Текст книги "Моя навсегда"

Глава 18
Сказки бывают разные, согласилась я, осторожно выглядывая из-под одеяла

К стихийному бедствию невозможно приготовиться, особенно когда речь идет о любви. Тут никакой прогноз погоды не поможет, шторм начинается без предупреждения. Может быть, все дело в Италии? Может быть, здешний воздух сводит любовников с ума, заставляя кровь закипать, словно мы слишком резко нырнули ко дну?

Я знала, что нужно отступить, сделать шаг назад, но десять дней, потраченных на то, чтобы стать своей среди чужих, сделали свое дело. «Тебе плохо со мной?» Я ответила, но совсем не то, что имела в виду. Не так ли строятся все диалоги между любовниками. Я хотела сказать: мне плохо без тебя. Мне не по себе, когда ты оставляешь меня одну в толпе этих богатых и знаменитых. Ну, может быть, и не знаменитых, но роскошных, уверенных в себе, полных достоинства людей. Они никогда не примут меня, а я не хочу принимать их. «Я хочу только тебя», – хотела я сказать.

– Мне плохо с тобой, да! – крикнула я, отдавшись эмоциям, как водопаду, несущему меня вниз, чтобы разбить о камни. – Сейчас и здесь я бы хотела остаться одна. Зачем ты вообще меня сюда притащил?

– Даже так?! – процедил он, и я заметила, как напряглась его челюсть.

– Даже как?

– Притащил, значит, – повторил мои слова Дмитрий пугающе спокойным тоном. – Притащил? Слово-то какое, «притащил». Ты, получается, чемодан? Моя вещь, чтобы тебя таскать? Ну, раз притащил – буду носить с собой. Собирайся.

– Даже не подумаю.

– Думаешь, я не знаю, что происходит? – продолжил он этим тоном нежного отравителя. – Ты меня стесняешься. Я слишком стар для тебя, на твоем лице это написано. Двадцать четыре года сомнений – все до единого читаются на твоем лице. Ты не умеешь притворяться.

– Это не так! Я прекрасно умею притворяться, – крикнула я, а Дмитрий на мой крик стал говорить еще тише, еще спокойнее:

– Ты знай, я этого не потерплю. Хочешь быть со мной – изволь следовать моим правилам и делать то, что я скажу. Не смей меня стесняться, слышишь? Думаешь, я не понимаю, почему ты хочешь погулять одна? Погулять, да? Не нагулялась в Москве? – прорвалось, вырвалось у него.

– Что? – выдохнула я, не веря своим ушам. Дмитрий глубоко, тяжело дышал. – Что это, к черту, значит?!

– Это значит, что ты должна определиться. Ты не можешь быть со мной и быть свободной, это так не работает, моя дорогая Софи. Либо ты моя, и тогда ты сейчас оденешься и пойдешь со мной.

– Либо что? Заканчивай! – потребовала я.

– Либо убирайся, – тихо добавил он.

Голубые глаза блестели и метали молнии, лицо раскраснелось, загорелое, резко очерченное, злое, красивое до умопомрачения. Дыши, Соня, дыши. Это выше тебя, с этим нельзя справиться, это стихия, ураган, землетрясение. Это – любовь, от которой сжимаются внутренности. «Либо убирайся». Он что, правда сказал «Убирайся?» Мне не послышалось? И что же, это нужно решить – здесь и сейчас, в этом вечном городе пыток и святой инквизиции? Либо – либо. Дыши, Соня…

Я вскочила и побежала к двери номера. Босая – значит, нужна пара минут, чтобы найти и нацепить кеды. На улице тепло, даже жарко, в мае в Италии уже лето. Можно забить на кофту и уйти как есть. Я забыла деньги и паспорт, глупая гусыня. Мысль, что все кончено и что я никогда больше не буду смотреть на это напряженное, сосредоточенное, такое прекрасное лицо, буквально лишала меня способности думать, мыслить. Тело кричало: не смей уходить. Тело требовало, чтобы я осталась на любых условиях. Я была в миллиметре от того, чтобы молить о пощаде. Глубина этого чувства, полнота моего поражения потрясли меня. Я же его люблю, я же пропаду без него. Как я могла дойти до такого!

– Значит, ты решаешь так? – крикнул Дмитрий, перегораживая мне выход своим телом. – Просто берешь и выкидываешь все в окошко? Спасибо, что хоть честно.

– Честность – мое кредо, как ты знаешь, – скривилась я. – Дай пройти.

– Если ты меня не любила, тогда зачем все это было?

– А ты спроси своих друзей, они тебе расскажут. Из-за денег, конечно. А потом – ты же знаешь, я росла без отца.

Я говорила быстро, слова заплетались друг за друга, искажались, но смысл оставался. Дмитрий схватил меня за запястья и сжал пальцы. Я дернулась со всей силы, но он удержал меня, сжал запястья еще сильнее. Он просто держал меня – физический акт лучше тысячи слов…

– Отпусти меня.

– У нас сегодня ужин, мы приглашены вдвоем, и мы придем вдвоем, – сказал он, и я расхохоталась.

– Нет, ты серьезно? Ты только что выгнал меня, а теперь говоришь про ужин! – выкрикнула я.

– Я никуда тебя не отпущу. Даже не думай перечить, – тихо пригрозил он, и я сразу поняла, теперь все всерьез.

– Иди к черту! – выплюнула я в ответ.

Дмитрий со всех сил дернул меня за запястья и потащил в гостиную, игнорируя мои попытки упереться или вырваться. Его пальцы держали меня крепче, чем стальные наручники. Он буквально швырнул меня на диван, рядом с которым валялся мой чемодан, отпустил одну руку и принялся потрошить внутренности чемодана. Дмитрий выбрасывал вещи на пол одну за другой, искал дальше. Наконец нашел, что хотел – темное платье с рукавами в две трети.

– Наденешь это, – бросил он мне платье.

Я сидела неподвижно, как парализованная, не зная, как реагировать и чего ожидать. Я отказалась надевать платье.

Тогда прогремели звуки рога, и началась битва. Дмитрий поднял меня с дивана и молча, скрипя зубами, принялся сдирать с меня одежду. Я сопротивлялась, вырывалась и надевала все обратно. Было так тихо, словно в нашем номере вдруг отключили звук. Только тяжелое дыхание, только невольные сдавленные вскрики. Три раза я возвращала футболку на место, пока Дмитрий не разорвал ее и не отшвырнул в сторону. Посмотрел на меня – маленькая победа его войска. Я стояла перед ним в лифчике и бриджах, злясь от бессилия и унижения. Пнула его ногой по колену – неудачно, без особого эффекта, но он ахнул и бросился ко мне.

Второй раунд. Дмитрий опрокинул меня на диван и принялся сдирать с меня бриджи. Я пиналась и визжала. Я ожидала прибытия полиции, пожарных, соседей по гостинице, темных рыцарей Ватикана – кого угодно. Дмитрий буквально вытряхнул меня из штанов. Два: ноль в пользу грубой физической силы. Тогда я расхохоталась и сказала, что теперь как раз готова идти с ним на ужин – одета как раз в соответствии с тем, что обо мне думают все его друзья.

– Они мне не друзья, – процедил он, упустив момент: он забыл, что мои конечности вдруг оказались свободны.

Я бросилась к двери. И почти убежала, он поймал меня уже в приоткрытых дверях. Чтобы удержать меня, ему пришлось ухватить меня за ноги и резко потянуть назад – затянуть, заволочь обратно прямо как в фильмах ужасов. Я упала и больно ударилась плечом о тумбочку при входе. Я крикнула, позвала на помощь, а Дмитрий захлопнул дверь ногой.

Мы продолжали схватку на полу в прихожей. Я кричала, что ненавижу его, что он и правда стар для меня, что у него уже нет сил со мной справиться, что у него уже здоровье не то – и еще миллион глупостей, чтобы задеть его чувства. Каждый мой выстрел попадал в цель. Два: два. Два: три. Два: четыре. Я лежала на полу и зло хохотала, Дмитрий оседлал меня сверху – красивый и грозный в расхристанной рубашке, в свисающем вниз галстуке. Он прижал мои плечи к полу ладонями и смотрел на меня сверху вниз, тяжело дыша.

– Видишь, до чего ты меня довела, – пробормотал он, словно бы жалуясь. – И что с тобой делать теперь?

– Заткнуть рот кляпом? – предположила я. – Убить и закопать?

– Может быть, ты прекратишь?

– Ты меня выгнал! – Я бросила эти слова как обвинение.

Господа присяжные, он выгнал меня. Накажите его, прокляните его, изгоните из Рима.

– Я не хотел этого, ты же понимаешь. Ты должна понимать.

– Ничего я тебе не должна! Не хотел, но сказал. Ты сказал: убирайся. Убирайся. Ты выгнал меня. Ты сказал – этими самыми словами, чтобы я убиралась! – Я со всем возможным равнодушием отметила, что по моим щекам текут слезы – и кажется, довольно давно. Я шмыгнула носом. – Вот я и хочу убраться.

– Ну вот что ты повторяешь это как какое-то чертово заклинание?! – спросил он. – Чего ты хочешь? Чтобы я просил у тебя прощения? Этого ты хочешь?

– Я хочу, чтобы ты был счастлив. Чтобы нашел кого-то себе, кто подойдет тебе по возрасту и по положению, – пробормотала я, и его лицо исказила ярость.

В каком-то смысле он был прав: я сама нарывалась, доводила его и искала способы сделать ситуацию еще хуже. Чем хуже, тем лучше – вот он, девиз маленькой злой девочки Сони.

Но я, наверное, перегнула палку, потому что Дмитрий вдруг набросился на меня, сорвал с меня трусики, прижимая к полу тяжестью своего тела, чтобы я не вырвалась и не убежала, расстегнул брюки и овладел мною прямо там, на полу нашего гостиничного номера. Я рыдала, била его кулаками в грудь, кричала, что ненавижу его и обязательно брошу, что все кончено, а он отвечал на каждое обвинение ударом бедер внутри моего тела. Раз, два, три… Сильнее, глубже, сильнее, глубже. Мое тело тянулось навстречу, помогало ему – мое предательское тело отдавалось ему, наполняясь восторгом.

Дмитрий касался губами моей шеи, шептал что-то неразборчивое, целовал мое заплаканное лицо, мои соленые губы, и я целовала его в ответ. Я чувствовала его внутри себя – эта ни с чем не сравнимая наполненность – до краев, без остатка, и на смену острой обиде вдруг пришла горячая, обжигающая волна счастья. Я не знала, как это объяснить – то, что я чувствовала в тот момент. Наверное, тело свихнулось и выдало сразу все гормоны счастья, которые только были, но то, что я испытала, было неописуемо. Любовь – как последний аргумент в этом совершенно глупом споре, который мы довели до высоты Эвереста. Мы не помирились – нет в словаре таких слов, которые могли бы стереть все сказанное, но мы это пережили. Перешли на другой уровень. Эта новая любовь была многомерной, богатой на вкус, такой, о которой потом вспоминаешь и переживаешь заново уже в мыслях, в памяти. Каждый поцелуй, каждое прикосновение его властных, умелых пальцев, каждая секунда каждого оргазма. Ты – моя, а я твой. Это не просьба, это приговор. Закон природы.

Мы никуда не пошли в тот вечер, так и остались лежать на полу, слившись в одно целое. Потом, когда Дмитрий все же меня отпустил, я уже не стала никуда убегать. Он лежал рядом со мной – рубашка расстегнулась и, кажется, от нее отлетела пара пуговиц, он снял и отбросил куда-то галстук.

Он ревниво следил за мной, все еще боясь, что я выкину что-нибудь и снова все усложню. Но я только лежала в его объятиях и дышала его запахом, уткнувшись носом в его плечо. Я чуть-чуть, немножко плакала, просто потому, что плакать было сладко и вкусно, и тихонько целовала его через рубашку. Мои слезы и мои поцелуи, мое тихое дыхание и моя покорность удовлетворенной женщины неминуемо воспламеняли его – снова и снова. В какой-то момент Дмитрий перенес меня в спальню, в кровать, где любил меня, вырывая из теплого сна, не позволяя покинуть его даже таким естественным способом.

– Вот это – вечный Рим, – прошептала я, рассматривая усталыми, сухими глазами, как по небу над замком Ангелов карабкается желто-розовый рассвет.

– Как ты могла подумать, что я отпущу тебя? – сказал он мне, нежно поправляя сбившуюся прядь моих волос. А потом добавил: – Я хочу, Соня, чтобы ты стала моей женой.

Глава 19
Полночь – время привидений и вампиров

Синяк на плече заживал около двух недель. То есть не синяк. Правильно говорить: «гематома». Я запомнила это слово из документа, который Дмитрий заставил меня прочитать. Гематома – скопление жидкой или свернувшейся крови под кожной поверхностью или внутри человеческого тела. Обычно гематомы образуются в результате травмы. В моем случае – при падении в результате удара о тумбочку в гостиничной прихожей. Сначала гематома была ярко-красной, размером с клубнику, потом стала темнеть, максимально приблизившись к синему или скорее к фиолетовому цвету уже в Москве. Потом круглое пятно на моем плече стало бледнеть, пока не пожелтело и не исчезло.

– Прости меня, – шептал Дмитрий каждый раз, когда случайно наталкивался взглядом на это живое свидетельство нашей ссоры.

Он целовал меня в плечо, спрашивал, не больно ли мне, не страдаю ли я. Столько внимания из-за какого-то малюсенького синяка. Мне было не больно, и я бы хотела поскорее забыть, с какой яростью втягивал меня за ногу в номер мой будущий муж.

Мой будущий муж. Вот о чем я хотела помнить. Я выхожу замуж. Я люблю и любима. Взаимная любовь – это как выигрыш в лотерейный билет, каковы шансы?

Иногда по утрам, когда я просыпалась, то видела, как Дмитрий сидит на краю нашей большой кровати, с моей стороны. К тому моменту он, как правило, уже был одет – у меня были каникулы, у него – бескрайний океан работы. Он сидел тихо, не шевелясь, чтобы не разбудить, и смотрел на меня спящую.

– Зачем ты это делаешь? – спрашивала я, каждый раз заворачиваясь в одеяло с головой. – Люди во сне ужасно выглядят.

– Люди во сне не притворяются, они становятся самими собой, и это не может быть ужасно, – возразил он. – Но на тебя мне просто приятно смотреть. Ты так беззащитна, так юна, что голова кругом. Ты правда выйдешь за меня? Ты правда меня любишь?

– Честное пионерское, – отвечала я.

– Когда мы всем расскажем? – спрашивал он.

Я закрывала глаза и мотала головой. Нет, не сейчас, потом, позже. А можно пожениться так, чтобы никому ни о чем не говорить? Можно я навсегда останусь тут, в твоей постели, и нигде больше? Буду жить как твоя кошка?

– Мы не можем скрывать это вечно, – хмурился он. – Если ты, конечно, действительно планируешь стать моей женой. Да сними ты эти наушники, черт возьми!

Видимо, Дмитрий решил, что не стоит полагаться в таком деле на меня. Мне кажется, он вообще не особенно мне доверял. Но в сентябре мне вдруг позвонил его коллега и поздравил меня со свадьбой, поинтересовавшись, как это мне удалось-таки заарканить доктора Ласточкина – ведь до меня никому не удавалось.

Я стояла посреди университетского коридора с мобильным телефоном в руке, растерянно глядя на Женьку. Я оказалась совершенно не готова к такой ситуации. Коллега говорил громко, Женькины глаза горели возмущением. Я сухо поблагодарила и ничего не сказала подруге. Просто развернулась и принялась делать вид, что читаю новое учебное расписание. Тогда она больно пнула меня носком босоножки под колено.

– И как это понимать? – спросила она, пока я потирала ушибленное место.

– Что понимать? Что ты сдурела?

– Ты что, замуж выходишь? – спросила она, пригвоздив взглядом к стене с расписанием.

– С чего ты взяла?

– С того, что тебя только что с этим поздравили. Я, знаешь, не глухая.

– Да? А вдруг глухая? – не унималась я. – Вдруг тебе послышалось? Вдруг он меня поздравлял с тем, какую я щуку на рыбалке поймала? Да, поздравил меня с уловом!

– Нет, ты скажи, это правда? Ты выходишь замуж? Он сделал тебе предложение? И как это было?

– Мне сделали предложение, пока мы путешествовали по Италии.

– Как потрясающе, как романтично. Прямо как в сказке! Ты плакала? – спросила она, и я вдруг вспомнила, что действительно плакала, прижатая сильными руками к полу, проваливалась в вакуум нелюбви и одиночества, когда обнаружила, что не могу дышать без него – будущего мужа.

– Да-да, именно как в сказке, – подтвердила я.

– И где же кольцо? Блин, ты выходишь за своего крутого хирурга! Это ж просто dream come true[2]2
  Мечты сбываются (англ.).


[Закрыть], – затрещала Женька. – Машина, квартира, полный пакет. И сам красив и даже не стар – если не придираться. Слушай, ты что, беременна? И когда свадьба?

– А тебе чего? – обозлилась я.

Женька сощурилась и замолчала. Кажется, до нее дошло, что я не рассказала ей о свадьбе не по ошибке, не по забывчивости или от излишней скромности. Я не рассказала – значит, не захотела.

– Такая ты, значит, подруга.

– А какая еще? У меня же все за деньги и квартиры. А у тебя какая квартира? – фыркнула я.

– Хочешь сказать, что это – любовь? – ответила она с тем же скепсисом.

Я махнула рукой.

– Ничего я не хочу сказать!

Цепная реакция была похожа на пандемию. Узнала Женька – узнал весь университет. Мои однокурсницы завидовали, как и положено завидовать молодым женщинам, для которых замужество само по себе является и целью, и средством, и ответом на все молитвы. Выйти замуж – не может быть ошибкой, а даже если и так – всегда же можно развестись. Главное – белое платье, пригоршни риса, от которых приходится отворачиваться, чтобы уберечь глаза, и фотографии, море фотографий, а еще лучше – видео, чтобы потом внукам показывать.

Узнал один коллега Дмитрия – узнал весь кардиоцентр. И вот я ужинаю с близкими друзьями Дмитрия – официальное знакомство в качестве официальной будущей жены. Друзья и коллеги Дмитрия поздравляют нас, и кивают, и улыбаются, и подают мне руки, и приглашают к себе в гости на барбекю, прикидывая по размеру живота, на каком я месяце. Из чистой вредности я в такие моменты принималась поглаживать живот и спрашивать, нет ли соленых огурцов. Дмитрий смеялся и обещал переехать в Луховицы, а его друзья извинялись и, кажется, злились от того, что я поставила их в эту неловкую ситуацию. Не огурцами – а самим моим существованием. Ведь теперь со мной уже нужно было считаться, теперь уже было ясно, что я не исчезну в один миг, как утренняя дымка над рекой. Я пришла, чтобы остаться.

Забавно, что почти никто не верил в эту самую любовь. Мои подруги не верили, что я люблю будущего мужа, его друзья сомневались в его любви. То я не дотягивала до него, то он – до меня. Нам не верили, мы не настаивали. Людям сложнее всего поверить в правду. В квартиру и машину поверить куда легче.

Кольцо Дмитрий купил еще тогда в Риме – большое, из белого золота, с какой-то удивительно красивой комбинацией большого бриллианта и нескольких мелких. Кольцо было потрясающим, но я его не носила – сама не знаю точно почему. Оно лежало на полочке в кабинете – в большой бархатной коробочке, на темно-синей подкладке из шелка.

– Почему ты не носишь его? – злился Дмитрий. – Могла бы на ужин надеть.

– Я боюсь его потерять, – отвечала я.

Но он мне не верил – и правильно делал. Реальная причина не имела ничего общего ни с ценой кольца, ни с моей скромностью, ни со страхом потерять кольцо.

– Другая бы на твоем месте носила бы его, не снимая. В университете все твои девочки вообще сдохли бы от зависти! – убеждал меня он, и я кивала и смеялась.

– Если бы все девочки сдохли, остались бы одни мальчики – тебе бы это вряд ли понравилось, да?

– Ты просто хочешь меня позлить, – процедил он. – Так ты добьешься только того, что я перепродам это кольцо и отдам деньги на благотворительность.

– Отличный план, мне нравится. К тому же, – заявляла я, – тогда ты будешь точно знать, что я выхожу за тебя замуж не из-за денег.

– Какая глупость! Разве ты не понимаешь, что я хочу, чтобы ты носила драгоценности, чтобы одевалась соответственно – дорого и со вкусом, чтобы повзрослела, наконец, – сказал он тогда, и в голосе, в недовольном выражении лица что-то проскользнуло новое.

– Тогда это буду уже не я, – ответила я бы ему, но его скулы были напряжены и весь он был натянутая пружина заряженного пистолета, дотронься – выстрелит.

Я промолчала, истинная благоразумная, мудрая женщина.

В конце сентября мы поехали в Ярославль. Я оттягивала этот момент, как только могла. Знакомство с родителями – всегда как изгнание из рая. После этого ты уже не будешь любимой женщиной, а станешь снохой – ужасное слово, от которого так и тянет холодом, мраком и «Грозой» Островского.

Впрочем, родители Дмитрия оказались вполне приятными людьми. Его отец – высокий и прямой, как палка, худощавый старик пожал мне руку и подслеповато сощурился, пытаясь меня получше рассмотреть. Мать была приятно полновата и беспокоилась, что пирог остынет. Оба родителя натужно улыбались, демонстрируя неестественно идеальные белые вставные зубы. Старики были ухоженные и смотрели на Дмитрия с обожанием и гордостью. На меня – с плохо скрываемым неудобством, уж слишком молодая оказалась молода.

Меня кормили, поили чаем, спрашивали о свадьбе, о планах на медовый месяц, даже об учебе и об оценках в университете – это я выдержала с честью. Но когда у меня вдруг поинтересовались, нравится ли мне мое огромное кольцо на пальце, я запаниковала, покраснела и захотела сбежать. Дмитрий перехватил мой взгляд – и я осталась сидеть как пришитая.

Вся эта история со свадьбой стала для меня сплошным кошмаром. Но нашелся человек, которого эта новость сделала совершенно, безоглядно и безусловно счастливой. Этот человек – моя мама. Ей было все равно, сколько моему избраннику лет. То, что ему было за сорок, казалось, даже лучше – надежнее намерения, крепче чувства, дороже квартира.

– Какой приятный мужчина! – шипела мама мне на ухо, когда официальная церемония знакомства была совершена до последнего «па». – Выглядит на тридцать, не больше.

– Ага, конечно, – качала головой я.

– Ты не беременна, случайно? – спросила мама.

В ее голосе, к собственному удивлению, я услышала надежду. Так выглядело для нее счастье. Замужем, с ребенком, в отдельной квартире в Москве, с бриллиантом на пальце. Остальное не имело значения. На мне собирались жениться. Умница-дочка. Это ли не мечта!