Текст книги "Мор, ученик Смерти"

Смерть будто не расслышал. Он все смотрел на песочные часы принцессы Кели.

– КАК НАЗЫВАЕТСЯ ТО ОЩУЩЕНИЕ, КОГДА ТЕБЯ ОХВАТЫВАЕТ СМУТНОЕ СОЖАЛЕНИЕ О ТОМ, ЧТО ВСЕ СКЛАДЫВАЕТСЯ ТАК, КАК СКЛАДЫВАЕТСЯ?

– Печаль, хозяин. Наверное. Так вот…

– Я ЕСТЬ ПЕЧАЛЬ.

У Альберта отвисла челюсть. Но, взяв наконец себя в руки, он выпалил:

– Хозяин, мы говорили о Море!

– О КАКОМ ЕЩЕ МОРЕ?

– О вашем ученике, хозяин, – терпеливо объяснил Альберт. – Такой долговязый парень.

– НУ ДА. ЧТО Ж, ЕГО И ПОШЛЕМ.

– А он справится в одиночку, хозяин? – усомнился Альберт.

Смерть задумался.

– СПРАВИТСЯ, – сказал он наконец. – ОН ПРИЛЕЖЕН, СХВАТЫВАЕТ НА ЛЕТУ, ДА И ВООБЩЕ, – добавил он, – НЕ МОГУТ ЖЕ СМЕРТНЫЕ РАССЧИТЫВАТЬ, ЧТО Я ВЕЧНО БУДУ ВОКРУГ НИХ СУЕТИТЬСЯ?

* * *

Мор пялился на бархатную драпировку в нескольких дюймах от его носа.

«Я прошел сквозь стену, – подумал он. – А это невозможно».

Осторожно отодвинув драпировку, чтобы посмотреть, не укрылась ли за ней какая-нибудь дверь, он не обнаружил ничего, кроме растрескавшейся штукатурки, которая местами до того осыпалась, что обнажила сыроватую, но явно прочную кирпичную кладку.

Мор в порядке эксперимента потыкал в нее пальцем. Было ясно, что обратно придется выбираться другим путем.

– Ну, – обратился он к стене. – И что теперь?

Позади него раздался голос:

– Э-э… Прошу прощения?

Мор медленно обернулся.

За столом в центре комнаты собралась семья клатчцев в составе отца, матери и полудюжины детей мал мала меньше. Восемь пар округлившихся глаз уставились на Мора. Девятая же пара, принадлежащая престарелому родственнику неустановленного пола, этого не сделала, потому как ее владелец решил воспользоваться замешательством ради свободного доступа к общей плошке с рисом, справедливо полагая, что порция отварной рыбы будет поважнее любого количества необъяснимых явлений, и тишина нарушалась энергичным чавканьем.

В углу людной комнатенки находилось маленькое святилище Оффлера, шестирукого клатчского Бога-Крокодила. Он скалился совсем как Смерть, хотя у Смерти, конечно, не было персональной стаи священных птиц, приносящих вести о жизни паствы и поддерживающих в чистоте его зубы.

Из всех добродетелей на первом месте у клатчцев стоит гостеприимство. Поэтому хозяйка, пока Мор оглядывался по сторонам, достала с полки еще одну тарелку и без лишних слов стала наполнять ее из общей плошки, вырвав в ходе короткой борьбы добрый кусок сома из старческих рук. При этом она не спускала с Мора подведенных сурьмой глаз.

Голос, обратившийся к нему, принадлежал отцу семейства. Мор нервно поклонился.

– Прошу прощения, – сказал он. – Я, кажется, прошел сквозь вашу стену. – Он вынужден был признать, что прозвучало это довольно жалко.

– Пожалуйста?.. – сказал хозяин. Его жена, позвякивая браслетами, аккуратными движениями разместила на тарелке несколько кусочков перца и сдобрила блюдо темно-зеленым соусом – Мор опасался, что уже с ним знаком. Он попробовал этот соус несколько недель назад, и хоть рецепт его был очень сложен, хватило одной капли, чтобы понять, что сделан он из рыбьих потрохов, несколько лет мариновавшихся в бочке с акульей желчью. Смерть сказал, что к нему нужно приобрести вкус. Мор решил не пытаться.

Пока он бочком пробирался вдоль стены в сторону дверного проема с занавеской из бусин, все едоки провожали его взглядами. Мор попытался широко улыбнуться.

– Почему демон скалит свои зубы, о муж моей жизни? – спросила хозяйка.

– Должно быть, он изрядно голоден, о луна моей страсти. Положи ему побольше рыбы!

Тогда предок проворчал:

– Это мои харчи, несносный плод чресл моих. Чума на тот мир, где не в почете седины!

Стоит упомянуть, что, хотя все эти фразы входили в уши Мора произнесенными на клатчском, со всеми витиеватостями и изысканными дифтонгами языка столь древнего и сложного, что еще до того, как остальные народы мира начали колошматить друг друга по голове булыжниками, в нем уже насчитывалось пятнадцать слов, означающих «наемное убийство», мозг Мора воспринимал их так же ясно, как если бы они были сказаны на его родном языке.

– Никакой я не демон! Я человек! – выкрикнул он – и осекся, потому что заговорил на безупречном клатчском.

– Ты грабитель? – спросил отец семейства. – Убийца? Коли просочился в наш дом таким манером, уж не сборщик ли ты налогов? – Скользнув под стол, его рука вынырнула оттуда с мясницким тесаком, заточенным до тонкости бумажного листа. Хозяйка вскрикнула и обронила тарелку, а затем сгребла в охапку своих младшеньких.

Наблюдая за тем, как лезвие рассекает воздух, Мор решил не оказывать сопротивления.

– Я явился к вам с приветом из самых дальних кругов ада! – наудачу ляпнул он.

Произошла разительная перемена. Тесак опустился, а все семейство благодушно заулыбалось.

– Визиты демонов приносят большую удачу, – улыбнулся отец. – Чего изволишь, о мерзейший плод чресл Оффлера?

– Прошу прощения? – переспросил Мор.

– Демон дарует благословение и удачу тому, кто его привечает, – объяснил хозяин. – Чем мы можем быть полезны, о нечистый песий дух преисподней?

– Ну, есть мне не хочется, – сказал Мор, – но если вы подскажете, где раздобыть резвого скакуна, то я попаду в Сто Лат до захода солнца.

Просияв, хозяин дома согнулся в поклоне.

– Есть одно местечко, о смердящее извержение кишечника; изволь следовать за мной.

Мор поспешил за своим благодетелем. Предок критически посмотрел им вслед, не переставая ритмично работать челюстями.

– И вот это здесь называется демоном? – проворчал он. – Да поразит Оффлер гнилью эти мокрые земли – даже демоны здесь третьесортные, не то что у нас на родине.

Хозяйка дома водрузила маленькую плошку риса на сложенные ладони средней пары рук статуи Оффлера (к утру рис будет съеден) и отошла в сторону.

– Супруг говорил, будто месяц назад в «Садах Карри» обслуживал некое создание, которого там на самом деле не было, – сказала она. – Он был очень впечатлен.

Через десять минут отец семейства вернулся и в торжественной тишине высыпал на стол небольшую горку золотых монет. Достаточно, чтобы выкупить значительную часть города.

– У него таких целый кисет, – сказал он.

Какое-то время все семейство не сводило глаз с денег. А потом жена вздохнула.

– Богатство до добра не доводит, – проговорила она. – Что будем с ним делать?

– Вернемся в Клатч, – решительно объявил муж, – чтобы наши дети смогли вырасти в нормальной стране, верной славным традициям нашего древнего народа, где мужчины не гнут спины, работая официантами у злобных господ, а высоко несут голову. Выезжаем прямо сейчас, о благовонный цветок финиковой пальмы.

– Отчего такая спешка, о трудолюбивый сын пустыни?

– Оттого, – объяснил отец семейства, – что я только что продал лучшего скакуна патриция.

* * *

Резвостью и статью этот жеребец уступал Бинки, однако, исправно отсчитывая мили копытами, с легкостью оторвался от конных стражников, почему-то жаждавших пообщаться с Мором. Вскоре трущобы предместий Морпорка скрылись из виду, и дорога вышла на богатые черноземом плодородные угодья равнины Сто, образованные за неисчислимые века регулярными разливами великого вялотекущего Анка, которые обеспечили местному населению процветание, надежный доход и хронический артрит.

Пейзаж навевал жуткую тоску. Пока серебро света обращалось золотом, Мор галопом несся по плоской, стылой местности, от края до края расчерченной на квадраты капустных полей. О капусте можно сказать многое. Можно долго вещать о том, что она богата витаминами, снабжает организм ценной клетчаткой, отличается высоким содержанием жизненно необходимого железа и значительной пищевой ценностью. Однако чего-то в ней все-таки не хватает, и при всем несомненном диетическом и моральном превосходстве капусты над, скажем, нарциссами вид ее еще ни разу не вдохновил музу поэта. Голодный поэт, разумеется, не в счет. До Сто Лата было всего-то двадцать миль, но в силу полной своей бессмысленности для человеческого опыта они растягивались до двух тысяч.

На воротах Сто Лата стояли караульные, хоть по сравнению со стражей, которая патрулировала берега Анка, они и производили впечатление робких дилетантов. Мор проехал мимо, и один из них, чувствуя себя немного глупо, потребовал назваться.

– Боюсь, мне некогда останавливаться, – ответил Мор.

Караульный был из новичков и горел энтузиазмом. Но охранную службу он представлял себе как-то не так. Он не затем записывался в стражу, чтобы стоять день-деньской на воротах, да еще в кольчуге и с тяжелым топором на длинной палке; воображение рисовало ему азарт, и риск, и арбалеты, и доспехи, которые не ржавеют под дождем.

Он шагнул вперед, проявляя готовность защищать город от чужаков, не уважающих приказы полномочных представителей власти. Мор оценил заостренный наконечник алебарды, зависший в паре дюймов от его лица. В последнее время подобное случалось с ним слишком часто.

– Но, с другой стороны, – спокойно сказал он, – как ты смотришь на то, чтобы принять от меня в дар этого породистого жеребца?

Найти ворота замка не составило труда. Однако стража была и там, с арбалетами и куда менее благодушным отношением к жизни, а кони у Мора закончились. У входа он околачивался до тех пор, пока не привлек внимание стражников, после чего с обреченным видом отправился слоняться по городским улицам, чувствуя себя полным идиотом.

После всех испытаний, после многочасовой пытки созерцанием капустных полей, после того, как ягодицы его затекли настолько, что напоминали теперь кусок дерева, Мор не понимал, зачем вообще сюда притащился. Ну да, она заметила его, хотя он был невидим. И что? Да ровным счетом ничего. Но лицо ее, с проблеском надежды в глазах, не давало ему покоя. Ему хотелось пообещать ей, что все образуется. Хотелось рассказать о себе и о своем будущем ремесле. Хотелось узнать, в каком крыле замка расположена ее спальня, и смотреть на окно всю ночь, пока не погаснет огонь. Всего не перечислишь.

Через некоторое время кузнец, чья мастерская располагалась на одной из выходивших к стене замка узеньких улочек, оторвался от работы, заметив долговязого раскрасневшегося парня, который силился пройти сквозь каменную кладку.

Немного позже молодой человек с парой небольших ссадин на голове заглянул в одну городскую таверну и спросил, где найти ближайшего волшебника.

А еще некоторое время спустя Мор уже стоял перед домом с облезлой штукатуркой, на фасаде которого красовалась потускневшая медная табличка, провозглашавшая сие место обиталищем Огнеуса Кувыркса, доктора магии (Незримый Университет), Маргистра Бесконечности, Иллюминартуса, Чародея дофинов, Блюмстителя священных порталов, Если нет дома, передайте почьту через мадам Зануджент (вход рядом).

Под впечатлением от прочитанного Мор с сильным сердечным трепетом приподнял тяжелое дверное кольцо, висящее в зубах у омерзительной горгульи, и дважды постучал.

За дверью послышался небольшой переполох, сопровождавшийся чередой торопливых бытовых аккордов, которые в менее экстравагантном жилище могли бы знаменовать, скажем, сгребание тарелок в раковину и запрятывание грязного белья с глаз подальше.

Наконец дверь медленно и таинственно отворилась.

– Луффе притворифь, фто впефатлен, – приятельски посоветовала горгулья, которой несколько мешало зажатое в зубах кольцо. – Он для этого дела ифпольфует фифтему фефтеренок и тонкий канат. Не филен в отпираюфих заклинаниях, сефефь?

Мор воззрился на ухмыляющуюся металлическую физиономию. «Мой наставник – скелет, умеющий проходить сквозь стены, – сказал он себе. – Кто я такой, чтобы чему-то удивляться?»

– Благодарю, – произнес он вслух.

– Милофти профим. Ноги вытирай о коврик, у обувного фкребка фегодня выходной.

В полумраке просторного холла с низким потолком витал стойкий запах благовоний с тонкими нотками отварной капусты и давно не стиранного белья; очевидно, хозяин дома был из тех людей, что проверяют свежесть носков, швыряя их об стену, и надевают те, которые не прилипли. В глаза бросались большой хрустальный шар с трещиной и астролябия с парой недостающих деталей; на полу виднелась полустертая октограмма, а с потолка свисало чучело аллигатора. Оно, к слову, считается базовым элементом декора любого мало-мальски приличного магического заведения. Судя по виду, этот конкретный аллигатор был не слишком рад такой чести.

Украшающая дверной проем в дальней стене занавеска из бусин была театральным жестом отброшена в сторону, и из-за нее показалась фигура в мантии с капюшоном.

– Благодетельные созвездия озаряют час нашей встречи! – провозгласила она.

– Какие именно? – поинтересовался Мор.

Воцарилась тревожная тишина.

– Пардон?

– Какие именно созвездия имеются в виду?

– Благодетельные, – неуверенно повторила фигура. И перешла в наступление: – Зачем потревожил ты Огнеуса Кувыркса, Хранителя Восьми Ключей, Пилигрима Подземельных Измерений, Верховного Мага…

– Извините, что перебиваю, – не выдержал Мор, – но вы действительно?..

– Что «действительно»?

– Магистр того самого, Лорд Как-Его-Там Священных Подземелий?

Раздраженный Кувыркс эффектным жестом откинул капюшон. Вопреки ожиданиям, вместо седобородого мистика Мор увидел круглое, довольно упитанное лицо, бело-розовое, как пирог со свининой, с которым, впрочем, у него имелись и другие сходства. Например, как и у большинства пирогов со свининой, у него не было бороды, и, подобно большинству пирогов со свининой, оно казалось вполне добродушным.

– Образно выражаясь, да, – сказал волшебник.

– То есть?

– То есть – нет, – пояснил Кувыркс.

– Но вы сказали…

– Это называется рекламой, – ответил волшебник. – Такой вид магии, который я разрабатываю. Итак, зачем ты, собственно, пожаловал? – Он многозначительно ухмыльнулся. – За приворотным зельем, угадал? За приманкой для юных дев?

– Можно ли проходить сквозь стены? – лихорадочно спросил Мор. Потянувшийся было к непомерно большой бутыли с липкой жидкостью Кувыркс замер.

– С помощью магии?

– М-м, – замялся Мор, – в том-то и дело, что нет.

– Тогда советую выбирать стены потоньше, – ответил Кувыркс. – А еще лучше – воспользуйся дверью. Вон та – самый подходящий вариант для тех, кто приходит отнимать у меня время.

Поколебавшись, Мор выложил на стол кисет с золотыми монетами. Волшебник взглянул на него, тихо замычал и потянулся к деньгам. Но Мор быстро перехватил его запястье.

– Мне уже доводилось проходить сквозь стены, – медленно и подчеркнуто произнес он.

– Конечно, а как же иначе, конечно, – забормотал Кувыркс, не отрывая глаз от мешочка. Вытащив пробку из бутыли с синей жидкостью, он рассеянно сделал изрядный глоток.

– Только до того, как я это сделал, я не знал, что могу, а когда делал – не знал, что делаю, а теперь не могу вспомнить, как я это сделал. А мне нужно сделать это снова.

– А зачем?

– Да затем, – отвечал Мор, – что с этим навыком передо мной будут открыты все двери.

– Очень глубокая мысль, – заключил Кувыркс. – Философская. И как же зовут юную деву по ту сторону стены?

– Ее… – Мор сглотнул. – Ее имени я не знаю. Это если за стеной вообще есть дева, – высокомерно добавил он, – а я этого не утверждаю.

– Ладно, – сказал Кувыркс. Сделал еще глоток и передернулся. – Хорошо. Как проходить сквозь стены. Мне придется провести кое-какие исследования. Но это может обойтись недешево.

Мор неспешным движением поднял кисет и вытащил из него один золотой.

– Небольшой аванс. – С этими словами он положил монету на стол.

Кувыркс боязливо взял золотой, как будто тот грозил взорваться или раствориться в воздухе, и внимательно его оглядел.

– Никогда таких монет не встречал, – обвиняюще сказал он. – Что за витиеватые письмена?

– Но ведь это чистое золото, правда? – спросил Мор. – Впрочем, не хочешь брать…

– Конечно, конечно, чистое золото, – зачастил Кувыркс. – Самое что ни на есть чистое. Просто любопытствую насчет его происхождения, только и всего.

– Ты все равно не поверишь, – сказал Мор. – В котором часу здесь закат?

– Обычно нам удается втиснуть его между днем и ночью, – ответил Кувыркс, все еще разглядывая монету и отхлебывая из бутыли. – Уже вот-вот.

Мор выглянул в окно. Снаружи смеркалось.

– Я еще вернусь, – пробормотал он и бросился к выходу. Волшебник что-то крикнул ему вслед, но Мор, не слушая, припустил по улице.

На него накатывала паника. Смерть ждет его в сорока милях отсюда. Будет скандал. Будет жуткая…

– А, ЭТО ТЫ, ЮНОША.

Из-под факела, освещавшего прилавок, где торговали заливным угрем, показалась знакомая фигура с тарелкой улиток в руке.

– УКСУСНЫЙ СОУС ТУТ ОСОБЕННО ПИКАНТНЫЙ. УГОЩАЙСЯ, У МЕНЯ ЕСТЬ ЛИШНЯЯ ШПАЖКА.

Конечно, то, что он находился в сорока милях отсюда, не означало, что его не может быть и здесь…

Тем временем Кувыркс, оставшись в своих запущенных покоях, продолжал вертеть между пальцами золотую монетку, бубнить себе под нос слово «стены» и осушать бутыль.

Волшебник опомнился, только допив последнюю каплю, после чего взгляд его, блуждавший в розовом тумане, кое-как сфокусировался на этикетке, которая сообщала: «Живительна Овцевтирка и Приваротное Зелие матушки Ветровоск. По единой чайной ложке перед сном и не боле».

* * *

– Сам по себе? – переспросил Мор.

– КОНЕЧНО. Я ТЕБЕ ПОЛНОСТЬЮ ДОВЕРЯЮ.

– Вот это да!

После такого предложения все другие мысли Мора отошли на второй план, но самым поразительным было то, что оно его не напугало. За последнюю плюс-минус неделю он повидал немало смертей, и оказалось, что в них нет ничего страшного, когда знаешь, что у тебя будет возможность поболтать с умершим. Большинство покойных воспринимало случившееся с облегчением, кто-то закатывал скандал, но при этом каждому было приятно услышать пару добрых напутствий.

– КАК ПО-ТВОЕМУ, СПРАВИШЬСЯ?

– Ну, как сказать, сэр. Да. Наверное.

– ТАК ДЕРЖАТЬ. БИНКИ ЗА УГЛОМ, У КОРМУШКИ. КОГДА ЗАКОНЧИШЬ, ПОЕЗЖАЙТЕ С НИМ ДОМОЙ.

– А вы здесь останетесь, сэр?

Взгляд Смерти скользнул по улице. В глазницах вспыхнули огоньки.

– Я РЕШИЛ НЕМНОГО ПРОГУЛЯТЬСЯ, – загадочно ответил он. – КАК-ТО Я СЕБЯ СТРАННО ЧУВСТВУЮ. СВЕЖИЙ ВОЗДУХ МНЕ НЕ ПОВРЕДИТ. – Как будто вспомнив нечто важное, он пошарил в таинственных недрах балахона и вытащил три жизнеизмерителя. – НИКАКИХ ПРОБЛЕМ У ТЕБЯ ВОЗНИКНУТЬ НЕ ДОЛЖНО, – сказал он. – УДАЧНОЙ РАБОТЫ.

И Смерть отправился вдоль по улице, мурлыча себе под нос.

– Хм. Спасибо, – пробормотал Мор. Он изучил жизнеизмерители в свете факела и заметил, что в одном из сосудов остались считаные песчинки.

– Значит, я теперь главный? – крикнул он, но Смерть уже скрылся за углом.

Бинки, узнав Мора, тихонько заржал в знак приветствия. Мор подошел к нему, чувствуя, как от страха и свалившейся на него ответственности колотится сердце. Руки жили своей жизнью: достали из ножен косу, выровняли и зафиксировали лезвие (которое источало в ночи голубовато-стальное сияние, нарезая звездный свет, как салями). Мор вскарабкивался на коня осторожно, морщась от саднящей боли в натертых седлом местах, но оказавшись на спине у Бинки, будто почувствовал под собой мягкую подушку. Опьяненный делегированными полномочиями, Мор вытащил из седельной сумки дорожный балахон Смерти и застегнул его на себе серебряной пряжкой.

Еще раз сверившись с первыми на очереди песочными часами, Мор дал Бинки шенкеля. Жеребец, втянув ноздрями прохладный воздух, пустился рысью.

Стоило им отъехать, как из дверей своего обиталища выскочил Кувыркс и помчался по морозной улице – только мантия трепыхалась за спиной.

Бинки перешел на легкий галоп, увеличивая расстояние между копытами и мостовой. Взмахнув хвостом, он поднялся над крышами домов и взмыл в холодное небо.

Но Кувырксу не было до этого никакого дела. У него хватало своих забот. Он с головой занырнул в затянутую ледяной коркой лошадиную поилку и благодарно перевернулся на спину среди качающихся льдинок. Вскоре от воды поднялся столб пара.

Ради чистого удовольствия от скорости полета Мор не поднимался высоко. Внизу с немым ревом мелькали спящие деревни. Бинки бежал легко, мощная мускулатура скользила под кожей, как аллигатор по песчаной отмели, а грива хлестала Мора по лицу. Коса стремительным движением разрезала ночную гладь на две закрученные спиралью половинки.

Озаряемые светом луны, жеребец со всадником неслись бесшумной тенью, доступные только взорам кошек и тех, кто балуется такими вещами, о которых простые смертные и знать не должны.

Впоследствии Мор не мог вспомнить этого точно, но, скорее всего, он смеялся во все горло.

В скором времени заиндевевшие равнины уступили место угловатому, изломанному рельефу предгорной полосы, а затем и весь массив Овцепикской гряды маршем двинулся по миру им навстречу. Бинки, вытянув вперед шею и ускорив бег, взял курс на перевал меж двух остроконечных вершин, смахивающих в серебристом свете на острые зубы гоблина. Где-то завывал волк.

Мор еще раз осмотрел песочные часы. Их корпус украшала резьба в виде дубовых листьев и корней мандрагоры, а песок внутри даже в свете луны был бледно-золотым. Мор поворачивал сосуд так и этак, пока наконец не различил тончайшую гравировку с именем: «Аммелина Хэмстринг».

Бинки замедлил галоп. Мор окинул взглядом полог леса, припорошенный то ли ранним, то ли очень, очень запоздалым снегом; в этих местах могло быть и так и этак, ведь Овцепики умели накапливать погоду, а потом выдавать ее порциями, без привязки к реальному времени года.

Внизу показалась прогалина. Продолжая замедляться, Бинки развернулся и спикировал к занесенной снегом поляне. Она была идеально круглой, а точно в центре ее стоял крошечный домик. Если бы не снежный покров, Мор заметил бы, что земля здесь не утыкана пеньками; деревьям настоятельно рекомендовалось не произрастать внутри круга, не знавшего вырубки. А может, деревья просто предпочли убраться куда подальше.

Из окошка на снег лился свечной свет, образуя бледно-оранжевую лужицу.

Бинки плавно приземлился и рысцой пробежал по насту, не ломая его. Следов он, разумеется, не оставлял.

Спешившись, Мор направился к двери, бормоча себе под нос и делая пробные взмахи косой.

Крыша у домика была с широкими свесами – с таких легко сходит снег, а еще они прикрывают поленницу. Ни одному жителю овцепикских высокогорий и в голову не придет зимовать, не обложив свое жилище дровами с трех сторон. Но здесь поленницы не было, хотя до весны оставалось еще немало времени.

Зато у входной двери висел тюк сена. А на нем – бумажка, на которой дрожащая рука большими буквами вывела:

«ДЛЯ ЖЕРЕПЧЕКА»

Эти каракули могли бы не на шутку встревожить Мора, если бы он им позволил. Его здесь явно ждали. Впрочем, опыт последних дней подсказывал: чем позволять волне неуверенности утопить себя, лучше оседлать ее гребень. Во всяком случае, Бинки, не страдая моральными дилеммами, сразу приступил к ужину.

Оставался один вопрос: стучать или нет. Почему-то это казалось неуместным. А что, если ему не ответят или дадут от ворот поворот?

Поэтому Мор просто отодвинул щеколду и толкнул дверь. Она отворилась легко и без скрипа.

За дверью его встретила кухонька с низким потолком; балки могли бы снести Мору полчерепа. В пламени одинокой свечи поблескивала утварь, расставленная на длинном комоде, и лучились дочиста отмытые каменные плиты пола. Огонь в глубоко утопленном очаге света почти не добавлял, потому что там, в куче белого пепла, лежала одинокая головешка. Мор без подсказок догадался, что это дотлевает последнее поленце.

Сидевшая за кухонным столом старуха яростно что-то писала, чуть не упираясь в листок своим крючковатым носом. Заметив Мора, серый кот, свернувшийся клубочком на столе возле хозяйки, равнодушно моргнул.

Коса задела балку. Старуха подняла голову.

– Уже заканчиваю, – сообщила она, переводя хмурый взгляд обратно на бумагу. – Еще не дописала о здравом уме и твердой памяти, да только это пустое: никто не помирает в здравом уме и твердой памяти. Выпить хочешь?

– Прошу прощения? – переспросил Мор.

Но тут же спохватился и поправился:

– ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ?

– Если употребляешь, конечно. У меня есть малиновый портвейн. На комоде. При желании можешь хоть всю бутылку прикончить.

Мор подозрительно оглядел комод. Кажется, ситуация вышла из-под его контроля. Он вытащил песочные часы и сердито уставился на них. Песка оставалось всего ничего.

– У нас еще есть минутка-другая, – пробормотала ведьма, не поднимая глаз.

– Откуда… то есть… ОТКУДА ТЫ ЗНАЕШЬ?

Не удостоив его ответом, она подсушила свежие чернила над пламенем свечи, запечатала письмо капелькой воска и прижала подсвечником. Затем взяла на руки кота.

– Завтра придет матушка Бидль, приберется здесь, а потом ты пойдешь с ней, понятно? И проследи, чтобы она отдала умывальный столик из розового мрамора тетушке Натли – та уж давно на него глаз положила.

Кот понимающе зевнул.

– У меня… то есть… У МЕНЯ НЕТ ВРЕМЕНИ ВСЮ НОЧЬ ТУТ ПРОХЛАЖДАТЬСЯ, – укоризенно сказал Мор.

– Все у тебя есть, это у меня нету, и не надо тут кричать, – проворчала ведьма. Она соскользнула со своего насеста, и лишь тогда Мор заметил, что спина у нее сгорбленная, как дуга лука. Ведьма не без труда дотянулась до висевшей на гвозде остроконечной шляпы, прикрепила ее к своим седым волосам целой армадой шляпных булавок, а затем взяла две клюки.

С их помощью она поковыляла через кухню в сторону Мора и подняла на него маленькие и блестящие, как ягоды черной смородины, глазки.

– А шаль-то мне понадобится? Захватить шаль, как мыслишь, а? Да нет, это, наверно, лишнее. Куда я путь держу, там, поди, всегда теплынь.

Разглядев Мора вблизи, старуха нахмурилась.

– А ты намного моложе, чем я представляла, – сказала она. Мор промолчал. Тогда тетушка Хэмстринг негромко добавила: – Сдается мне, ты не тот, кого я поджидала.

Мор откашлялся.

– А кого же ты тогда поджидала? – спросил он.

– Смерть, – попросту ответила ведьма. – Это, видишь ли, часть соглашения. Я знаю дату своей кончины заранее, и мне гарантируется… личное внимание.

– Так ведь я – это оно и есть.

– Оно?

– Личное внимание. Он меня послал. Я на него работаю. Больше меня никто в ученики не брал… – Мор умолк. Все пошло не так. Теперь он будет с позором отправлен домой. Первое самостоятельное задание – и сразу провал. В ушах уже звенело от смеха соседей.

Вопль родился в глубинах его стыда и вырвался наружу ревом береговой сирены:

– Просто это мое первое серьезное поручение – и все пошло наперекосяк!

Коса с лязгом упала на пол, отхватила кусок от ножки стола и рассекла надвое каменную плиту.

Склонив голову набок, ведьма некоторое время наблюдала за гостем. А потом сказала:

– Понятно. Как тебя звать, молодой человек?

– Мор, – шмыгнул носом Мор. – Это сокращение от Мортимера.

– А скажи-ка, Мор, захватил ли ты с собой песочные часы?

Мор невыразительно кивнул. Потянулся к поясу и снял с него жизнеизмеритель. Ведьма осмотрела его цепким взглядом.

– Еще около минуты осталось, – сказала она. – Не будем терять времени. Подожди только, я дом запру.

– Ты не понимаешь, – взвыл Мор. – Я того и гляди все испорчу! Я этого никогда раньше не делал!

Она похлопала его по руке.

– Я тоже. Будем учиться вместе. А теперь подыми косу и прекрати это ребячество – вот молодец.

Невзирая на его протесты, ведьма выгнала Мора на снег, вышла следом, плотно притворила дверь, заперла ее массивным железным ключом, а потом повесила его на гвоздь у притолоки.

Мороз еще крепче вцепился в лесную чащу и усиливал хватку, пока у деревьев не затрещали корни. Луна садилась, но небо было полно холодных белых звезд, из-за которых зима казалась еще суровей. Тетушка Хэмстринг поежилась.

– Вон там лежит старое бревно, – как ни в чем не бывало сообщила она. – Оттуда вся долина – как на ладони. Летом, конечно. Хочу присесть на дорожку.

Мор помог ей пробраться через сугробы и, как сумел, обмахнул бревно. Они присели рядом, поставив между собой жизнеизмеритель. Можно было лишь гадать, какие красоты открывались отсюда летом, но сейчас перед глазами простирались только черные скалы на фоне неба, с которого сыпалась снежная крупка.

– Поверить не могу, – сказал Мор. – Тебя послушать – так ты хочешь умереть.

– Кое-каких мелочей будет не хватать, – призналась ведьма. – Но она ведь изнашивается. Жизнь то бишь. Коли собственное тело начинает тебя подводить, значит, настал срок двигаться дальше. Пора мне попробовать что-нибудь новенькое. Он тебе говорил, что все, кто владеет магией, могут его видеть?

– Нет, – погрешил против истины Мор.

– Так вот, мы можем.

– Он не особенно любит волшебников и ведьм, – сообщил Мор.

– Умников никто не любит, – с оттенком удовлетворения отметила ведьма. – Видишь ли, от нас ему одно беспокойство. А от жрецов никакого беспокойства нет – вот их он любит.

– Вот этого он мне не говорил, – сказал Мор.

– Ну-ну. Жрецы вечно людям твердят, насколько лучше им будет, когда они помрут. А мы им говорим: можно и здесь жить не тужить, если только у тебя голова варит.

Мор колебался. На языке вертелось: ты не права, он совсем не такой, ему все равно, добрый ты человек или злой, лишь бы не опаздывал. И кошек не обижал, мысленно добавил он.

Но он этого не сказал. Ему пришло в голову, что всем нужно во что-нибудь верить.

И снова послышался волчий вой, да так близко, что Мор стал беспокойно озираться. Первому волку через всю долину ответил второй. Из лесной чащи откликнулось еще несколько их сородичей. Никогда еще Мор не слышал более скорбных звуков.

Он покосился на неподвижную фигуру тетушки Хэмстринг, а потом, в нарастающей панике, – на песочные часы. Вскочив с бревна, он двумя руками схватил косу и с размаху описал лезвием круг.

Ведьма поднялась с бревна, оставив позади свою телесную оболочку.

– Молодчина, – похвалила она. – Мне даже сначала показалось, что ты промахнулся.

Тяжело дыша, Мор прислонился к дереву и смотрел, как ведьма обходит бревно, чтобы поглядеть на себя.

– Хмм, – критически протянула она. – Время наворотило дел – оно еще ответит.

Ведьма подняла руку и рассмеялась, разглядев сквозь нее звезды.

А потом она изменилась. Мор уже бывал свидетелем тому, что случается, когда душа осознает, что больше не скована морфогенетическим полем тела, но никогда не видел, чтобы этот процесс так тщательно контролировался. Сначала волосы, стянутые в тугой пучок, рассыпались по плечам, на глазах отрастая и меняя цвет. Спина выпрямилась. Морщины разгладились, а потом исчезли вовсе. Серое шерстяное платье заволновалось, как поверхность морских вод, и в конце концов обрисовало совсем другие, волнующие, контуры.

Ведьма оглядела себя и со смешком превратила платье во что-то лиственно-зеленое и облегающее.

– Что скажешь, Мор? – спросила она. Прежде голос ее был надтреснутым и дрожащим. Теперь же он отдавал мускусом, кленовым сиропом и прочими вещами, от которых кадык Мора задергался, словно каучуковый мячик на резиночке.