Текст книги "Ложные приговоры, неожиданные оправдания и другие игры в справедливость"

Жаль, что это не отражается на практике.

* * *

Проблемы начинаются с первой явки в магистратский суд. Соответствуя основному мотиву данного места, слушания проводятся и решения принимаются в ускоренном режиме на основаниях неполной и порой совершенно неточной информации.

Несмотря на тот факт, что у полиции будут необходимые доказательства, чтобы подкрепить предъявленные обвинения – то есть достаточно доказательств, чтобы обеспечить «реальные перспективы осуждения», – эти имеющиеся сведения редко будут представлены стороне защиты на первом слушании. Согласно имеющимся правилам, от обвинения просто требуется предоставить защите свод фактов по инкриминируемому преступлению, а также сведения о предыдущих судимостях обвиняемого (11). Эта сводка, известная как MG5, составляется полицией. Первое, чему учат на стажировке, это не верить написанному в MG5. Все потому, что, хотя обычно там все написано верно, довольно часто это будет не совсем так. Причем не из злого умысла; скорее, вследствие катастрофической нехватки времени и ресурсов, с которыми приходится в настоящее время иметь дело полиции. Как бы то ни было, тщательное изучение показаний свидетелей, на основе которых и составляется MG5, зачастую обнажает отличия от нарисованной полицией картины. Но такие свидетельские показания, как правило, редко предоставляются на первом слушании.

Отчет 2016 года о заключении обвиняемых под стражу в ожидании суда также выявил, что представляемые списки предыдущих судимостей являются устаревшими, а в некоторых случаях защита даже не получает полицейский протокол с указанием предъявляемых подсудимому обвинений. Возможность содержательного обсуждения дела солиситором защиты с обвинителем зачастую отсутствует из-за огромной нагрузки – вплоть до 35 дел, подлежащих рассмотрению судом в один рабочий день – из-за чего «упор делается на скорость, а не на доскональность, как в плане подготовки, так и отведенного на слушание в суде времени» (12).

В Законе об освобождении под поручительство конкретно требуется, чтобы суд учитывал силу доказательств обвинения, определяя обоснованность протеста обвинения против освобождения. Если же суд не видел доказательств и вынужден полагаться исключительно на полицейскую сводку сомнительной точности, то выполнить это требование должным образом оказывается попросту невозможно. Вместо этого в дело вступает присущая магистратам склонность отдавать предпочтение стороне обвинения, и они не только принимают неточные данные обвинения, но и – особенно в случаях, связанных с весьма серьезными обвинениями, – переворачивают презумпцию в пользу освобождения под поручительство с ног на голову, требуя от защиты убедить суд, почему обвиняемого следует освободить до суда. Словно опасаясь выпустить на улицы опасного психа, магистры, лишь услышав про обвинения, касающиеся серьезного насилия, наркотиков или секса, чаще всего находят их достаточно вескими, чтобы наплевать на закон. В ходе проведенного в 2016 году исследования даже бывшие обвинители высказывались по поводу приверженности магистратами стороне обвинения на слушаниях об освобождении под поручительство (13).

Так что, пожалуй, неудивительно, что магистраты зачастую не выполняют своей обязанности предоставлять убедительные причины отказа в освобождении обвиняемого до суда. Чаще, чем может выдержать мое разбитое сердце, я слышал фразу: «Мы отказываем вам в освобождении под поручительство, так как это очень серьезное преступление». Или: «Мы полагаем, что имеются достаточно убедительные доказательства вашей вины». Причем оба довода могут быть чистой правдой, однако ни один из них не является достаточным основанием для отказа в освобождении до суда. По результатам проверки было постановлено, что магистраты, не приводя убедительных обоснований своих решений, тем самым «регулярно нарушают» стандарты Европейской конвенции по правам человека (14).

Учитывая подобные обстоятельства, в случае серьезных обвинений по делу, которое в любом случае будет перенаправлено в Королевский суд, некоторые солиситоры защиты даже не утруждают себя представлять клиента на магистратском суде, решая приберечь силы для ходатайства перед судьей Королевского суда, рассматриваемого в тех самых «кабинетах», из расчета, что к этому времени обвинение может предоставить дополнительные, более осмысленные материалы.

Я использую слово «может» не просто так. В Королевском суде, хотя судьи здесь, как правило, – и совершенно по праву – куда более требовательны по отношению к стороне обвинения, проблема с предоставлением обвинением информации остается актуальной. Когда мне поручают выступить обвинителем в Королевском суде на слушаниях по рассмотрению ходатайства об освобождении обвиняемого до суда и я получаю на руки материалы (теперь в электронном виде, в то время как в былые времена нужно было взять папку в суде), то зависит от воли случая, посчастливится ли мне там обнаружить хоть что-нибудь помимо письменного заявления обвиняемого. Причем даже в наличии последнего нет никаких гарантий.

Так как ходатайство об освобождении до суда предоставляется на ранней стадии судопроизводства по очевидным причинам – каждый хочет, чтобы его освободили как можно скорее, – имеющиеся материалы зачастую мало отличаются от тех, что имелись у сторон на магистратском суде, и вся аргументация во многом все еще основывается на предполагаемой достоверности MG5. Если позже обнаружится, что показания свидетелей рисуют иную картину, то у тебя может получиться – если повезет – убедить судью в «изменении обстоятельств», позволяющем подать повторное ходатайство, однако это остается целиком на усмотрение судьи.

Тем не менее набившей оскомину присказкой в обоих судах является сетование на необъяснимые преграды в каналах связи между прокуратурой и полицией. Ходатайство об освобождении под поручительство в Королевский суд, как правило, подается за сутки, одной из целей этого является предоставление прокуратуре и полиции возможности проверить письменные утверждения в составленном заявлении, такие как предлагаемый адрес домашнего ареста. Зачастую обвиняемый не может быть помещен под домашний арест по своему фактическому адресу проживания, так как делит его с потерпевшей, либо же тот расположен в двух шагах от паба, якобы подожженного подсудимым, так что в заявлении на освобождение до суда зачастую указывается другой подходящий адрес, во многих милях от официального, где подсудимый сможет терпеливо ожидать суда, не нарушая закона.

Полиция проверяет реальность и пригодность предложенного адреса путем старого доброго стука в дверь. Полицейские осматриваются, разговаривают с владельцем, убеждаются, что это не какой-то наркопритон, забитый слабохарактерными свидетелями обвинения, и возвращаются в прокуратуру, чтобы сообщить свой вердикт.

Важность подобной проверки очевидна, даже если полиция полагает, что обвиняемого ни за что на свете не выпустят до суда, так как, если судья все же примет решение в пользу обвиняемого, суд будет совершенно по праву ожидать, что обвинение выскажет свой протест по поводу предложенных условий и адреса. Суд оказывается крайне разочарован, когда обвинение встает и начинает мямлить:

– Ваша честь, боюсь, у нас нет информации по этому поводу.

Причем разочарованным суд оказывается весьма часто. Огромное количество слушаний по ходатайствам об освобождении под поручительство, в которых я выступаю на стороне обвинения, начинаются и заканчиваются тем, что я молча стою, разинув рот, словно сардина в аккуратном костюме, в то время как судья нараспев произносит пять слов, составляющих 95 % слухового рациона каждого обвинителя:

– Почему это не было сделано?

Редко когда на это есть что ответить, а еще реже – ответить что-то вразумительное. Иногда прокуратура не уведомляет полицию о ходатайстве. Иногда полиция не уведомляет прокуратуру о результатах своей проверки. Порой они пытаются это сделать, но компьютер виснет либо факс оказывается сломан. Иногда у полиции не оказывается ресурсов, чтобы проверить адрес в течение суток. Иногда дома попросту никого не оказывается, и полицейские не успевают прийти повторно.

Огромное количество слушаний по ходатайствам об освобождении под поручительство, в которых я выступаю на стороне обвинения, начинаются и заканчиваются тем, что я молча стою, разинув рот, в то время как судья нараспев произносит пять слов: «Почему это не было сделано?»

И хотя судьи обычно разрешают один, а иногда даже и два раза ненадолго отложить слушания, чтобы выполнить все необходимые проверки, в конечном счете они теряют терпение, и происходит одно из двух. Судьи, больше склоняющиеся в сторону обвинения, находят способ обвинить во всем подсудимого, отказывая ему в освобождении до суда, хотя никакой его вины в этом нет. Самые же раздраженные судьи попросту освободят подсудимого на условиях, предложенных защитой. Что тоже может обернуться проблемами. А все потому, что – несмотря на то что большинство солиситоров и не подумают ввести суд в заблуждение – для некоторых из их клиентов это хлеб насущный. Скажем, подсудимого освобождают до суда, в соответствии с его указаниями, на поруки его мамы. Если же мама откажется впустить своего заблудшего отпрыска либо же и вовсе умерла пять лет назад, а по указанному адресу теперь находится какая-то забегаловка, то мы получим подсудимого в бегах, найти которого не так-то просто.

Несколько лет назад мне довелось выступать обвинителем на рассмотрении ходатайства об освобождении до суда группы юных албанцев. Они были остановлены за безбилетный проезд на поезде контролером, который обратил внимание, что надетые на них спортивные штаны обмотаны скотчем на уровне лодыжек и подозрительно выпирают. Все стало ясно, когда прибыла полиция и обнаружила у них в штанах шестьдесят телефонов, принадлежащих шестидесяти задремавшим пассажирам поезда. Такая вот современная банда Фейджина[6]6
   Персонаж-антагонист в романе Чарлза Диккенса «Приключения Оливера Твиста» в предисловии к роману описывается как «приемник краденого», однако чаще упоминается как «веселый старый джентльмен» или просто «еврей».


[Закрыть], хотя прибыль от продажи шестидесяти «айфонов» явно бы превзошла самые смелые фантазии Ловкого плута (прозвище еще одного персонажа того же романа – Джека Докинза). Будучи, по их собственному заявлению, родом из города на другом краю страны, они предложили в качестве адреса для домашнего ареста именно это отдаленное место. Проверка адреса к моменту рассмотрения ходатайства в Королевском суде проведена не была. То же самое упущение случилось и во второй раз. И на третий. На четвертый раз раздраженный судья освободил подсудимых на предложенных условиях. Наверное, вы уже догадались, что произошло потом. Явившиеся в тот же вечер по названному адресу с целью установки оборудования для отслеживания электронных браслетов подсудимых судебные приставы были встречены разгневанной старушкой, которая отказалась их пускать на порог и заявила, что не знает никаких албанских уличных банд, однако слишком хорошо знакома с тем, что их члены постоянно сообщают неосведомленным судам ее адрес. Местные полицейские давно прознали про эту схему и всегда давали прокуратуре указания предупреждать суд в случае появления данного адреса в заявлении на освобождение до суда. Возьми наши полицейские в руки телефонную трубку, они бы узнали об этом в считаные секунды. Никаких звонков, однако, сделано не было. Никаких проверок не было проведено. Это ведь всего лишь ходатайство об освобождении до суда. В эпоху скудных полицейских ресурсов им попросту не до этого.

* * *

Несмотря на столь хаотичное, небрежное рассмотрение ходатайства об освобождении под залог органами прокуратуры в начале судебных разбирательств, совершенно другой подход обнаруживается после того, как обвиняемый был оставлен под стражей. Ничто другое не способно настолько гарантированно спровоцировать внутреннее расследование в прокуратуре с последующим наказанием виновных должностных лиц, как превышение предельного срока пребывания под стражей. Все слушания назначаются в пределах данного срока (который составляет 182 дня в Королевском суде). Если же слушание по какой бы то ни было причине переносится на другую дату, приводя к превышению вышеупомянутого срока, то прокуратура должна выступить с публичным ходатайством для продления содержания под стражей обвиняемого до окончания судебных разбирательств по его делу. Правовой критерий продления срока содержания под стражей требует, чтобы суд посчитал, что обвинение действовало «с должным усердием и расторопностью, а также что существуют достаточные основания для [продления срока содержания под стражей]» (15).

Таким образом, если необходимость отложить слушания связана с недочетами со стороны прокуратуры – скажем, когда они, несмотря на многочисленные просьбы, лишь в самую последнюю минуту разглашают жизненно важные материалы, полностью подрывающие их аргументацию, – то судья вряд ли посчитает, что они действовали с должным усердием и расторопностью. В результате мы сталкиваемся с превышением предельного срока пребывания под стражей, что автоматически приводит к освобождению обвиняемого до суда с последующими отставками в прокуратуре. Я привел именно такой пример по той причине, что именно это случилось с Рио. Слушания по его делу, на которых он был наконец оправдан, прошли через год после нашего знакомства с ним в той сырой тюремной комнате для свиданий, и все из-за того, что важные материалы в пользу его невиновности были предоставлены прокуратурой слишком поздно, чтобы Алан мог успеть что-либо с ними сделать. Как результат, судья удовлетворил ходатайство Алана отложить слушания по делу, а также отказал обвинению в продлении содержания под стражей, мрачно заметив, что в этом деле «установленные законом требования даже и близко не были выполнены». Бесконечно счастливый и благодарный Рио мог быть освобожден. Увы, никакая Джейд уже не ждала его на свободе – их отношения на расстоянии все-таки не выдержали длительного заключения, – однако ему хотя бы вернули свободу, позволив до суда жить на квартире у одного его приятеля, чтобы он мог привести свою жизнь в порядок, ожидая итогового оправдания.

Я не был посвящен в то, какими последствиями это обернулось для уголовной прокуратуры, однако, согласно моему опыту по подобным делам, они должны были быть весьма серьезными. Потенциально опасный насильник (коим они его считали) был выпущен на улицы города. По поводу столь жирного и безобразного пятна на их внутренней статистике непременно должны были быть проведены расследования, составлены отчеты и получены объяснения. Все проходит без какой-либо шумихи, когда подсудимого оправдывают, пока тот находится под стражей. Или когда сомнительное ходатайство о заключении под стражу получает одобрение подобострастных магистратов при обстоятельствах, сильно расходящихся с установленными законом критериями. Или даже в случае, когда обвиняемого отпускают, как это было с теми приторговывающими ворованными мобильными албанцами, исключительно из-за того, что прокуратура плохо выполняет свою работу. Но тут случай был кардинально другой.

Довольно сложно объяснить столь большую разницу между двумя ситуациями – совершенно наплевательское отношение при первом рассмотрении ходатайства об освобождении под поручительство и чудовищное значение, придаваемое превышению предельного срока пребывания под стражей, – однако полагаю, что, как и во многих других вопросах текущей политики уголовной прокуратуры, ответ следует искать в СМИ. В случае, если освобожденный опасный подозреваемый совершит нечто ужасное, история получится куда более сочной, если прокуратура сначала содержала злодея за решеткой, а потом отпустила его, чем если бы он вообще не был помещен под стражу по воле слишком уж великодушного и мягкотелого судьи. Невзирая на тот факт, что, как чаще всего оказывается, причина подобного мягкотелого решения, если копнуть поглубже, оказывается в несостоятельности прокуратуры.

Выражение лица Рио, отпущенного наконец из-под стражи, останется со мной до конца моей карьеры. Безграничное счастье, слезы радости и облегчения освобожденного человека. «Пять», которую он дал смутившемуся Алану по окончании слушаний. Несколько месяцев спустя я проходил «вторые шесть» недель своей стажировки и теперь уже работал самостоятельно, выступая обвинителем на слушаниях по поводу освобождения под залог в Королевском суде. В первый свой день в комнате для переодевания я наткнулся на одного старшего коллегу из конторы, Мэтью, который из вежливости поинтересовался, над чем я работаю. Когда я сказал ему с напускным безразличием, желая скрыть свою неопытность (но при этом, скорее всего, выставив себя недоумком), что у меня «всего лишь слушания по поводу освобождения под поручительство», Мэтью сделал мне выговор.

– Ходатайства об освобождении под поручительство, – сказал он мне своим наставническим тоном, – являются самыми недооцененными слушаниями в уголовном судопроизводстве. Не существует такого понятия, как «просто» ходатайство об освобождении из-под стражи. Каждое из них определяет, останется ли человек на свободе, что может повлечь за собой судьбоносные последствия для каждой из вовлеченных сторон.

Тогда я вспомнил день освобождения Рио, всю глубину и необъятность его радости от полученной свободы, и все понял.

Выражение лица Рио, отпущенного наконец из-под стражи, останется со мной до конца моей карьеры. Безграничное счастье, слезы радости и облегчение освобожденного человека.

Время от времени я мысленно возвращаюсь к улыбающемуся Рио. Я не смею утверждать, что на каждом слушании по поводу освобождения под поручительство или превышению срока пребывания под стражей тяжесть воспоминаний о нем давит на мои плечи, а его лицо сияет в облачке с мыслями, как в комиксах, над моей головой. Бывают, однако, определенные случаи – например, похожие по содержанию дела, – которые вызывают у меня в памяти мимолетные образы Рио, покидающего зал суда. А также воспоминания о том, чем все закончилось. Потому что, вопреки опасениям обвинения, после освобождения Рио соблюдал требование не вступать в контакт с потерпевшей. Он послушно явился в суд на слушания. И, вопреки их ожиданиям, при поддержке Алана Рио был оправдан. Явился он на слушания, однако, по той причине, что его туда привезли в автофургоне. Из тюрьмы. Где он отбывал срок. Потому что через две недели после освобождения под поручительство, лишенный благотворного воздействия Джейд, Рио обдолбался экстази и крэком вперемешку с водкой. Он взял кухонный нож и отправился в местный паб, где вонзил его тридцать раз в грудь, шею и спину случайному недотепе. К моменту начала отложенных слушаний по делу об изнасилованиях он уже отбывал пожизненное заключение за убийство.

Как сказал Мэтью, каждое решение, от которого зависит чья-то свобода, имеет значение. Судьбоносные последствия не заставляют себя ждать. Следить за строгим выполнением правовых критериев отказа в освобождении под залог так же важно, как и за тем, чтобы после заключения опасных индивидов под стражу органы прокуратуры поспешили довести дело до суда. Первоочередную важность исполнения прокуратурой приказов суда и своих обязательств по своевременному предоставлению доказательств, а также разглашению подрывающих их аргументацию материалов сложно переоценить, ведь в противном случае последствия могут быть катастрофическими.

Каждое решение, от которого зависит чья-то свобода, имеет значение.

К сожалению, в нашей современной, страдающей от нехватки финансирования и персонала Королевской уголовной прокуратуре проблемы не начинаются с момента открытия судопроизводства посреди хаоса первой явки в суд и не заканчиваются в тумане безнадежного ходатайства об освобождении из-под стражи. Ошибки имеют место и в Королевском суде, куда попадают на рассмотрение серьезные дела. А как мы с вами вскоре увидим, когда они действительно случаются, ставки порой могут быть до жути высоки.

4. Когда виновный остается безнаказанным: уголовное обвинение по дешевке

«Переломный момент произошел в 2015 году, и это стало одной из причин, по которым я решил, что больше не хочу быть частью этой службы, так как мне казалось, что она требует слишком многого от людей, которых я так уважаю – людей, с которыми я работаю… Вы требуете от самого младшего, наименее опытного персонала делать больше при меньших ресурсах в обстановке постоянного скрупулезного контроля».

Назир Афзал, бывший главный прокурор Северо-Западного округа, 2015 год (1)

Эми Джексон было четырнадцать, когда на автобусной остановке за своим интернатом она впервые повстречала Роберта Маккалока, только что освободившегося из тюрьмы паренька двадцати с лишним лет. Ей было пятнадцать, когда она переехала в его конуру, а на ее шестнадцатилетие Роб «посвятил ее», впервые вколов героин. День спустя он впервые прижал ее к дивану и принялся выдирать у нее из головы клочьями волосы, тем

самым наказав за отказ заняться сексом с его наркодилером в качестве частичной оплаты подарка на ее день рождения. На семнадцатилетие она получила диагноз «гепатит C» – было ли это следствием пользования общими иглами, ставшего для нее обычным делом, или же напоминанием о тех многих случаях, когда Роб подкладывал ее под приятелей, чтобы удовлетворить их общую зависимость, – она не могла, да и не хотела знать. Единственное, что она знала наверняка, так это то, что ее жизнь с Робом – особенно когда она была послушной – давала ей почувствовать, каково быть любимой. А на каждый свой последующий день рождения и большинство дней между ними она познавала, каково это быть нелюбимой; каково разочаровывать Роба, толкая на улице недостаточно много доз (если в тот день она приторговывала героином или крэком) или граммов (если на руках был кокс); либо же, что было самым непростительным, предавать его, демонстрируя свое беззубое лицо в кровоподтеках окружающим, особенно своей маме, которая – в тех редких случаях, когда не была вдрызг пьяной, – принималась сыпать возмутительными угрозами обратиться в полицию. Между тем, то ли из-за ковра скопившихся человеческих волос под стоящей у дивана лампы, то ли от осознания того, что ее зависимость, как эмоциональная, так и физиологическая, не могут быть удовлетворены иначе, Эми научилась быть благодарной за свою судьбу, ценить любовь и защиту Роба. Хранить молчание, когда полицейские заглядывали к ним в конуру, получив жалобу от обеспокоенного соседа, качать головой и молча отрицать неоспоримое, когда поездки в больницу для наложения швов было не избежать, радоваться тем дням, когда удавалось отделаться синяком.

Ей было двадцать два, когда Роб окончательно слетел с катушек. Неосмотрительно позволив себе открыть рот на его оскорбления, она получила серию тяжелых ударов по лицу, это длилось несколько минут, пока она не перестала видеть и не стала захлебываться собственной кровью. Когда ее за волосы вытащили из дома, бросив в палисаднике, она, приподняв голову, с трудом смогла разглядеть расплывчатые очертания Роба, который бежал на нее, готовясь со всей силы пнуть, словно по футбольному мячу, по ее голове. Тогда-то она и отключилась. Позже она узнала, что вмешательство проезжавшего таксиста спасло ее от возможных последствий, – прогнав Роба, тот поспешил вызвать «Скорую». И когда в ту ночь у нее, лежащей ничком в больничной кровати, полиция поинтересовалась, не хочет ли она поведать о случившемся, Эми кивнула. А потом все им рассказала. Все с самого начала. Половина ее жизни, наполненная беспощадным насилием, была в деталях изложена присутствовавшему полицейскому. Каждое ее откровение подпитывалось осознанием того, что если в следующий раз Робу не помешает добрый самаритянин, то он, скорее всего, ее просто убьет. Роба арестовали. Полиция его допросила. Он ответил на все вопросы, касающиеся своей причастности, – начиная от безобидного «Как вы познакомились с Эми Джексон?» и заканчивая, можно было бы подумать, совершенно однозначным: «Вы когда-либо совершали физическое насилие по отношению к ней?», который был встречен заявлением:

– Без комментариев.

Как и следовало ожидать, Робу были предъявлены обвинения в преднамеренном нанесении тяжких телесных повреждений – в самом серьезном, связанном с насилием преступлении, по тяжести уступающем лишь попытке убийства, максимальным наказанием за которое является пожизненное тюремное заключение. Его дело было направлено в Королевский суд, и я был барристером, которому поручили выступить на стороне обвинения.

Компетентное судебное преследование уголовных преступлений является основополагающим условием нашего социального контракта. Право на проведение расследования и судебного преследования по инкриминируемым преступлениям во всех, кроме редчайших исключений, случаях перекладывается с отдельных лиц на государство. Государство расследует, вооружает всем необходимым обвинение и предоставляет место для проведения судебного процесса, после чего выносит приговор виновным. Граждане же, в свою очередь, имеют право ожидать должного финансирования органов уголовного преследования, а также их компетентности. Во мне с детства взращивали веру в подобное соглашение между государством и его гражданами – что обвинения в серьезных уголовных преступлениях будут подлежать профессиональному и независимому судебному разбирательству, а не решаться, как это бывало в прошлом, в зависимости от связей, состояния или причуд отдельных потерпевших. Когда собственными глазами видишь отчаянную беззащитность столь многих жертв насилия, чаще всего представляющих те же малообеспеченные социальные слои, что и их мучители, то сразу же убеждаешься в преимуществах принудительно переложенной на плечи компетентного и беспристрастного государственного органа функции судебного преследования.

Будучи, однако, человеком, которому регулярно поручалось представлять государство на стороне обвинения, я не могу сдержать своего гнева по поводу того, как часто и грубо данный контракт нарушается; причем не из-за недостаточного старания добросовестных мужчин и женщин, посвятивших свою жизнь трещащей по швам Королевской прокуратуре, а из-за хронической нехватки персонала и финансирования, поддерживаемой одним циничным правительством за другим. Зайдите в любой уголовный суд в стране, поговорите с любым адвокатом или судьей, и вы непременно услышите одни и те же жалобы о регулярно нарушаемых установленных сроках судебного производства, о поступающих в суд неподготовленных делах, о потерянных доказательствах, о неразглашенных показаниях, о наплевательском отношении к жертвам преступлений и впустую потраченных миллионах фунтов бюджетных денег. А также о том, что, как следствие, каждый день почти наверняка виновные люди уходят безнаказанными.

Прежде чем рассказать о моем участии в деле Роба Маккалока, имеет смысл вспомнить, как должно проводиться судебное преследование. Как мы уже видели ранее, в период с 1880 по 1986 год все решения о судебном преследовании принимались силами местной следственной полиции, которая занималась как расследованием, так и уголовным преследованием по обвинениям в совершении преступлений, пока в 1986 году не была создана Королевская уголовная прокуратура, призванная обеспечить принятие более качественных и единообразных решений по всей стране. Из-за серьезных сокращений финансирования, наблюдавшихся за последние десять лет, решения по предъявлению обвинений в отношении огромного ряда дел были возвращены прокуратурой в юрисдикцию полиции, и ряд других органов также были наделены полномочиями инициировать судебные разбирательства (2), такие как органы местного самоуправления, министерство труда и пенсионного обеспечения, агентство по охране окружающей среды и управление по безопасности, здравоохранению и экологии. Кроме того, отдельные лица по-прежнему имеют право привлекать к судебной ответственности в частном порядке (3) (чем воспользовалось Королевское общество защиты животных и что было применено в ходе безрезультатных судебных разбирательств по делу об убийстве Стивена Лоуренса (резонансное убийство чернокожего подростка на почве расовой ненависти в 1993 году)[7]7
   Подробнее читайте в книге Рихарда Шеперда «Неестественные причины. Записки судмедэксперта: громкие убийства, ужасающие теракты и запутанные дела».


[Закрыть]. Вместе с тем подавляющее большинство уголовных дел в Англии и Уэльсе – 588 021 в 2016–2017 годах (4) – возбуждаются именно Королевской уголовной прокуратурой.

Любой адвокат или судья расскажут вам о регулярно поступающих в суд неподготовленных делах, о потерянных доказательствах. А также о том, что почти каждый день виновные люди уходят безнаказанными.

Когда кому-то вроде Роберта Маккалока предъявляются обвинения в совершении уголовного преступления, то типичный жизненный цикл обвинительного процесса выглядит приблизительно следующим образом.

В полицию поступает заявление о совершении уголовного преступления, и она начинает расследование по всем возможным направлениям, включая (как правило) допрос с предостережением об ответственности за дачу ложных показаний. Консультацию по поводу проведения расследования всегда можно получить по круглосуточной прямой горячей линии прокуратуры.

Закончив расследование, полиция применяет двухуровневый критерий, заданный уголовно-процессуальным кодексом (5, 6). Во-первых, существует ли на основании имеющихся доказательств «реальная перспектива вынесения обвинительного приговора»? Во-вторых, будет ли уголовное преследование в интересах общественности? В случае, если полиция считает, что критерии выполнены, то она либо выдвигает обвинения самостоятельно, если речь идет о незначительном правонарушении (7), либо в случае более серьезных дел, как с Робом, обращается к адвокату прокуратуры, чтобы тот принял решение о выдвижении обвинений (на основании тех же самых критериев).

Итак, обвинения предъявлены.

Прокуратура получает полицейский протокол, изучает дело и готовит документы для первых слушаний в магистратском суде. В случае если дело направляется в Королевский суд, то к нему должен быть приставлен (1) служащий прокуратуры для решения всех административных вопросов, который должен проследить, чтобы все доказательства были предоставлены, осуществлять все контакты с полицией и т. д.; (2) адвокат прокуратуры – для изучения дела и регулирования юридических вопросов, таких как разглашение (о котором мы поговорим чуть позже) и подготовка правовых заключений; (3) барристер или адвокат-солиситор, который будет консультировать по поводу имеющихся доказательств и представлять дело в суде.

Полиция должна предоставить доказательства перечисленным выше (1), (2) и (3), и все шестеренки этого хорошо смазанного механизма должны слаженно закрутиться, подготовив все необходимые материалы к суду. Итак, начинаются судебные слушания, на которых все связанные с делом доказательства, вовремя предоставленные для ознакомления стороне защиты, представляются перед судом, и присяжные, получив всю необходимую информацию, выносят свой вердикт, доказаны ли обвинения без каких-либо сомнений.