Текст книги "Финансист. Титан. Стоик"

Глава 4

В то время внешность Фрэнка Каупервуда была без преувеличения приятной и располагающей к себе. Природа одарила его ростом в пять футов десять дюймов. У него была крупная голова с вьющимися темно-каштановыми волосами и хорошо вылепленным лицом, сидевшая на широких плечах и ладно скроенном теле. Глаза светились живым умом, но взгляд был непроницаемым и ничего не раскрывал собеседнику. Он передвигался легкой, уверенной, пружинистой походкой. В своей жизни он еще не ведал ни жестоких потрясений, ни утраты иллюзий. Ему не приходилось страдать от болезней, лишений и душевной боли. Они видел людей богаче себя и сам надеялся стать богатым. Его семья пользовалась уважением, отец имел хорошую работу. Однажды один из его векселей на незначительную сумму оказался просроченным, и отец устроил ему нагоняй, который он не забывал до конца своих дней. «Я скорее буду ползать на четвереньках, чем позволю опротестовать мой вексель», – сказал отец, и столь резкое высказывание на всю жизнь запечатлело в его сознании важность обязательств. С тех пор ни один вексель не был просрочен или опротестован по его небрежности.

Фрэнк оказался самым расторопным сотрудником компании Уотермена. Сначала его назначили помощником бухгалтера вместо уволенного мистера Томаса Трикслера, но через две недели Джордж сказал:

– Почему бы нам не сделать Каупервуда главным бухгалтером? Он за минуту понимает больше, чем наш Сэмпсон понял за всю свою жизнь.

– Хорошо, Джордж, переведи его, но не слишком распространяйся об этом. Он все равно долго не пробудет бухгалтером. Скоро я посмотрю, не сможет ли он заменить меня в некоторых делах.

Хотя бухгалтерия компании Уотермена оказалась весьма запутанной, для Фрэнка это было детской игрой. Он занимался учетом с легкостью и быстротой, изумлявшей его бывшего начальника, мистера Сэмпсона.

– Этот парень слишком проворный, – сказал Сэмпсон другому клерку в первый же день, когда увидел Каупервуда за работой. – Скоро он попадет впросак. Я знаю таких ловкачей. Посмотрим, что будет, когда начнется настоящая спешка с кредитами и перечислениями.

Но предсказание мистера Сэмпсона не сбылось. К концу недели Каупервуд знал финансовое положение мистера Уотермена и его компаньонов не хуже, чем они сами, или лучше – с точностью до одного доллара. Он знал, как распределены их счета, где бизнес идет наиболее удачно, кто поставляет хорошую и кто плохую продукцию – об этом свидетельствовали колебания цен в течение года. Ради удовольствия он перепроверил некоторые счета в гроссбухе, подтверждая свои догадки. Бухгалтерия интересовала его только как летопись, как история компании. Он понимал, что недолго будет заниматься этой работой. Должно случиться что-то еще, но он быстро и тщательно разбирался во всех подробностях комиссионного зернового бизнеса. Он видел, как из-за недостаточно быстрого сбыта товара, неудовлетворительных контактов поставщиков и покупателей, непродуманных деловых договоренностей с агентами компания – вернее, ее клиенты, так как компании не принадлежали никакие товары, – несла большие убытки. Человек может отправить баржу или вагон фруктов и овощей на предположительно выгодный рынок, но если десять других людей одновременно делают то же самое или другие агенты выбрасывают на рынок горы фруктов и овощей и нет возможности избавиться от товаров в разумные сроки, то цена обязательно упадет. Каждый день прибывали новые партии товаров, каждая со своими особенностями. Ему моментально пришло в голову, что он может принести компании гораздо больше пользы как агент, сбывающий крупные партии товара, но он не торопил события. Скоро все само встанет на свои места.

Генри и Джордж Уотермены были чрезвычайно довольны его бухгалтерской работой. Само его присутствие создавало ощущение надежности. Вскоре Фрэнк стал привлекать внимание Джорджа к состоянию некоторых счетов и давать рекомендации об обращении с ними, что чрезвычайно радовало пожилого господина. Он радовался также возможности облегчить свои заботы в сотрудничестве с этим разумным юношей.

Генри Уотермен решил испытать Фрэнка. Заказы клиентов не всегда получалось удовлетворять за счет имеющихся товаров, поэтому приходилось обращаться к другим поставщикам или на торговую биржу, и обычно это делал сам Генри. Однажды утром, когда накладные указывали на излишек муки и нехватку зерна – Фрэнк первым заметил это, – Уотермен-старший пригласил его в свой кабинет и сказал:

– Фрэнк, я хочу, чтобы ты разобрался, что можно сделать в этой ситуации. Завтра у нас будет завал муки. Мы не можем оплачивать складские расходы, а заказы не покроют излишки. С другой стороны, у нас нехватка зерна. Может, тебе удастся сбыть муку кому-то из брокеров и получить достаточно зерна для имеющихся заказов.

– Я постараюсь, – заверил Фрэнк.

Он знал из учетных книг адреса комиссионных контор. Ему было известно, что выставляют на торги местные коммерсанты и что могут предложить агенты, которые занимаются такими сделками. Это было как раз то, что ему нравилось: разрешать торговые затруднения, возникающие на рынке. Приятно было снова оказаться на свежем воздухе и ходить от двери к двери. Ему претили сидячая работа, писанина и бдение над книгами. Как он сам сказал годы спустя, «моя работа – это мои мозги». Сейчас он поспешил к основным комиссионерам, знавшим состояние мучного рынка и предлагавшим купить его излишки по той самой цене, которую он ожидал получить, так как в ближайшей перспективе затоваривания не ожидалось. Желают ли они прибрести с немедленной доставкой (то есть в течение сорока восьми часов) шестьсот баррелей превосходной муки? Он предлагает ровно девять долларов за баррель. Они не захотели приобрести всю партию целиком. Тогда он стал предлагать муку по частям, и одни согласились купить определенную часть, а другие – что-то еще. Через час все сделки были закрыты, кроме одного лота в двести баррелей, который он решил предложить оптом знаменитому маклеру по фамилии Гендерман, с которым его компания не вела никаких дел. Гендерман, здоровенный мужчина с курчавыми седыми волосами, обрюзгшим лицом и маленькими глазками, живо смотревшими из-под набрякших век, с любопытством уставился на Каупервуда, когда тот вошел в его кабинет.

– Как вас зовут, молодой человек? – спросил он, откинувшись на спинку массивного стула.

– Каупервуд.

– Так это вы работаете на Уотермена? Хотите украсить свой послужной список, поэтому явились ко мне?

Каупервуд лишь улыбнулся.

– Хорошо, я возьму вашу муку; она мне нужна. Выставляйте мне счет.

Каупервуд поспешил дальше. Он направился в брокерскую фирму на Уолнат-стрит, с которой вела дела его компания, там он заключил сделку о поставке необходимого количества зерна по средней рыночной цене. Потом он вернулся в свой офис.

– Ну что же, ты быстро управился, – сказал Генри Уотермен, выслушав его отчет. – Продал старому Гендерману сразу двести баррелей, так? Это отличная сделка. Его нет в наших учетных книгах, верно?

– Да, сэр.

– Я так и думал. Ну, если ты можешь делать такие дела на улице, то долго не задержишься бухгалтером.

Со временем Каупервуд стал знаменитостью среди маклеров и на бирже. Он делал отчеты для своего хозяина, приобретал случайные партии нужного товара, привлекал новых клиентов и разгребал затоваренность, сбывая партии товара неожиданным покупателям. Братья Уотермены только дивились его проворству. Он обладал необычной способностью заранее узнавать положение дел, заводить друзей и новые деловые связи. Новое вино заструилось в старые мехи компании Уотермена. Клиенты всегда оставались довольны. Джордж посылал Фрэнка в сельскую местность для поощрения поставщиков, что в результате и происходило.

Незадолго до Рождества Генри обратился к Джорджу:

– Нам нужно сделать Каупервуду щедрый подарок. До сих пор он работал бесплатно. Как думаешь, пятисот долларов будет достаточно?

– Многовато по нынешним временам, но думаю, он это заслужил. Он делает все, чего мы от него ожидали, и даже больше. Он будто создан для этого бизнеса.

– Что он сам говорит? Ты когда-нибудь слышал от него, доволен ли он?

– Полагаю, ему это очень нравится. Ты видишь его не реже меня.

– Ладно, тогда пусть будет пятьсот долларов. Паренек когда-нибудь станет неплохим партнером в нашем бизнесе. У него есть талант. Позаботься, чтобы он получил деньги с нашей благодарностью.

Вечером перед Рождеством, когда Каупервуд просматривал накладные и счета, чтобы оставить дела в порядке перед наступающим праздником, Джордж Уотермен подошел к его столу.

– Ты все трудишься, – сказал он, стоя под яркой газовой лампой и с довольным видом глядя на бойкого сотрудника. Был ранний вечер, и падающий снег чертил пестрые узоры за окнами.

– Еще немного, и закончу, – улыбнулся Каупервуд.

– Мы с братом очень довольны тем, как ты справляешься с работой за последние полгода. Нам хочется поблагодарить тебя, и мы решили, что пятьсот долларов будет подходящей суммой. Начиная с первого января мы будем выплачивать тебе регулярное жалованье по тридцать долларов в неделю.

– Чрезвычайно вам обязан, – сказал Фрэнк. – Я не ожидал такой щедрости. Это хорошие условия, и здесь я научился многому, что мне хотелось узнать.

– Ну, не будем об этом. Ты заслужил поощрение и можешь оставаться здесь, сколько пожелаешь. Мы рады, что ты с нами.

Улыбка Каупервуда была искренней и сердечной. Одобрение было ему очень приятно. Он выглядел бодрым и жизнерадостным в хорошо пошитом костюме из английского твида.

В тот вечер по пути домой он размышлял о том, чем занимался. Он понимал, что не останется там надолго, несмотря на вознаграждение и обещание приличной зарплаты. Разумеется, они были благодарны, почему бы и нет. Он знал, что работает эффективно, что при его участии дела идут отлично. Ему никогда не приходило в голову стать наемным работником. На него должны работать и будут работать на него. В его взглядах не было жестокости, противостояния судьбе или страха перед неудачей. Те двое, на которых он работал, были для него не более чем типажами, олицетворением бизнеса. Он видел их слабости и недостатки, как если бы взрослый человек замечал слабости и недостатки подростка.

В тот вечер после ужина и перед визитом к своей девушке Марджори Стаффорд он рассказал отцу о подарке в пятьсот долларов и обещанном жалованье.

– Великолепно! – сказал отец. – Ты продвигаешься лучше, чем я ожидал. Полагаю, ты останешься там.

– Нет, не останусь. Думаю, в следующем году я попрощаюсь с ними.

– Почему?

– Видишь ли, это не совсем то, чем я хотел бы заниматься.

– Тебе не кажется, что ты несправедлив, не говоря им о своем решении?

– Вовсе нет. Я им нужен. – Говоря это, он изучал себя в зеркале, поправляя галстук и одергивая пиджак.

– Ты уже сказал матери?

– Нет, но собираюсь сделать это сейчас.

Он вышел в гостиную, где стояла его мать, обвил руками ее хрупкие плечи и сказал:

– Как тебе это, мама?

– Что? – спросила она, нежно глядя ему в глаза.

– Сегодня вечером я получил пятьсот долларов, а со следующего года буду получать по тридцать долларов в неделю. Что ты хочешь получить на Рождество?

– Да что ты говоришь! Ну, разве не замечательно? Разве не прекрасно? Должно быть, ты им очень нравишься. Ты становишься настоящим мужчиной!

– Что ты хочешь получить на Рождество?

– Ничего. Мне ничего не нужно, кроме моих детей.

Он улыбнулся.

– Ладно, пусть будет ничего.

Но она знала, что он купит ей подарок.

Фрэнк вышел на улицу, задержавшись у двери, чтобы шутливо приобнять сестру и сказать, что он вернется около полуночи, а потом поспешил к дому Марджори, он обещал отвести ее на представление.

– Что ты хочешь на Рождество в этом году, Марджи? – спросил он, поцеловав ее в темной прихожей. – Сегодня вечером я получил пятьсот долларов.

Она была невинным пятнадцатилетним созданием, не знавшим притворства и хитростей.

– Ох, тебе не нужно мне ничего дарить.

– Не нужно? – спросил он, обнял ее за талию и снова поцеловал в губы.

Было славно ощущать себя хозяином жизни и получать удовольствия.

Глава 5

В следующем октябре, почти через полгода после своего восемнадцатилетия, Каупервуд был уверен, что больше не хочет служить в компании Уотермена, он решил уйти оттуда и поступить на службу в фирму «Тай и К°», которая занималась банковским и брокерским бизнесом.

Знакомство Каупервуда с «Тай и К°» произошло, когда он еще работал агентом по внешним сделкам у Уотерменов. С самого начала мистер Тай испытывал живой интерес к проницательному молодому посланнику.

– Как идут ваши дела? – добродушно интересовался он или спрашивал: – Наверное, сейчас вы стали получать больше долговых расписок?

Неустойчивое положение дел в стране, высокая инфляция, бурные дискуссии о рабовладении и другие обстоятельства предвещали непростые времена, и мистер Тай был уверен – хотя и не смог бы объяснить, почему, – что этот молодой человек заслуживает серьезного внимания. Он был слишком молод, чтобы разобраться в ситуации, но каким-то образом все понимал.

– Спасибо, мистер Тай, наши дела идут совсем неплохо, – отвечал Каупервуд.

– Вот что я вам скажу, – обратился к нему мистер Тай однажды утром. – Если эти волнения из-за рабства не прекратятся, то будут неприятности.

Негр-невольник, принадлежавший одному приезжему с Кубы, был похищен и освобожден, поскольку законы Пенсильвании давали право на свободу каждому негру, попадавшему в штат даже проездом в другую часть страны, и это вызвало беспокойство у многих. Несколько человек были арестованы, в газетах шли постоянные дискуссии.

– Не думаю, что Юг потерпит такое. Это вредит нашему бизнесу и вызывает трудности у других. Рано или поздно нам не миновать отделения южных штатов. – В его голосе угадывался легкий намек на ирландский акцент.

– Полагаю, так и будет, – тихо сказал Каупервуд. – На мой взгляд, положение уже не исправить. Негр не стоит всей этой шумихи, но они будут и дальше агитировать за него; эмоциональные люди всегда так делают. Им нечем больше заняться. Но это вредит нашей торговле с Югом.

– Думаю, да. Именно так мне и говорили.

Когда молодой Каупервуд ушел, он повернулся к новому клиенту. Однако юноша снова поразил его удивительным здравомыслием и глубоким пониманием финансовых вопросов. «Если этот парень захочет получить у нас место, то я приму его», – подумал он.

Наконец мистер Тай обратился к нему напрямик:

– Вы хотели бы попробовать свои силы в операциях на бирже? Мне нужен молодой человек, а один из моих сотрудников собирается покинуть нас.

– С удовольствием, – ответил Каупервуд и широко улыбнулся. – Я сам думал обратиться к вам.

– Ну, если вы готовы к переменам, то место свободно. Приходите в любое время.

– Мне придется заблаговременно уведомить своих хозяев, – спокойно сказал Каупервуд. – Вы не возражаете подождать неделю-другую?

– Естественно. Срок не имеет значения. Приходите, как только уладите все свои дела; я не хочу причинять неудобство вашим работодателям.

Каупервуд уволился из компании Уотермена только через две недели, увлеченный, но не взволнованный новыми перспективами. Горе мистера Джорджа Уотермена было поистине велико. Что касается мистера Генри Уотермена, то он был уязвлен таким предательством.

– А я-то думал, что тебе здесь нравится! – горячился он, когда узнал о решении Каупервуда. – Дело в зарплате?

– Вовсе нет, мистер Уотермен. Просто я хочу заниматься прямыми брокерскими операциями.

– Это нехорошо. Мне жаль. Не хочу препятствовать твоим интересам, тебе виднее. Но мы с Джорджем намеревались через некоторое время предложить тебе долю в нашем деле. Проклятье, дружище, в этом бизнесе можно заработать приличные деньги!

– Знаю, – улыбнулся Каупервуд. – Но мне он не по душе, и у меня другие планы. Я никогда не стану зерновым маклером.

Генри Уотермен не мог понять, почему столь очевидный успех не интересовал Каупервуда. Он опасался, что уход юноши не лучшим образом скажется на их с братом бизнесе.

Вскоре Каупервуд убедился, что новая работа больше устраивает его во всех отношениях: он была не более трудной, но более выгодной. В отличие от компании Уотермена фирма «Тай и К°» располагалась в красивом здании из зеленовато-серого камня на Третьей улице, которая тогда и еще долгое время была финансовым центром Филадельфии. Здесь находились крупные национальные банки и компании с мировой репутацией: банкирские дома Дрекселя и Эдварда Кларка, Третий Национальный банк, Первый Национальный банк, фондовая биржа и другие подобные учреждения. Эдвард Тай, глава и мозг своей фирмы, был ирландцем из Бостона, сыном иммигрантов, который добился успеха и процветания в этом консервативном городе. Он приехал в Филадельфию, привлеченный местным спекулятивным бумом. «Это хорошее и правильное место для тех, кто держит ухо востро», – с легким ирландским акцентом говорил он своим друзьям, полагая, что сам держит ухо востро. Это был человек среднего роста, не очень полный, с преждевременной сединой, оживленный и добродушный, вместе с тем независимый и боевитый. Над его верхней губой красовались короткие седые усы.

– Да хранят меня небеса, – сказал он вскоре после прибытия в город, – эти пенсильванцы никогда не платят наличными, а расплачиваются векселями.

Дело было в те времена, когда кредитная история Пенсильвании, как и Филадельфии, была очень плохой, несмотря на огромные богатства штата.

– Если начнется война, то батальоны пенсильванцев будут маршировать с векселями наперевес, чтобы оплачивать свои пайки, – ворчал мистер Тай. – Если бы я собирался жить вечно, стал бы богачом, скупая их векселя и облигации. Думаю, когда-нибудь они заплатят, но, бог мой, как они с этим тянут! Я сойду в могилу, когда правительство штата рассчитается хотя бы с процентами по своим долгам.

Он был прав: городские финансы находились в плачевном состоянии. И город и штат были достаточно богаты, но существовало так много способов казнокрадства, что любое новое предприятие неизбежно сопровождалось выпуском облигаций. Эти облигации, или «гарантии», как их называли, ходили под шесть процентов годовых, но когда наступал срок платежа, казначей города или штата ставил штамп с датой предъявления, после чего «гарантийные» проценты начислялись не только на первоначальную сумму, но и на проценты по ней. Иными словами, шло постепенное накопление процента. Но это не помогало человеку, который хотел получить свои деньги, так как ценные бумаги нельзя было заложить более чем по семьдесят процентов от их рыночной стоимости, а продавались они по цене девяносто процентов от номинала. Человек мог купить или принять их для принудительного взыскания залогового имущества, но ему приходилось долго ждать. Кроме того, при окончательном выкупе большинства из них процветало кумовство, поскольку лишь казначей знал, что определенные «гарантии» находятся в руках его добрых знакомых, и мог объявить им о погашении той или иной серии облигаций.

Более того, денежная система Соединенных Штатов тогда лишь начинала переходить от хаоса к некоторому порядку. Банк США, у истоков которого стоял Николас Биддл, прекратил свое существование в 1841 году, а казначейство США с отделениями в штатах появилось в 1846 году. Тем не менее оставалось множество банков с необеспеченным капиталом, так что любой биржевой брокер становился знатоком платежеспособных и неплатежеспособных учреждений. Однако положение постепенно менялось к лучшему, поскольку телеграф ускорил расчеты и обмен биржевыми котировками не только между Нью-Йорком, Бостоном и Филадельфией, но и между местным брокером и его фондовой биржей. Появились частные телеграфные линии, и коммуникация становилась лучше, быстрее и свободнее.

На всех концах США были построены железные дороги. Биржевые сводки и телефоны еще не появились, создание расчетной палаты лишь недавно было задумано в Нью-Йорке и еще не представлено в Филадельфии. Вместо расчетно-клиринговой службы между банками и брокерскими фирмами ежедневно сновали курьеры, которые сводили балансы в банковских книжках, обменивали векселя и раз в неделю доставляли золотую монету – единственное средство для погашения балансовой задолженности, так как устойчивой национальной валюты еще не существовало. Когда биржевой гонг возвещал об окончании дневных торгов, молодые люди, называвшиеся расчетными клерками, на манер, позаимствованный из Лондона, собирались в центре зала и сверяли сделки между некоторыми фирмами по первичным и вторичным продажам, взаимно аннулируя их. Они просматривали счетные книги и объявляли названия сделок: «Делавэр и Мэриленд, продано Тай и К°», «Делавэр и Мэриленд, продано Бомонт и К°», и так далее. Это упрощало бухгалтерские расчеты и ускоряло коммерческие операции.

Место на бирже стоило две тысячи долларов. Учредители биржи недавно ввели правило, ограничивавшее время торгов между десятью часами утра и тремя часами дня (раньше они происходили в любое время с утра до полуночи), и устанавливали жесткие ставки на брокерские услуги, в отличие от прежних грабительских схем. Нарушители подвергались крупным штрафам. Иными словами, биржевая торговля приобретала ясные очертания, и Эдвард Тай вместе с другими брокерами полагал, что его делу суждено великое будущее.