Книга: Не кысь (сборник) - Татьяна Толстая

Книжка состоит из четырёх разделов. Два первых – «Москва» и «Петербург» - сборники художественной прозы, рассказов. В основном они без сюжетов, такие потоки сознания, зарисовки с каким-то общим тоскливым, тягостным впечатлением – о годах дефицита, о жизни и шансах, которые не вернуть, но Толстая нагромождает ещё сверху метафоры, звуки, ассоциации, запахи, которые вызывают смутно знакомые чувства, как будто что-то такое уже видела или ловила за хвост такое ощущение.

Вначале был сад. Детство было садом. Без конца и края, без границ и заборов, в шуме и шелесте, золотой на солнце, светло-зеленый в тени, тысячеярусный – от вереска до верхушек сосен; на юг – колодец с жабами, на север – белые розы и грибы, на запад – комариный малинник, на восток – черничник, шмели, обрыв, озеро, мостки. Говорят, рано утром на озере видели совершенно голого человека. Честное слово. Не говори маме. Знаешь, кто это был?.. – Не может быть. – Точно, я тебе говорю. Он думал, что никого нет. А мы сидели в кустах. – И что вы видели? – Всё.

Лучше всего запомнилось всего пара рассказов. «Окошко» - про фантастический пункт выдачи всего чего ни попадя, нужного и ненужного, а если перестанешь брать или попытаешься отдать, выкинуть, подарить – твои собственные вещи будут исчезать в окошке.

«Самая любимая» - о жизни женщины, которую звали посидеть с детьми, поухаживать за садом, и больше никому и низачем она не была нужна.

Здесь же внезапно возникает забавное для глаза филолога эссе «На липовой ноге» с рассуждениями об упрощении речи. Мне как любительнице супов разных видов пришёлся по вкусу такой фрагмент:

Скажем, были на Руси «шти», «уха», «похлебка», «селянка», «ботвинья», «окрошка», – пришли «бульон», «консоме» да и просто «суп». Было меньше, стало больше, вот и хорошо. Кто за то, чтобы все-все эти слова забыть, вычеркнуть из памяти, стереть и оставить только одно: суп? Просто суп, вообще суп, без различий: пусть то, что едят ложкой, отныне называется суп, а то, что вилкой, то уж не суп. И никаких тебе тонкостей. У нас в меню – суп. Забудьте, если знали, и никогда не вспоминайте, и даже не пытайтесь узнать, что означают слова: гаспаччо, буйабез, вишисуаз, минестроне, авголемоно. Не спрашивайте, из каких продуктов сделаны эти блюда, острые они или пресные, холодные или горячие. Вам этого знать не нужно. Да чего там гаспаччо: забудьте разницу между Щами и борщом. Ее нет! Уха? Что такое уха? Парный орган слуха? Пусть этого слова не будет. Окрошка? Квас?.. Вас ист дас – «о, крошка»? Девушка, я вас где-то видел. Я – к вас, а вы – к нас, идет?

Я пошла гуглить рецепты буйабеса и отвлеклась, кхем-кхем…

Ироничны и, откровенно говоря, куда более интересны, чем рассказы, эссе из последних двух разделов – «Тогда» и «Сейчас»: о еде, литературе, знаменательных исторических событиях типа гибели «Титаника» («Небо в алмазах»), о «Чёрном квадрате» Малевича, о жизни более или менее известных людей – фройляйн Неизвестной, предположительно Анастасии Романовой («Анастасия, или Жизнь после смерти»), и нашего современника – Александра Гениса; и ещё на некоторые другие темы. Тоже несколько слов о самых интересных для меня.

Эссе «Золотой век» посвящено вышедшей в 1861 году русской кулинарной книге, а также её современному переводу и вообще русскому обычаю богатых людей много есть.

«Туристы и паломники» - рассуждение о двух типах туристов (а заодно и о типах туристических мест) на примере путешествия (очевидно, автора) в Иерусалим к Гробу Господню.

Забавное – не всегда с тонким и интеллектуальным юмором, но я от души смеялась – эссе «Какой простор: взгляд через ширинку» к выходу журнала “Men’s Health” в России.

Мужчиной в рамках этого издания считается средняя часть туловища в ее простой физиологической ипостаси. Письмо редактора русского издания Ильи Безуглого не оставляет сомнений в том, что термин надо понимать узкотехнически: «Наша задача – приносить вам пользу и давать профессиональные ответы на любые вопросы, будь то проблема преждевременной эякуляции, конфликт с тещей или покупка модного галстука». Вообще говоря, после этих слов все про журнал понятно, все предсказуемо, и можно было бы прекратить писать рецензию. Эякуляция, теща и галстук в одном флаконе – это ответ «мушшин» на наши прокладки с крылышками. Но – пустите, я скажу! Немного зная мушшин, я составила о них несколько более высокое представление, чем то, что предлагает журнал, и мне, хоть и вчуже, обидно.

«Лёд и пламень» - тоже ироничное эссе о повальной любви американцев к Микки-Маусу.

«Купцы и художники» - довольно занятное для меня как литературоведа размышление о труде для русского человека и отношении к деньгам в русской литературе (и немного в западной).

Русская литература чурается темы денег и в то же время не может отвести пристального взора от хрустящих бумажек. Бедность ужасна, бедность унизительна, – говорит русская литература. Но и богатство ужасно, богатство порочно; вид сытого, жующего, самодовольного владельца непереносим. Нищета – мать всех пороков. Но и деньги – всемирное зло, источник преступлений… Собственно, русская литература, взыскуя «имущества лучшего и непреходящего», совершенно обошла стороной практическую пользу денег, их неимоверное удобство. Ее не заинтересовали возможности разумного менеджмента, грамотного управления финансами, она осталась равнодушна к хитростям банковской системы. Наверно, она права, великая и любимая русская классика. Но я, например, не могла понять, что такое вексель, пока не прочитала Бальзака. Как Настасья Филипповна швыряет деньги в камин – вижу ясно. А что с ними можно еще сделать – не понимаю. Как Раскольников швакнул топором Лизавету, представляю. А, собственно, как именно работала старуха-процентщица, откуда у нее образовывался процент? Что такое залог, ипотека? Почему рубль серебром не равен рублю ассигнациями? Никто из русских писателей не снизошел мне это доходчиво объяснить.

В целом, было занимательно читать эссе на самые разные темы, ирония Толстой воспринимается легко и положительно. Чего не могу сказать о рассказах – пожалуй, только «Самую любимую» я могла бы рекомендовать прочитать.

Вначале мое внимание обратил на себя рассказ "Лимпопо". Увидев это название в содержании сборника, я вспомнила, что не дочитала этот рассказ еще в студенческие годы, так как стиль написания показался мне совершенно нечитабельным, хотя содержанием своим рассказ заманивал. Теперь же вышло наоборот - язык рассказа покорил, но содержание оставило практически равнодушной. Уж слишком много Татьяна Никитична напихала в этот рассказ - и жалостливую историю чернокожей Джуди, и личные переживания рассказчицы, и полумертвый, лицемерный патриотический дух заката империи, и фантасмагорические образы, и убийства.

Очень много рассказов посвящены одной и той же теме - разочарованию и одиночеству. Только в одних рассказе перед нами разочарованная женщина, а в других - мужчина. Все они когда-то мечтали о большой и чистой любви, быть может, однажды даже повстречали ее. Но теперь от нее остался только затертый быт с мужьями в застиранных носках и растянутых на коленях трениках, и с постаревшими и ставшими незнакомыми женами, которые только и умеют, что держать своих супругов или любовников на привязи. Также много ностальгических, о детстве - о первых страхах и радостях, об окружавших взрослых, которые нравились или не нравились, а иногда внушали страх. Я люблю читать о детстве, так как детские впечатления и переживания всегда общечеловечны, они часто одинаковы и случались практически со всеми жителями Земли. А иногда в рассказах встречаются пресловутые "девяностые", кости которым не перемыл только ленивый отечественный писатель. Так что Татьяне Никитичне не удалось (да и не знаю, удастся ли уже кому-нибудь) открыть эту эпоху с какой-то новой стороны. Годы те, конечно, были переломными и важными для нашего мировоззрения, но тема эта уже реально начинает напоминать мне обглоданную косточку.

«Ну, что, смело, – говорил Владимир, – смело, смело… А идея?» – «Идея? – радостно удивлялся художник. – Обижаете! Что ж я, передвижник какой? Идея! От идей, брат, надо бежать во все лопатки и назад не оглядываться!»

Вот и Татьяна Никитична от идей убежала так, что пятки сверкают. И если поначалу я получала удовольствие от прекрасно написанной литературы и со смаком держала на кончике языка предложения, чтобы распробовать все нюансы словесного букета, то не дойдя еще даже до середины книги, я уже набила себе оскомину. Своих героев Толстая наделяет какими-то странностями, особенностями характера или внешности. Но вот странность: в итоге все они все равно слились у меня в какую-то безликую вереницу персонажей. Знаете, все хорошо в меру. И если бы этот сборник был раза в три меньше, то, вполне вероятно, я осталась бы в восторге. А так сложилось впечатление, что Толстая просто решила поупражняться в создании витиеватых метафор и построении длиннейших предложений, в которых запросто теряешь нить повествования. Вообще, я поняла, что сама для себя перехвалила Т. Толстую и ждала чего-то невероятного от ее малой прозы, чуть ли не Чехова. Это было моей главной ошибкой.

Отдельное "спасибо" и издателям, которым пришло в голову свалить в кучу, наверное, если не все рассказы Толстой, то большинство. Книга разбита на части: первые две - "Москва" и "Питер" - не отличаются ничем, кроме места действия в рассказах. На их идейное или формальное содержание это совершенно условное разделение никак не влияет. Просто не нашлось никакой другой отличительной черты.

Следующие разделы - "Тогда" и "Сейчас" - вместили в себя публицистические очерки Татьяны Толстой, посвященные различным темам. Эти разделы я прочла с гораздо большим интересом, чем художественные рассказы, чему способствовало разнообразие тем. Т. Толстая в приведенных очерках размышляет на темы искусства, литературы, различный событий мировой и отечественной истории, рассказывая о них очень увлекательно с присущей ей ироничностью. Здесь также есть просто ее размышления о тех или иных вещах, как религия и даже курение. Про последнее читать было особенно забавно: уверена, если бы мой курильщик-муж умел высказывать свои мысли на бумаге, он слово в слово написал бы так же )))). Иногда, правда, Татьяна Никитична бывает очень резка и беспощадна, буквально до ненависти, особенно говоря о временах советских, в частности о личностях Ленина, Сталина и иже с ними. Она, конечно, имеет полное право высказывать свою позицию так, как ей угодно, но мне не очень-то было интересно и приятно читать весь этот яд, которым Толстая обильно брызжет со страниц. Причем совершенно бессмысленно. Как бы то ни было, именно эти два последних раздела книги составили для меня наибольшую ценность: в них я увидела живую мысль писательницы, узнала ее взгляды, здесь очень ярко проступил ее характер, очень интересно было ознакомиться с ее мнениями о некоторых вещах, с ее реакциями на различные события прошлого и современности.

Если пыл, с которым я принималась за чтение этого сборника, и угас, то интерес к творчеству Толстой вообще у меня все же не пропал. Однозначно, в планах и другие ее сборники рассказов. Но читать их я скорее всего буду (и всем рекомендую) постепенно, а не запоем, чтобы не получился опять винегрет (пускай и вполне удобоваримый).

Ее публицистика - это отдельная песТня. Прежде всего советую прочитать вошедшую в этот сборник статью "Политическая корректность", это шедевр, говорю вам, шедевр! Толстая так зло и сатирично "прошлась" по пресловутой американской политкорректности, что я бы на месте американских феминисток ушла в монастырь. Ну вот вам пример. Есть стихотворение: Под насыпью, в траве некошеной, Лежит и смотрит как живая В цветном платке, на косы брошенном, Красивая и молодая.

С точки зрения адептов политкорректности - это чудовищное стихотворение. Его автора можно обвинить и в расизме, и в лукизме, и в мужском шовинизме, и бог знает в чем еще... Толстая предлагает переделать это стихотворение так, чтобы оно звучало политкорректно:

На насыпи, в траве подстриженной, Живой и радостный на вид Стоит свободный, не униженный, Достойный, зрелый индивид...

Оторвешься от книги, глянешь в окно, а там социализм, свободный труд свободно собравшихся, мокнет тара под дождем, и трое мечтателей пьют рвотное.

      Особенно замечательно удаются Толстой рассказы о «гадких утятах» - таких в сборнике несколько («Ночь», «Петерс», «Соня» и др. «Женечка» - в определенной мере). В этих персонажей, казавшихся в начале рассказа ущербными, неполноценными, да просто жалкими, незаметно «влюбляешься» к концу рассказа, когда они оказываются способным на чистые, чистосердечные, прекрасные и умные поступки (возможно, именно из-за неполноценности, но важен результат), а казавшееся нормальным окружение «утенка» поступает как обычно - потребительски, бессмысленно жестоко, да просто по-уродски.       Ну и, наконец, рассказа «Смотри на обороте», даже если бы он был единственным плюсом в сборнике, было бы вполне достаточно, чтобы отнести, казалось бы, неисправимую злюку Татьяну Толстую к моим любимым авторам.