Текст книги "Шляпа, полная небес"

– Никогда такого не видела, – сказала мисс Тик.

Тиффани обрадовалась ему, как старому другу. С этой стороны холмов Мел довольно круто поднимался над равниной. Впереди была небольшая впадина, чашей спускающаяся вниз, и на ее склоне был вырезан рисунок. Дерн сняли вдоль линий таким образом, что получился белый контур животного.

– Это Белый Конь, – сказала Тиффани.

– Почему его так называют? – спросила мисс Тик.

Тиффани посмотрела на нее.

– Потому что мел белый? – предположила она, с трудом сдерживаясь, чтобы не намекнуть на некоторую тупость мисс Тик.

– Нет, я спрашиваю, почему это называется конь? На коня не похоже. Это всего лишь… текучие линии…

…которые как будто двигаются, подумала Тиффани.

Люди говорили, что еще в стародавние времена их вырезали те, кто возводил круги из стоячих камней и хоронил своих покойников в больших курганах. Они вырезали на склоне маленькой зеленой впадины Коня, что был в десять раз больше живого. И если вы смотрели на него не в том расположении ума, то он казался не похожим на коня. А ведь они должны были знать, как выглядят лошади. Они разводили лошадей и видели их каждый день и их нельзя было считать глупыми лишь за то, что они жили много лет назад.

Как-то раз, когда они возвращались с овечьей ярмарки, Тиффани спросила отца, почему конь так выглядит, и он рассказал ей то, что рассказала ему Бабушка Болит, когда он был маленьким. Он повторил слово в слово то, что она сказала ему и сейчас Тиффани тоже повторила эти слова:

– Это не изображение коня, – сказала Тиффани. – Это то, что конь есть.

– О, – ответила мисс Тик. Но поскольку она была не только ведьмой, но и учительницей, то просто не смогла удержаться и добавила: – Интересно, на самом деле считается, что белых лошадей нет. Их называют серыми[1]1
  Она просто обязана была так сказать, потому что была одновременно ведьмой и учительницей, а это жуткая смесь. Они хотят, чтобы все было правильным. Они любят поправлять. Если вы хотите вывести из себя ведьму, можно не мучаться с амулетами и заклинаниями. Достаточно закрыть ее в комнате с криво висящей картиной, и можете полюбоваться, как ее всю перекосит.


[Закрыть].

– Я знаю, – сказала Тиффани. – Но вот этот конь – белый, – решительно добавила она.

На какое-то время мисс Тик удовлетворилась и замолчала, но было заметно, что она о чем-то размышляет.

– Ты очень расстроена, что уезжаешь из Мела? – спросила она, покачиваясь в дребезжащей повозке.

– Нет, – ответила Тиффани.

– В этом нет ничего плохого.

– Спасибо, но я не расстроена, – ответила Тиффани.

– Если ты хочешь немножко поплакать, совершенно не обязательно притворяться, что тебе что-то попало в глаз или…

– Я в полном порядке, – ответила Тиффани. – Честно.

– Видишь ли, если ты будешь хранить в себе такие вещи, тебе станет хуже позднее.

– Я ничего не держу в себе, мисс Тик.

На самом деле Тиффани немного удивлялась, что не плачет, но говорить об этом с мисс Тик ей не хотелось. Тиффани оставила у себя в голове немножко места, чтобы выплакаться, но слезы не шли. Может быть потому, что она собрала все свои переживания и оставила их там на холме, возле пузатой печурки.

– И конечно же, если ты хоть на минутку почувствуешь себя подавленной, ты всегда можешь развернуть этот подарок… – не унималась мисс Тик.

– Раскажите мне о мисс Левел, – перебила ее Тиффани.

Она ничего больше не знала о леди, к которой направлялась, только ее имя и адрес. Но такой адрес, как «Мисс Левел, Дом в Лесу около Сухого Дуба, что по тропинке Заблудшего высоко на Выступе. Если нет дома, то оставлять письмо в старом ботинке около двери», звучал многообещающе.

– Ах, Мисс Левел, да, – сдалась таки мисс Тик. – Эээ. Не такая уж она и старая на самом-то деле, но по ее словам, третья пара рук на подхвате ей не помешают.

Даже у мисс Тик бывают оговорки.

– Значит с ней уже кто-то живет? – спросила Тиффани.

– Эээ… нет. Не совсем, – ответила мисс Тик.

– Значит у нее четыре руки? – продолжала Тиффани.

Что-то в голосе мисс Тик говорило о том, что ей очень не хотелось распространяться на данную тему.

Мисс Тик вздохнула. Трудно разговаривать, когда тебя так внимательно слушают. Это сбивает с толку.

– Давай подождем, пока ты сама ее не увидишь, – ответила она. – Что бы я тебе не объясняла, все равно ты запутаешься. Но я уверена, вы с ней поладите. Она очень милая и она изучающая ведьма. Она держит пчел – и еще коз, чье молоко так полезно из-за своих гомогенизированных жиров.

– Чем занимается изучающая ведьма? – поинтересовалась Тиффани.

– О, это очень древнее ремесло. Она разрабатывает новые заклинания по образцу старых. Ну ты, наверное, слышала всю эту дребедень вроде «возьмите ухо летучей мыши и лягушачью лапку»? Толку от них никогда не было, но мисс Левел полагает: все это потому, что неизвестно, лапку какой именно лягушки надо взять…

– Простите, но я не собираюсь никому помогать резать невинных лягушек и летучих мышей, – отрезала Тиффани.

– Ох, нет, никого она не убивает! – быстро ответила мисс Тик. – Она берет животных, умерших своею смертью: тех которых задавили или кто покончил собой. Лягушки так часто впадают в депрессию.

Повозка медленно катилась по белой пыльной дороге, пока не скрылась из вида.

Ничего не происходило. Где-то в вышине пели невидимые жаворонки. Воздух был наполнен семенами трав. Высоко, в меловых холмах, блеяли овцы.

Затем что-то прошло по дороге. Оно двигалось как маленький замедленный вихрь и заметить его можно было лишь по поднимаемой им пыли. Двигаясь, оно издавало звуки, как будто жужжал рой мух.

Вскоре оно тоже скрылось за холмами…

Спустя какое-то время, внизу в траве чей-то голос произнес:

– Ах, кривенс! Он за ней обертается, таки да!

Второй голос ответил:

– Нечто стара карга его не заметит?

– Чегось? Учителка? Да разве ж она пристойна карга!

– У нее под цветиками остроконечна шляпа, Величий Ян, – несколько неодобрительно ответил второй голос. – Я-то сам зрил. Стоит ей тиснуть мальцу пружинку, как конец и выскочит.

– Ох, айе, Хаммиш, но осмелюсь заметить, что читать да писать она дюже гарно могет, но ведать о том не ведает, чего в книжках не понаписано. А я сам не сунусь, покеда она тут околачивается. Она из тех, что все на бумагу перекладает! Гэтьски к кельде!

Много было причин, по которым Нак Мак Фиглы с Меловых холмов ненавидели всякую писанину, но самая главная заключалась в том, что все написанное оставалось навсегда. Написание слов продляло им жизнь. Скажешь какую мысль и вдруг какой отвратец ее запишет, и кто его знает, что он потом будет делать с этими словами? Это все равно, что прибить свою собственную тень к стене!

Но с приходом новой кельды повеяло новыми веяниями. Так и должно быть. Иначе клан разленится и перестанет учиться чем-либо новому.

Кельда Дженни происходила из клана фиглов Долгого Озера, что высоко в горах, и они умели писать. Поэтому Дженни не видела оправданий для своего мужа. И Роб Всякограб обнаружил, что уж Дженни-то кельда настоящая.

Пот капал с его лба. Как-то раз он один на один сразился с волком и поборол его. И он с радостью схватился бы с ним снова, да еще и с закрытыми глазами и с привязанной за спиной рукой, лишь бы не заниматься письмом.

Робу уже удалось освоить первые два правила писания, в той мере, как он их понимал:

1. Украсть бумагу;

2. Украсть карандаш.

К несчастью, правил было намного больше.

И сейчас он сжимал в руках огрызок карандаша, сопротивляясь братьям, подталкивающим его к прикрепленному к стене листу бумаги (это был старый счет за овечьи колокольцы, украденный на ферме). Остальные члены клана в священном ужасе взирали на происходящее с идущих вдоль стен галерей.

– Мабудь я зачну с чего полегше, а? – протестовал он, упираясь изо всех сил. Его пятки оставляли следы в земляном полу кургана. – Мабудь я зачну с этих запятулек или окончательных точек…

– Ты, Роб Всякограб, Большой клана, так что тебе первому писать, – сказала Дженни. – Не можно мне мужа иметь, что даже свое имя написать не умеет. Я ведь показывала тебе буквы, так?

– Айе, жинка, эти меркзие, петлячие, кривые загогулины! – прорычал Роб. – Не доверяю я этой буквице «Й», она явно что-то замышляет! Вона жалом обзавелась!

– Прижими карандаш к бумаге, я скажу тебе, что делать, – скомандовала Дженни, складывая на груди руки.

– Айе, но от этой писанины одни беды, – пробормотал Роб. – Слово, что записано было, может погибель навлечь!

– Никшни, хватит уже! Это так просто! – отрезала Дженни. – Даже детишки большаков справляются, а ты целый взрослый фигл!

– Записанные слова продолжают говорить и после смерти их сказавшего! – ответил Роб Всякограб, размахивая карандашом, будто отгоняя злых духов. – И речи не смей, что это справно!

– А, так ты перелякаешься букв, вот оно что? – проворно сказала Дженни. – Вот и ладушки. Все велики мужчины чего-то да перелякаются. Вулли, забери у него карандаш. Нельзя потребовать от мужчины, чтобы он узрился в лицо своим страхам.

В полной тишине Вулли Валенок отобрал карандаш у своего брата. Маленькие глазки-бусинки всех фиглов были направлены на Роба Всякоргаба. Его кулаки сжимались и разжимались. Он тяжело дышал, не отводя глаз от чистого листа бумаги. Наконец, Роб выпятил подбородок.

– Айе, ну ты и крррута жинка, Дженни Мак Фигл! – сказал он. Роб поплевал на ладони и выхватил карандаш у Вулли Валенка. – А ну дай сюды это орудие погибели! Эти буквецы и понять не встигнут, чего их там написало!

– Ты мой храбрец! – ответила Дженни, глядя на изготовившегося к бою Роба. – Вот и гарно. Значит, первая буква, это буква Р. Та, что будто подбоченилась, помнишь?

Собравшиеся фиглы наблюдали за Робом Всякограбом, который, высунув язык и яростно фыркая, двигал карандашом, выписывая петли и линии букв. После каждой написанной буквы он выжидающе поглядывал на кельду.

– Ну вот и все, – наконец сказала она. – Гарная попытка!

Роб Всякограб сделал шаг назад и критически оглядел запись.

– Вот это? – сказал он.

– Айе, – ответила Дженни. – Ты написал свое имя, Роб Всякограб!

– Теперя я в тюрьму пойду? – спросил Роб.

За спиной Дженни раздалось вежливое покашливание, принадлежащее Жабу. Другого имени у него не было, потому что у жаб имен вообще нет. Несмотря на происки темных сил, что побуждают людей думать иначе, не было еще жабы, которую называли бы, например, Томми. Такого просто не бывает.

Когда-то давно он был адвокатом (адвокатом для людей, жабы как-то обходятся без них). Его превратила в жабу сказочная крестная фея, которая намеревалась превратить его в лягушку, но не совсем ясно понимала разницу между ними. Теперь он жил в фигловском кургане и ел червей и помогал им разбираться с делами, требующими сложных умозаключений.

– Я уже говорил тебе, Роб Всякограб, только оттого, что ты напишешь свое имя, неприятностей не будет. В словах «Роб Всякограб» нет ничего противозаконного. Если конечно, – тут Жаб хихикнул, – ты не призываешь к действию.

Никто из фиглов не рассмеялся. Фиглы предпочитали более смешные шутки.

Роб Всякограб рассматривал кривую надпись.

– Так вот оно и есть мое прозвание, айе?

– Совершенно точно, мистер Всякограб.

– Ну поганного пока что ничего не сотворилось, – заметил Роб. Он подошел поближе к листу бумаги. – А откель те ведомо, что то мое прозвание?

– С подмогой того, что чтением прозывают, – ответила Дженни.

– Это когда все эти буквицы балакают у тя в башке? – спросил Роб.

– В точку! – сказал Жаб. – Но мы решили, что тебе лучше начинать с более физической стороны процесса.

– Мабудь с мя писанины хватит, а читать кто другой будет? – спросил Роб без особой надежды.

– Нет, мой мужчина начуится и тому, и другому, – ответила Дженни, снова складывая руки. Когда женщина фигл складывала руки, то дело было безнадежным.

– Ах, что за беда мужчине, коли жинка его с жабой стакнется, – сказал Роб, качая головой. Но когда он повернулся глянуть на надпись, на его лице была написана гордость.

– Так значит, это мое прозвание? – ухмыльнулся он.

Дженни кивнула.

– Прямо здесь, само по себе, а не на объявленке «Разыскивается» или что-то в таком духе. Мое прозвание, написанное мною самим.

– Да, Роб, – сказала кельда.

– Под моим пальцем мое прозвание. И никакой отвратец ничего не сможет с ним сотворить? Оно в целости и сохранности?

Дженни кинула взгляд на Жаба, который лишь пожал плечами. Это была обычная реакция тех, кто знал, что все мозги в кланах Нак Мак Фиглов доставались женщинам.

– У мужчина могет быть репутация, только когда прозвание его никто потрогать не сможет, – сказал Роб Всякограб. – Это сурьезная магия, это…

– Буква «Р» повернута не в ту сторону и ты пропустил буквы «В» и «О», – вставила Дженни, потому что это забота жены не дать мужу лопнуть от гордости.

– Ах, жинка, откель же мне ведать, какой рукой она подбоченивается, – ответил Роб, рассеяно взмахнув рукой. – Рази можно им доверять. Таки вещи кажному истиному писаке ведомы. Сегодня она подбоченивается этой рукой, а завтра возьмет и подбочениться другой.

И он радостно улыбнулся своему имени.

– Чую я, что с этими «Я» ты неправа, – продолжил он. – Чую, что тама должно идти В – С – Е – К – О… Это В… Сее… КооГо… Грабь, поняла? Вот так будет со смыслом!

Он сунул карандаш себе в волосы и дерзко взглянул на нее.

Дженни вздохнула. Она выросла в окружении семи сотен братьев и знала, каким образом крутятся их мозги – зачастую очень быстро, но в то же время совершенно не в том направлении. И если им не удавалось приноровить свои мысли к окружающей действительности, они приноравливали действительность под них. Мать всегда советовала ей не спорить в таких случаях.

На самом деле, в клане Долгого Озера не все фиглы умели бегло читать и писать, таких было всего фиглов шесть. К этим занятиям относились как к каким-то странным и курьезным развлечениям. В конце-то концов – какой тебе от них толк, когда ты вылез утром из кровати. Разве они нужны, чтобы поймать форель или кролика, или чтобы найти выпивку? Ветер не прочитаешь и на воде не напишешь.

Но записанные слова сохранялись. Это были голоса фиглов, умерших много лет тому назад, голоса тех, кто видел странные вещи, кто делал странные открытия. Отношение к записям зависило от того, насколько пугающими они вам казалось. Клан Долго Озера одобрительно относился к записям. И Дженни хотела для своего нового клана всего самого лучшего.

Начинающей кельдой быть нелегко.

Ты приходишь в чужой клан в сопровождении нескольких братьев – твоих телохранителей, выходишь замуж и начинаешь новую жизнь в клане мужа. И нельзя позволять себе на этом зацикливаться, а то измучаешься.

Дома, на Долгом озере, она могла хотя бы с матерью поговорить, но кельдам дорога домой была заказана.

Если не считать братьев – телохранителей, кельда была совсем одна.

Дженни страдала от одиночества, тосковала по дому и страшилась будущего, и все это привело ее к ошибке…

– Роб!

Хамиш и Величий Ян кубарем ввалились в замаскрированный под кроличью нору вход в курган.

Роб Всякограб недовольно посмотрел на них.

– Ваще-то мы тут литьратурными изысками займаемся, – сказал он им.

– Ага, Роб, только следили мы, чтоб мальца велича карга отбыла в сохранности, как ты и наказал. Так вот, за ней роитель гонится! – затараторил Хамиш.

– Да ты чего? – Роб выронил карандаш. – Я и не слыхивал, что они на этом свете бывают!

– Ох, айе, – ответил Величий Ян. – У мя от его зуда аж зубы разболелись!

– А ты ее не предупредил, дурачина? – спросил Роб.

– Там с ней была стара карга, Роб, – ответил Величий Ян. – Учителка.

– Мисс Тик? – поинтересовался Жаб.

– Айе, та, у которой пика, як скисшая сметана, – пояснил Величий Ян. – И ты сам наказывал, чтоб мы на очи не казалися, Роб.

– Айе, пропасть, но тут совсем иное… – начал было говорить Роб Всякограб, но запнулся.

Ему не так уж долго довелось побыть женатым мужчиной, но семейная жизнь способствует быстрому развитию у мужей изрядного количества дополнительных чувств, намертво встроенных в мозги. И одно из этих чувств подсказывало Робу, что он серьезно влип.

Дженни постукивала ножкой о пол. И ее руки были сложенны на груди. И еще она улыбалась той особой улыбкой, которую быстро осваивают молодые жены, и эта улыбка говорила: «Да, ты влип и я не собираюсь облегчать тебе жизнь…»

– Таки что вы там речете о мальца великучей карге? – спросила она тихим и смиренным голоском мыши, прошедшей обучение в Колледже, где готовят грызунов-убийц.

– О, а, ах, ну, айе… – начал Роб с упавшим лицом. – Да не турбуйся, миленька. Мы про ту, что на нашей свадьбе была, айе. Что кельдой нашей была денек-другой. Это Стара Матушка, прежде чем в Земли Живых возвертаться, заставила ее клятву дать, – добавил он на случай, вдруг упоминание о том, что это было волей ушедшей кельды, утихомирит готовую разразиться бурю. – И до того ж она карга нашенская, то приглядывать за ней дело справное…

Роб Всякограб сник и замолчал, заметив выражение лица Дженни.

– Настоящей кельдой только та станет, что выйдет замуж за Большого клана, – сказала Дженни. – Вот как я вышла за тя, Роб Всякограб Фигл. И рази ж я те не гарна жинка?

– Да просто чудная, – забормотал Роб. – Но…

– А сразу на двух ты женатым быть не могешь, потому что это багатоженство, верно? – продолжала Дженни опасно ласковым тоном.

– Ах, да где ж тут богатство-то? – ответил Роб Всякограб, в отчаянии озираясь по сторонам в поисках спасения. – Это ж только на время, и она всего лишь мала дивчинка, и соображала она неплохо…

– Это я хорошо соображаю, Роб Всякограб, и это я кельда клана, не так ли? И двух кельд быть не могет! Так что хорош бегати за велик мальца дивчинкой. Что за стыд! Уверена, не сподобется ей, коли Велич Ян увсе время на нее вытаращиваться будет.

Роб Всякограб повесил голову.

– Айе… Но…

– Что но?

– Ее преследует Роитель.

Последовала долгая пауза, прежде чем Дженни сказала:

– Ты уверен?

– Айе, кельда, – ответил Велич Ян. – Кто хоть раз почует его жужжание, никогда его не позабудет.

Дженни прикусила губу и чуть побледнела. Затем она сказала:

– Не ты ли рек, что из нее могутная карга получится, Роб?

– То так, но никто еще не выжил, кто Роителя повстречал! Не можно его ни убить, ни остановить, ни…

– Рази не сказывал ты, как велика мальца дивчинка боролась с самой Кралевой и перемогла? – продолжала Дженни. – Насувала ей сковородкой, сам сказывал. Так значит, она свое дело знает, айе? Коли она справная карга, то справится сама. Каждый должен сам испити свою чашу до дна. Что бы за ней не гналось, ей придется встретиться с этим лицом к лицу. И если она этого не могет, то ничего она и не стоит.

– Айе, но Роитель хужее, чем… – начал Роб.

– Она отправилась учиться каргованию у других карг, – отрезала Дженни. – Мне же предстоит учиться кельдованию у самой себя. И те только остается надеяться, Роб Всякограб, что она выучится также швыдко, как и я.

Глава вторая
Дверубахи и два носа

Двурубахами называлось место, где дорога делала крутой поворот. Все, что там было – это постоялый двор для проезжающих карет, кузница и маленькая лавочка с самонадеяной вывеской «сувениры», написанной на куске картона и выставленной в окне. И ничего больше. В округе там и сям стояли дома, разделенные полями и редкими лесами, обитатели которых, наверное, считали Дверубахи большим городом. Таких местечек хватает во всех мирах. Это такие местечки, из которых люди выходят в большой свет, а обратного никогда не случается.

Городок нежился в лучах полуденного солнца и прямо посреди дороги, в пыли, дремал престарелый пятнистый спаниель.

Но Дверубахи были больше, чем родная деревня Тиффани, и ей еще не доводилось видеть сувениров. Поэтому она вошла в магазин и отдала полпенни за вырезанную из дерева фигурку двух рубашек, висящих на веревке для просушки, и за две открытки, озаглавленные «Виды Двурубах», на которых были изображены сувенирная лавочка и, судя по всему, все та же собака, что спала на дороге.

Маленькая старушка за прилавком назвала ее «юной леди» и рассказала, что жизнь в Двурубахах всегда оживляется, когда наступает время Фестиваля Квашенной Капусты, на который собирается народ со всей округи.

Выйдя из лавки, Тиффани обнаружила мисс Тик, стоящую на дороге рядом со спящей собакой, хмуро уставившуюся в сторону, откуда они приехали.

– Что-то не так? – спросила Тифани.

– А? – сказала мисс Тик, с таким видом, словно она полностью забыла о существовании Тиффани. – Ох… нет. Я только… я подумала, что я… слушай, не пойти ли нам и не перекусить?

Они немного походили по постоялому двору, в поисках живой души, а затем мисс Тик решительно направилась на кухню, где обнаружила служанку, которая побещала им лепешки и чай. Служанка сама удивилась своему обещанию, поскольку давать его и не собиралась, ведь, строго говоря, ее рабочие часы начинались лишь после прибытия кареты. Но мисс Тик умела задавать вопросы таким образом, чтобы ей давали устраивающие ее ответы.

Мисс Тик также получила от нее сырое яйцо. Еще одна из способностей ведьм – формулировать вопросы так, чтобы их не спрашивали в ответ «Зачем?».

Затем они сели на солнышке, на скамейке перед постоялым двором, и перекусили. После перекуса Тиффани достала свой ежедневник. Еще один дневник остался в сыроварне, но тот предназначался для ведения учета сыров и масла. Этот же служил ее личным дневником. Она купила его у странствующего торговца по дешевке, потому что он был за прошлый год. Но, как верно заметил торговец, количество дней в нем было таким же.

Дневник закрывался на маленький латунный замочек, крепящийся кожаным ремешком. К замочку прилагался крошечный ключик. На замок-то Тиффани и польстилась. В определенном возрасте вы начинаете понимать всю привлекательность замков.

Она написала «Дверубахи», немного подумала и добавила «поворот дороги».

Мисс Тик по-прежнему не сводила глаз с дороги.

– В чем дело, мисс Тик? – снова спросила Тиффани, оторвавшись от дневника.

– Я… не уверена. На нас кто-нибудь смотрит?

Тиффани огляделась по сторонам. Дверубахи дремали на жаре. Нигде никого не было.

– Нет, мисс Тик.

Учительница сняла шляпу и извлекла из нее пару деревяшек и моток черных ниток. Она закатала рукава, быстро оглядываясь по сторонам, на случай если в Двурубахах вдруг случится прирост населения, затем отровала нитку и взяла яйцо.

Несколько секунд яйцо, нитка и пальцы мелькали, и вот яйцо закачалось в аккуратной черной сетке, свисающей с пальцев мисс Тик.

Тиффани была впечатлена.

Но мисс Тик еще не закончила. Она начала доставать всякую всячину из карманов, а карманов у ведьм обычно бывает предостаточно. Мисс Тик достала бусины, пару перышек, стеклянную линзу и две-три полоски цветной бумаги. Все они все пошли в запутку, сотворенную из дерева и хлопка.

– Что это? – спросила Тиффани.

– Это Запутка, – ответила мисс Тик, сосредотачиваясь.

– Это магия?

– Не совсем. Это фокус.

Мисс Тик подняла левую руку. Перья, бусины, яйцо и прочая дребедень, извлеченная из ее карманов, завертелись в паутине из ниток.

– Хм… – сказала она. – А теперь посмотрим, что я смогу увидеть…

Она просунула пальцы правой руки в паутину и потянула…

Яйцо, стеклышко, бусинки и перья затанцевали в запутке, и Тиффани была уверена, что в какой-то момент одна из нитей прошла сквозь другую.

– О, – сказала она. – Это как Кошачья колыбелька!

– Ты ведь играла в нее? – рассеянно спросила мисс Тик, пытаясь сосредоточиться.

– Я умею делать все основные фигуры. – ответила Тиффани. – Сокровище, Колыбель, Домик, Стаю, Три старых леди, одна с косоглазием, несущие корзину с рыбой на рынок, когда они встретили осла… Хотя эту в одиночку не сделаешь и она получилась у меня только один раз и то, Бетти Таппер не вовремя почесала нос и мне пришлось браться за ножницы, чтобы отрезать ее конец…

Пальцы мисс Тик двигались, как ткацкий станок.

– Забавно, теперь в это играют дети. – заметила она. – Ага… – Она пристально вгляделась в сплетенную ею сложную паутину.

– Что-нибудь видно? – спросила Тиффани.

– Позволь мне немного сосредоточиться, детка? Спасибо…

Спящая на дороге собака проснулась, зевнула и поднялась на ноги. Она протрусила к скамейке, одарила Тиффани укоризненным взглядом и свернулась калачиком у ее ног. От собаки пахло заплесневелыми ковриками.

– Здесь… что-то… есть… – очень тихо сказала мисс Тик.

Паника охватила Тиффани.

Белая пыль на дороге и каменная стена напротив отражали солнечный свет. В маленьких желтых цветочках, растущих на стене, гудели пчелы. Спаниель, спящий у ног Тиффани, время от времени похрапывал и попукивал.

И все же было во всем этом что-то неправильное. Она чувствовала, как ее что-то сдавило, что-то навалилось на окружающий ее пейзаж, залитый ярким солнечным светом, стиснуло его. Мисс Тик и ее нитяная паутина не двигались, застыв в приступе животного ужаса.

Вообше-то нити двигались, но сами по себе. Яйцо кружилось, стеклышко поблескивало, бусинки скользили и перепрыгивали с нити на нить…

Яйцо взорвалось.

Появилась карета.

Она подъехала, волоча за собой мир, окутанная пылью и сопровождаемая цокотом копыт. Солнце стало незаметным в ее присутствии. Распахнулись двери, зазвякала сбруя. От лошадей валил пар. Спаниель сел и с надеждой завилял хвостом.

Давление исчезло – нет, оно сбежало.

Мисс Тик вытащила носовой платок и стала оттирать следы яйца со своего платья. Остатки запутки скрылись в карманах с необыкновенной скоростью.

Мисс Тик улыбнулась Тиффани и заговорила, продолжая улыбаться, что придавало ей несколько безумный вид.

– Не вставай, ничего не делай, сиди тихо, как мышка. – сказала она.

Тиффани самой ничего не хотелось делать, а лишь сидеть молча. Она чувствовала себя так, словно пробудилась после ночного кошмара.

Появились пассажиры – те что побогаче вылезли из кареты, те, что победнее, спустились с крыши. Они прошли мимо, переговариваясь, топоча ногами и поднимая клубы пыли, и скрылись в трактире.

– А теперь, – сказала мисс Тик, когда дверь за пассажирами захлопнулась, – мы… мы отправимся… на прогулку. Вон видишь ту рощицу? Туда мы и пойдем. И когда мистер Краббер, возчик, встретит завтра твоего отца, он расскажет, что довез нас сюда прямо перед прибытием кареты, и… и… и все будут довольны и никто не будет лгать. Вот что важно.

– Мисс Тик? – спросила Тиффани, поднимая чемодан.

– Да?

– Что сейчас произошло?

– Я не знаю, – ответила ведьма. – Ты хорошо себя чувствуешь?

– Эээ… да. У вас на шляпе остался желток.

И вы слишком нервничаете, подумала про себя Тиффани. Это и тревожило ее больше всего.

– Платье жаль, – добавила она.

– С ним и не такое бывало, – ответила мисс Тик. – Пошли.

– Мисс Тик, – повторила Тиффани, идя следом за ней.

– Ээ… да?

– Вы очень нервничаете, – сказала Тиффани. – Если вы расскажете мне, в чем дело, нас будет уже двое и мы разделим тревогу пополам.

Мисс Тик вздохнула.

– Возможно, что ни в чем, – ответила она.

– Мисс Тик, яйцо взровалось!

– Да. Ммм. Понимаешь, запутку можно применять как простейший определитель и усилитель магии. Она очень неточная, но при смятении и испуге может пригодиться. Я думаю… может я что-то не так сделала. И потом, иногда бывают непроизвольные разряды магии.

– Вы сплели ее потому, что испугались, – сказала Тиффани.

– Испугалась? Вот уж нет. Я никогда не пугаюсь! – отрезала мисс Тик. – Но раз уж ты заговорила об этом, то я была заинтригована. Меня что-то встревожило. Что-то где-то совсем рядом. Хотя, может, ничего и не было. Да и раз уж мы уходим, я совсем успокоилась.

Не похожи вы на спокойную, думала Тиффани. И я ошиблась. Когда встревожены два человека, то это означает, что каждый из них встревожен в два раза сильнее.

Но она была уверена, что в Двурубахах ничего магического нет. Это всего лишь поворот дороги.

Спустя двадцать минут пассажиры вернулись в карету. Кучер заметил, что лошади вспотели и удивился, что слышит жужжание мух, хотя самих мух не видно.

А та собака, что спала на дороге, позже была обнаружена в конюшне, где она жалобно скулила.

До рощи было полчаса ходьбы, и мисс Тик и Тиффани по очереди несли чемодан. Это была ничем не примечательная роща буковых деревьев. Правда, если знать, что бук выделяет ядовитую жидкость, которая, попадая в почву, убивает всю поросль, можно предположить, что с этим деревом все не так-то и просто.

Они сели на бревно и стали ждать заката. Мисс Тик рассказывала Тиффани про запутки.

– Так значит в них ничего магического нет? – спросила Тиффани.

– Нет. Они пропускают через себя магию.

– Как очки, через которые вы смотрите, но они сами за вас не смотрят?

– Умница! Что волшебного в телескопе? Да ничего. Это всего лишь труба со стеклами, но с его помощью можно сосчитать драконов на луне. И… ты когда-нибудь стреляла из лука? Скорее всего нет. Но запутка может работать как лук. Лук запасает энергию, производимую мускулами лучника, и посылает тяжелую стрелу намного дальше, чем стрелок смог бы кинуть ее рукой. Ты можешь сделать ее из чего угодно, главное, чтобы она… выглядела как настоящая запутка.

– И можно узнать, сотворялась ли магия?

– Да, если для этого ты ее и сделала. Но если ты умеешь ею пользоваться, то с ее помощью можно самой творить магию, концентрируясь на том, что хочешь сделать. Можно использовать ее для защиты, вроде ловушек проклятий, или насылать заклятие, или… знаешь, она вроде тех дорогостоящих перочинных ножиков, в которых есть маленькая пилка, ножницы и зубочистка. Вот только не думаю, что хоть одна ведьма почистила себе зубы с помощью запутки, хих. Все молодые ведьмы должны уметь делать запутку. Мисс Левел тебя научит.

Тиффани оглядела рощу. Тени стали длиннее, но тени ее не тревожили. Обрывки поучений мисс Тик всплывали у нее в памяти:

Всегда смотри в лицо своим страхам. Всегда носи с собой деньги, но не слишком много, и кусок веревки. Даже если это не твоя вина, все равно ты за это отвечаешь. Ведьмы все улаживают. Никогда не стой между двумя зеркалами. Никогда не похихикивай. Делай что должна. Никогда не лги, но всегда быть честной необязательно. Никогда не загадывай желания. В особенности не загадывай желания на звездах, что глупо с точки зрения астрономии. Открой глаза и затем открой глаза еще раз.

– У Мисс Левел длинные седые волосы, да? – спросила она.

– Да.

– Она довольно высокая леди, чуть-чуть полноватая и увешана ожерельями? – продолжала Тиффани. – И еще у нее очки на цепочке. И на удивление высокие каблуки.

Мисс Тик дурой не была и огляделась по сторонам.

– Где она?

– Стоит под деревом вон там, – ответила Тиффани.

И даже с подсказкой мисс Тик пришлось всматриваться. Тиффани уже заметила, что ведьмы заполняют собой пространство. Каким-то особым образом, что и не опишешь толком, они кажутся более настоящими, чем всё остальное вокруг них. Они просто выделяют себя. Но если ведьмы не хотят, чтобы их увидели, их на удивление трудно заметить. Они не прячутся, не исчезают с помощью магии, хотя именно так оно и кажется, но если вам придется описывать впоследствии комнату, вы поклянетесь, что никакой ведьмы там не было. Они словно позволяют себе затеряться.