Текст книги "Финансист. Титан. Стоик"

– Я понимаю ваши чувства, мистер Батлер, – сказал он. – Я тоже отец. Мы сделаем для вас все возможное. Если вы подробно опишете ее внешность или позволите одному из моих людей увидеть ее в вашем доме или в конторе – разумеется, совершенно случайно, – то мы скоро сообщим вам, встречаются ли они вообще и происходит ли это регулярно. Это все, что вы хотите узнать, не так ли? Только это?

– Да, это все, – сурово подтвердил Батлер.

– Что же, мистер Батлер, это не займет много времени – пожалуй, три-четыре дня, если нам повезет, – в крайнем случае, от десяти дней до двух недель. Все зависит от того, как долго вы согласны поддерживать наблюдение за ним, если улики не будут получены в первые несколько дней.

– Я хочу знать все, сколько бы времени для этого ни потребовалось, – с горечью ответил Батлер. – Даже если вам понадобится целый месяц, два месяца или три месяца. Мне нужно знать, – с этими словами он решительно встал и нахмурился. – И пожалуйста, мне нужны люди, у которых есть дети, если у вас найдутся такие, и которые не будут болтать, если понимаете, о чем я.

– Я понимаю, мистер Батлер, – заверил Мартинсон. – Не сомневайтесь, мы пошлем самых лучших, и вы можете доверять им. Они будут благоразумны, можете рассчитывать на это. Сначала я приставлю к этому делу только одного сотрудника, с которым вы сами встретитесь и посмотрите, нравится он вам или нет. Я ничего ему не скажу. Побеседуйте с ним, если сочтете его подходящим человеком, и он сделает остальное. Потом, если понадобится поддержка, он получит ее. Можно узнать ваш адрес?

Батлер продиктовал ему свой адрес.

– И никто больше не узнает?

– Никто, уверяю вас.

– Когда он приедет?

– Завтра, если хотите. У меня есть сотрудник, которого я могу отправить уже сегодня вечером. Я поговорю с ним и объясню его задачу. Можете не беспокоиться; честь вашей дочери будет в надежных руках.

– Большое спасибо, – сказал Батлер, немного смягчившись, но сохраняя прежнюю осторожность. – Премного обязан. Вы оказали мне большую услугу, и я щедро заплачу за нее.

– Не беспокойтесь об этом, мистер Батлер, – ответил Мартинсон. – Мы окажем вам всевозможное содействие по обычным расценкам.

Мартинсон проводил Батлера до двери, и старик вышел на улицу. Он был сильно угнетен случившимся и чувствовал себя совсем дряхлым. Только подумать, что ему пришлось пустить сыщиков по следу Эйлин, его любимой дочери!

Глава 36

На следующий день в контору Батлера явился долговязый, угловатый, необыкновенно серьезный мужчина, темноволосый и темноглазый, с узким темноватым лицом и хищным крючковатым носом. Он беседовал с Батлером более часа, а потом удалился. Вечером перед ужином он пришел домой к Батлеру и, когда его пригласили в кабинет хозяина, получил возможность увидеть Эйлин с помощью нехитрой уловки. Сыщик стоял за одной из тяжелых портьер, уже повешенных на зиму, и делал вид, будто смотрит на улицу.

– Кто-нибудь выезжал на Сисси сегодня утром? – поинтересовался Батлер у Эйлин, имея в виду ее любимую лошадь из семейной конюшни. Его план на тот случай, если присутствие сыщика будет замечено, состоял в том, чтобы выдать его за коннозаводчика, пришедшего купить или продать лошадь. Сыщика звали Джонас Олдерсон, и его внешность вполне могла сойти за торговца лошадями.

– Вряд ли, отец, – ответила Эйлин. – Я не выезжала, но могу выяснить.

– Не беспокойся. Я просто хочу знать, понадобится ли она тебе завтра?

– Нет, если она тебе нужна. Меня вполне устраивает Джерри.

– Вот и хорошо. Оставь ее в конюшне.

Батлер тихо закрыл дверь. Эйлин сразу же решила, что ее отец хочет купить или продать лошадь. Она знала, что он не станет избавляться от ее любимицы, сперва не посоветовавшись с ней, так что больше не стала думать об этом.

После ее ухода Олдерсон вышел из-за портьеры и заявил об успехе предприятия.

– Это все, что мне нужно, – сказал он. – Через несколько дней я дам вам знать, если что-то выясню.

Он ушел, и через тридцать шесть часов дом и офис Каупервуда, дом Батлера, офис Харпера Стэджера, а также лично Каупервуд и Эйлин находились под тщательным наблюдением. Сначала для этого понадобилось шесть человек, а после того, как было обнаружено второе тайное место для встреч на Шестой улице, к ним добавился седьмой. Все сыщики приехали из Нью-Йорка. Через неделю Олдерсон располагал всеми необходимыми сведениями. Между ним и Батлером существовала договоренность, что если Каупервуд и Эйлин встретятся, то Батлера известят вскоре после того, как она будет на месте, чтобы при желании он мог сразу же прийти и застигнуть ее с поличным. Он не собирался убивать Каупервуда, и Олдерсон бы не допустил этого – по крайней мере, в своем присутствии, – но он бы устроил ему хорошую выволочку; возможно, сбил бы его с ног и увел Эйлин. Он больше не потерпит лжи относительно ее отношений с Каупервудом. После этого она уже не сможет решать, что она должна или не должна делать. Батлер напомнит ей об отцовской власти. Ей придется изменить свое поведение, иначе он отправит ее в исправительное учреждение. Только подумать о ее влиянии на сестру или на любую порядочную девушку, когда они узнают, чем она занималась! Она должна будет отправиться в Европу или в любое другое место, куда он пожелает отослать ее.

Батлер был вынужден поделиться с Олдерсоном своим планом действий, и сыщик недвусмысленно предупредил его, что будет охранять личную неприкосновенность Каупервуда.

– Мы не можем допустить его избиения или другого насилия, – сказал он Батлеру, когда они впервые обсуждали эту тему. – Это будет против правил. При необходимости вы сможете войти туда с ордером на обыск. Я могу достать для вас такой ордер без чьего-либо ведома о вашей связи с делом. Мы можем сказать, что следим за девушкой из Нью-Йорка. Но вам придется войти внутрь в сопровождении моих людей. Они не допустят никаких неприятностей. Разумеется, вы получите вашу дочь – мы приведем ее к вам, и его тоже, если пожелаете, но если вы это сделаете, то вам придется выдвинуть какое-то обвинение против него. Кроме того, существует опасность, что соседи узнают о происходящем. Не всегда можно гарантировать, что вы не соберете толпу, если будете действовать таким образом.

Батлер испытывал опасения по этому поводу. Его пугала возможность огласки. Тем не менее он хотел знать правду. Ему хотелось устрашить Эйлин, чтобы та осознала всю глубину своего падения.

В течение недели Олдерсон узнал, что Эйлин и Каупервуд посещают частный особняк, который, однако, выполнял совершенно иные функции. Дом на Шестой улице был настоящим борделем, но в своем роде он превосходил средние заведения подобного рода – четырехэтажный, построенный из красного кирпича с отделкой из белого камня, с восемнадцатью комнатами, обставленными с показной роскошью, но довольно чистыми. Он находился под особым попечительством, и туда допускались только клиенты, известные хозяйке или рекомендованные другими проверенными клиентами. Это гарантировало приватность, в которой нуждаются все незаконные романы. Обычной фразы «мне назначено» при условии знакомства с одной из сторон было достаточно, чтобы человека проводили в отдельный номер. Каупервуда там знали по его предыдущим визитам, и когда ему пришлось покинуть дом на Десятой улице, он направил Эйлин туда для продолжения тайных свиданий.

Узнав о характере заведения, Олдерсон сообщил Батлеру, что проникновение в такое место с целью найти нужного человека представляет большую проблему. Для этого требовался ордер на обыск, который было трудно получить. Силовое вторжение в большинстве случаев, когда бизнес владельцев противоречил общественным нравам, было достаточно легким, но иногда приходилось сталкиваться с ожесточенным сопротивлением обитателей дома. Единственным способом избежать такого противостояния было втереться в доверие к владелице заведения и щедро заплатить ей за молчание.

– Но в данном случае я не советую этого делать, – сказал Олдерсон Батлеру. – Судя по всему, она особенно дружелюбно относится к вашему подозреваемому. Несмотря на риск, будет лучше застигнуть их врасплох.

Он объяснил, что для этого необходимо иметь как минимум троих человек в дополнение к руководителю операции, которые, – после того как одному из них удастся проникнуть в прихожую, если дверь откроется после звонка, – быстро войдут следом и окажут ему поддержку. Следующим важным этапом был стремительный обыск, когда все служебные двери распахиваются и возможное сопротивление слуг подавляется численным преимуществом либо гарантией молчания. Иногда для этого требовались деньги, иногда применялась сила. Затем один из сыщиков, изображающий слугу, будет аккуратно стучаться в другие двери (Батлер и остальные будут находиться поблизости) и в случае ответа опознает нужное лицо. Если дверь не откроют при явном присутствии людей внутри, ее можно будет взломать. Дом стоял отдельно от остальных, поэтому оттуда можно было ускользнуть лишь через парадную или заднюю дверь, которые будут находиться под охраной. Этот план представлялся довольно рискованным, но, несмотря ни на что, эвакуацию Эйлин необходимо было сохранить в тайне.

Когда Батлер услышал все это, пренеприятная процедура заставила его понервничать. Когда-то он думал, что может просто поговорить с дочерью, не заходя в дом: заявить, что ему все известно, и она больше не может этого отрицать. Тогда он бы предоставил ей выбор между поездкой в Европу и отправкой в исправительное учреждение. Но ощущение дерзкой враждебности со стороны Эйлин и растущей враждебности в глубине собственного сердца заставило его склониться к другому методу. Он велел Олдерсону довести план до совершенства и поставить его в известность сразу же после того, как Эйлин или Каупервуд войдет в дом. Затем он приедет туда и с помощью сыщиков устроит ей очную ставку.

Это был неразумный и жестокий замысел как с точки зрения семейных отношений, так и с учетом перспектив «исправления». Насилие никогда не приводит к добру, но Батлер этого не понимал. Ему хотелось напугать Эйлин, чтобы пережитое потрясение заставило ее осознать чудовищность своего проступка. Он ждал целую неделю после того, как отдал распоряжение, и вот однажды днем, когда его нервы были напряжены до предела, наступила развязка. Каупервуд уже находился под обвинением и теперь ожидал суда. Эйлин время от времени приносила ему известия о том, как относится к нему ее отец. Разумеется, она не получала никаких свидетельств непосредственно от Батлера – он стал слишком скрытным в отношениях с ней и не собирался рассказывать, что он тщательно готовит окончательное крушение Каупервуда, – но кое-какие части его замысла становились известны Оуэну, который сообщал их Кэлламу, а тот, в свою очередь, простодушно делился ими с Эйлин. К примеру, так она узнала о возможной позиции ставленника Батлера, нового окружного прокурора, который регулярно приходил к нему домой или в контору. Оуэн рассказал Кэлламу, что Шэннон собирается приложить все силы, чтобы «посадить» Каупервуда, который, по мнению их отца, вполне заслуживает этого.

Потом она узнала, что ее отец выступает против того, чтобы Каупервуд смог возобновить свой бизнес, и считает, что его больше нельзя допускать к финансовым делам. «Если общество избавится от него, это будет благословением Божьим», – сказал он Оуэну однажды утром, когда читал газетную статью о юридических коллизиях Каупервуда, и Оуэн поинтересовался у Кэллама, знает ли тот причину такой ожесточенности старика. Оба сына не могли понять, в чем дело. Все это Каупервуд узнавал от нее, включая слухи о том, что судья Пейдерсон, который собирался заслушивать дело, был старым знакомым Батлера, а Стинер может получить максимальный срок за свое преступление, но вскоре будет амнистирован.

Все эти новости не слишком пугали Каупервуда. Он сказал Эйлин, что у него есть могущественные финансовые союзники, которые обратятся к губернатору с апелляцией о помиловании, если он будет осужден, но он так или иначе не считает, что у обвинения есть достаточно веские улики для обвинительного приговора. Он был всего лишь политическим козлом отпущения, выставленным на обозрение благодаря публичной шумихе и влиянию ее отца. С того времени, как ее отец получил анонимное письмо насчет их отношений, он стал жертвой враждебности Батлера, но не более того.

– Если бы не твой отец, милая, то я бы моментально отделался от этого обвинения, – заявил он. – Я уверен, что ни Симпсон, ни Молинауэр не имеют против меня ничего личного. Они хотят вытеснить меня из трамвайного бизнеса в Филадельфии, и конечно же, сначала они хотели как-то выгородить Стинера, но если бы твой отец не ополчился на меня, то они бы и не подумали делать из меня жертву. Кроме того, твой отец расставил в нужных местах мелких политиканов и этого парня, Шэннона. Вот в чем трудность: они должны выполнять его распоряжения.

– Да, я знаю, – ответила Эйлин. – Дело во мне, и только во мне. Если бы не его подозрения насчет меня, то он бы не замедлил помочь тебе. Знаешь, иногда мне кажется, что я сильно подвела тебя. Просто не знаю, что делать. Я могла бы какое-то время не встречаться с тобой, если бы думала, что это как-то поможет тебе, но теперь не вижу, какой от этого прок. О, Фрэнк, я люблю, люблю тебя! Я все сделаю ради тебя. Мне все равно, что скажут или подумают другие люди. Я люблю тебя.

– Ты просто думаешь, будто любишь, – шутливо отозвался он. – Это пройдет. На свете есть и другие мужчины.

– Другие? – возмущенно и презрительно воскликнула Эйлин. – После тебя не может быть никого другого. Мне нужен только один мужчина – мой Фрэнк. Если ты бросишь меня, я отправлюсь в ад, вот увидишь!

– Не надо так говорить, Эйлин, – раздражаясь, возразил он. – Мне не нравится слышать такие слова от тебя, и ты не сделаешь ничего подобного. Я люблю тебя. Ты знаешь, что я не собираюсь бросать тебя. Зато сейчас тебе будет лучше оставить меня.

– Да что ты говоришь! – воскликнула она. – Оставить тебя? Вот так просто, и все? Но если ты отступишься от меня, то я сделаю именно то, о чем говорила. Клянусь!

– Не говори чепухи.

– Я клянусь. Клянусь моей любовью. Клянусь твоим успехом и нашим счастьем. Я сделаю то, что сказала, и отправлюсь в ад.

Каупервуд встал. Теперь он немного боялся глубокой, всеобъемлющей страсти, которую сам пробудил в ней. Она была опасна. Он не знал, куда она может завести.

Стоял безрадостный ноябрьский день, когда Олдерсон, своевременно информированный дежурным сыщиком о прибытии Каупервуда в дом на Шестой улице, немедленно отправился в контору Батлера и предложил ему ехать вместе с ним. Даже теперь Батлер с трудом мог поверить, что он найдет там свою дочь. Ужас и позор. Что он скажет ей? Как укорит ее? Как он поступит с Каупервудом? Его большие руки вздрогнули и напряглись при этой мысли. Они быстро доехали до места, где второй дежурный сыщик подошел к ним с другой стороны улицы. Батлер и Олдерсон вышли из экипажа и вместе направились к двери. Время близилось к половине пятого. Каупервуд, снявший пиджак и жилет в одной из комнат дома, выслушивал исповедь Эйлин о ее последних неприятностях.

Комната, где они находились, соответствовала типичному представлению о роскоши, преобладавшему в то время. Большинство мебельных наборов, предлагавшихся оптовыми мебельными компаниями для продажи в «эксклюзивном» сегменте рынка, были имитациями французских стилей от Людовика XIV до Людовика XVI. Занавески неизменно были плотными и тяжелыми, часто парчовыми и нередко красными. Ковры с яркими цветочными рисунками были покрыты густым бархатистым ворсом. Мебель, независимо от древесины, была массивной, громоздкой и декорированной цветочной резьбой. В комнате стояла тяжелая кровать из орехового дерева с таким же комодом и платяным шкафом. Над умывальником висело большое квадратное зеркало в позолоченной раме. На стенах были развешаны гравюры дурного качества с изображением пейзажей и обнаженных фигур. Позолоченные стулья были обиты бело-розовой цветочной парчой с блестящими бронзовыми кнопками. На толстом кремово-розовом брюссельском ковре были вытканы голубые жардиньерки с цветочным орнаментом. Комната производила общее впечатление роскоши, легкомысленности и тесноты.

– Знаешь, иногда мне становится по-настоящему страшно, – сказала Эйлин. – Отец может следить за нами. Я часто гадаю, что он сделает, если застигнет нас здесь. Тогда я не смогу лгать ему, верно?

– Определенно не сможешь, – ответил Каупервуд, который неизменно поддавался обаянию ее чар. У нее были восхитительно гладкие руки и высокая, стройная шея; ее золотисто-рыжие волосы ярким ореолом парили вокруг головы, глаза сверкали. Она была наполнена чудесной энергией женственности – непредсказуемой, романтичной и неуравновешенной, но изысканной в своих проявлениях. – Но ты можешь не переходить эту черту, если не дойдешь до нее, – продолжал он. – Я сам думаю, что нам лучше остановиться на некоторое время. Это письмо уже причинило достаточно вреда.

Он подошел к туалетному столику, где она поправляла волосы.

– Ты такая милая шалунья. – Он обвил рукой ее талию и поцеловал ее мягкие губы. – По эту сторону рая нет никого слаще тебя, – прошептал он ей на ухо.

В это же время Батлер и один из сыщиков отступили в сторону от парадной двери дома, в то время как Олдерсон, возглавлявший группу, позвонил в колокольчик. Появилась горничная-негритянка.

– Миссис Дэвис дома? – добродушно спросил он, назвав имя хозяйки заведения. – Мне хотелось бы повидать ее.

– Заходите, – доверчиво предложила горничная и указала на приемную справа от входа. Олдерсон снял мягкую шляпу с широкими полями и вошел в дом. Когда горничная ушла наверх, он сразу же вернулся к двери и впустил Батлера с двумя сыщиками. Все четверо незаметно расположились в приемной. Через несколько секунд появилась «мадам», как теперь принято называть женщин такого рода занятий. Она была высокой, светловолосой, не слишком молодой и вполне приятной на вид. У нее были светло-голубые глаза и располагающая улыбка. Долгое знакомство с полицией и насилием над женщинами с юного возраста приучили ее к осторожности и некоторому страху перед окружающим миром. Хорошо понимая, что ее нынешний способ заработка является незаконным, но не имея других практических знаний и навыков, она старалась мирно улаживать дела с полицией и разными людьми, как делал бы на ее месте любой торговец, вынужденный заниматься рискованным бизнесом. Она носила свободный пеньюар или домашний халат с голубыми цветами и глубоким вырезом спереди, перехваченным голубыми лентами, приоткрывавшими дорогое нижнее белье. На среднем пальце ее левой руки красовалось кольцо с большим опалом, уши были украшены яркими сине-зелеными бирюзовыми сережками. Она носила желтые шелковые сандалии с бронзовыми пряжками. В целом ее внешность соответствовала обстановке приемной, оклеенной обоями с золотыми цветами, с кремовым с голубым брюссельским ковром, гравюрами с нагими женщинами на отдыхе в тяжелых золоченых рамах и трюмо в золоченой оправе, поднимавшимся от пола до потолка. Не стоит и говорить, что Батлер был глубоко шокирован этой интимной обстановкой, которая, судя по всему, подвергала его дочь своему растленному влиянию.

Олдерсон сделал знак одному из своих сыщиков, и тот встал позади нее перед выходом.

– Прошу прощения за беспокойство, миссис Дэвис, – сказал он, – но мы ищем некую пару, которая сейчас находится в вашем доме. Нам нужна сбежавшая девушка. Мы не хотим поднимать никакого шуму, просто забрать ее и отвезти домой.

Миссис Дэвис побледнела и приоткрыла рот.

– Пожалуйста, не шумите и не пытайтесь кричать. Мои люди окружили дом. Никто не сможет выбраться наружу. Вы знаете человека по фамилии Каупервуд?

По счастью, миссис Дэвис не принадлежала к особенно нервным или несдержанным женщинам. Она имела более или менее философский взгляд на жизнь. Здесь, в Филадельфии, она почти не соприкасалась с полицией, поэтому угроза разоблачения была вполне реальной. «Зачем кричать и звать на помощь?» – подумала она. Дом окружен. Кроме того, никто в доме не смог бы прийти на помощь Каупервуду и Эйлин. Она не знала ни его, ни ее настоящего имени: для нее они были мистером и миссис Монтегю.

– Я не знаю никого с такой фамилией, – нервно ответила она.

– Здесь есть девушка с рыжими волосами? – спросил один из помощников Олдерсона. – И мужчина в коричневом костюме со светло-каштановыми усами? Они пришли сюда полчаса назад. Вы помните их, не так ли?

– В доме есть только одна пара, но я не уверена, что это те люди, которые вам нужны. Если хотите, я попрошу их спуститься вниз. Боже, только не устраивайте неприятностей. Это ужасно!

– От нас не будет никаких неприятностей, если вы будете вести себя тихо, – заверил Олдерсон. – Нам просто нужно увидеть девушку и увести ее, если понадобится. Оставайтесь на месте. В какой комнате они находятся?

– Во второй на задней лестнице. Может быть, вы пустите меня вперед? Так будет гораздо лучше. Я просто постучусь и попрошу их выйти.

– Нет. Мы сами об этом позаботимся, а вы пока оставайтесь здесь. У вас не будет никаких неприятностей, – настойчиво повторил Олдерсон. – Оставайтесь здесь и ждите.

Он сделал знак Батлеру, однако тот, взявшийся за столь грязное дело, теперь думал, что совершил ошибку. Какая польза будет от того, если он настоит на своем, ворвется в комнату и заставит ее выйти наружу, если он не собирается убивать Каупервуда? Если ее убедят спуститься сюда, этого будет достаточно. Он решил, что ему не нужна публичная ссора с Каупервудом. В сущности, он боялся этого. Он боялся самого себя.

– Отпустите ее, – мрачно сказал он и кивнул в сторону миссис Дэвис. – Но следите за ней. Пусть скажет девушке, чтобы она спустилась сюда.

Миссис Дэвис, сразу же сообразившая, что речь идет о какой-то семейной трагедии и надеявшаяся на мирный выход из положения, послушно поднялась по лестнице в сопровождении Олдерсона и его помощников. Остановившись у двери комнаты, где находились Каупервуд и Эйлин, она тихо постучалась. В тот момент Эйлин и Фрэнк сидели в большом кресле. При первом стуке Эйлин побледнела и вскочила на ноги. Обычно не подверженная мнительности, сегодня она по какой-то причине с самого начала ожидала неприятностей. Взгляд Каупервуда мгновенно стал жестким.

– Не нервничай, – сказал он. – Скорее всего, это прислуга. Я открою.

Он начал вставать, но Эйлин остановила его.

– Подожди, – попросила она. Немного ободрившись, она подошла к платяному шкафу и надела халат. Тем временем стук повторился. Тогда она подошла к двери и приоткрыла узкую щелку.

– Миссис Монтегю, – прошептала миссис Дэвис нервным, деланым голосом. – Внизу находится джентльмен, который хочет видеть вас.

– Какой-то джентльмен хочет видеть меня? – пораженно воскликнула Эйлин. – Вы уверены?

– Да, он говорит, что ему нужно встретиться с вами. С ним пришли еще несколько человек. Наверное, это кто-то из ваших родственников.

Эйлин, как и Каупервуд, мгновенно поняла, что произошло. Батлер или миссис Каупервуд следили за ними; скорее всего, это был ее отец. Теперь Каупервуд думал о том, как защитить ее, а не себя. Даже в таком положении он не слишком интересовался собственной участью. Во всем, что было связано с женщинами, врожденное чувство долга препятствовало страху. Вполне возможно, что Батлер хочет убить его, но это его не беспокоило. Он действительно не думал об этом обстоятельстве и не был вооружен.

– Я оденусь и спущусь вниз, – сказал он, когда увидел бледное лицо Эйлин. – Ты оставайся здесь и ни в коем случае не беспокойся, потому что я вытащу тебя отсюда… Нет, не волнуйся. Это мое дело. Я привел тебя сюда, и я выведу тебя отсюда. – Он пошел за своими пальто и шляпой, но на ходу добавил: – Иди и оденься, но я выйду первым.

Едва закрылась дверь, Эйлин принялась быстро и нервно одеваться. Ее разум работал, как телеграфный механизм. Она гадала, мог ли это быть ее отец. Возможно, и нет. Может быть, это какой-то другой, настоящий мистер Монтегю? Предположим, это ее отец, но до сих пор он ничего не сказал родным и сохранял ее тайну. Он любил ее, и она знала об этом. Если дома ребенка любят, холят и балуют, а не наоборот, это огромная разница. Эйлин любили, холили и баловали с самого рождения. Она не могла представить, что ее отец может физически совершить нечто ужасное по отношению к ней или к кому-то еще. Но ей было чрезвычайно трудно предстать перед ним и посмотреть ему в глаза. Когда она по-настоящему вспомнила его, то ее взволнованный ум подсказал, что нужно сделать.

– Нет, Фрэнк, – прошептала она. – Это отец, и тебе лучше отпустить меня. Думаю, он ничего не сделает со мной или с тобой. Если это он, оставь мне записку в конторе. Я приду туда. Если я смогу как-то помочь тебе, то сделаю это. Рано или поздно все решится, но сейчас не время для объяснений. Ничего не говори.

Он надел пиджак и пальто и стоял с шляпой в руке. Эйлин была почти одета и сражалась с рядом алых пуговиц на спине своего платья. Каупервуд помог ей. Когда она надела шляпку, перчатки и была полностью готова, он сказал:

– Позволь мне выйти первым. Я хочу посмотреть.

– Нет, Фрэнк, пожалуйста, – мужественно воспротивилась она. – Дай мне; я знаю, что это отец. Кто еще это может быть? – Она на мгновение подумала, что отец мог привести ее братьев, но не поверила этому. Она знала, что он не может так поступить. – Ты можешь спуститься, если я позову, – продолжала она. – Ничего страшного не случится. Я понимаю отца. Он ничего мне не сделает. Если пойдешь ты, это лишь рассердит его. Позволь мне спуститься, а сам стой у двери. Если я не позову тебя, это нормально. Ты согласен?

Она положила маленькие руки ему на плечи, и Каупервуд тщательно взвесил ее слова.

– Хорошо, – сказал он. – Но я спущусь вместе с тобой.

Они подошли к двери, и Каупервуд открыл ее. За дверью стоял Олдерсон, а миссис Дэвис и два других сыщика держались футах в пяти от них.

– Итак? – властно произнес Каупервуд, глядя на Олдерсона.

– Джентльмен внизу хочет видеть эту даму, – сказал Олдерсон. – Полагаю, это ее отец, – тихо добавил он.

Каупервуд уступил дорогу Эйлин, которая проскользнула мимо, разъяренная присутствием мужчин и своим разоблачением. Мужество полностью вернулось к ней. Она была разгневана при мысли о том, что отец выставил ее на посмешище. Каупервуд сделал шаг следом за ней.

– Я бы посоветовал не спускаться прямо сейчас, – рассудительно предупредил Олдерсон. – Там ее отец. Кажется, его зовут Батлер, не так ли? Он хочет видеть ее гораздо больше, чем вас.

Каупервуд медленно вышел на лестничную площадку и прислушался.

– Что случилось, отец? – услышал он голос Эйлин.

Он не расслышал ответ Батлера, но остался спокоен, потому что знал, как сильно старый ирландец любит свою дочь.

Встретившись с отцом, Эйлин попыталась смерить его дерзким и укоризненным взглядом, но серые глаза Батлера, глубоко запавшие под кустистыми бровями, являли такую усталость и отчаяние, что даже в своем гневе она не осмелилась открыто выступить против него. Все это было слишком грустно.

– Не ожидал найти тебя в таком месте, дочь моя, – сказал он. – Я думал, ты более высокого мнения о себе.

Его голос прервался, и он ненадолго замолчал.

– Я знаю, с кем ты здесь, – продолжал он, грустно качая головой. – Негодяй! Я еще доберусь до него. Я нанял людей, чтобы следить за тобой. О, какой стыд! Стыд и позор! Ты сейчас же поедешь домой вместе со мной.

– В том-то и дело, отец, – сказала Эйлин. – Ты нанял людей для слежки за мной. Мне следовало бы подумать… – Тут она замолчала, потому что он вскинул руку странным, мучительным и в то же время властным жестом.

– Молчи, молчи! – велел он, сверкая глазами из-под седых бровей. – Я этого не вынесу! Не искушай меня! Мы еще не ушли из этого дома. Он еще здесь! Теперь мы поедем домой.

Эйлин поняла, что он говорит о Каупервуде. Это испугало ее.

– Я готова, – нервно сказала она.

Старик вышел первым, терзаясь от унижения. Он чувствовал, что до конца своих дней будет помнить муки этого часа.