Текст книги "Душа-потемки"

Глава 15
ЗАВТРАК НА ТЕРРАСЕ

В то время, когда в здании универмага на Александровской улице шел осмотр места происшествия, благостная, почти пасторальная сцена развертывалась на летней террасе итальянского ресторана на Рублевском шоссе, где владелец универмага Борис Маврикьевич Шеин частенько завтракал вместе со своей старой знакомой Ольгой Аркадьевной Краузе, жившей в особняке неподалеку.

Даже будучи уже весьма состоятельной женщиной, Ольга Аркадьевна в любое время года в любую погоду вставала в одно и то же время – в половине седьмого утра.

«Привычка, – говаривала она, закуривая свою первую утреннюю сигарету, – я всегда работала как лошадь, и мне времени в сутках не хватало. Сейчас вроде хватает, но все равно не могу валяться как колода… как старая колода в постели».

Шеин приезжал в этот ресторан не то чтобы с большим удовольствием, скорее по привычке и по обязанности, ведь с Ольгой Аркадьевной его связывали деловые отношения. И сейчас, и раньше – исключительно деловые. Иногда он восхищался ею, иногда ненавидел – за жесткость, иногда просто молча слушал ее велеречивые советы, но всегда поступал по-своему.

И почти всегда его сопровождал его помощник и телохранитель Марк Южный. Он выбирал себе столик у входа на террасу, заказывал творог или сметану… необычный заказ для итальянского ресторана, и молча ждал, когда Шеин и его дама закончат беседовать.

– Ты куда-то торопишься, Боря? – спросила Ольга Аркадьевна. – Все на часы поглядываешь.

– Нет, собственно, особо никуда… А вообще-то в сто мест надо успеть. В префектуру, потом в Москомимущество… Там я с одним договорился вроде, такой индюк надутый, затем в комитете по охране памятников надо одни документы забрать, другие подписать, заверить. Уйма бумаг везде, Оля.

– Я не понимаю всех этих твоих бесконечных хлопот… бесполезных хлопот, связанных с этой развалиной… Соглашусь, и для меня это памятное знаковое место… Универмаг… Сколько я там проработала – полжизни. Но сейчас это просто хлам, Боря. Нельзя сломать, нельзя перестроить более функционально… памятник архитектуры…

– Место само за себя говорит – центр, Оля.

– Но тебе ведь никогда не разрешат построить там, на этом месте что-то другое, более коммерчески перспективное.

– Я к этому и не стремлюсь, – Шеин зачерпнул ложку каши с медом и грецкими орехами. За завтраком он всегда выбирал все только самое полезное, малокалорийное.

– А к чему тогда ты так стремишься? – Ольга Аркадьевна щурилась. – Что-то я тебя не пойму… А ведь раньше понимала. Все-таки какой-то ремонт ты в здании планируешь провести? Мне сын говорил, Кешка.

– Потом, не сейчас, – Шеин отмахнулся. – Сейчас с финансами напряг, ты сама это отлично знаешь.

– Я говорила тебе тогда – не связывайся с тем банком, с теми кредитами…

– Ты говорила, а я не послушал, мне срочно нужны были деньги.

– Тебе всегда все срочно.

– Не всегда, когда-то… – Шеин улыбнулся уголками губ. Солнечные лучи, заливавшие террасу ресторана, золотили его лысину. – Когда-то я так мало просил от жизни. А какой я был, помнишь?

– Красивый и кудрявый, – Ольга Аркадьевна улыбнулась. – И все наши бабы… и в отделе торговли, да и в исполкоме на тебя ой как заглядывались. Но ты так быстро женился.

– Жену свою я любил, ты знаешь.

– Когда-то все равно наступает время пожить только для себя. – Ольга Аркадьевна усмехнулась: – Я тут слыхала – у тебя молодая подружка. Что ж ты мне ее не представишь?

– Как-нибудь.

– Ладно, шалунишка, как знаешь. Только будь осторожным. Молодая – это не старуха. Тебе по молодости лет одной такой старой грымзы хватило.

– Брось, не вспоминай.

– Почему? Я ее тут по телевизору увидела – не ее, только снимки, конечно. Передача о жизни маршала Иллиодора Хвостова, ну и ее имя упоминалось, видно, не забыли, кто ее – балерину из Варшавы привез в Москву. Но когда ты начал жить с ней… сколько ей уже набежало? Семьдесят пять или больше?

– Я ей просто помогал. И давай не будем об этом, – Шеин повысил голос.

– Ладно, не кричи, – Ольга Аркадьевна щурилась как пантера. Казалось, ей доставляло удовольствие дразнить этого лысого, грузного, немолодого мужчину. – Знаем друг друга сто лет, чего в прятки играть… Я тоже не святая, как видишь. Возраст, конечно, давит на мои хрупкие плечи, но я бодрюсь. То, что мы можем взять или купить, – оно ведь наше, правда? Вот я беру и покупаю. И не стыжусь делать это. Все вот гляжу… а хорош он у тебя… такой славный…

Шеин проследил ее взгляд, направленный на Марка.

– Бесполезно, дорогая, – сказал он.

– Ты думаешь?

– Угу, – Шеин кивнул и улыбнулся. – Этот… мой… И глазом моргнуть не успеешь – задушит.

– С той твоей старой пассией что-то ведь тогда произошло, да? В этом роде… Дело возбудили, но так никого и не нашли. Это случилось до той кошмарной истории у нас в универмаге?

– Сколько лет прошло, Оля, с тех пор. Миллион.

– Некоторые вещи…

– Нас с тобой это не касается.

– Я официанта позову – тебе кофе или чай?

– Чай зеленый, как обычно. И попроси джем из красной смородины.

– Знаешь, мне тут на Рублевке жить стало суетно. Хочется большой дом где-нибудь на реке… И сад, и чтобы просыпаться каждое утро счастливой. Смородина красная в саду… Мой сын и его жена, они ничего не хотят понимать… Она, Василиса, она его забрала у меня. А я не вижу смысла бороться за Кешку… Кстати, как он? Ты доволен им?

– Со своими обязанностями он вполне справляется.

– Не много у него этих самых обязанностей, – хмыкнула Ольга Аркадьевна. – А ведь он взрослый уже. Мужик…

– Мне кажется, тебе надо меньше давить на него, Оля.

– Я на него давлю? – на щеках Ольги Аркадьевны под макияжем вспыхнули алые пятна. – Это она… моя невестка на него давит так, что… Мой сын, Кешка… мне тревожно в последнее время. С ним что-то творится, что-то неладное. И я это вижу. Но он отказывается поделиться со мной.

– Тебе надо меньше давить на него, – повторил Шеин. – Чуть-чуть отпусти вожжи.

Ольга Аркадьевна кивнула.

В зарослях плюща, вьющегося по террасе ресторана, гудел шмель.

Глава 16
В НЕУРОЧНЫЙ ЧАС, В НЕУРОЧНОМ МЕСТЕ

Когда Катя после разговора с уборщицей Гюльнар вернулась на первый этаж, ее окликнул полковник Гущин.

– Между прочим, я тебя жду, Екатерина. Пока что все, больше нам тут делать нечего, у них здесь своя работа.

– Подождите, Федор Матвеевич, я должна вам кое-что рассказать.

И Катя поведала о показаниях уборщицы – только о конкретных фактах: машина, оставленная в неурочное время в соседнем дворе, принадлежащая некоему Иннокентию Викторовичу, помощнику здешнего босса.

Но Гущин слушал, хоть и внимательно, однако как-то не так, как обычно. Складывалось впечатление, что его мысли далеко.

– Федор Матвеевич! – Катя едва за рукав пиджака его не дернула. Но нет, так забываться нельзя. – И вот еще что я сказать вам хотела. Эта наша потерпевшая Ксения Зайцева… Вчера при мне у следователя ей угрожала свидетельница по делу – некая Ева Комаровская, точнее, потерпевшая. «Я тебя убью», – кричала, и я это слышала собственными ушами, и следователь наш слышал, спросите, спросите его, когда вернемся.

– Да, конечно, спрошу. – Гущин среди сотрудников на лестнице увидел полковника Елистратова. – Ну, какие новости от экспертов? – спросил он его. – Что с этим тюбиком помады?

– Там только ее отпечатки, Зайцевой, – ответил Елистратов.

– А надпись в примерочной?

– Этой самой помадой и сделана.

Катя насторожилась: это походило на некий странный код – их короткий обмен репликами. Словно вот это и было самое главное, основное во всем происшествии. Их интонация и то, как они посмотрели друг на друга.

– Я слышала показания продавщицы Петровой из отдела парфюмерии, – сказала Катя, – Ксения Зайцева не покупала в универмаге ничего, не покупала помады. Значит, тюбик либо принадлежал ей, либо убийца…

– Тогда, помнишь, Федь, – тихо сказал начальник отдела убийств МУРа полковник Елистратов, – тоже в парфюмерии он ничего не взял, использовал то, что нашел в кармане или в косметичке…

– Дурдом, – ответил Гущин. – Я бы не поверил, что такое вообще возможно, если бы…

Он не договорил. И все опять уперлось в интонацию и в эту вот его многозначительную паузу. Но Катя ничего не поняла.

Она оглянулась – черт, тут все такие сейчас или только эти двое – главные начальники?

Но все кругом вроде было как обычно, как на всех прежних осмотрах мест происшествий – кипела деловитая профессиональная суета.

– Все здание осмотрели, да? – спросила Катя.

Гущин кивнул.

– Там ведь два верхних этажа закрыты, как я слышала.

– Пятый закрыт, в аварийном состоянии, мы там все осмотрели, – ответил Елистратов. – Четвертый – там тоже никого… Полуподвальный, где химчистка… В подвале пока еще работают мои сотрудники.

Катя вознамерилась спросить: но у вас есть уже какие-то предположения, как убийца проник в здание и как его покинул? Но… она поняла по их виду – рано и бесполезно спрашивать об этом.

Чуть позже…

А может, стоит пораскинуть мозгами самой.

– Знаешь, я вот все смотрю, – Гущин прищурился, – двери-то здесь совсем другие. Пластиковые, хай-тек… А тогда, помнишь, Леш…

– Дубовые, здоровенные дверищи, как не помнить, – ответил полковник Елистратов. – И открывалась всегда только одна створка – либо правая, либо левая. И все лезли, толкались.

– Екатерина, ступай, подожди меня около машины, – Гущин повернулся к Кате.

И она послушно подчинилась. Вышла из универмага на воздух, на солнце, оглянулась. Нет, эти двое что-то путают. Насколько она помнит, двери тут действительно когда-то были другие – стеклянные, с очень тугой, упругой пружиной. Нянька тогда с усилием открыла эту дверь, потому что толкала створку только одной рукой. А другой удерживала вырывавшегося, визжавшего ребенка.

Девочка, да что же ты так кричишь? Это же просто большой магазин. Тут нечего бояться…

Словно тень легла на ступеньки, мазнула сумраком по фасаду, а через мгновение снова стало солнечно и светло.

И синий троллейбус проехал мимо.

Катя спустилась и, подходя к машине, увидела того самого паренька Феликса Комаровского. Он стоял на остановке троллейбуса и смотрел на оцепление.

А ведь Катя думала, что никогда его больше не увидит. Фокусник-угадчик… И надо же, появился – и тоже в неурочный час, в неурочном месте.

Смотрел, словно впитывал все происходящее как губка.

– Привет. Я гляжу – вы это… ты это или не ты, какими судьбами тут?

– Доброе утро, – Феликс приставил ладонь козырьком ко лбу – солнце било ему прямо в глаза, отражаясь в витрине универмага. – Это вы… Такая легкая походка у вас, и сандалии… кожаные сандалии… В горах и в лесах…

– В каких еще горах? – Катя подумала: а не с приветом ли этот пацан? Нет, правда… Вид у него сейчас, как у блаженного, у юродивого. Отрешенность и какая-то щенячья восторженность. И он ведь даже не спросил – что тут случилось? Почему столько милицейских машин, зевак, патрульных.

– Если смотреть на это здание против солнца, оно как гора. Как высокая гора, – ответил Феликс. – А вон тот двор – как ущелье. И кто знает, что там, в глубине, в недрах, какие монстры обитают. И лишь одна охотница… божественная охотница – длинноногая, стремительная… С такими же, как у вас, серыми глазами, светлыми волосами, с румянцем и сердцем, полным бесстрашия и любопытства… В белой тунике, в кожаных сандалиях… Артемида-охотница с колчаном, полным стрел, потому что охота лишь началась, со сворой гончих, еще не взявших следа…

Катя посмотрела на свое белое платье, на свои сандалии. Мальчишка… в таком возрасте и такие комплименты… И комплименты ли это? А что дальше будет, когда подрастет, возмужает?

– Под сворой гончих мои коллеги подразумеваются? – спросила она. – Сыщиков легавыми зовут.

– Да.

– И колчана у меня нет. Только диктофон да блокнот.

– Мне ребята в розыске сказали, кто вы и кем работаете, – ответил Феликс.

Солнце погасло, ушло за тучку, и он отнял свой «козырек» от лица.

– Тут беда, да? – спросил он, помолчав.

– В универмаге убийство. А как ты тут оказался?

– У тети знакомая в этом доме живет, – он кивнул на серый дом рядом с универмагом. – Старушка. Сегодня утром я привез ей продукты, она меня завтраком кормила. А потом мы услышали шум и вышли на балкон.

– На каком этаже живет старушка?

– На пятом. Во-он тот балкон.

Катя проследила взглядом.

– Мы вышли и увидели ваши машины и людей в форме.

– Тут убийство, – повторила Катя. – А эта твоя старушка ночью, часом, ничего такого не слышала подозрительного?

Феликс покачал головой. Своими светлыми белесыми волосами, светлыми бровями и ресницами он походил на одуванчик. Катя подумала, что у парня, должно быть, немного друзей – слишком уж он необычен, слишком уж отличается от своих сверстников.

– Ты в этот универмаг раньше заходил?

– Раза два всего. Когда продукты нашей Искре привозил. Один раз купил… что же я купил? Крем для бритья. Второй раз… да, я еще на третий этаж поднимался… галстук. У меня собеседование тогда впереди было на факультете, на отделении астрономии. И тетя хотела, чтобы я шел на собеседование в костюме и при галстуке. Вообще-то я ничего такого не ношу.

Джинсы, вытянутые на коленях… белая футболка… сумка-торба через плечо…

Галстук…

Искра…

Я Искра Тимофеевна Сорокина. Мне без малого девяносто, и каждое утро я йогой на балконе занимаюсь…

И сразу же возник миллион вопросов. И Катя собралась их все-все задать ему без промедления. Но он опередил ее:

– А вы вот тут не были очень давно. Всегда избегали это место. А попав сюда, с удивлением убедились, что все прошлое… все эти детские страхи…

– О чем ты, Феликс? – резко спросила Катя.

– Это же просто большой магазин, – он смотрел на нее и теперь именно ее словно считывал, словно впитывал в себя как губка – поглощая и перемалывая, как будто высверливая дрелью крошечные дырочки и сквозь них проникая, просачиваясь внутрь. – Давней далекой весной… Тот лютый февраль давно закончился. И двери, стеклянные двери универмага открывались вполне свободно, если их просто толкнуть – от себя. Никаких защелок, никаких запоров. И никто не стучал в стекло, никто не кричал: «Да открой же ты эту дверь, выпусти меня отсюда!»

– Екатерина, садись в машину.

Катя медленно, как во сне, оглянулась.

Полковник Гущин.

– Все, поехали в Главк.

Феликс Комаровский остался на остановке.

– Что это с тобой, а? – спросил Гущин уже в машине.

– Ничего, все в порядке.

– В самом деле?

– Абсолютно. Если можно, остановитесь где-нибудь у ларька, я воды куплю минеральной.

Гущин велел водителю остановиться на Якиманке. Катя купила в ларьке маленькую бутылку воды и прямо тут на улице, не обращая ни на кого внимания, вылила ее себе всю на лицо.

Глава 17
УСПОКОИТЬСЯ И ПОДУМАТЬ

Надо успокоиться…

Взять себя в руки…

Катя твердила себе это весь обратный путь до Главка. Странное ощущение, словно вы – это уже не вы, а… консервная банка, которую вскрыли ножом, но еще не до конца. Коробка… да, коробка с чем-то спрятанным там, глубоко внутри, крепко перевязанная упаковочной лентой. Ленту потянули, она не поддалась, потом ее разорвали, но опять же не до конца…

И сюрприз там внутри…

Он пока еще не увидел света.

Пугающий своей неизвестностью.

«Я все забыла. Я ничего не помню. И вспоминать нет никакой необходимости, а этот мальчишка, этот альбинос, он…»

В туалете Главка Катя смотрела на себя в зеркало. А потом еще раз умылась холодной водой, промокнула лицо салфетками и достала пудреницу.

Он просто мальчик-угадчик, этот Феликс.

Мало ли, что он там болтает в своем юродстве. Он вон и комплименты отпускает какие-то с вывихом. Длинноногая, легконогая, светлая в греческих сандалиях… Артемида-охотница с колчаном стрел и сворой гончих.

В маленьком зеркале пудреницы Катя видела лишь глаза свои и ресницы. И это все я? Мальчишка видит меня такой, вот такой?

Охочусь за сенсацией, за интересными, небывалыми, жуткими историями. Ношусь как метеор… охочусь, как она… смотрю, слушаю и запоминаю, выслеживаю… И все ради чего, собственно? Ради статей и репортажей, ради этих жалких строк в жалких газетах? Честно говоря, по одной-единственной причине – чтобы не сидеть дома одной в пустой квартире, где только слезы и воспоминания…

Эта греческая девица… с колчаном, полным стрел, эта охотница Артемида… она ведь всегда была одна… а мифы, как и комплименты незрелых юнцов, не врут.

Ну все, хватит.

Хватит, я сказала.

Довольно на сегодня.

Лучше подумаем о деле.

В кабинете Пресс-центра Катя тихонько уселась за свой стол, отодвинула ноутбук. И достала чистый лист бумаги.

И почти сразу же ей помешали. В кабинет заглянул следователь управления по борьбе с экономическими преступлениями, тот самый, который вчера допрашивал Ксению Зайцеву.

– Привет, слышала новость? Вот это да – прикончили… Такое дело, столько труда положили, столько допросов, столько экспертиз, две ревизии-проверки… БТИ-экспертиза… И все теперь развалится. В архив – на основании факта смерти обвиняемой. И на меня же теперь в следственном комитете бочку катят – почему не взял ее под стражу сразу, зачем оставил под подпиской.

Следователь выглядел школьником, побитым за двойку.

Вот, оказывается: для кого-то тюрьма – благо. Не останься Ксения Зайцева во время следствия на свободе – была бы жива. И сейчас бы еще хлебала положенный от государства бесплатный суп в Матросской тишине.

Катя взяла ручку и аккуратно, как школьница, записала для себя вопросы, требующие ясности.

А. Как убийца проник в универмаг?

Б. Когда, в какое точно время он совершил убийство Зайцевой?

В. Как он сумел выбраться из закрытого, опечатанного, сданного на охрану здания?

Второй вопрос о времени Катя сразу же пометила галочкой. На него даст ответ судебно-медицинская экспертиза. И ждать ее результатов надо к вечеру. И пожалуй, это сейчас есть самое главное.

По поводу первого вопроса… Следует брать за основу самый простой вариант: убийца явился в универмаг под видом покупателя. И скорее всего, тоже непосредственно перед закрытием, как и Зайцева. И сумел ничем не привлечь к себе внимание персонала.

Черт, тогда назревает еще один вопрос – Г. А где именно, в каком месте он напал на Зайцеву? Неужели прямо в отделе постельного белья? Но там помещение открытое и хорошо просматривается. Да, они еще не допросили ту продавщицу Наталью Слонову, которая там вчера работала… Значит, и это тоже пока что в воздухе повисает.

Что же касается вопроса В… Какая версия опять же самая простая, очевидная? Выйти из универмага ночью, не нарушив сигнализации, убийца не мог. Если только он не фантом и не проходит сквозь стены. Значит, он незаметно покинул универмаг утром – сразу же после того, как менеджер Хохлов и уборщица открыли служебный вход и позвонили на пульт вневедомственной. Ведь вскоре началась суета – они обнаружили тело на втором этаже… Вот убийца этим и воспользовался. До приезда милиции у него было время.

Но менеджер Хохлов говорил, что сразу же запер служебный вход, как только они с уборщицей вошли внутрь. И похоже, он не врет.

Так что же тогда получается?

Глава 18
ПРИ ЗАКРЫТЫХ ДВЕРЯХ

То, что универмаг сегодня уже не откроется для покупателей, Алексей Хохлов понял почти сразу, когда следственно-оперативная бригада только начинала свою работу.

После допросов весь персонал попросили находиться на своих рабочих местах, в отделах. Никого не отпускали. Хохлов предпочел бы провести все эти долгие часы в отделе парфюмерии вместе с Вероникой. Он трижды пытался пройти туда, но каждый раз оперативники вежливо и настойчиво просили его вернуться к себе.

В три часа он заварил себе крепкий кофе в подсобке. В пять посмотрел по портативному телевизору новости. Без четверти восемь его вызвали на первый этаж.

И он понял, что милиция покидает универмаг.

– Мы тут все закончили, – сказал ему следователь прокуратуры. – Вы, как мы выяснили, ответственный за сдачу на охрану. Сейчас закроете за нами главный вход, и потом выполняйте свои обязанности.

– А где же все наши?

– Полчаса назад мы весь персонал отпустили по домам.

– А завтра как же?

– Завтра универмаг работает в своем обычном режиме.

Хохлов схватился за мобильный: Вероника! Но следователь смотрел на него выжидающе, и пришлось пока что все разговоры отложить.

Он стоял в отделе часов и ждал, когда же наконец их всех черт унесет.

Ушли.

Он запер центральный вход и…

Можно было бы сразу позвонить Веронике. Но он долго стоял и смотрел сквозь стеклянные двери на улицу. Вечерело. Мимо по Александровской улице тек нескончаемый поток машин. Все спешили покинуть центр города, добираясь по бесконечным пробкам до своих спальных районов.

Неожиданно Хохлов оглянулся.

Нет, он в здании совершенно один.

Они все уехали.

И ее… ее… эту… тоже увезли ногами вперед.

И вроде ничего не изменилось. Только свет ламп словно немного померк.

Хохлов глянул на циферблаты многочисленных часов. Все показывали разное время. Но все равно пора было уже звонить на пульт.

Но сначала…

Он направился к лестнице, дотронулся до перил. И будто впервые ощутил их прохладу и гладкость. Словно бы коснулся древних, отполированных временем, высушенных солнцем костей… мощей…

Гранитные ступени – широкий серый серпантин. И эти проемы в стенах. Там на двух этажах сейчас пластиковые панно с перечнем товаров, а когда-то в проемах крепились зеркала.

Их еще можно увидеть, если подняться выше, в них еще можно заглянуть… И там, в подвале, разбитые, мутные, они стоят у стены.

Если их выставить в ряд, то получится что-то вроде зеркальной дороги…

Однажды ему пришлось это сделать – выставить все зеркала в ряд. И они как-то глухо, недобро мерцали в свете карманного фонаря, словно противились такому насилию.

Хохлов поднялся на второй этаж.

Никого.

Постель… с нее сняли все, все белье, все эти витринные образцы и увезли на экспертизу.

Завтра постель застелют новыми образцами на продажу, и никто из покупателей ничего не заподозрит.

А персонал не проболтается.

Третий этаж – мужская одежда, обувь и отдел «тысячи мелочей» – нитки, иголки, все для шитья, все для хозяйства с аккуратными рядами стеллажей, стилизованный под супермаркет.

И тут никого.

Четвертый этаж.

Да, здесь они тоже побывали и все обшарили. Милиция… И внизу, в подвалах. Это их работа – искать.

Но весь четвертый этаж пустует – сдвинутые прилавки, ободранная обшивка, провисшая проводка. Тут когда-нибудь начнется ремонт. Хозяин… Шеин все обещает, грозится.

Ну а дальше вроде как нет смысла подниматься. На пятом – там лишь пыль и строительный мусор.

Хохлов ступил на лестницу.

И внезапно снова резко оглянулся.

Все огромное пространство четвертого этажа расстилалось перед ним. И свет ламп на потолке все тускнел, мерк, из ярко-желтого превращаясь в грязно-серый.

И хотелось дотянуться до выключателя, чтобы прибавить света, прибавить сюда этого чертова света или по крайней мере распахнуть, разбить окно и впустить вечерние сумерки и уличный шум в эту пыльную, старую, мертвую…

Хохлов поднял голову к потолку. Трещины на старой штукатурке смахивали на паутину.