Текст книги "Основы нейропсихологии. Теория и практика"

Следующим видом ВПФ, надстраиваемым над гнозисом, являются праксические функции. Разные виды гнозиса и праксиса приобретаются с небольшим сдвигом (вначале гнозис, затем праксис), но впоследствии развиваются параллельно.

Праксис (греч. praxis – действие) – это способность к произвольному воспроизведению поз и действий, которая надстраивается над гностическими функциями.

Учение о праксисе и его нарушениях – апраксии – было создано немецким неврологом Хуго Карлом Липманом, который развил и уточнил положения, выдвинутые еще неврологом Карлом Вернике, впервые описавшим моторную афазию и введшим ее в науку.

Липман подчеркивал, что праксис – это система произвольных действий. Нарушение способности воспроизводить их носит название апраксии. Принципиально важно, что больные с апраксией теряют способность выполнять движения и действия именно произвольно.

Липман обратил внимание и на то, что для выполнения какого-либо двигательного акта необходимо совершить серию отдельных движений, соответствующих его общему замыслу. Такой замысел Липман назвал «идеаторным эскизом» (наброском). По существу, он представляет собой план действия, который разворачивается в отдельные двигательные акты («кинетические мелодии»). Чтобы действие совершилось, необходима также передача представлений о нем в исполнительный (моторный) центр. Таким образом, в структуру праксиса как высшей психической функции входят три звена: идеаторное, передаточное и исполнительное.

Термином праксис принято обозначать практическое предметное действие. Таких действий человек осваивает великое множество: от самых простых (еда, одевание и пр.) до сложнейших, представленных, например, профессиональными навыками и пр.

В разделе нейропсихологии, посвященном праксису и апраксии, А. Р. Лурия подчеркнул основную мысль родоначальника учения о праксисе, а именно о его предметности и произвольности.

Для того чтобы раскрыть суть предметного праксиса, обратимся к следующему. Посредником между человеком и его произвольными действиями является предмет, понимаемый как объект действительности в самом широком смысле слова. Вначале это был предмет, предоставляемый природой (камень, ветка дерева, плоды, шкуры убитых животных и т. д.), а затем предмет, являющийся продуктом деятельности самого человека, то есть рукотворный. И те и другие предметы формировали праксические действия людей. Для того чтобы сорвать плод с дерева, нужно принять соответствующую позу, поднять руку вверх и сделать движение отрыва плода от ветки; для того чтобы поймать мяч, нужно протянуть обе руки вперед и сделать захватывающее движение; для того чтобы взять иголку, нужно соединить два пальца – большой и указательный – на одной руке.

Все эти действия отличны друг от друга и могут выполняться в отсутствие предмета, то есть на основе имитации. Так, мы можем не срывать плод с дерева, а показать, как это делается, не ловить реальный мяч, а показать, как ловят воображаемый мяч. Откуда же мы знаем, какую именно конфигурацию следует придать корпусу и конечностям, кистям и пальцам рук при исполнении тех или иных действий? Конечно же, этому знанию мы обязаны предмету и опыту оперирования с ним.

Совокупность рукотворных предметов составила значительную часть созданной человеком цивилизации в целом. В современном мире роль предмета не столь доминантна, как ранее, однако остается еще очень важной, особенно в детском возрасте. Современный ребенок с его ранней готовностью к сложным видам отвлеченной деятельности не обходится без предмета, без оперирования им. Взрослый человек также пользуется предметом повсеместно и ежеминутно, однако многие секреты предметной деятельности им утеряны. Достаточно вспомнить колоссов острова Пасхи, пирамиды Хеопса, которые сделаны руками человека, но как именно, не очень понятно. Секрет сотворения этих «чудес» утерян. Да к тому же, если бы человек и оставался таким же искусным в ручной деятельности, вряд ли он бы стал делать подобные предметы. Они перестали быть столь необходимыми, как ранее (и в эстетическом, и в практическом смысле). Нас уже не окружают люди в костюмах, ручная отделка которых изумляет и умиляет, дома и их убранства упростились до геометрических форм. Стили мадам Помпадур, барокко, рококо – историческая данность, переставшая быть реальностью сегодняшнего дня. Правда, сохранились еще православные храмы, готические соборы, «кружевные» мечети Востока, которыми мы можем любоваться, но создавать в том первозданном виде уже не будем.

В «предметный» период онтогенеза ребенку, как и нашим предкам когда-то, необходимо разнообразие предметов, которыми он может оперировать. В первую очередь, это игрушки, затем – бытовые предметы, а после и все остальные. Королевой игрушек по праву можно считать погремушку. Она стимулирует и зрительный, и слуховой гнозис, и кистевой праксис, вырабатывает направленность внимания и деятельности в целом. Не менее «великими» являются кукла, кубики и пирамидка. Это незаменимые стимулы для развивающегося гнозиса и праксиса.

Особое место занимает пальцевый праксис. Он свидетельствует о значительной степени дифференцированности кистевых действий. Маленький ребенок очень рано (начиная с 5–6 месяцев) проявляет любовь к игре с пальчиками. В это же время у него появляется осмысленный указательный жест, делающий ребенка принципиально отличающимся от всех животных, даже от примата, который, если и может что-то обозначить, то рукой, но не пальцем. Своего апогея любовь ребенка к действиям с пальцами достигает в широко известной игре «сорока-ворона».

Освоение ребенком пальцевого праксиса происходит не путем копирования различных пальцевых поз, воспроизводимых взрослыми, а в процессе различных видов предметной деятельности (рис. 58). Чем она разнообразнее, тем быстрее появляется способность складывать пальцы произвольно, вне предметных действий.

Рис. 58. Позы в рамках кинестетического пальцевого праксиса

В течение жизни кистевой и пальцевый праксис могут совершенствоваться до поражающих воображение пределов. Однако это не является имеющим отношение к качеству произносительной стороны речи.

Владение кистями рук может быть фантастически виртуозным, а речь оставаться такой, какой она сформировалась в том возрастном периоде, который для этого отведен природой. На рис. 59 даны примеры виртуозного владения кистями и пальцами рук.

Рис. 59. Пример виртуозного владения кистями и пальцами рук

Движения пальцев и кистей рук, согласно современным исследованиям, способствуют более быстрому созреванию нейронных цепей. Экспериментально доказано, что они увеличивают число дендритных шипиков на кончиках нервных клеток. Следовательно, ребенку необходимо тренироваться, осваивая самые различные праксические действия. В этом плане ручные поделки, ручной труд, игра на музыкальных инструментах и пр. способствуют созреванию проводниковых систем мозга. При освоении новой задачи взрослыми у них также формируются двигательные навыки, которые становятся основой долговременной моторной памяти.

В историческом аспекте формированию праксиса рук способствовала активация в мозге зеркальных нейронов, которые открыл Джакомо Риццолати (2012). Основное их скопление – премоторная кора мозга, однако они расположены и в других областях коры: в ассоциативной теменной (нижняя теменная) и височной (верхняя височная) коре. В жизни древних людей способность копировать действия друг друга сыграла огромную прогрессивную роль. Исчезла необходимость изобретать все способы действий самому: один человек изобретал, а остальные могли подражать и учиться.

Способность совершать предметные действия без предметов, руководствуясь приобретенными представлениями об образах действия с ними, носит название символического праксиса. К нему относятся все смысловые жесты (как едят, как пьют, рубят дрова, водят машину и пр.). Именно символические жесты составляют особый язык глухих – амслен.

Вербальная способность слышащих людей оттеснила язык жестов на второй план, однако всем известны ситуации, когда вместо слов приходится использовать жесты (нельзя кого-то разбудить, нужно что-либо неслышно подсказать, наконец, что-либо сообщить, когда слов не слышно, например, в момент отправления поезда тому, кто уезжает).

Еще более сложным, чем пальцевый, является оральный праксис. Он формируется на основе не собственно предметных, а более абстрактных действий. К движениям орального праксиса относится умение по заданию подуть, поцокать, пощелкать языком, надуть щеки и пр.

Непроизвольность праксических действий обеспечивается высокой степенью их упроченности (автоматизации). Особенно ярко это прослеживается на примере орального праксиса. Непроизвольно, то есть в виде рефлекса, названные выше оральные движения, выполнение которых недоступно по заданию, как правило, выполняются. Так, больной, который не может по заданию подуть, тут же задувает горящую спичку, поднесенную к его губам. Овладение оральным праксисом составляет весьма важную подготовительную фазу речевого развития. От качества и объема оральных навыков во многом зависит усвоение нормативного звукопроизношения.

Наиболее сложный из всех видов праксиса – артикуляционный. По сути это способность произносить звуки речи и их серии (слова). Если праксис – это предметное действие, а предмет – образец, с которого делается «слепок» этого действия, то возникает вопрос: что служит таким предметом в артикуляционной деятельности? Иными словами, на базе чего (какого предмета) формируется артикуляционный праксис?

Наиболее четко ответ на этот вопрос сформулировала Е. Н. Винарская – автор известных работ по клиническим проблемам афазии и дизартрии. Она дала формулировку, согласно которой условным предметом для артикуляционной позы звука речи служит его акустический образ. Ребенок слышит звук речи и «подгоняет» под него артикуляционный уклад. Конечно, это удается ему не сразу, а путем постепенного приближения к желаемому результату и по мере уточнения речеслуховых представлений. При этом все другие опоры, включая зрительный образ звука речи, наблюдаемый при артикулировании взрослых, являются лишь дополнительными. Невидящий (слепой) ребенок тоже овладевает артикуляционными движениями без принципиальных затруднений.

А. Р. Лурия, основываясь на учении Хьюго Липмана о праксисе и апраксии, существенным образом развил его применительно к речевой функции. Он разделил все праксические речевые действия на кинестетические (чувствительные) и кинетические (двигательные), постулируя таким образом наличие двух видов праксиса – кинестетического и кинетического.

Кинестетический праксис А. Р. Лурия обозначил также как афферентный, а кинетический – как эфферентный. Это уточнило понимание праксиса как ВПФ и апраксии, как его патологии.

Термин афферентный означает центростремительный, подразумевающий направление нервных импульсов от периферии к центру, а термин эфферентный означает центробежный, подразумевающий направление нервных импульсов от центра к периферии.

Таким образом, один вид праксиса:

а) кинестетический по способу приобретения и использования,

б) афферентный по направленности нервных импульсов.

Второй вид праксиса:

а) кинетический по способу приобретения и использования,

б) эфферентный по направленности нервных импульсов.

Афферентный артикуляционный праксис – это способность воспроизводить изолированные звуки речи, их артикуляционные уклады (позы), которые часто называют также речевыми кинестезиями или артикулемами.

Эфферентный артикуляционный праксис – это способность произносить серии звуков речи. Эфферентный артикуляционный праксис принципиально отличается от афферентного тем, что требует умения совершать переключения с одной артикуляционной позы на другую. Эти переключения сложны по способу исполнения. Они предполагают овладение вставными фрагментами артикуляционных действий – коартикуляциями – «связками» между отдельными артикуляционными позами. Без коартикуляций слово произнести невозможно, даже если каждый звук, входящий в него, доступен для воспроизведения. Произнося, например, слово «кошка», в момент артикулирования первого звука «к» мы уже готовим артикуляционный уклад для последующих звуков и слогов. Слово «кошка» не звучит как К, О, Ш, К, А, а представлено целостной цепочкой плавно перетекающих друг в друга артикулем. Таким образом, слово – не набор отдельных артикуляционных поз, а их серия. Овладение серийной организацией артикуляционного акта происходит на основе специальных программ, заложенных в самом слове. Не удивительно, что вначале осваиваются наиболее простые из них, то есть открытые слоги (лепет) и слова типа «мама, папа» (двусложные с открытыми слогами). Кроме того, овладение артикуляцией целого слова требует подключения «ритмического чувства». Слова раньше произносились в режиме речитатива, то есть без редукции гласных звуков. Это делало их звучание ритмическим. Маленькие дети любят стихи, в которых слова легко ритмизируются (например, «му-ха, му-ха-цо-ко-ту-ха…»).

Итак, в нейропсихологии принято выделять следующие виды праксиса:

– предметный несимволический (действия с предметом);

– предметный символический (условные действия – без предмета);

– пальцевый;

– оральный;

– артикуляционный.

Над ними надстраиваются более сложные виды абстрактной символической деятельности.

1. Что такое гнозис? Какие вы можете назвать виды гнозиса?

2. Что такое праксис? Каковы основные виды праксиса?

3. Что означает термин афферентный применительно к праксису?

4. Что означает термин эфферентный применительно к праксису?

5. Как различаются когнитивные ВПФ по модальности?

6. Какие вы знаете различные по модальности когнитивные функции?

В современной психологии сложились определенные представления о мышлении и сознании, которые нейропсихология использует для изучения мозговых механизмов этих важнейших для человека видов высшей психической деятельности.

В изучение мышления и сознания значительный вклад внесли Л. С. Выготский, А. Р. Лурия, А. Н. Леонтьев, О. К. Тихомиров и др. Суммируя данные учеными определения мышления, его можно трактовать следующим образом.

Мышление – это умение совершать операции анализа и синтеза различных явлений действительности, образовывать на этой основе смысловые ассоциации, делать причинно-следственные выводы.

Сознание – функция, производная от мышления. Это способность извлекать из мыслительной деятельности ее алгоритмы (способы), оценивать адекватность или неадекватность, качество своих действий, программировать, регулировать и контролировать их. Критерии сознания человек извлекает из окружающей среды, из ее явлений и морально-этических норм, которые приняты в семье, окружении и обществе в целом.

Сложное содержание функции мышления человека становится более понятным и выпуклым, если привлечь к его трактовке высказывания двух знаменитых «мудрецов». Один из них – Конфуций, который считал основным свойством мыслительной деятельности умение извлекать причинно-следственные отношения между событиями действительности. Второй – французский мыслитель Ларош Фуко, который определял мышление как умение образовывать смысловые ассоциации.

Человек, обладающий мышлением и сознанием, обязан отвечать за свои поступки. Сознание делает мышление человека особым, отличным от мышления животных, которые не осознают своих действий, не могут их планировать, испытывать чувство гордости или вины за содеянные поступки, отвечать за них.

Сознание развивается у детей параллельно с мышлением, но созревает позже. Это делает их до определенного возраста не вполне ответственными за те или иные поступки.

Н. П. Бехтерева еще в 1974 году в своей монографии отмечала, что новейшие технические средства регистрации и обработки физиологических данных (приборы-автоматы, аналоговые и электронные цифровые вычислительные машины) сделали доступными знания о том, каким образом мозг кодирует эту сугубо человеческую информацию. С тех пор технические средства претерпели изменения в сторону усложнения их возможностей расшифровки физиологического механизма психической деятельности – ее нервного кода. Положение о том, что человек мыслит при помощи своего мозга, считает Н. П. Бехтерева, общепринято, а вот для того, чтобы мысль родилась, оформилась, развилась в самых разных мозговых зонах и, что очень важно, во множестве этих зон, идет прямо связанная с мышлением реорганизация активности нервных клеток. Следовательно, сложная деятельность, в первую очередь мыслительная, обеспечивается корково-подкорковой структурно-функциональной системой со звеньями различной степени жесткости.

В психологии принято выделять такие виды мышления, как:

• наглядно-действенное;

• наглядно-образное;

• вербально-логическое.

Наглядно-действенное мышление онтогенетически наиболее раннее. Оно состоит в способности оперировать предметами (быт, игра). В предметной деятельности ведущей анализаторной системой является зрительная, однако все остальные также активно используются ребенком.

Наглядно-образное мышление состоит в способности узнавать предметы на картинках, осмыслять и ассоциативно связывать между собой различные образы. Оно тоже является ранним онтогенетически, то есть ребенок рано осваивает «слепки» (образы с объектов действительности) и становится способным их комбинировать.

Вербально-логическое мышление, как ясно из самого термина, развивается на основе слова. Оно имеет более сложную структуру, чем наглядно-образное и наглядно-действенное, так как предполагает способность мыслить, опираясь не на сам предмет или его образ, а на замещающее их слово. Степень конкретности вербально-логического мышления разная. Она зависит от возраста, а также от образовательного ценза человека. Малообразованные люди не достигают высоких абстрактных уровней этого вида мыслительной деятельности.

Проблемой сознания занимались практически все психологи и философы. По К. Ясперсу и В. Вундту, сознание – это способность мыслить, рассуждать и определять свое отношение к отражаемой действительности. Англо-американский психолог прошлого века Э. Титченер дал образное определение сознания и его элементов, проведя параллель с волной: пока одни элементы сознания попадают на гребень волны и оказываются на виду, обретая ясность, другие скатываются вниз. У. Джеймс определил сознание как поток, реку, в которой мысли, ощущения и воспоминания причудливо переплетаются, перебивая друг друга, иногда нелогичным образом.

Созн́ание – еще более «загадочная» функция человеческого мозга, чем мышление. Его принято определять как «состояние психической жизни организма, выражающееся в субъективном переживании событий внешнего мира и тела организма, а также в отчете об этих событиях и ответной реакции на эти события».

Особый интерес вызывают представления о сознании такого авторитетного отечественного ученого, как Н. П. Бехтерева. «Сознание – феномен мозга, – пишет Н. П. Бехтерева, – хотя и очень зависимый от состояния тела. Вы можете лишить человека сознания, пережав ему двумя пальцами шейную артерию». Это означает, утверждает ученый, что сознание – результат деятельности мозга и, еще точнее, как утверждает Н. П. Бехтерева, жизни мозга: «Когда вы просыпаетесь, в ту же секунду приходите в сознание. Оживает сразу весь организм. Как будто одновременно включаются все лампочки». Сознание при этом, по мнению Н. П. Бехтеревой, не имеет определенной локализации в каком-либо определенном участке мозга, но все-таки продукт его деятельности, а «возникновение такого чуда невозможно без Творца».

Отечественный ученый С. Л. Рубинштейн подошел к трактовке сознания с точки зрения теории деятельности. Он считал, что свойства этого феномена можно описывать, только проводя наблюдения над результатами деятельности человека по преобразованию мира. Создавая «очеловеченную культуру», человек меняет самого себя, а следовательно, и свое сознание.

П. В. Симонов считал, что сознание – это знание, которое с помощью различных символов (слов, математических, художественных и других образов) может быть передано другим людям. Это определение означает одновременно, что у животных феномен сознания отсутствует.

Представляет большой интерес подход к проблеме сознания Е. Н. Винарской в книге «Сознание человека». Он отличается от других точек зрения на проблему тем, что осуществлен с «позиции научного перекрестка». Этот перекресток предполагает учет представлений самых разных научных классических дисциплин (физики, химии, математики, кибернетики, генетики и др.), и самое неожиданное – данных эзотерики. Е. Н. Винарская – потомственный ученый, автор солидных трудов по неврологии и нейропсихологии традиционного направления, обращается к индуистским, древнекитайским и другим осмыслениям феномена сознания. На основе обобщения содержащихся в них представлений Е. Н. Винарская делает вывод о том, что сознание человека может иметь космические масштабы, а также о том, что сознание разных людей может достигать связи с различными уровнями космического знания. Автор допускает даже, что существуют провидцы (ясновидящие), способные видеть над головами людей ауру, отражающую уровень их духовного развития, а также то, что возможно подключение человека к особо высоким уровням информационных космических полей. Это объясняет различия в качестве и объеме сознания людей, живущих на одной территории и в одном времени. Такая точка зрения совпадает с более ранними допущениями ученого-естествоиспытателя В. И. Вернадского о возможности существования информационно насыщенной биосферы земли – ноосферы. Она, по мнению В. И. Вернадского, дополняет всеми признаваемую земную атмосферу. Определенным образом такие трактовки сознания согласуются со встречающимися в трудах по богословию взглядами о том, что сознание человека понимается как «крохотная искорка вселенского пламени».

Наконец, в научной литературе имеются высказывания, что мозг человека вообще не является органом, в котором локализовано сознание: оно находится вне мозга, а нервные клетки мозга служат просто средством связи сознания с телом. Основными аргументами такой точки зрения являются:

а) феномен гипноза, при котором медиум находится на значительном расстоянии от гипнотизируемого;

б) свидетельства людей, возвратившихся к жизни после клинической смерти и описывающих то, что происходило после того, как их смерть была зафиксирована аппаратурно.

Эти данные большей частью научных сообществ не признаются, однако являются достаточно доказательными.

Выше уже отмечалось, что наряду с сознанием в психике человека существует и уровень бессознательного (З. Фрейд). Согласно данному им определению бессознательного, это «явления, процессы, свойства и состояния, которые оказывают влияние на поведение человека, но не осознаются им». Эти идеи З. Фрейда продолжают развиваться его последователями неофрейдистами преимущественно в рамках направления, называемого психоанализом. Последнее рассчитано на введение человека в гипнотическое состояние, когда сознание в наименьшей мере препятствует подсознанию, скрывающему причины того или иного патологического состояния психики (неврозы, психозы, фобии и т. п.).

Однако «сознательные» и «бессознательные» психические процессы не исчерпывают тех состояний, в которых может пребывать человек. В науке упоминаются и такие, которые определяются определенными исследователями как сверхсознательные, например, моменты клинической смерти, состояния в процессе родов, медитации и т. п. Так, Н. П. Бехтерева не исключает, что «в экстремальные моменты в мозге включаются не только обычные механизмы видения, но и механизмы голографической природы». В частности, некоторые роженицы входят в состояние, которое они определяют «как если бы душа выходила наружу». Они ощущают себя вне тела, наблюдая за происходящим со стороны и не чувствуя в это время боли.

Особенно ярко ощущение сверхсознания проявляется в творческом процессе. Многие творцы ощущают состояние озарения (инсайта), будучи убежденными, что звуки, слова, образы «ниспадают на них с неба». С научной точки зрения в этом случае следует думать о громадном расширении сознания и «выходе» его на сверхсознательные уровни.

Как видно, определения сознания отличаются значительной пестротой подходов к этому сложному явлению психики человека и оставляют значительный простор для его дальнейшего изучения и уточнения.