Текст книги "Уроки Литературы"

Глава 7
Окулова

И прозвенел звонок. Все как всегда.

Сегодня понедельник, первый урок только что закончился.

Убираю так и не открытый учебник по алгебре в сумку, за ним летят тетрадь и ручка. Вокруг меня – раздражающий шум взбудораженных одноклассников; в глаза словно насыпали песок, а горло саднит.

Выхожу из кабинета, совершенно не чувствуя собственных ног. В коридоре, между кабинетом физики и английского, ловлю свое отражение в огромном зеркале и понимаю, что выгляжу не просто плохо, а отвратительно. Значит, мне не показалось чересчур пристальное внимание одноклассников к моей персоне сегодняшним утром.

До кабинета русского дохожу, как в бреду. Максима Михайловича еще нет, и я понимаю, что сегодня не хочу попадаться ему на глаза. Поэтому, пройдя мимо своей парты, я иду в самый конец кабинета, и со скрипом отодвинув стул, сажусь. Одноклассники удивленно разглядывают меня, о чем-то шепчутся.

Ловлю на себе вопросительный взгляд Маленковой, которая сегодня впервые за два с половиной года похожа на ученицу: брючный костюм, на ногах – черные балетки, а вечно закрученные в локоны волосы выпрямлены и завязаны в низкий хвост. Юля будто бы хочет что-то спросить, но проходят минуты, а она так и не произносит ни слова.

После звонка я начинаю вяло листать учебник по русскому. Мы уже прошли все темы и теперь занимаемся усиленным повторением материала и подготовкой к ЕГЭ.

– Доброе утро, класс!

Максим Михайлович с улыбкой на лице проходит к своему столу, стоящему на небольшой платформе, и ставит на столешницу чашку, над которой витает облачко пара. Учитель оглядывает кабинет странным взглядом, будто бы что-то ищет и никак не может найти. Его брови ползут вверх, когда он видит Маленкову, но долго на ней он не задерживается.

– А где Окулова? – нахмурившись, интересуется Максим Михайлович, и я понимаю, что все это время он искал глазами меня.

И не смог найти.

Видимо, я выгляжу еще хуже, чем просто отвратительно.

– Я здесь, Максим Михайлович, – тихо говорю я, поднимаясь из-за последней парты в третьем ряду.

Учитель быстро подходит ко мне, откровенно разглядывая. Почему-то становится одновременно неловко, стыдно и смешно. Я знаю, кого он видит перед собой: невысокую, худую девушку с темными и нечесаными волосами в старых джинсах и огромной толстовке, на ногтях – облупившийся два дня назад лак, а под глазами – огромные, синюшные круги. Писаная красавица, нечего сказать.

Максим Михайлович берет в одну руку учебник и тетрадь, в другую, слегка наклонившись и сняв с крючка у парты, мою сумку, и со всем этим он идет к своему столу. А я остаюсь на месте.

– Я не разрешал тебе пересаживаться, – не оборачиваясь, говорит учитель и кладет мои вещи на первую парту. Напротив его стола. – Сядь на свое место.

И я иду к первой парте в сопровождении шокированных взглядов одноклассников. Опускаюсь на стул и поднимаю глаза. Скрестив руки на груди, Максим Михайлович смотрит на меня, поджав губы. В его карих глазах я вижу многое, но отделить одну эмоцию от другой у меня не получается.

– Записывайте тему урока, – говорит Максим Михайлович и подходит к доске. – Принципы русской орфографии.

Я не хочу писать и не хочу его слушать. Все, о чем я мечтаю – вернуться домой, забраться под одеяло и выпустить эмоции на волю. Плакать, сейчас я хочу только плакать. Рыдать в голос, как в глупых фильмах про любовь, прижимая к груди фотографию человека, разбившего мое сердце.

Но фотографий у меня больше не было. Вернувшись в ту страшную пятницу домой, я поняла, зачем Виктор брал мой телефон – чтобы удалить оттуда все свои снимки и номер, по которому я могла бы ему позвонить. Он хотел стереть себя из моей жизни полностью. Как будто это было так просто.

Я вдруг слышу ужасный грохот где-то рядом с собой и, закинув мысли о Викторе подальше, вижу на своей парте наш классный журнал, который за уголки держит Максим Михайлович. Заглядываю в его карие глаза, пытаясь понять, отчего он уделяет мне сегодня столько внимания.

– Окулова, к доске, – зло бросает мне учитель. – Раз уж ты не хочешь слушать о принципах русской орфографии от меня, я, пожалуй, послушаю тебя.

Тяжело вздохнув, встаю и иду к доске. Беру с подставки кусочек мела, но понимаю, что писать особо и нечего – эту тему мы проходили в десятом классе. Зажав мел в ладони, поворачиваюсь к классу лицом, нахожу глазами Максима Михайловича, который сидит на моем месте, и говорю:

– Основным принципом русской орфографии является морфологический: все значимые части слова – морфемы, пишутся так, как они произносятся в сильной позиции.

Максим Михайлович удовлетворенно, как мне кажется, кивает, и я продолжаю говорить.

Бегут минуты, но я не обращаю на это внимания. Я рассказываю одноклассникам и учителю об отступлениях от морфологического принципа, привожу многочисленные примеры, все-таки записывая их у доски.

Звонок с урока, как мне кажется, раздается слишком быстро. Одноклассники неожиданно начинают аплодировать мне, и я вижу, что они это делают искренне. Спускаюсь с платформы, и Максим Михайлович встает.

– Следующим уроком физкультура? – уточняет он, а я киваю. – Окулова, останешься.

Учитель идет к своему столу, и его догоняет Маленкова. Она что-то спрашивает, а Максим Михайлович в ответ только качает головой, явно отказывая Юле. Одноклассница не отступает, продолжая что-то говорить, а потом я слышу отчетливое:

– Нет, – учитель непреклонен.

Маленкова, перед тем как уйти, бросает на меня полный неприязни взгляд, от которого меня пробирает странным холодом. Когда в кабинете остаемся только мы с учителем, Максим Михайлович берет со стола ключ, а затем запирает дверь изнутри.

– Поговорим? – интересуется он, хотя я прекрасно понимаю, что вопрос явно риторический, и мне придется слушать, что он скажет, в любом случае.

Максим Михайлович берет стоящий рядом с моей партой стул и ставит его так, чтобы мы сидели лицом друг к другу. Учитель садится, перед этим небрежно положив черный пиджак на столешницу, и спрашивает:

– Что случилось?

Предыдущей классной руководительнице было плевать на все, что происходит в ее классе. Мы могли прогуливать неделями, а она даже не замечала. Ни разу она никого не спрашивала о проблемах, и именно поэтому, наверное, вопрос Максима Михайловича вызывает у меня ступор.

Я смотрю на свои ногти – черный лак, присутствующий на них лишь эпизодически, выглядит как-то дешево, и я впервые задумываюсь, что Виктор бросил меня не из-за возраста, а из-за моего внешнего вида. Я никогда не уделяла своей внешности большого внимания, а может, стоило?

Максим Михайлович смотрит на меня, ожидая ответа, и я выдавливаю из себя насквозь пропитанное ложью:

– Ничего.

Учитель неожиданно усмехается. Он касается своего темно-синего галстука и медленно развязывает искусный узел. Я завороженно наблюдаю за этим действием и прихожу в себя только через пару минут – к этому времени галстук уже лежит поверх пиджака. Максим Михайлович расстегивает две пуговицы на белой рубашке, и я понимаю, что будь здесь сейчас Маленкова, она бы хлопнулась в обморок от счастья.

– Я не люблю, когда мне лгут, Окулова, – бросает Максим Михайлович.

– Никто не любит, – отвечаю я, встречаясь с учителем глазами.

– Так почему ты тогда мне лжешь? – интересуется он, наклоняясь вперед. – Или ты думаешь, Окулова, что я потащу тебя к школьному психологу? Позвоню твоим родителям? Чего ты боишься, Маша?

Он впервые называет меня по имени за все то время, что учит наш класс. Серьезно, от Максима Михайловича я всегда слышала только «Окулова», которое он искусно произносил с разными интонациями так, что я сразу понимала, чего он хочет. И сейчас это «Маша», брошенное нарочито небрежно, но оттого так сильно режущее слух, поражает меня.

– Я не боюсь. – И это – чистая правда. Меня не пугает психолог, а родители даже не поднимут трубку, вздумай классный руководитель им позвонить. – Я просто не хочу ничего рассказывать.

Максим Михайлович понимающе, как мне кажется, кивает. Я прячу неухоженные руки под парту, и он, заметив это, странно улыбается. Впервые в любимом кабинете русского языка и литературы я чувствую себя так неуютно.

– Знаешь, зачем я вызвал тебя к доске? – спрашивает Максим Михайлович.

– Расскажете?

– Я хотел, чтобы ты не думала о том, что сжирает тебя заживо, – признается учитель. – Будь на моем месте кто-то другой, тебе бы позволили пересесть и ничего не спросили, отпустили бы тебя домой, чтобы не натыкаться на твои потерянные глаза. А ты бы ушла, забралась дома под одеяло и продолжила заниматься тем, чем, судя по твоему внешнему виду, занималась все выходные.

Я пораженно таращу на него глаза, а Максим Михайлович смотрит на меня, как на не поддающееся решению упражнение в сборнике для олимпиадных задач. Мне не нравится, что он так хорошо понимает мое внутреннее состояние, несмотря на то, что он и причины-то не знает.

– Я хочу помочь тебе, – говорит учитель, когда молчание между нами затягивается.

– Вы уже мне помогаете, вы ведь предложили мне дополнительные занятия.

Он вдруг бросает на меня испепеляющий взгляд своих карих глаз, пригвождая меня к стулу. Если бы он хоть раз так взглянул на наш класс на уроке, мы бы, наверное, стали самым послушным классом в школе.

– Я хочу помочь тебе не как учитель литературы, – уточняет Максим Михайлович.

– Хотите стать хорошим классным руководителем?

Я пытаюсь перевести все в шутку, но терплю поражение. Этот разговор никак мне не дается, в компании Максима Михайловича я чувствую себя неловко и неуютно. Неужели он не понимает этого?

– Я ничего вам не скажу, – повторяю я. – Мне нужно идти на урок, Максим Михайлович.

Он резко хватает со стола свой галстук и наматывает себе на руку. Учитель явно злится, вот только я не понимаю, почему.

– Иди, Окулова, – говорит он через минуту и протягивает мне ключ от кабинета.

Я беру его, отпираю замок и, прежде чем распахнуть дверь и уйти, говорю:

– Спасибо, что вызвали меня сегодня к доске. – Хочу уйти, но что-то меня останавливает. – И вы правы, Максим Михайлович, вы даже не представляете насколько.

– Представляю, Окулова.

Не прощаясь, выхожу из кабинета русского языка и литературы.

Тишина школьного коридора дарит какое-то странное успокоение.

Глава 8
Рита

«Тишина школьного коридора дарит какое-то странное успокоение», – подумала Рита, опираясь на подоконник. Шел последний урок – физкультура, от которого у Зуевой теперь было законное освобождение. Она уже подготовила листочки для жеребьевки: в жестяной банке из-под чая, которую Рите дали в столовой, лежали девяносто ровных тетрадных листочков. Оставалось только дождаться всех остальных одиннадцатиклассников и вытянуть имя своего «подопечного».

Когда Егор объявил, что подготовкой к жеребьевке будет заниматься именно Рита, он встретил некоторое возмущение со стороны других девочек. Зуева уже готова была передать возложенную на нее миссию кому-нибудь другому, но Соколов был непреклонен:

– Жеребьевка должна быть честной, девочки, – сказал он. – Без обид.

После этих слов одиннадцатиклассницы вдруг умолкли, подтвердив этим опасения Егора. Он, что-то неодобрительно хмыкнув по этому поводу, пообещал Рите принести ей полный список всех учителей после урока. Соколов сдержал обещание, и теперь Зуевой оставалось только ждать конца седьмого урока.

Библиотека почему-то не работала, свободных и незапертых кабинетов, как обычно, не было, поэтому Рита туда-сюда ходила по коридору второго этажа, периодически останавливаясь у какого-нибудь окна. Сесть на подоконник не позволяло воспитание, скамеек здесь никогда не было, поэтому девушке приходилось стоять.

До конца урока еще оставалось добрых двадцать минут. Достав из сумки учебник по физике, который она всегда носила с собой, Рита стала перечитывать уже почти выученный ею наизусть параграф о законе электролиза. Сквозь пелену научного текста в мысли Риты то и дело врывался образ Игоря Сергеевича, поэтому, услышав его голос, она не сразу поняла, что это было на самом деле.

– Отрадно видеть, что ты не проводишь время впустую, – похвалил девушку учитель.

Рита, оторвав взгляд от учебника, несмело взглянула на него. Игорь Сергеевич выглядел необычно – небрежно уложенные волосы, темно-синие джинсы и белая рубашка делали его совсем молодым. Учитель улыбался, серый клетчатый пиджак был перекинут через его руку.

– Здравствуйте, Игорь Сергеевич, – поздоровалась Рита. – Не ожидала встретить вас в школе.

Игорь Сергеевич развел руками, широко улыбаясь.

– Даже в методический день иногда приходится ходить на работу, – объяснил он. – Почему ты не на уроке?

– У нашего класса сейчас физкультура, – ответила Рита, – а у меня освобождение.

Учитель бросил взгляд на ее ноги. Сегодня Рита была в брюках, которые отлично скрывали повязку на ее колене, и Игорь Сергеевич вдруг подумал о том, что платья Зуевой идут больше. Девушка почему-то покраснела, словно прочитала его мысли.

– Если ты хочешь, можешь пойти со мной, – предложил Игорь Сергеевич. – До звонка еще есть пятнадцать минут, не в коридоре же стоять!

Рита еле различимо кивнула и закрыла учебник. Игорь Сергеевич, бросив вопросительный взгляд на черную обложку, поинтересовался, направляясь к своему кабинету:

– Какую тему повторяешь?

– Закон электролиза. – На один шаг учителя Рите приходилось делать два, и со стороны это выглядело так, будто бы Игорь Сергеевич скрывался от назойливой ученицы, а она пыталась его догнать. – Чем ближе экзамен, тем страшнее мне становится.

Это признание, случайно брошенное уже у самых дверей кабинета физики, остановило учителя. Теперь он смотрел на Риту с искренним удивлением, огоньки которого плясали в его сапфировых глазах. Девушка, вперившись взглядом в учебник, думала о том, как на удивление просто далось ей это признание, ведь даже наедине с собою она запрещала думать об этом. Но иногда уверенность в собственных силах сменялась ужасом предстоящего поражения, и в такие моменты Рита начинала думать о правильности своего выбора.

– Почему ты боишься? – спросил Игорь Сергеевич, поборов удивление. Вставив ключ в замочную скважину, он открыл дверь, и галантно пропустив девушку вперед, снова запер ее, на сей раз изнутри. – Иначе работать будет невозможно, – объяснил он, поймав встревоженный взгляд голубых Ритиных глаз. – Ну, так что?

Она села за свою парту – вторую в первом ряду и, положив руки на столешницу, ответила:

– Вдруг, я все забуду? Ошибусь в расчетах, перепутаю формулы, испорчу бланк…

Рита тараторила несколько минут и все это время смотрела на свои руки, в то время как Игорь Сергеевич смотрел на нее. Многословность никогда не была присуща этой ученице, наоборот, в большинстве случаев Зуева всегда отмалчивалась. На уроках она отвечала только, когда ее спрашивали, она не позволяла себе лишних комментариев, и учитель всего лишь пару раз видел, что Рита разговаривала с одноклассниками. А сейчас она сказала так много, и ее сбивчивая речь открывала ее с какой-то новой для Игоря Сергеевича стороны.

Когда все слова закончились, Рита взглянула ему в глаза, тут же густо покраснев. Запал прошел, и перед учителем снова сидела молчаливая и постоянно смущающаяся отличница. Но теперь Игорь Сергеевич знал, что Рита может говорить по-другому. А еще он понял, что ей было действительно страшно.

– Ты так сильно боишься завалить физику?

Игорь Сергеевич сел за первую парту, развернувшись лицом к Рите. Они сидели очень близко – их разделяла одна только столешница. К удивлению учителя, Зуева не покраснела, наоборот, кровь отхлынула от ее лица. Голубые глаза Риты на фоне ее бледной кожи казались двумя сияющими клочками летнего неба.

– Нет, – выдохнула Рита. – Я боюсь не этого.

– Тогда чего? – Игорь Сергеевич нахмурился. – Боишься подвести родителей? Себя? Школу? – на последнем слове он усмехнулся.

Рита неожиданно смело посмотрела в глаза учителю и призналась:

– Я боюсь подвести… – Девушка замялась, но понимала, что пути назад уже нет, а лгать Игорю Сергеевичу ей не хотелось. – Вас. Я боюсь подвести вас.

Все эмоции на лице Игоря Сергеевича вдруг исчезли, словно неудавшиеся наброски художника, разочаровавшегося в своих работах и пожелавших их уничтожить. Даже глаза учителя – сапфировые, живые омуты сейчас ничего не выражали. До Риты, наконец, дошло, что она сказала. Безобидные, на первый взгляд слова, прозвучали в пустом кабинете физики, как признание в любви.

Девушка вскочила со своего места, схватила сумку и побежала к двери. Ключ, к счастью Риты, торчал в замочной скважине, но уже через две секунды выяснилось, что он никак не желал проворачиваться в замке. В отчаянии Рита обернулась и увидела, что Игорь Сергеевич стоял в двух шагах от нее.

Бежать было некуда.

– Четыре года назад, – спокойно начал Игорь Сергеевич, – после института я пришел работать в школу. И так случилось, что мне сразу дали одиннадцатый класс, причем, гуманитарно-эстетический.

Рита, заметно успокоившись, подняла глаза. Учитель сделал несколько шагов назад, увеличив дистанцию между ним и ученицей. А девушка инстинктивно шагнула ему навстречу.

– И в этом гуманитарно-эстетическом классе, – продолжал говорить Игорь Сергеевич, – где все поголовно сдавали литературу и историю, был один мальчик – Егор. И вот этот самый Егор всегда хотел сдавать физику.

И снова – его шаг назад, а Ритин – к нему.

– Моя предшественница преподавала в той школе тридцать пять лет, представляешь? – Игорь Сергеевич протянул свою руку, и Рита несмело вложила свою ладонь в его. – Какая холодная! Ты замерзла?

Шокированная Рита отрицательно покачала головой. Игорь Сергеевич, держа ее за руку, подвел девушку к ее парте и, дождавшись, когда она сядет на стул, продолжил:

– Егору я сразу не понравился. Он считал, что я не смогу его научить, и я – двадцатитрехлетний выпускник педагогического института был с ним полностью согласен. Весь сентябрь и добрую половину октября мы убили на взаимную неприязнь друг к другу. Сначала у меня совсем не получалось преподавать: слова путались, формулы выпрыгивали из головы, и даже учебник я всегда открывал не на той странице. – Игорь Сергеевич улыбнулся, вспоминая об этом. – А потом, уже в конце октября, вечером в моем кабинете появился Егор. У него что-то пошло не так с его репетитором, а ноги почему-то привели его ко мне. Я предложил пареньку помощь, он ее, скрепя сердце, принял. Мы начали работать, и Егор сдал экзамен на максимальный балл.

Рита не могла представить, что когда-то Игорь Сергеевич сомневался в своих силах, и что ему было сложно преподавать. Всегда уверенный, рассчитывающий все в уме – этот образ никак не вязался с образом человека, которым, по словам учителя, он был всего лишь четыре года назад.

– Егор не боялся меня разочаровать, в какой-то момент он вообще перестал бояться. Он был твердо уверен, что сдаст экзамен, и поэтому сдал его.

Рита нахмурилась.

– Но, Игорь Сергеевич, разве излишняя самоуверенность не является плохим качеством? – спросила она.

– Егор не был самоуверенным, – ответил учитель. – Он был честен с самим собой. Вот скажи мне, Рита, ты готовишься к экзамену?

– Конечно! – воскликнула девушка. – Вы ведь знаете!

– Делаешь ли ты домашние задания?

Кивок.

– Не ты ли выиграла олимпиаду?

– Я.

– А теперь, Рита, подумай: если ты готовишься, если ты знаешь предмет, как ты можешь завалить экзамен?

Задумавшись, Рита вспомнила слова Игоря Сергеевича.

– Вы только что сами говорили, что у вас не получалось преподавать, что вы забывали формулы…

Он поднял ладонь вверх, дав знак, чтобы Рита остановилась.

– Я никогда не считал – и не считаю себя хорошим учителем, поэтому-то я и…

Рита, впервые в жизни перебив взрослого человека, спросила:

– Вы шутите?

– Нет, это правда. – Игорь Сергеевич окинул Риту внимательным взглядом и еще раз объяснил: – Хорошим учителем меня считаете вы – мои ученики, поэтому у меня получается учить. А я верю в вас и ваши успехи. – Учитель улыбнулся. – Тебе нужна уверенность Егора, Рита, потому что все остальное у тебя уже есть.

«Он верит в меня», – думала Рита, счастливо улыбаясь. Она вдруг почувствовала себя так хорошо, что ей захотелось остаться в этом кабинете навсегда. Компания Игоря Сергеевича не давила на нее, как обычно, а наоборот, приносила странное удовольствие.

– И я прошу тебя, – донесся до девушки голос учителя, – больше не пытайся убежать. Что бы ты ни сказала, я пойму.

Рита хотела ответить ему, но не успела начать – прозвенел звонок, а это значило, что ей пора уходить.

– Спасибо, Игорь Сергеевич, – поблагодарила учителя Рита.

– Сейчас только сентябрь, – сказал он. – Я научу тебя не бояться.

– Чего?

Игорь Сергеевич легким движением провернул ключ в замочной скважине, а потом тихо ответил перед тем, как открыть дверь:

– Всего.

* * *

В кабинете биологии Рита появилась через пять минут после звонка, до ужаса смущенная последней репликой Игоря Сергеевича. Соколов, вальяжно сидящий на учительском столе, не без удивления поинтересовался, кто заставил одноклассницу так покраснеть, но получив в ответ недовольный взгляд, хлопнул в ладоши, привлекая всеобщее внимание:

– Начнем?

Выпускники дружно кивнули и по очереди подходили к Рите, вытягивая из банки по листочку. Кто-то радовался, кто-то удивленно вздыхал, а кто-то, понуро опустив плечи, представлял встречу с не самым любимым педагогом.

Олеся Афанасьева из 11В, продефилировав к столу, с широкой улыбкой запустила руку в банку. Вытащив скрученную в трубочку бумажку, а затем медленно ее развернув, девушка хлопнула от восторга в ладоши.

– Игорь Сергеевич!

Ее возглас был встречен понурыми взглядами других девочек, мечтавших о совместном концертном номере с физиком. Рита, представив учителя в компании Афанасьевой, только грустно улыбнулась.

– Эх! Попытаю удачу без очереди! – Егор подцепил листочек, едва не выронив банку из рук Риты, а затем, жалобно взглянув на других ребят, поинтересовался: – Можно поменять? А?

Аккуратным Ритиным почерком было выведено: Славцева Агнесса Илларионовна.

– Еще чего! – возмутилась Афанасьева. – Сам говорил, кому достанется…

– Ладно-ладно, – отмахнулся от нее Егор. – Рит, ты тоже тяни! А то писала это полдня, потом еще в трубочки скручивала!

Улыбнувшись, Рита достала из банки первую попавшуюся бумажку. «Игорь Сергеевич уже точно будет выступать с Олесей, кто достанется, тот и достанется», – думала Рита, развернув листок.

Едва начав читать, она посмотрела на Афанасьеву, а затем протянула бумажку Егору.

– Одинцов Игорь Сергеевич, – прочитал тот.

Класс оживленно вздохнул.