Текст книги "Мор, ученик Смерти"
Автор книги: Терри Пратчетт
Жанр: Зарубежное фэнтези, Зарубежная литература
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– … – ответил он и сдавил косу так, что побледнели костяшки.
Она скользнула к нему, как змейка в полноприводном дрифте.
– Не слышу, – промурлыкала ведьма.
– О… о… очень красиво, – выдавил Мор. – Это такой ты была раньше?
– Такой я была всегда.
– Ох… – Мор потупился. – Я должен тебя отсюда увезти, – выдавил он.
– Знаю, – сказала она, – но я намерена остаться.
– Тебе нельзя здесь оставаться! То есть… – он с трудом подбирал слова, – …понимаешь, если ты останешься, то начнешь как бы рассеиваться, истончаться, пока не…
– Мне это понравится, – твердо заявила ведьма. Она склонилась вперед и подарила ему поцелуй, легкий, как вздох мушки-поденки, постепенно растворяясь – подобно Чеширскому Коту, только более эротично, – так что вскоре, кроме поцелуя, не осталось ничего.
– Будь осторожен, Мор, – сказал ее голос у него в голове. – Может, ты и хочешь держаться своего ремесла – но сможешь ли ты его отпустить?
Мор застыл с идиотским видом, держась за щеку. Деревья вокруг прогалины задрожали, легкий ветерок принес звук смеха, а потом опять сомкнулась ледяная тишина.
Сквозь розовую дымку в голове к нему взывал долг. Мор выхватил вторые песочные часы и пригляделся. Песок был на исходе.
На стекле виднелась гравировка: лепестки лотоса. Когда Мор щелкнул пальцем по колбе, та отозвалась звуком «ом-м-м».
По хрустящему снегу он подбежал к Бинки и вскочил в седло. Конь вскинул голову, поднялся на дыбы и взмыл к звездам.
* * *
С крыши мира неслышно струились величественные потоки сине-зеленого пламени. Переливы октаринового зарева – мощные выбросы магии из поля стоячих волн Диска – исполняли над Плоским миром медленный, царственный танец Авроры Кориолис, а потом уходили в недра зеленых ледников Пупа.
Срединный пик Кори Челести, обитель богов, представлял собой вздымающийся на десять миль в небеса звездно-холодный огненный столб.
Немногим доводилось его лицезреть, и Мор в их число не вошел, поскольку летел, пригнувшись и крепко обхватив Бинки за шею; конские копыта грохотали по ночному небу, а позади, как хвост кометы, тянулись клубы пара.
Вокруг пика Кори теснились другие горы. В сравнении с ним это были сущие термитные кочки, даже притом что в действительности у каждой имелись собственные грандиозные перевалы и седловины, отвесные утесы и скалистые выступы, крутые склоны и ледники – на зависть любому горному массиву.
Меж самых высоких гор, в воронке долины, находился монастырь Слушателей.
Это был один из древнейших культов Плоского мира, но даже боги не могли сойтись во мнениях относительно того, можно ли считать Слушание полноценной религией; местный храм, который запросто смела бы с лица земли пара хорошо нацеленных лавин, уцелел по одной-единственной причине: даже богам было любопытно, что все-таки могут Услышать Слушатели. Если богов что-то по-настоящему и раздражает, так это неведение.
Чтобы добраться до храма, Мору потребуется несколько минут. Их вполне можно было бы обозначить протяженным отточием, но читатель, вероятно, успел заметить в дальнем конце долины причудливый исполинский храм (витой, белый – ни дать ни взять гигантский аммонит) и ждет объясний.
Все дело в том, что Слушатели пытаются выяснить, что именно сказал Творец непосредственно после создания Вселенной.
Теория их несложна.
Ничто из созданного Творцом не может – это очевидно – сгинуть бесследно, а значит, отголоски самых первых слогов обязательно где-то сохраняются, отражаются и отскакивают рикошетом от вселенской материи, но при этом остаются доступными восприятию особо чуткого слушателя.
В незапамятные времена Слушатели нашли уникальную долину, которую лед и случай сформировали как точную акустическую противоположность долин эха, и воздвигли здесь свой многокамерный храм – аккурат в той точке, какую всегда занимает единственное удобное кресло в доме одержимого фаната стереосистем. Установленные в храме сложные звукоуловители захватывали и усиливали звук, попадающий в воронку этой холодной долины, а потом направляли его в глубь центральной камеры храма, где в любое время дня и ночи сидели трое монахов.
И Слушали.
Задача их несколько осложнялась тем, что слышали они не только слабые отголоски первых слов мироздания, но и каждый звук Плоского мира. Дабы распознать Слова, им приходилось учиться распознавать и все прочие шумы. Для этого требовался определенный дар, и неофита допускали к обучению только в том случае, если он мог исключительно на слух с расстояния в тысячу ярдов определить, какой стороной упала монета. А в орден его не допускали до тех пор, пока он не мог сказать, какого она была цвета.
И хотя Святые Слушатели обосновались в безлюдном краю, паломники толпами пускались в далекий и опасный путь через промерзшие владения злобных троллей, переходили вброд ледяные стремнины, штурмовали неприступные горы, влачились сквозь суровую тундру – и все для того, чтобы только пройти по узкой лестнице, которая вела в потаенную долину, и с чистым сердцем приобщиться к тайнам бытия.
А монахи, завидя их, кричали: «Да тише вы, чтоб вам!»
Бинки светлым пятном пронесся среди горных вершин и приземлился в снежной пустоте монастырского двора, призрачного в свете небесных стробоскопов. Соскочив с седла, Мор бросился по безмолвным галереям в ту келью, где в окружении преданной братии лежал на смертном одре восемьдесят восьмой настоятель.
Шаги Мора стучали по причудливой мозаике пола. Сами монахи носили шерстяные бахилы.
У кровати он немного помедлил, опираясь на косу, чтобы перевести дыхание.
Настоятель – маленький и совершенно лысый человечек, морщин на котором было больше, чем в целом мешке чернослива, – открыл глаза.
– Ты опаздываешь, – прошептал он и умер.
Задержав дыхание, Мор сглотнул и сделал плавный дугообразный взмах косой. Как бы то ни было, удар оказался достаточно точен; настоятель сел, оставив за спиной свое бренное тело.
– Едва-едва успел, – сказал он, но услышал его только Мор. – Я уж было забеспокоился.
– Все хорошо? – осведомился Мор. – А то мне надо торопиться…
Бодро поднявшись со смертного одра, настоятель приблизился к Мору сквозь ряды осиротевшей братии.
– Не спеши, – попросил он. – Я всегда с нетерпением жду этих разговоров. А что случилось со всегдашним работником?
– Всегдашним? – не понял Мор.
– Высокий такой. В черном балахоне. Живет, как видно, впроголодь, – пояснил настоятель.
– Всегдашний работник? Вы имеете в виду Смерть? – уточнил Мор.
– Ага, именно его, – жизнерадостно ответил настоятель. У Мора отвисла челюсть.
– А вы, значит, часто умираете? – выдавил он.
– Частенько. Частенько. Конечно, – поделился настоятель, – тут главное – приноровиться, а дальше – дело техники.
– В самом деле?
– Ладно, пора нам в путь, – сказал настоятель. Мор захлопнул рот.
– Я как раз об этом и говорил, – напомнил он.
– Не откажи в любезности высадить меня в долине, – благодушно попросил маленький монах. Потом скользнул мимо Мора и устремился во двор. Мор какое-то время тупо глазел на пол, а затем бросился следом, понимая, что выглядит нелепо и непрофессионально.
– Подождите-ка… – начал он.
– Помнится мне, у того был жеребец по кличке Бинки, – светским тоном промолвил настоятель. – А ты, стало быть, выкупил у него один выезд?
– Выезд? – вконец растерялся Мор.
– Ну или как это у вас называется. Уж прости, парень, – сказал настоятель, – но я не знаю, как такие вещи организуются.
– Мор, – отрешенно поправил Мор. – И мне кажется, что вы должны уехать со мной, сэр. Если не возражаете. – Он постарался перейти на твердый, непререкаемый тон. Монах повернулся и одарил его любезной улыбкой.
– Хотел бы я это сделать, – проговорил он. – Может, в другой раз. А теперь сделай одолжение, подбрось меня до ближайшей деревни. Полагаю, меня как раз сейчас зачинают.
– Зачинают? Но ведь вы только что умерли! – воскликнул Мор.
– Ну да, но, понимаешь ли, у меня, так сказать, абонемент, – объяснил настоятель.
Хоть и с задержкой, на Мора снизошло озарение.
– А, – вырвалось у него. – Я ведь об этом читал. Реинкарнация, да?
– Именно так. В пятьдесят третий раз. Или даже в пятьдесят четвертый.
Почуяв их приближение, Бинки вскинул голову и коротко заржал при виде старого знакомца, который потрепал его по морде. Мор вскочил в седло и устроил аббата позади себя.
– Это, должно быть, очень интересно, – заговорил он, когда Бинки взмыл над храмом. На абсолютной шкале мастерства светской беседы этой ремарке досталось бы глубоко отрицательное значение, но ничего лучшего Мор не придумал.
– Ничего интересного, – возразил настоятель. – Ты так считаешь, потому что тебе кажется, будто я помню все свои жизни, но такое, конечно, невозможно. По крайней мере, пока я жив.
– Это мне в голову не пришло, – сознался Мор.
– Только вообрази: пятьдесят раз заново приучаться к горшку!
– Да уж, было бы что вспоминать, – сказал Мор.
– Вот-вот. Довелось бы мне начать все сначала – нипочем не согласился бы на реинкарнацию. А то ведь только начинаешь соображать что к чему, монахи спускаются из храма в долину, чтобы отыскать мальчика, зачатого в час смерти старого настоятеля. Никакого воображения. Остановись-ка ненадолго, сделай милость.
Мор посмотрел вниз.
– Но мы же в воздухе, – неуверенно сказал он.
– Я тебя надолго не задержу. – Настоятель соскользнул с крупа Бинки, сделал несколько шагов по воздуху и заорал.
Казалось, этот вопль никогда не стихнет. Но в конце концов настоятель снова забрался на коня.
– Ты даже не представляешь, как долго я этого ждал, – сказал он.
В нескольких милях от храма, на дне долины, располагалась деревня, жившая тем, что обслуживала храм. С воздуха она походила на беспорядочную россыпь хижин – маленьких, но зато с надежной звукоизоляцией.
– Можешь высадить меня где угодно, – сказал настоятель.
Мор оставил его стоять в паре футов над заснеженной землей, там, где хижины особенно тесно жались друг к дружке.
– Желаю, чтобы следующая жизнь оказалась лучше предыдущей, – напоследок сказал он настоятелю. Тот пожал плечами.
– Хорошо бы, – отозвался он. – Ну, мне хотя бы положен девятимесячный отпуск. Поглядеть особенно не на что, зато тепло.
– Что ж, прощайте, – сказал Мор. – Мне надо спешить.
– Оревуар, – с тоской ответил аббат и отвернулся.
На поверхности Диска все еще играло мерцающими бликами центральное сияние. Мор вздохнул и потянулся за третьими песочными часами.
Корпус у них был серебряный, украшенный маленькими коронами. Песчинок внутри оставалось всего ничего.
Подумав, что ночь уже подложила ему всех имевшихся у нее свиней и хуже стать попросту не может, Мор осторожно повернул жизнеизмеритель, чтобы разобрать имя…
* * *
Принцесса Кели проснулась.
До ее слуха донесся какой-то шум – такой, словно незваный гость не производил никакого шума. Куда там перинам и горошинам – элементарный естественный отбор веками обеспечивал выживание тех династий, которые учили своих отпрысков распознавать присутствие коварного ночного убийцы по шорохам, которых тот не допускал, ибо в кругах, близких ко двору, всегда находились охотники пырнуть ножом законного наследника престола.
Она лежала без движения и думала, как быть дальше.
Под подушкой у нее скрывался кинжал. С большой осторожностью принцесса заскользила рукой вверх по простыне, из-под ресниц оглядывая спальню в поисках незнакомых теней. Она прекрасно понимала: стоит только показать, что не спишь, – и ты уснешь навсегда.
Сквозь большое окно в дальнем конце спальни проникал свет, однако латы, шпалеры и прочие предметы убранства, загромождавшие комнату, могли укрыть за собой целую армию.
Кинжал провалился за изголовье. Впрочем, Кели все равно не сумела бы воспользоваться им как следует.
Кричать, призывая стражу, решила она, не имеет смысла. Если кто-то сумел проникнуть в спальню, значит, он одолел стражников или, по крайней мере, оглушил их огромной суммой денег.
На каменных плитах пола, придвинутый к камину, стоял поддон с углями для обогрева комнаты. Может, из него получится оружие?
Послышался слабый металлический звон.
А может, закричать – не такая уж и плохая идея…
Окно разлетелось вдребезги. На какой-то миг в обрамлении сине-лилового пламени мелькнула фигура в капюшоне, припавшая к холке самого большого коня, какого Кели доводилось видеть.
Но и рядом с кроватью определенно кто-то стоял, замахиваясь ножом.
Время будто замедлилось, и Кели зачарованно смотрела, как поднимается рука и как конь со скоростью ледника галопом несется через спальню. Вот нож оказался прямо над ней и начал опускаться; в то же мгновение конь поднялся на дыбы, а всадник, привстав в седле, замахнулся каким-то оружием, чье лезвие вспороло недвижный воздух с таким звуком, какой извлекает палец из кромки мокрого бокала…
Свет погас. Раздался мягкий стук падения, затем металлический лязг.
Кели набрала полные легкие воздуха.
Чья-то рука на мгновение зажала ей рот, и взволнованный голос произнес:
– Если закричишь, я об этом пожалею. Ладно? Я и так по уши влип.
Всякий, кто способен вложить в свой голос столько ошеломленной мольбы, либо предельно искренен, либо настолько искушен в лицедействе, что не нуждается в подработке наемным убийцей.
– Кто ты? – спросила принцесса.
– Не знаю, можно ли мне рассказывать, – ответил голос. – Ты ведь все еще жива, да?
Она вовремя прикусила язык, чтобы с него не слетел саркастический ответ. Что-то в тоне, которым был задан этот вопрос, встревожило ее.
– А ты не видишь? – спросила она.
– Все не так просто…
Наступила пауза. Принцесса напряженно вглядывалась в темноту, пытаясь наделить голос лицом.
– Может статься, я тебе сильно навредил, – добавил голос.
– Но ты только что спас мне жизнь, разве не так?
– Уж не знаю, что я спас. Здесь есть какое-нибудь освещение?
– Служанка иногда оставляет спички на каминной полке, – сказала Кели. Она ощутила, как стоявший рядом с ней человек отошел в сторону. Послышались неуверенные шаги, пара глухих ударов и, наконец, лязг, хотя слова «лязг» и недостаточно для описания наполнившей спальню чудовищной какофонии рушащегося металла. За ней даже последовало короткое позвякивание, которое традиционно раздается, стоит тебе подумать, что все закончилось.
Голос невнятно проговорил:
– Меня завалило доспехами. Я иду в правильном направлении?
Бесшумно соскользнув с кровати, Кели на ощупь добралась до камина, в бледном отсвете затухающего огня отыскала связку спичек, чиркнула одной, породив облачко серного дыма, зажгла свечу, нашла бесформенную груду доспехов, извлекла из ножен меч – и чуть не проглотила язык.
Кто-то горячо и влажно задышал ей в ухо.
– Это Бинки, – объяснила груда доспехов. – Так он проявляет дружеское расположение. Если у тебя найдется клочок сена, он с удовольствием его съест.
С истинно королевской невозмутимостью Кели ответила:
– Это четвертый этаж. Спальня дамы. Ты не поверишь, скольких лошадей мы здесь не держим.
– О. А ты можешь помочь мне выбраться?
Положив меч, она оттащила в сторону нагрудник. На нее уставилось худое бледное лицо.
– Для начала советую объяснить, почему я не должна прямо сейчас позвать стражу, – начала Кели. – За одно лишь проникновение в мою спальню тебя могут запытать до смерти.
Она испепелила его взглядом.
В конце концов он выдавил:
– Э-э… можно тебя попросить высвободить мне руку? Вот спасибо… Во-первых, стража, скорее всего, меня не увидит; во-вторых, так ты никогда не узнаешь, зачем я сюда явился, хотя по глазам вижу, что сгораешь от любопытства, и в-третьих…
– Ну, что же в-третьих?
Мор открыл рот – и тут же закрыл. Ему хотелось сказать: в-третьих, ты так прекрасна, или, по крайней мере, очень привлекательна, или, во всяком случае, точно привлекательнее всех девушек, каких я встречал в своей жизни, хотя, вынужден признаться, встречал я их немного. Из этого со всей очевидностью следует, что врожденная честность никогда не позволила бы Мору стать поэтом; доведись ему сравнить черты девушки с летним днем, за этим неизбежно последовало бы подробное разъяснение, какой именно день имелся в виду и не был ли он случайно дождливым. В сложившихся обстоятельствах то, что он лишился дара речи, было только к лучшему.
Кели подняла свечу и осмотрела окно.
Оно было целым. Каменные рамы не треснули. Ни одна деталь витража с изображением герба Сто Лата не пострадала. Принцесса оглянулась на Мора.
– Оставим «в-третьих», – сказала она. – Что там было «во-вторых»?
Через час до города добралась заря. Дневной свет на Диске не столько мчится, сколько течет, так как его тормозит статичное магическое поле; вот и сейчас он заливал равнины на манер золотистого моря. Только что город на скале возвышался над округой, как песчаный замок на пути прилива, а в следующий миг день захлестнул его и пополз себе дальше.
Мор и Кели бок о бок сидели на кровати. Между ними лежал жизнеизмеритель. В верхней колбе не осталось ни песчинки.
Из-за двери доносился шум просыпающегося замка.
– И все-таки я не понимаю, – сказала принцесса. – Это значит, что я умерла, или нет?
– Это значит, что ты должна была умереть, – объяснил Мор, – как предопределено судьбой или чем-то там еще. Я пока не углублялся в теорию.
– И убить меня должен был ты?
– Нет! Убить тебя должен был наемник. Я уже пытался это объяснить.
– А зачем ты ему помешал?
Мор взглянул на нее с ужасом.
– Ты что, хотела умереть?
– Естественно, нет. Но, похоже, в таких вопросах людские желания ничего не значат, я права? Я просто стараюсь мыслить трезво.
Мор уткнулся взглядом в колени. Потом встал.
– Наверное, мне лучше уйти, – холодно изрек он.
Сложив косу, Мор вернул ее в притороченные к седлу ножны. Потом посмотрел на окно.
– Ты через него вошел, – подсказала Кели. – Слушай, когда я говорила…
– Оно открывается?
– Нет. Дальше по коридору есть балкон. Но там тебя увидят!
Мор пропустил это мимо ушей и, распахнув дверь, вывел Бинки в коридор. Кели бросилась следом. Попавшаяся им служанка замерла, потом сделала реверанс и слегка нахмурилась: мозг ее проявил мудрость и перечеркнул образ очень крупного коня, ступающего по ковровой дорожке.
Балкон выходил на один из внутренних дворов. Взглянув через парапет, Мор вскочил в седло.
– Остерегайся герцога, – сказал он. – Это его происки.
– Отец тоже меня предупреждал, – сообщила она. – Я наняла пробовальщика.
– Найми еще и телохранителя, – посоветовал Мор. – Мне пора. Меня ждут важные дела. Прощай, – добавил он таким тоном, какой, по его мнению, выражал оскорбленное достоинство.
– Мы еще увидимся? – спросила Кели. – Мне хочется так много у тебя…
– Если подумать, это не такая уж хорошая идея, – надменно прервал ее Мор. Он щелкнул языком, и Бинки оторвался от плит, перескочил парапет и устремился к голубому утреннему небу.
– Я только хотела сказать спасибо! – прокричала вслед Кели.
Служанка, не сумевшая побороть ощущение, будто что-то неладно, и последовавшая за принцессой, спросила:
– Хорошо ли вы себя чувствуете, госпожа?
Кели рассеянно посмотрела на нее.
– Что-что? – недовольно переспросила она.
– Я лишь осмелилась спросить… все ли у вас хорошо?
Кели сникла.
– Нет, – бросила она. – Все плохо. В моей спальне лежит мертвый убийца. Сделай одолжение, позаботься, чтобы там прибрали. И, – Кели подняла ладонь, – не вздумай переспрашивать: «Мертвый, госпожа?», «Убийца, госпожа?», или вопить, или причитать. Просто сделай так, чтобы его там больше не было. Без лишнего шума. Кажется, у меня разболелась голова. Так что просто кивни.
Служанка кивнула, кое-как сделала книксен и попятилась с глаз долой.
* * *
Мор сам не понял, как вернулся. Когда Бинки нырнул в промежуток между измерениями, небо просто сделалось из сине-ледяного мрачно-серым. Он не приземлялся на темную почву поместья Смерти, она просто оказалась у него под копытами, словно авианосец аккуратно подставил палубу реактивному самолету, чтобы пилоту не пришлось мучиться с вертикальной посадкой.
Огромный конь рысцой побежал на конюшню и остановился, помахивая хвостом, у двустворчатой двери. А Мор, соскользнув с седла, бросился к дому.
И остановился, и вернулся к стойлу, и наполнил кормушку сеном, и бросился к дому, и остановился, и что-то буркнул себе под нос, и вернулся к стойлу, и почистил коня, и убедился, что в поилке достаточно воды, и бросился к дому, и вернулся к стойлу, и сорвал с крючка попону, и накрыл ей жеребца, и застегнул пряжку. Бинки с достоинством ткнулся в него носом.
В доме, похоже, все спали; проскользнув через черный ход, Мор пробрался в библиотеку, которая даже в этот ночной час казалась созданной из горячей сухой пыли. Ему чудилось, что на поиски жизнеописания принцессы Кели ушли годы, но в конце концов Мор его обнаружил. До этой удручающе тонкой книжицы ему удалось дотянуться только с шаткой библиотечной стремянки на колесиках, смахивающей на образец раннего осадного сооружения.
Дрожащими пальцами Мор открыл последнюю страницу и застонал.
«Убийство пятнадцатилетней принцессы, – прочел он, – повлекло за собой заключение унии между Сто Латом и Сто Гелитом и, опосредованно, упадок городов-государств центральной равнины и подъем…»
Мор читал дальше, не в силах остановиться. Время от времени он издавал очередной стон.
Наконец он вернул книжку на место, помедлил и задвинул ее за другие биографии. И все равно, спускаясь со стремянки, он чувствовал, как она кричит оттуда о своем изобличающем существовании.
В океанах Плоского мира плавало не так уж много кораблей. Ни одному капитану не нравилось терять из вида береговую линию. Как ни прискорбно, когда стороннему наблюдателю казалось, что корабли скрываются за краем света, они не исчезали за горизонтом, а действительно падали с краев Диска.
Плюс-минус в каждом поколении находились немногочисленные исследователи-энтузиасты, которые не верили в такое положение дел и снаряжали собственные экспедиции, чтобы опровергнуть всякие домыслы. По странному стечению обстоятельств ни одна экспедиция не вернулась, чтобы поведать о результатах своих исследований.
Поэтому, с точки зрения Мора, нижеследующая аналогия была бы лишена смысла.
Он чувствовал себя так, словно пережил гибель «Титаника» – и тут же был спасен. Пароходом под названием «Лузитания».
Он чувствовал себя так, словно без всякой задней мысли запустил снежок и теперь наблюдал, как спровоцированная им лавина подминает под себя три горнолыжных курорта.
Он чувствовал, как вокруг него расползается в клочья история.
Он чувствовал потребность с кем-нибудь поговорить, и как можно скорее.
Это означало выбор между Альбертом и Изабель, поскольку мысль о необходимости объясняться перед парой крошечных голубых точек совершенно не улыбалась ему после тяжелой ночи. В тех редких случаях, когда Изабель снисходила до взгляда в его сторону, она ясно давала понять, что различие между Мором и дохлой жабой заключается единственно в цвете. Что же касается Альберта…
Ну, задушевным другом тот ему, конечно, не стал, но определенно был лучшим вариантом при выборе из одного человека.
Мор слез со стремянки и пошел назад мимо книжных стеллажей. Поспать пару часиков тоже было бы неплохо.
И вдруг до него донесся резкий всхлип, поспешный топоток и стук двери. Заглянув за ближайший стеллаж, он не увидел ничего, кроме табурета с парой книг. Подняв одну, Мор взглянул на имя и прочитал несколько страниц. Рядом с книгой лежал кружевной носовой платок – насквозь мокрый.
* * *
Мор встал поздно и тут же поспешил на кухню, ожидая в любой момент услышать глубокий недовольный голос. Но ничего не случилось.
Альберт стоял за каменной раковиной, задумчиво глядя на фритюрницу – не иначе, прикидывал, не пора ли поменять масло или нынешнее еще годик прослужит. Когда Мор украдкой проскользнул за стол, Альберт обернулся.
– Тебе, я так понимаю, изрядно пришлось поработать, – сказал он. – Слышал, ты до первых петухов по миру скакал. Могу пожарить яйцо. Ну, или овсянка есть.
– Яйцо, пожалуйста, – попросил Мор. Он так и не собрался с духом, чтобы отведать Альбертову овсянку, которая жила собственной жизнью в глубинах кастрюли и питалась ложками.
– Хозяин хочет видеть тебя после завтрака, – добавил Альберт, – но говорит, чтобы ты особенно не торопился.
– О. – Мор уставился в стол. – А больше он ничего не сказал?
– Сказал, что свободного вечера у него не выдавалось тысячу лет, – ответил Альберт. – А еще напевал себе под нос. Не нравится мне это. Никогда еще его таким не видел.
– О. – Мор наконец решился: – Альберт, а ты давно здесь работаешь?
Альберт посмотрел на него поверх очков.
– Может, и давно. За внешним временем не уследишь, парень. Я сюда попал сразу после кончины старого короля.
– Какого короля, Альберт?
– Арторолло – так вроде бы его когда-то звали. Приземистый толстячок был. Голос писклявый. Впрочем, я его только раз видел.
– И где же?
– В Анке, где же еще.
– Как? – удивился Мор. – В Анк-Морпорке нет королей, это всем известно!
– Говорю же: давненько это было, – напомнил Альберт, наливая себе чай из личного заварочного чайника Смерти, а потом с мечтательным видом уселся и прикрыл подернутые пеленой глаза. Мор терпеливо ждал.
– В ту пору короли были – всем королям короли, не то что нынешние. Те были – монархи, – продолжил Альберт, осторожно наливая чай в блюдце и чопорно обмахивая его концом шарфа. – Мудрые, справедливые… ну, относительно мудрые. Кому головы рубить – решали сразу, с первого взгляда, – с одобрением добавил он. – А все королевы были статные, бледные, на голове такие штуки носили, вроде платков…
– Покрывала? – уточнил Мор.
– Ага, они самые. А принцессы были прекрасными, как ясный день, и такими благородными, что могли через дюжину перин чувственностью огорошить…
– Что?
Альберт замялся.
– Ну, или что-то в этом роде, – уступил он. – И балы давали, и турниры устраивали, и казни прилюдные. Великое было время. – Он мечтательно заулыбался своим воспоминаниям. – Не то что теперь, – заключил он, нехотя стряхивая грезы.
– А у тебя фамилия есть, Альберт? – спросил Мор.
Но момент был упущен, и старик не собирался больше откровенничать.
– Ага, знаю я, что ты задумал, – огрызнулся он, – выспросишь Альбертову фамилию – и бегом в библиотеку, да? Вынюхивать, докапываться. Для меня ведь не секрет, что ты допоздна там засиживаешься, зачитываешься жизнями молоденьких девушек…
Не иначе как вестники вины протрубили во взгляде Мора в потускневшие трубы, потому что Альберт захихикал и ткнул его костлявым пальцем.
– Хоть бы по местам расставлял, – упрекнул он, – а то ведь разбросаешь где попало, а старик Альберт – ходи собирай. Да и вообще – неправильно это, за бедняжками-покойницами подглядывать. Как бы тебе не ослепнуть от такого занятия.
– Да я только… – начал Мор, но вспомнил о мокром кружевном платочке у себя в кармане и прикусил язык.
Предоставив невнятно ворчащему Альберту мыть посуду, Мор тайком пробрался в библиотеку. Из высоких окон падали копья солнечного света, потихоньку обесцвечивая переплеты терпеливых старых томов. Время от времени какая-нибудь пылинка, проплывая сквозь золотистые лучи, вспыхивала, точно крошечная сверхновая.
Мор знал: если прислушаться, то можно услышать что-то похожее на шуршание насекомых – это книги писали сами себя.
Когда-то Мор счел бы эти звуки жуткими. Теперь же они… ободряли. Они доказывали, что мироздание работает без сбоев. Однако совесть, только и искавшая такой возможности, злорадно напомнила, что работает-то оно без сбоев, а вот движется совсем не туда, куда должно бы.
Пробравшись сквозь лабиринт стеллажей туда, где лежала таинственная стопка книг, Мор не обнаружил ее на прежнем месте. Альберт хозяйничал на кухне, а Смерть… За все время Мор ни разу не видел, чтобы тот заходил в библиотеку. Что же в таком случае искала здесь Изабель?
Он взглянул вверх, на отвесный утес книжных полок, подумал о том, что сейчас начинает происходить с миром, и в животе у него похолодело…
Делать нечего. Он должен кому-то рассказать.
* * *
Кели тем временем тоже приходилось несладко.
А все из-за того, что причинность обладает невероятной инерцией. Необдуманный поступок Мора, движимого злостью, отчаянием и зарождающейся любовью, направил ее в иное русло, но она еще этого не заметила. Он наступил на хвост динозавру, но для того, чтобы на другом конце сообразили ойкнуть, требовалось время.
Грубо говоря, мироздание знало, что Кели мертва, а потому немало удивлялось, что она до сих пор ходит и дышит.
Это проявлялось в мелочах. Придворные, которые все утро исподволь косились на Кели, не понимали, почему от одного ее вида им становится не по себе. К собственному изрядному смущению и к ее возмущению, они ловили себя на том, что игнорируют ее или разговаривают шепотом.
Гофмейстер обнаружил, что отдал приказ приспустить королевские флаги, и никак не мог объяснить, зачем это сделал. А после того как он ни с того ни с сего оформил заказ на тысячу ярдов черного крепа, его бережно уложили в постель по причине легкого нервного расстройства.
Тревожное ощущение нереальности происходящего вскоре распространилось по всему замку. Старший кучер приказал вывести из каретного сарая и начистить до блеска церемониальный катафалк, а сам ушел на конюшенный двор и там, утирая слезы замшевым рукавом, долго плакал, так и не сумев вспомнить причину. Слуги неслышно сновали по коридорам. Повару пришлось бороться с неодолимым желанием ограничиться холодными мясными закусками. На псарне то и дело раздавался вой, но собаки быстро умолкали, стыдясь собственной глупости. Пара вороных, которых в Сто Лате традиционно запрягали в катафалк, дружно забеспокоилась и чуть не затоптала конюха.
Герцог Сто Гелитский напрасно дожидался у себя в замке гонца: тот даже отправился в путь, но на полдороге остановился, так и не сумев припомнить, куда он, собственно, собрался.
А среди всей этой сумятицы материальным и все более негодующим призраком металась Кели.
Кризис грянул в обеденный час. Ворвавшись в парадный зал, она обнаружила, что на столе перед королевским креслом нет ни посуды, ни приборов. Как можно более громко и членораздельно поговорив с дворецким, Кели добилась исправления этого недосмотра, но очень скоро обнаружила, что все блюда проплывают мимо нее – она даже не успевает воткнуть в них вилку. С мрачным недоверием она наблюдала, как вносят вино и в первую очередь наполняют бокал лорду-хранителю Кабинета Задумчивости.
Хотя особе королевской крови не к лицу такие выходки, она подставила подножку виночерпию; тот споткнулся, пробормотал что-то себе под нос и недоуменно воззрился на каменные плиты пола.
Отклонившись в другую сторону, Кели прокричала в ухо сенешалю:
– Эй, ты меня видишь? С какой стати на столе только ветчина с холодным окороком?
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?