Текст книги "Фортуна благоволит грешным"

Глава 8

«Глаза как у кота». Шарлотта все время думала об этом, удаляясь от дома викария и приближаясь к каменной стене. Нэнси Гофф не раз произносила эти слова еще до своей гибели. И именно они стали ее последними словами… Что ж, выходит – «кошачьи глаза». У Эдварда Селвина глаза зеленые. И Шарлотта точно знала, что ради крупицы известности он сделает что угодно. Нарядиться в плащ с капюшоном, расплатиться со служанкой монетой, зная, что она украдена, – все это было очень похоже на Эдварда. Он всегда воспринимал жизнь как бал-маскарад. Но организовать кражу с Королевского монетного двора, застрелив четверых охранников… А потом еще и заколоть здоровую молодую женщину, которая, несомненно, должна была сопротивляться… Нет, вот это совсем на него не похоже. Он желал очаровать весь мир, а вовсе не управлять им. Нет-нет, конечно же, это не Эдвард. И все-таки Шарлотта знала, что почувствует себя гораздо спокойнее, проверив все потайные места, которые имели для Эдварда хоть какое-то значение. И не только потому, что он был отцом ее ребенка и художником, принесшим ей скандальную славу, но еще и потому… В общем, ей очень не хотелось думать, что она совсем не знала этого человека.

На протяжении следующих нескольких часов Шарлотта обшарила все тайники, в которых Эдвард прятал свои секреты. Сначала – щели за камнями стены со стороны дома викария, где они с сестрой, а позже они с Эдвардом когда-то прятали свои записки и прочие сокровища. Она вытаскивала из стены камни и раз за разом убеждалась, что в стене – пусто. Один раз из-за камня выглянула желтовато-коричневая ящерица с черными пятнами и показала ей длинный тонкий язык.

– И тебе того же, – прошептала Шарлотта, возвращая камень на место. Уж лучше обнаружить ящерицу, чем записку с признанием в преступлении. Или кучку украденных монет.

Но где же искать дальше?

У самого края деревни росло большое дуплистое дерево, в котором они не раз прятали записки и разные свертки. Возможно, то дупло достаточно большое, чтобы спрятать в нем часть монет. А то, что его всем видно… Так ведь это как раз и могло бы отвести подозрения.

Сделав большой крюк, чтобы не встретиться с редкими прохожими, Шарлотта дошла до того места, где долгие годы росло это дерево, но оказалось, что дерева уже не было. Остался только пенек, потемневший от времени. Должно быть, дерево сгнило и в конце концов упало.

Шарлотта долго таращилась на пень, то и дело вздыхая. Разумеется, она прекрасно понимала, что с каждым ее приездом что-то в деревне и окрестностях должно было меняться, но все эти перемены почему-то ужасно ее огорчали. Вот и многовековое дерево упало… Еще до этого ее любовник женился… А совсем недавно молодая женщина лишилась жизни всего лишь из-за одной золотой монеты…

Наконец, в очередной раз вздохнув, Шарлотта отвернулась от старого пня. И ей почему-то вдруг вспомнился Бенедикт Фрост, человек очень отзывчивый и добрый. Ох, а как он ее целовал!.. Целовал так, что у нее дух захватывало. Однако он не делал ничего такого, чего бы она сама не сделала первой. Если бы она встретила такого мужчину десять лет назад, ее жизнь могла бы сложиться совсем по-другому. Но она его не встретила. Вместо этого она встретила Эдварда.

Пробираясь на его земли, Шарлотта была очень осторожна – все время смотрела, не появился ли кто-нибудь из его людей. Один раз она заметила мужчину с лопатой, но он находился слишком далеко, и Шарлотта не могла бы сказать, был ли то садовник или такой же, как и она, нарушитель границ частных владений. У нее вдруг возникла мысль: а не вернуться ли в дом викария за лопатой? Ведь по эту сторону стены тоже было несколько тайников, которые также следовало проверить. Но потом она решила, что лучше не оставлять следов вскопанной земли. Отодвинуть некоторые камни она могла и голыми руками. В прошлом она всегда так и делала.

Но везде было пусто. Все тайники пустовали. Когда Шарлотта вернула на место последний камень, все ее руки были в царапинах и синяках. Да, она уже кое-что сделала, однако не успокоилась. Ведь в Строфилде и окрестностях имелось множество мест, где имело смысл искать соверены. Что же касается ее сегодняшних поисков, то они были нелепой затеей. Эдварду нет нужды воровать деньги. Леди Хелена Селвин, старшая дочь графа Макерлея, на которой он женился восемь лет назад, принесла ему богатое приданое и превратила Селвин-Хаус в местную достопримечательность.

«Глаза как у кота…» – говорила Нэнси. Но она говорила и другое: «Дьявольские глаза, красные, как огонь, они светились в темноте». Причем служанка даже на смертном одре все еще говорила о фигуре в плаще и кошачьих глазах. Как бы то ни было, случилось ужасное убийство. Ужасное и совершенно бессмысленное.

Шарлотта двинулась в обратный путь, стараясь идти так, чтобы ее никто не увидел. Хотя сегодня в этом не было необходимости. Тот человек с лопатой был единственным искателем сокровищ, которого она встретила. Если, конечно, это не был садовник. Беспечные охотники за королевской наградой, съехавшиеся в Строфилд, после убийства Нэнси поубавили прыть. Возможно, решили, что обещанное вознаграждение не стоило того, чтобы рисковать из-за него жизнью. Правда, некоторые из них бродили вокруг «Свиньи и пледа», надеясь взглянуть на убитую девушку. Или же хотели быть выбранными в суд присяжных.

Шарлотта поежилась и поплотнее закуталась в шаль. Несколько минут спустя, войдя в дом, она повесила капор на крючок возле двери. Потом, подумав, повесила туда же и шаль. Дверь в кабинет миссис Перри все еще была закрыта, и из-за нее доносился голос Мэгги: «Stin pragmatikótita, egó o ídios, me ta diká mou mátia, eída tin Sívylla stin Kými krémetai se éna boukáli…»

Значит, девочка учила греческий. А ведь она, Шарлотта, этого не знала. Ее драгоценный младенец сначала превратился в пухлого ребенка в ходунках, а потом – в худощавую любопытную девочку, повзрослевшую загадку. Неизменной в ее жизни оставалась лишь собака Капитан, теперь уже состарившаяся и поседевшая. Сейчас гончая лежала у двери кабинета.

Шарлотта наклонилась, чтобы погладить старушку. Гончая подняла голову и тихо гавкнула.

– Означает ли это, что ты замолвишь за меня словечко своей юной хозяйке? – проговорила Шарлотта, поглаживая собаку по голове. Капитан снова задремал, и Шарлотта тихо вздохнула. Она бы возвращалась в дом викария чаще, если бы осмеливалась. Но каждое ее письмо к родителям или оставалось без ответа, или ей отвечали, что «пока не стоит, может быть, на будущий год». И Шарлотта понимала, что это разумно – пусть в Строфилде забудут ее лицо. И было разумно, чтобы Мэгги росла, не слишком к ней привязываясь. Но на ее собственную привязанность это не влияло.

– Мисс Перри, если вам надоело таиться у двери кабинета, я бы хотел попросить вашей помощи, – раздался негромкий голос. – Мне нужно отправить письмо.

Шарлотта вздрогнула и повернула голову. В дверях маленькой гостиной стоял Фрост. Конечно же, он слышал, как она вошла. Его чуткий слух улавливает каждый шорох.

– Буду рада помочь, – ответила Шарлотта.

Она вдруг поймала себя на мысли, что не может смотреть на гостя. Ведь теперь он был не просто мистером Фростом, а мужчиной, которого она целовала. Мужчиной, к которому ей ужасно хотелось прикасаться… Однако он по-прежнему чинно называл ее мисс Перри – как будто она никогда его не возбуждала и как будто он ее не возбуждал. От этого воспоминания Шарлотта покраснела, но Фрост, слава богу, не мог видеть ее пылавшие щеки.

– Что за письмо, мистер Фрост? – спросила она. – Вам нужно его запечатать или только написать адрес?

– Письмо моей сестре, в Лондон. Адрес я уже написал, но мне нужен сургуч или печать. И если можно, положите его вместе с другой корреспонденцией…

– Да, конечно. – Шарлотта прошла мимо него, уверенная, что Фрост последует за ее голосом. – Но если вы возьмете письмо с собой в Строфилд, когда пойдете туда, чтобы присутствовать на дознании, то оно должно прибыть Лондон послезавтра. Ой, нет, ведь завтра воскресенье… Значит, тогда, наверное, через два дня, считая от завтрашнего. А все письменные принадлежности хранятся в письменном столе в дальнем углу этой гостиной.

– В юго-восточном углу или в юго-западном? – Фрост хлопнул письмом по ладони, лукаво улыбаясь.

– Может, вы сами мне скажете? – сухо поинтересовалась Шарлотта. – Пять шагов вперед – и вы налетите прямиком на него.

– Значит, в юго-западном.

Фрост обогнул диван и через несколько шагов остановился перед письменным столом. Шарлотта тотчас подошла к нему и передала ему резиновую печать. Он запечатал письмо и сказал:

– Мне давно уже следовало написать Джорджетте. Ведь она не знает, где я сейчас нахожусь.

– А обычно знает? Я думала, вы были очень заняты, когда совали свой…

– Мисс Перри!

– Когда странствовали в самых дальних уголках земли.

– Можно и так выразиться, – кивнул Фрост. Он обошел Шарлотту, нашел диван и взял лежавший на нем ноктограф. – Обычно сестра не знает, где я нахожусь. Но сейчас, вероятно, она думает, что я снова плыву на борту «Ардженты». Я ведь собирался провести в Англии всего несколько дней, то есть ровно столько, сколько потребовалось бы, чтобы сдать рукопись издателю и организовать передачу денег Джорджетте.

Шарлотта добавила письмо в стопку почты, ждавшей отправки.

– Что ж, поскольку вы сейчас не бороздите моря… Выходит, события пошли совсем не так, как вы рассчитывали?

– Вы правы. Издателей действительно интересуют отчеты о путешествиях, – но только не те, которые написаны слепыми. Даже если автор готов сам оплатить расходы на печать.

Шарлотта в недоумении заморгала.

– Но неужели им это не интересно?

– О, они говорят, что интересно. Но не как мемуары. Они думают, что я все это придумал. – Фрост сжал края ноктографа с такой силой, что костяшки пальцев побелели.

– Как глупо с их стороны, – пробормотала Шарлотта. – Мне очень жаль…

– Значит, вы верите, что я говорю правду?

– Мне и в голову не приходило не верить вам. – Помолчав, Шарлотта шутливо добавила: – Особенно после того, как за вас поручился блистательный лорд Хьюго Старлинг.

Фрост пробормотал себе под нос что-то непечатное, но его губы изогнулись в улыбке. Шарлотта же продолжала:

– И запомните, мистер Фрост, считается, что я почти десять лет пробыла за границей. Но в действительности я никогда не покидала Лондона – не считая коротких поездок домой. – Шарлотта не собиралась в этом признаваться, но как-то вырвалось само собой, и она об этом не жалела.

Фрост с величайшей осторожностью опустил ноктограф обратно на диван и с усмешкой спросил:

– И что же, вы хотите написать фальшивые воспоминания? Не понимаю, к чему вы клоните.

– К тому, что человеку трудно удержать в голове уйму лжи и не запутаться в ней. Гораздо проще написать правду, если можешь.

– Легче ли слепому человеку куда-то поехать, чем остаться дома? Это вопрос, на который издатель Джордж Питман так и не сумел толком ответить.

– Я уверена, что путешествовать не так легко, как сидеть дома. Но я верю, что вы это сделали, мистер Фрост.

– Иногда уехать легче, чем остаться. – Он едва заметно улыбнулся. – Так бывает, когда у человека нет настоящего дома. Хотя вряд ли вы знаете, каково это, поскольку у вас, как выяснилось, по-прежнему остаются крепкие связи с Дербиширом.

Уловив упрек в его последних словах, Шарлотта проговорила:

– Связи, о которых я вам сказала, – они не из тех, за которые хочется держаться. Возможно, я понимаю вас лучше, чем вы думаете.

У нее ведь тоже не было дома. Конечно, у нее имелся дом в Мэйфере, но она больше не могла туда вернуться. Оказалось, что не так-то трудно покинуть Лондон, а также оборвать все связи с Рэндольфом и светом. Конечно, сам отъезд был делом трудным, ведь следовало о многом позаботиться. Но решение уехать она приняла почти без раздумий. Вот только… Куда же ей идти дальше? Увы, этого она не знала.

Шарлотта осторожно присела на подлокотник дивана, поджав одну ногу так, как если бы сидела в дамском седле.

– Мистер Фрост, зачем вам нужна награда монетного двора?

– Проще всего было бы ответить: «Потому что я хочу получить пять тысяч фунтов». – Фрост вздохнул и сел на другой подлокотник дивана. – И я действительно хочу получить пять тысяч фунтов, которые достанутся тому, кто найдет украденные монеты. Эти деньги мне нужны на приданое для сестры. Видите ли, как флотский рыцарь, то есть неженатый лейтенант с прекрасной репутацией, я получаю половинное жалованье и дополнительную пенсию из фонда флотских рыцарей. Но у Джорджетты нет ничего своего с тех самых пор, как умерли наши родители.

Шарлотта молчала. Ей, наверное, следовало бы высказать сочувствие по поводу трудной ситуации, в которой оказалась сестра гостя. Но больше всего ее поразила его финансовая дилемма. Он получил жилье, получал половину жалованья и еще – пенсию, но из-за этого должен был оставаться холостым и жить в комнате в Виндзорском замке. Такая договоренность отнимала не меньше свободы, чем давала. Подобное положение чем-то походило на жизнь куртизанки – только гораздо менее роскошную. С тех пор как Шарлотта навсегда рассталась со своей лондонской жизнью, она стала беднее, чем когда бы то ни было. Она сбежала, взяв с собой только самое необходимое, а все оставшееся было для нее недоступно. Но зато теперь она могла ложиться спать и вставать, когда хотела, ходить могла также, куда хотела, и общаться с теми, с кем сама желала. Причем все это ее вполне устраивало…

Немного подумав, Шарлотта спросила:

– Но что, если вы получите награду, а ваша сестра не захочет выходить замуж? Вы отдадите ей деньги и позволите ей жить независимой незамужней женщиной?

– Неужели ей это понравится? – в задумчивости пробормотал Фрост.

– Наверняка ей понравится иметь возможность выбора. Но вы знаете свою сестру, а я – нет. Возможно, у нее уже есть молодой человек, за которого она решила выйти замуж, и их браку препятствует только отсутствие приданого.

– Если такой мужчина существует, то в письмах она никогда о нем не упоминала, – заметил Фрост.

– А где она сейчас живет? – спросила Шарлотта.

– Там же, где всегда жила. – Он вздохнул. – У моих родителей был книжный магазин, а над ним – квартира. Я тоже там жил, пока мне не исполнилось двенадцать, а потом моя мечта сбылась, и я поступил во флот. После смерти родителей магазин перешел ко мне как к старшему брату.

– Значит, вы владеете книжным магазином, – подхватила Шарлотта. – О, как интригующе! Я не знала, что вы человек со средствами.

– Теперь вы начнете со мной флиртовать? – Фрост усмехнулся. – Что ж, я был бы счастлив, но не хочу, чтобы вы бросились мне на шею по ложным причинам. Так вот, книжный магазин я продал семье кузена с условием, что Джорджетта будет жить у них, пока ей не исполнится двадцать один год.

– Понятно… – отозвалась Шарлотта. – Вряд ли человек может управлять книжным магазином, пока он съезжает с горы в Альпах… или чем вы там еще собираетесь заняться.

– Да, верно, – кивнул Бенедикт. – Съехать с горы было бы заманчиво, но есть еще то обстоятельство, что слепые люди – плохие читатели.

Снова помолчав, Шарлотта сказала:

– Конечно, это не мое дело, но вы же могли отдать сестре деньги, полученные от продажи магазина, не так ли?

– Возможно, мне еще придется это сделать. – Фрост криво усмехнулся. – Видите ли, я собирался оплатить этими деньгами публикацию моей книги. Считал, что она станет популярной и будет продаваться тысячами экземпляров. Я рассчитывал, что доходы от продажи книги пойдут Джорджетте, а я продолжу путешествовать.

Шарлотта задумалась над словами собеседника. Она знала: издатели либо сразу покупают права на книгу, и на этом возможности автора получать прибыль заканчиваются, либо автор сам оплачивает стоимость публикации и выплачивает издателю комиссионные с каждого проданного экземпляра. Фрост, очевидно, выбрал последний вариант, хотя он мог не принести автору ни шиллинга.

– Это был неплохой план, – сказала наконец Шарлотта. – Хотя… Променять наследство на публикацию книги – это как игра, в которую можно выиграть, а можно и проиграть.

– Оказалось, что это игра, которую я не могу выиграть на моих собственных условиях. Поэтому я решил даже не делать ставку. – Фрост пожал плечами. – Возможно, когда-нибудь я напишу роман на основе моих путешествий. А может быть, и нет. Но это – когда-нибудь, а сейчас Джорджетте почти двадцать один год. – Он покачал головой. – Как странно это сознавать. Думаю, у нее все-таки может быть кавалер.

– У меня в двадцать один год уже был.

– Не сомневаюсь в этом. Думаю, у ваших ног лежал весь Лондон.

– Вообще-то не весь Лондон. – Шарлотта откашлялась. – Но я тогда довольно… близко общалась с одним из герцогов из королевской семьи.

К ее удивлению, Бенедикт рассмеялся.

– Уж не Кларенс ли это был – тот, который старая перечница?

– Нет, не он. Кларенс был предан миссис Джордан и их общим детям. – Насколько Шарлотте было известно, эта актриса никогда не была чьей-либо «миссис». Что ж, у каждой содержанки имелась своя вымышленная история.

– Не хочу показаться чрезмерно строгим старшим братом, но я очень надеюсь, что ни одному из герцогов королевской семьи Джорджетта не встретится на пути.

– Я тоже на это надеюсь, – сказала Шарлотта. – Ей ведь нравится жить с вашими кузенами в доме с книжным магазином?

– Сестра никогда не говорила, что ей не нравится, но она вполне определенно заявила, что не сможет оставаться там после своего совершеннолетия. Если придется, я пошлю ей наследство. Тогда она сможет на эти деньги снимать комнату с пансионом, но…

– Но это все равно может быть только временным решением, – подсказала Шарлотта. – До тех пор, пока она не определится со своей дальнейшей жизнью.

Именно так Шарлотта воспринимала и свое нынешнее пребывание у отца. Для нее слово «семья» вовсе не означало «дом». И ведь ее даже не встречали здесь с радостью… Родители никогда не отчитывали ее за сделанный ею выбор и принятые решения, они просто их игнорировали. Когда же Шарлотта возвращалась в их дом, она была просто тетушкой Мэгги.

Тут дверь в противоположном конце коридора открылась, и из нее донеслось последнее «Méchri ávrio» — голосом миссис Перри.

– Entáxei, – ответила Мэгги, потом воскликнула: – Капитан, ты меня ждал?! Ах, умница!

Миссис Перри вызвала Баррет, мастерицу на все руки, и приказала подать легкий ланч. Потом заглянула в дверь гостиной и сообщила:

– С уроками, наконец, закончено. У нашей девочки нет моих способностей к греческому, но она не лишена кое-какого таланта. Когда-нибудь из нее выйдет неплохой переводчик.

«У нашей девочки?» Шарлотта невольно вздохнула.

– Мама, а что, если она не захочет быть переводчиком с древнегреческого?

– Тогда она может переводить с современного греческого, – ответила миссис Перри. И тут же, нахмурившись, спросила: – А к чему вдруг эти вопросы?

Шарлотта не знала, что ответить, но точно знала одно: она считала своим долгом по отношению к Мэгги и даже по отношению к незнакомой ей Джорджетте Фрост потребовать для них свободы.

– Эти вопросы просто напрашивались, – ответила она наконец.

Ее мать, крепкая розовощекая женщина, лишь пожала плечами и пошла к выходу. Потом вдруг обернулась и спросила:

– Мистер Фрост, вы намерены пойти на дознание? Думаю, после ланча викарий может пойти с вами. Я ожидаю его возвращения с минуты на минуту.

– Да, думаю, я пойду, – ответил Бенедикт. – Возможно, викарию будет легче, если он пойдет не один.

– Тогда вы можете позаботиться, чтобы он не переутомлялся. Он вечно находит с кем еще поговорить и чей еще дом посетить.

– Мама, но отец же викарий… – вмешалась Шарлотта. – Люди обращаются к нему за утешением. Он же не пропадает где-то, часами играя в карты.

– А кто тогда должен поддерживать его собственную семью, если его вечно нет дома?

«А кто поддержит самого отца, если его близкие всегда или в Лондоне, или в Древней Греции?» – подумала Шарлотта.

– Этот вопрос тоже напрашивается, – пробормотала она.

– Да-да, вопрос… О, эврика! На следующем уроке нам с малышкой следует заняться вопросительными словами, – добавила миссис Перри. Она исчезла из дверного проема, что-то сказала на греческом Мэгги, затем стала подниматься по скрипучей лестнице.

Внезапно в гостиную заглянула Мэгги и спросила:

– Почему вы так странно сидите на подлокотниках дивана? – Ни Шарлотта, ни Фрост не успели ответить, а она добавила: – Я поведу Капитана на прогулку. Он не выходил на свежий воздух все утро, пока я была на уроках.

– Значит, собаке не хватает свежего воздуха? А как насчет ее хозяйки? – осведомился гость.

Осторожно соскользнув с подлокотника дивана – так, чтобы не задеть ноктограф, – Шарлотта заметила:

– Мне тоже не хватает. Только в это время года можно гулять без тяжелого колючего пальто или же не потеть от жары.

Мэгги с ее светло-каштановыми кудряшками и зелеными глазами была копией покойной Маргарет, и Шарлотте иногда даже хотелось, чтобы ложь, придуманная их семьей, оказалась правдой и чтобы матерью этого ребенка была ее сестра. Она знала, что ее собственная жизнь стала бы легче, если бы у нее в сердце не было места для Мэгги.

– Entáxei. – Мэгги улыбнулась и наморщила носик. – Это значит «все в порядке». Бабушка говорит, у меня ужасный акцент.

– Он гораздо лучше моего, – сказал Бенедикт.

Мэгги засмеялась и убежала, а мистер Фрост, тоже спустившись с подлокотника на диван, откашлялся и пробормотал:

– Мисс Перри, думаю, нам нужно поговорить о…

Шарлотта сильно сжала его руку, призывая к молчанию. Она уже привыкла из осторожности говорить о том, что у нее на уме, только за закрытыми дверями. Сцена у лестничной площадки второго этажа сегодня утром была редким исключением – да и тогда ее спровоцировали.

– Поговорить о дознании? – спросила она. – Что ж, нам действительно следует об этом поговорить. Очень любезно с вашей стороны, что вы поинтересовались, хочу ли я пойти с вами. Но думаю, что я не пойду. Там ведь будет мало других женщин. Так что мне, наверное, не подобает туда идти.

В действительности же причина была в другом. Шарлотта не хотела слышать, как о Нэнси заговорят в прошедшем времени, когда еще совсем недавно она была в настоящем. А присяжные будут смотреть на ее тело, подготовленное к погребению, и будут смотреть, где она умерла и где жила… Наверное, тщательно осмотрят ее комнатку в мансарде «Свиньи и пледа», где еще оставались остатки ее мечтаний – возможно, шелковая ленточка, какой-нибудь подарок ухажера, одна-две книжки или миниатюра с портретом родных. Дознание – это всего лишь еще один способ удовлетворить любопытство, и ни к какому правосудию оно не приведет. Она, Шарлотта, не раз была предметом разглядывания. Эдвард запечатлел на холсте ее нагое тело, прикрытое только драгоценностями, и на картины эти не раз глазели многие мужчины. Куртизанка и художник, они принесли друг другу скандальную славу, и Эдвард знал каждый дюйм ее тела.

– Если бы вы пошли, – вновь заговорила Шарлотта, – то вы, возможно, добыли бы какие-то ключики к разгадке тайны. Ведь то, что было известно Нэнси… Это может навести на следы похитителей, и тогда мы с вами…

– Мисс Перри, почему вы полагаете, что я поделюсь этой информацией с вами? – Рука Фроста каким-то образом нашла ее руку, и их пальцы переплелись поверх разлинованной поверхности ноктографа. – Ведь это подозрительно смахивало бы на сотрудничество, не находите? – Тут он стал поглаживать большим пальцем ее ладонь.

Сердце Шарлотты забилось быстрее, и она, судорожно сглотнув, проговорила:

– Вы же меня заверяли, что не будете моим соперником.

– Не буду. Я буду вашими ушами там, куда вы не сумеете пойти, а вы можете проводить время за своими… душеспасительными занятиями.

Шарлотта коротко рассмеялась, а Фрост, вставая с дивана и помогая ей подняться, спросил:

– Согласны ли вы быть глазами для нас обоих?

– Это звучит так, словно мы будем одной плотью, – пробормотала Шарлотта.

– Возможно, позже так и произойдет, – прошептал Фрост. Он все еще держал ее за руку. – И знаете, я начинаю думать, что вместе мы будем непобедимы. А вы как думаете? – Не дожидаясь ответа, он выпустил ее руку, затем взял ноктограф и свою трость, которую оставил возле двери. – Méchri áv rio, – изрек он. – То есть до завтра, как ваша мать сказала Мэгги.

– Вы тоже говорите по-гречески?! – изумилась Шарлотта. – Выходит, я осталась в меньшинстве.

– Я знаю лишь несколько слов. Запомнил в то время, когда мы плавали в районе Пелопоннеса. – Фрост подмигнул ей, что для слепого выглядело довольно странно, и добавил: – У меня замечательная память, знаете ли…

Отвесив легкий поклон, он вышел с улыбкой, которая словно отражала ее собственную.

– Значит, «непобедимы»… – пробормотала Шарлотта. Однако, ежась от томления, она чувствовала, что уже начинает сдаваться.