237
  Там же. С. 49.


[Закрыть].

Так, вырастая в процессе сопротивления социальному, окрепнув в этом сопротивлении, масса обретает собственную, пусть и негативную, значимость, по сути своей имплозивную: «Всегда считалось, что массы находятся под влиянием средств массовой информации – на этом построена вся идеология последних. Сложившееся положение объясняли эффективностью знаковой атаки на массу. Но при таком, весьма упрощенном, понимании процесса коммуникации упускается из виду, что масса – медиум гораздо более мощный, чем все средства массовой информации, вместе взятые, что, следовательно, это не они ее подчиняют, а она их захватывает и поглощает или, по меньшей мере, она избегает подчиненного положения»[238]238
  Там же. С. 52.


[Закрыть].

Притом, что социальная энергия массы уже угасла, масса и является массой. Это зона холода, способная поглотить и нейтрализовать любую действительную активность. Она похожа на те практически бесполезные устройства, которые потребляют больше, чем производят, на те уже истощенные месторождения, которые продолжают эксплуатировать, неся большие убытки[239]239
  Бодрийар Ж. Указ. соч. С. 32.


[Закрыть]. И в этом опять-таки парадоксальность массы: у нее нет энергии, но энергии со знаком «+», энергии креатива, но есть энергия со знаком «–», энергия имплозии, энергия поглощения и распада.

Да, масса наблюдает (спортивные матчи, кинофильмы, политические известия), но «ничто из этого не рождает никакой ответственности. Сознательными участниками политического или исторического процесса массы не становятся ни на минуту. Они вошли когда-то в политику и историю только с тем, чтобы дать себя уничтожить, то есть будучи как раз абсолютно безответственными. Здесь нет бегства от политического – это следствие непримиримого антагонизма между классом (возможно, кастой), несущим социальное, политическое, культуру, властвующим над временем и историей, и всем тем, что осталось – бесформенной, находящейся вне сферы смысла массой. Первый постоянно стремится укрепить смысл, поддержать и обогатить поле социального, вторая не менее настойчиво обесценивает любую смысловую энергию, нейтрализует ее или направляет в обратную сторону. И верх в этом противостоянии взял отнюдь не тот, кто считается победителем»[240]240
  Там же. С. 46.


[Закрыть].

Бодрийяр называет массу публикой, у которой отсутствует ответственность. И эта становится симптомом неизбежности, словно массы это могильщики культуры, которые не ведают, что творят (в том числе и насилие), поглощая и разлагая: «Этот процесс пронизан нарастающим насилием – насилием рассеянным и концентрированным, насилием вовлечения и гипноза, насилием пустоты (гипнотическое воздействие есть предельная агрессивность нейтрального). В своем нынешнем состоянии мы имеем дело только с такой – неистовой и катастрофической – имплозией. Сегодня она не может быть иной, потому что выступает завершающим периодом крушения – последним этапом гибели системы взрыва и контролируемого расширения, господствовавшей на Западе на протяжении нескольких веков… Имплозия неизбежна, и все усилия по спасению систем экспансии, существующих в соответствии с принципами реальности, аккумуляции и универсальности, в соответствии с принципами эволюции, не могут не быть напрасными. Они продиктованы исключительно ностальгией по тому, что уходит… Ничтожная по силе активность, исходящая от желания, – всего лишь продолжение мощных попыток утверждения реальности, предпринятых капиталом, распад на молекулярные образования – всего лишь логическое завершение тотального усилия по поддержанию различных пространств социального. Мы являемся свидетелями угасания системы взрыва с ее отчаянным стремлением»[241]241
  Бодрийар Ж. Указ. соч. С. 67–71.


[Закрыть].

* * *

Таким образом, одна из самых красивых тематических линий философии кризиса, в частности ее антропологического направления – рассуждение о человеке Нового времени. Западные мыслители сожалеют об утрате человека-творца, героя, личности, идеальном образе эпохи Нового времени и Просвещения. Однако они не видят выхода из сложившейся ситуации, не видят возможной антропологической альтернативы. Звучит неявная и утопическая надежда на спасение «духовно здорового ядра» общества, на возможность возрождения…

Новое время и его культура выработали определенный антропологический посыл, который, собственно, и сформировал человека Нового времени. Его основные характеристики:

homo individualis – человек индивидуальный (самостоятельный, самодостаточный);

homo idealis – человек идеалистический (ведет себя в соответствии с принятыми в обществе ценностями, полагает, что жизнь строится в соответствии с моральными, нравственными ценностями, что они (ценности) определяют жизнь, существование человека и общества);

homo rationalis – человек рационалистический (живя в обществе, он должен думать и думает о том, кто существует с ним рядом, что эти люди хотят, что они чувствуют, что они могут дать ему и что он им, т. е. понимает, что других членов общества нужно и можно понимать и как-то вписываться в сообщество).

В современном мире эта модель человека разрушена – нововременного человека нет. При этом можно предположить, что этот человек не просто исчез как вид – он не выдержал испытания цивилизацией, войной, техникой, экономикой, благосостоянием и пр. ХХ в. новой модели человека не создал, человек массы не может рассматриваться как человеческий тип, он так окончательно и не сложился, переживая трансформации вместе с трансформирующимся обществом[242]242
  Исследователь культуры А. Ровнер отмечает, что закат Запада начался с того момента, когда исчезла нужда в созданной и призванной им к высоким ролям интеллигенции: «Культура всегда являлась плодом попечения высших классов, и интеллигенция создавалась в этих классах либо водилась в них снизу. Конфликт с интеллигенцией симптоматичен для ситуации социально-культурного огрубления, когда интеллигенция становится «лишней», в связи с переходом от попечения к пропаганде. Гибель Запада стала неизбежной в связи с утратой им творческого класса. Откат его в оппозицию, а затем… в подполье породили недоверие и преследование. Интеллигенция оказалась дестабилизирующей и опасной в тоталитарных системах коммунизма и фашизма, работающих с массами методами прямой пропаганды, формирующих у человека толпы примитивные мотивации и поведенческие клише». См.: Ровнер А. 75 лет спустя «Заката Европы» // Ровнер А. Третья культура. СПб., 1996. С. 109–110. Рассматривая сложившуюся в ХХ в. культурную и антропологическую ситуацию, Ровнер констатирует, что современное человечество живет в эпоху межкультурья, культурно-исторического вакуума, социально-культурной стагнации, эпоху «квазикультурных призраков и миражей, когда все позади или впереди, но ничего «сегодня и здесь», кроме холостых ходов поршня времени, когда нет места для ума и таланта, для какой-либо осмысленной деятельности, ибо любая социальная ангажированность означает только пустой выброс энергии, пустую трату сил. Западной культуры больше нет, как нет и никакой другой культуры. Нет и пространства для зарождения новой духовной парадигмы: ей просто не на что было бы опереться. Царит плоскостная квазикультура…». См.: Там же.


[Закрыть].

У человечества нет определенного представления о том, каким должен быть стандартный, среднестатистический человек, что им движет, какие качества ему должны быть присущи. Средства массовой информации, современная литература и театр, с помощью которых такая модель человека может быть создана и транслирована в общество, нового человека не формируют и не создают в условиях реального дефицита «модели» или концепции.