Текст книги "Творцы заклинаний (сборник)"

Но сейчас о респектабельности речи не шло. Матушка, задержавшись, чтобы сорвать с крючка за дверью шляпу, торопливо забралась на посох, устроилась на нем как можно более удобно – боком, разумеется, и крепко зажав юбки между коленей, и сказала:

– Ну ладно, а теперь что-о-о…

Животные в лесу срывались с места и разбегались в стороны, узрев над своими головами быстро несущуюся, вопящую и сыплющую проклятиями тень. Матушка цеплялась за посох побелевшими от напряжения пальцами и неистово дрыгала тощими ногами, постигая высоко над верхушками деревьев важную науку о центре тяжести и турбулентных потоках. Посох летел вперед, совершенно игнорируя ее вопли.

К тому времени, как он добрался до горных лугов, она несколько освоилась. Это означало, что матушка научилась кое-как держаться. Нужно лишь цепляться покрепче руками и коленями – при условии, что вы не возражаете против того, чтобы висеть вверх ногами.

Слава богам, хоть матушкина шляпа приносила какую-то пользу своей аэродинамической формой.

Посох несся между черными утесами и вдоль голых высокогорных долин, по которым, как говорили, когда-то давно, во времена Ледяных Великанов, текли реки льда. Воздух, врывающийся в матушкино горло, стал разреженным и морозным.

Над одним из сугробов они резко остановились. Матушка свалилась с посоха и осталась лежать в снегу, тяжело дыша и пытаясь припомнить, как это она отважилась пройти через такое.

В нескольких футах от нее, под нависшим козырьком снега, темнел комок перьев. При ее приближении птичья голова рывком поднялась, и орел уставился на ведьму свирепыми, полными страха глазами. Он попытался взлететь, но опрокинулся на спину, однако, когда матушка протянула руку и попробовала прикоснуться к нему, не преминул вырвать из ее ладони аккуратный треугольник мяса.

– Понятно, – негромко, ни к кому не обращаясь, процедила матушка.

Оглянувшись, она отыскала подходящего размера валун, из приличия скрылась за ним на пару секунд и появилась снова с одной из нижних юбок в руках. Орел вырывался, уничтожая вышивку, на которую было потрачено несколько недель упорного труда, но матушке удалось-таки спеленать его, и она, держа птицу так, чтобы не пострадать от периодических выпадов острого клюва, повернулась к посоху, который стоял воткнутым в сугроб.

– Обратно я пойду пешком, – холодно заявила она.

Как оказалось, это была маленькая горная долина, заканчивающаяся крутым обрывом. Несколькими сотнями футов ниже виднелись острые черные скалы.

– Что ж, хорошо, – уступила матушка, – но ты полетишь медленно, понял? И не смей высоко подниматься.

На самом деле, поскольку теперь у нее было немного больше опыта – и, возможно, потому, что посох тоже летел осторожнее, – возвращение домой было почти степенным. Еще немного – и матушка убедила бы себя в том, что с течением времени могла бы научиться всего-навсего не любить полеты, вместо того чтобы питать к ним неизбывное отвращение. Ей всего лишь нужно было научиться не давать себе смотреть вниз.

Распластав крылья, орел сидел на тряпичном коврике у потухшего очага. Он попил воды, над которой матушка пробормотала несколько заклинаний (обычно она применяла их для того, чтобы произвести впечатление на клиентов, но кто знает, может, и есть в них какая-то сила?), и проглотил пару кусков сырого мяса.

Чего он не сделал, так это не проявил ни одного признака разумности.

Матушка начала сомневаться, та ли это птица. Рискуя получить еще один удар клювом, она пристально вгляделась в злые оранжевые глаза и попыталась убедить себя в том, что в самой-самой их глубине почти незаметно сверкает странная искорка.

Матушка пошарила у орла в голове. Его сознание, как и следовало ожидать, было на месте, четкое и резкое, но там же присутствовало кое-что другое. Сознание, разумеется, не имеет цвета, но тем не менее пряди орлиного сознания выглядели пурпурными. Вокруг них вились и переплетались тонкие серебристые нити.

Эск слишком поздно поняла, что тело формируется сознанием, что Заимствование – это одно, а в мечте о том, чтобы на самом деле вселиться в чужое тело, изначально заложено наказание.

Матушка уселась в кресло и начала раскачиваться. Она зашла в тупик и знала это. Распутать два сплетенных сознания не под силу ни ей, ни кому бы то ни было в Овцепикских горах…

Она ничего не слышала, но, может, текстура воздуха слегка изменилась. Она посмотрела на посох, которому было позволено вернуться в дом, и твердо заявила:

– Нет.

И тут же подумала: «А кому это я сказала? Себе? В нем есть сила, но мне она не по душе. Однако другой силы поблизости нет. А я все равно опоздала. Хотя, может, и успевать было некуда?»

Она снова проникла в голову орла, чтобы успокоить его страхи и развеять панику. Он позволил ей взять его и неуклюже уселся у нее на запястье, так крепко сжав руку когтями, что из-под них проступила кровь.

Матушка схватила посох и поковыляла наверх, туда, где в спальне с низким потолком на узкой кровати лежала Эск.

Ведьма пересадила орла на спинку кровати и воззрилась на посох. Узор на нем снова начал меняться под ее взглядом, так и не раскрывая до конца свой подлинный облик.

Матушка не была новичком в использовании волшебных сил, но знала, что ее способ – это мягкое принуждение, незаметно изменяющее ход вещей. Разумеется, сама она выразилась бы иначе – она бы сказала, что, зная, где искать, ты всегда найдешь рычаг. Сила же, заключенная в посохе, была грубой, свирепой – сырая магия, извлеченная из тех сил, что управляют самой вселенной.

За чудо придется платить. Матушка достаточно слышала о волшебниках, чтобы не сомневаться – цена будет высокой. Но если беспокоишься о цене, зачем тогда вообще идешь в лавку?

Она прокашлялась и спросила себя, какого черта ей делать дальше. Возможно, если она…

Сила ударила ее, словно кирпичом. Матушка почувствовала, как ее обхватили и подняли в воздух, и очень удивилась, когда, глянув вниз, обнаружила, что ноги по-прежнему твердо стоят на полу. Она попыталась сделать шаг вперед, и вокруг затрещали магические разряды. Тогда матушка оперлась о стену, чтобы не упасть, но старинная деревянная балка зашевелилась прямо у нее под рукой и выпустила листья. По комнате кружил магический циклон, поднимая в воздух пыль и придавая ей тревожащие воображение формы. Кувшин и тазик, стоявшие на умывальном столике и украшенные чрезвычайно симпатичным узором из бутонов роз, разбились на кусочки. Обитающий под кроватью третий член традиционного фарфорового трио превратился в нечто ужасное и шмыгнул прочь.

Матушка открыла рот, чтобы выругаться, но тут же заткнулась, увидев, что ее первые слова распустились окаймленными радугой облачками.

Она посмотрела на Эск и на орла, который, похоже, ничего не замечал, и попыталась сосредоточиться. Проскользнув в голову птицы, она снова увидела пряди сознаний. Серебристые нити были так переплетены с пурпурными, что приняли их форму. Но теперь она увидела место, где нити кончались и откуда, совершив точно рассчитанный рывок, их можно было начать распутывать. Это было так очевидно, что матушка услышала собственный смех – его звук, заколыхавшись оранжевыми и белыми волнами, исчез в потолке.

Время шло. Даже с той силой, что пульсировала в голове матушки, это был мучительный, тяжкий труд вроде вдевания нитки в иголку при лунном свете. Но в конце концов на ладони старой ведьмы оказалась горсть серебра. В том неспешном, тяжеловесном мире, в котором она пребывала, матушка подняла моток нитей и медленно кинула в сторону Эск. Он превратился в облачко, закружился, как в водовороте, и исчез.

Внимание матушки привлекли резкий щебечущий звук и мелькающие на границе видимости тени. Что ж, рано или поздно это случается с каждым. Они пришли, притянутые, как обычно, разрядами магии. Нужно просто научиться не обращать на них внимания.

Матушка проснулась, почувствовав, как в глаза ей врезается яркий солнечный свет. Она сидела, привалившись к двери, и ее тело ныло так, будто у него началась зубная боль.

Не глядя, она протянула руку, нащупала край умывального столика и, подтянувшись, приняла нормальное сидячее положение. Ее не особенно удивило то, что кувшин и тазик выглядят точно так же, как всегда. По правде говоря, чистое любопытство заставило ее позабыть о боли и бросить быстрый взгляд под кровать, чтобы убедиться, что да, все обстоит как обычно.

Орел по-прежнему сидел нахохлившись на столбике кровати. На самой кровати спала Эск, и матушка увидела, что это настоящий сон, а не неподвижность пустого тела.

Осталось надеяться, что Эск сумеет побороть неодолимое желание бросаться на кроликов.

Матушка снесла несопротивляющуюся птицу вниз и выпустила ее во дворе у задней двери. Орел тяжело взлетел на ближайшее дерево и устроился там отдыхать. Его преследовало ощущение, что ему стоит на кого-то обидеться, но он, хоть убей, не мог вспомнить, за что именно.

Эск открыла глаза и очень долго смотрела на потолок. За эти месяцы она познакомилась с каждым выступом, с каждой трещинкой, образующими на штукатурке фантастический, перевернутый вверх ногами пейзаж, в котором она поселила одной ей известную и живущую по сложным законам цивилизацию.

В ее голове кипели мысли. Она выпростала из-под покрывала руку и посмотрела на нее, гадая, куда подевались перья. Все это было очень странно.

Она сбросила одеяло, спустила ноги с кровати, РАСПРАВИЛА В ПОТОКЕ ВОЗДУХА КРЫЛЬЯ И СКОЛЬЗНУЛА В МИР…

Стук тела, упавшего на пол спальни, заставил матушку поспешно взбежать по ступенькам. Она заключила пораженную ужасом девочку в объятия, крепко прижала к себе и начала раскачиваться взад-вперед, издавая бессмысленные утешающие звуки.

Эск подняла искаженное страхом лицо.

– Я чувствовала, как исчезаю!

– Да, да. Теперь лучше, – пробормотала матушка.

– Ты не понимаешь. Я даже не могла вспомнить свое имя! – вскрикнула Эск.

– Но сейчас-то ты его помнишь.

Эск помедлила, проверяя.

– Да, – кивнула она. – Конечно. Сейчас помню.

– Так что ничего плохого не случилось.

– Но…

Матушка вздохнула.

– Тебе был преподан урок, – сказала она и решила для верности придать голосу некую строгость. – Говорят, малое знание может причинить немало бед, но оно и вполовину не так опасно, как дремучее невежество.

– Но что именно случилось со мной?

– Тебе показалось, что Заимствования недостаточно. Ты решила похитить чужое тело. Однако ты должна знать, что тело похоже… похоже на формочку для желе. Оно заставляет то, что в нем содержится, принимать определенную форму, понятно? Ты не можешь оставаться в теле орла и сохранять сознание девочки. Во всяком случае, нельзя оставаться там долго.

– стала орлом?

– Да.

– И перестала быть собой?

Матушка задумалась. Ей всегда приходилось делать паузу, когда разговор с Эск выходил за пределы словарного запаса обыкновенного человека.

– Нет, не перестала, – ответила она наконец. – Не в том смысле, в каком ты имеешь в виду. Ты просто стала орлом, которому иногда снятся странные сны. Тебе снится, как ты летаешь, а ему – как он ходит и разговаривает.

– Уф-ф.

– Но теперь все закончилось, – продолжала матушка, одаривая девочку скупой улыбкой. – К тебе снова вернулось твое истинное «я», а орел получил обратно свое сознание. Он сидит на большой березе рядом с туалетом, и мне хотелось бы, чтобы ты вынесла ему что-нибудь поесть.

Эск заглянула куда-то за матушкину голову и самым обычным голосом сообщила:

– Там были какие-то необычные существа.

На лице старой ведьмы явно проступило изумление. Эск смешалась, испугавшись, что ляпнула что-то не то.

– Какие существа? – резко спросила матушка.

– Большие, самые разные. Они сидели вокруг.

– Там было темно? Ну, эти Твари – они скрывались в темноте?

– По-моему, я видела там звезды. Матушка?

Матушка Ветровоск неотрывно смотрела на стену.

– Матушка? – повторила Эск.

– М-м? Да? О-о. – Матушка встряхнулась. – Да. Понятно. А теперь я хотела бы, чтобы ты спустилась, взяла кусок ветчины из кладовой и вынесла орлу. Ясно? И неплохо было бы поблагодарить его. Кто знает…

Когда Эск вернулась, старая ведьма намазывала хлеб маслом. Эск подтянула к столу табурет, но матушка махнула на нее ножом.

– Не спеши. Встань. Повернись ко мне.

Озадаченная Эск повиновалась. Матушка воткнула нож в разделочную доску и покачала головой.

– Чтоб им пусто было, – пожаловалась она окружающему миру. – Понятия не имею, как это делается. Насколько я знаю волшебников, у них на такой случай должна иметься определенная церемония, вечно они все усложняют…

– Что ты хочешь этим сказать?

Матушка, не обращая на нее внимания, заковыляла в темный угол рядом с кухонным шкафом.

– Может быть, тебе следует опустить одну ногу в ведро с холодной овсянкой и надеть одну перчатку, – продолжала она. – Я не хотела этого делать, но Они меня вынуждают.

– О чем ты говоришь, матушка?

Старая ведьма выхватила из теней посох и неопределенно махнула им в сторону Эск.

– Вот. Он твой. Возьми его. Надеюсь, я сделала все как надо.

На самом деле вручение посоха начинающему волшебнику обычно очень внушительная церемония, в особенности если посох был унаследован от старшего волшебника. Согласно древним законам, ученик проходит долгое и устрашающее испытание с участием масок, капюшонов, мечей и страшных клятв, в которых говорится о вырезании языка, вырывании внутренностей дикими птицами, развеивании праха по семи ветрам и тому подобном. После нескольких часов такого времяпрепровождения ученик допускается в братство Мудрых и Просвещенных.

Также на этой церемонии толкается длинная речь. По чистой случайности матушка изложила ее суть в двух словах.

Эск взяла посох и стала разглядывать его.

– Симпатичный… – неуверенно протянула она. – Красивая резьба. А для чего он?

– Присядь. И хоть раз в жизни выслушай меня не перебивая. В тот день, когда ты родилась…

– …Вот так все и случилось. В общих чертах.

Эск пристально посмотрела на посох и перевела взгляд на матушку.

– Я должна стать волшебником?

– Да. Нет. Не знаю.

– На самом деле это не ответ, матушка, – упрекнула Эск. – Должна или нет?

– Женщины не могут быть волшебниками, – отрезала матушка. – Это противно природе. С таким же успехом женщину можно сделать кузнецом.

– Вообще-то я наблюдала за работой отца и не понимаю, почему…

– Слушай, – торопливо перебила ее матушка, – женщина не может стать кузнецом по тем же причинам, по каким мужчина не может стать ведьмой. А все потому, что…

– Я слышала о мужчинах-ведьмах, – коротко вставила Эск.

– О чернокнижниках?!

– Ну да, о них.

– Мужчин-ведьм не бывает, бывают только глупые мужчины, – с жаром воскликнула матушка. – Мужчина-ведьма на самом деле волшебник. Все дело в… – она постучала себя по лбу, – головологии. В том, как работает твой ум. Мужской ум устроен не так, как наш. Их магия – это сплошные числа, углы, края и поведение звезд, как будто это действительно имеет значение. Это все сила. Проклятая… – матушка помолчала и вытащила на свет слово, которым любила описывать все то, что так презирала в волшебниках, – гимметрия.

– Ну, тогда все в порядке, – с облегчением отметила Эск. – Я останусь здесь и буду учиться ведьмовству.

– Ага, – мрачно отозвалась матушка, – тебе хорошо говорить. Вряд ли это будет так легко.

– Но ты же сама сказала, что мужчины должны быть волшебниками, а женщины – ведьмами, и наоборот не бывает.

– Верно.

– Значит, – торжествующе заключила Эск, – все проблемы решены? Я просто не могу не стать ведьмой.

Матушка ткнула пальцем в посох. Эск пожала плечами.

– Всего-навсего старая палка.

Матушка покачала головой. Эск моргнула.

– Нет?

– Нет.

– И я не могу стать ведьмой?

– Понятия не имею, кем ты можешь стать. Бери посох.

– Что?

– Бери посох. Видишь, в очаге уложены поленья. Зажги их.

– Огниво в… – начала было Эск.

– Как-то раз ты сказала, что огонь можно разжечь и по-другому. Покажи мне.

Матушка поднялась на ноги. В полумраке кухни Эск показалось, что старая ведьма внезапно выросла и помещение вдруг наполнилось меняющимися, разлохмаченными тенями, пронизанными угрозой. Глаза матушки свирепо впились в Эск.

– Давай, – скомандовала она, и в голосе ее звякнули льдинки.

– Но… – отчаянно пискнула Эск, прижимая тяжелый посох.

Она поспешно отступила и опрокинула табурет.

– Показывай!!!

Эск с воплем кинулась к очагу. Кончики ее пальцев полыхнули пламенем, которое, змеясь, пронеслось через кухню. Дрова вспыхнули с такой силой, что вся мебель разлетелась в разные стороны, а в очаге образовался брызжущий искрами шар горячего зеленого света.

Он, шипя, крутился на камнях – которые начали трескаться, а потом и вовсе расплавились, – и по его поверхности пробегали быстро меняющиеся разводы. В течение нескольких секунд железный экран храбро сопротивлялся, но затем все-таки сдался и растаял, как воск. Последний раз он появился в виде алого пятна на поверхности огненного шара, после чего исчез совсем. Мгновение спустя черный чайник постигла та же судьба.

В тот самый момент, когда дымоход должен был, по идее, отправиться туда же, древняя каменная плита, лежащая в основании очага, не выдержала, и огненный шар, брызнув напоследок искрами, скрылся из виду.

Его прохождение сквозь землю отмечалось нерегулярным потрескиванием и отдельными клубами пара. Если не считать этого, вокруг царила тишина, та громкая, свистящая в ушах тишина, которая наступает следом за оглушительным шумом. После неестественного неонового света в кухне было темно как в преисподней.

Наконец матушка вылезла из-под стола и несмело поползла к дыре, окруженной валиком застывшей лавы. Оттуда грибом поднялось очередное облако раскаленного пара, и матушка поспешно шарахнулась в сторону.

– Говорят, под Овцепикскими горами расположены рудники гномов, – ни к селу ни к городу сказала она. – О боги, вот маленькие паршивцы удивятся.

Она осторожно тронула туфлей остывающую лужицу железа, расплывшуюся там, где раньше находился чайник, и добавила:

– Экран жалко. На нем были совы. – Ее дрожащая рука пригладила подпаленные волосы. – Думаю, сейчас мне не помешает добрая кружка, э-э, добрая кружка холодной воды.

Эск сидела, изумленно рассматривая свою руку.

– Это была настоящая магия, – отозвалась она наконец. – И ее сотворила я.

– Один из видов настоящей магии, – поправила ее матушка. – Не забывай об этом. К тому же тебе следует научиться управлять сидящей внутри тебя магией.

– Ты можешь меня этому научить?

– Я? Нет!

– Как же мне учиться, если никто не будет меня учить?

– Ты должна отправиться туда, где это умеют делать. В школу волшебников.

– Но ты сказала…

Матушка на мгновение оторвалась от переливания воды из ведра в кувшин.

– Да, да, – резко бросила она. – Но можешь забыть о том, что я говорила, можешь забыть о здравом смысле и всем таком прочем. Иногда приходится идти туда, куда ведут обстоятельства. Полагаю, ты так или иначе отправишься в эту школу волшебников.

Эск обдумала это заявление.

– Ты хочешь сказать, это моя судьба? – спросила она.

Матушка пожала плечами.

– Что-то в этом роде. Может быть. Кто знает?

Той ночью, когда Эск давным-давно лежала в постели, матушка надела шляпу, зажгла новую свечку, убрала все со стола и вытащила из тайника в кухонном шкафу небольшую деревянную шкатулку, в которой лежали бутылочка чернил, древнее гусиное перо и несколько листков бумаги.

Каждый раз, когда приходилось сталкиваться с миром букв, матушка чувствовала себя не в своей тарелке. Ее глаза выпучились, язык высунулся наружу, на лбу бусинками выступил пот, но перо, поскрипывая, все-таки двигалось по странице, хоть и сопровождалось отдельными негромкими «зараза» и «чтоб тебя».

Письмо звучало следующим образом, правда, данному варианту не хватает свечного воска, клякс, замарываний и жирных пятен оригинала:

«Главному Валшебнеку, Низримый Уневерсетет, здрасте, надеюсь все здаровы, я пасылаю вам некаю Искорину Смитт, у ние есть задатки валшебнека, но чиво с ней дальши делать я ни знаю ана трудалюбивая девачка и чистаплотная и исче мастиритса выпалнять разнабразные работы па дому, Я пашлю с ней Дениг, жилаю вам жить долга и закончеть ваши дни в мири, астаюс ваша Исмиральда Ветравоск (дивица) Ветьма».

Матушка поднесла письмо к свече и пробежала его критическим взглядом. Хорошее письмо получилось. Она взяла слово «разнабразный» из «Ещегодника», который читала каждый вечер. Этот «Ещегодник» всегда предсказывал «мнагачисленые бетствия» и «разнабразные несчастья». Матушка не вполне представляла себе, что это значит, но слово ей нравилось.

Матушка Ветровоск запечатала письмо свечным воском и положила на стол. «Оставлю в деревне для почтальона. Все равно завтра утром идти за новым чайником», – решила она.

На следующее утро матушка постаралась одеться как следует: выбрала черное платье, украшенное изображениями лягушек и летучих мышей, широкий бархатный плащ (по крайней мере, материал его после тридцати лет упорной носки стал весьма смахивать на бархат) и надела полагающуюся по должности шляпу, пригвоздив ее к волосам шпильками.

Сначала матушка и Эск зашли к каменщику и заказали новый экран для очага, после чего отправились к кузнецу.

Это была продолжительная и бурная беседа. Эск вышла в сад и забралась на добрую старую яблоню. Из дома время от времени доносились крики отца и вопли матери, а иногда надолго воцарялось молчание, означающее, что матушка Ветровоск мягко втолковывает что-то голосом, который Эск определяла для себя как голос «именно-так-и-не-иначе». Старая ведьма могла иногда разговаривать ровным, размеренным тоном. К такому тону, наверное, прибегал сам Создатель. Неизвестно, содержалась ли в этом голосе магия или просто головология, но он исключал всякую возможность споров и ясно давал понять: то, о чем он говорит, в точности соответствует тому, как все должно быть.

Ветерок слегка раскачивал дерево. Эск сидела на ветке и от нечего делать болтала ногами.

Она думала о волшебниках. Они редко заходили в Дурной Зад, но о них рассказывали множество историй. Волшебники обычно мудрые, припомнила она, и очень старые, а еще они творят могущественные, сложные и таинственные чудеса. Кроме того, все они носят бороды. Поскольку все без исключения мужчины.

В данном положении вещей крылась какая-то фундаментальная проблема, которую Эск никак не могла разрешить до конца. Почему бы…

Церн и Гальта пронеслись сломя голову по дорожке и, пихая друг друга, остановились под деревом. В обращенных на сестру глазах читалась смесь восхищения и пренебрежения. Волшебники и ведьмы были объектами благоговейного почитания, но к сестрам это не относилось. Почему-то известие о том, что твоя сестра учится на ведьму, вроде как обесценивает эту почтенную профессию.

– На самом деле ты ведь не умеешь творить чары, – заявил Гальта.

– Конечно, не умеет, – подхватил Церн. – А что это за палка?

Эск оставила посох прислоненным к дереву. Церн с опаской потыкал его пальцем.

– Пожалуйста, не трогайте его, – торопливо предупредила Эск. – Он мой.

Обычно Церн реагировал на просьбы примерно с такой же отзывчивостью, как реагирует шарикоподшипник, но сейчас, к преогромному удивлению мальчика, рука его замерла на полпути к посоху.

– Не больно-то и надо, – пробормотал он, чтобы скрыть свое смущение. – Обычная старая палка…

– Это правда, что ты умеешь творить чары? – спросил Гальта. – Мы слышали, как матушка говорила об этом.

– Подслушивали у двери, – добавил Церн.

– Ты же сам только что сказал, что я ничего не умею, – беспечно отозвалась Эск.

– Так умеешь или нет? – Лицо Церна покраснело.

– Может быть.

– Не умеешь!

Эск посмотрела на него. Она любила своих братьев – когда напоминала себе, что так положено, – хотя обычно считала их сборищем громких воплей в штанах. Но в том, как пялился на нее Гальта, было что-то поросячье и очень неприятное, словно она нанесла ему личное оскорбление.

Она почувствовала, как по телу ее пробежала дрожь, и мир внезапно показался ей чересчур резким и отчетливым.

– Умею, – возразила она.

Гальта опустил взгляд, и глазки его сузились. Он злобно лягнул посох ногой.

– Старая палка!

Эск подумала, что сейчас он – вылитый злобствующий поросенок.

Панические вопли Церна заставили родителей и матушку броситься к задней двери и вихрем промчаться по засыпанной шлаком дорожке.

Эск с мечтательно-задумчивым видом сидела в развилке яблони. Церн прятался за деревом, и его лицо было не более чем ободком вокруг багровой, вибрирующей, надрывающейся глотки.

Гальта с довольно изумленным видом стоял на куче уже ненужной ему одежды и шевелил пятачком.

Матушка решительно подошла к дереву, и ее крючковатый нос оказался на одном уровне с носиком Эск.

– Превращать людей в свиней нельзя, – прошипела она. – Даже родных братьев.

– Я ничего не делала, это получилось само собой. Да и сама признай, этот облик ему больше подходит, – равнодушно отозвалась Эск.

– Что происходит? – вопросил кузнец. – Где Гальта? И что здесь делает этот поросенок?

– Этот поросенок, – ответила матушка Ветровоск, – и есть твой сын.

Мама Эскарины вздохнула и мягко повалилась на спину, однако кузнец оказался готов к такому ответу. Он перевел взгляд с Гальты, который умудрился выпутаться из штанин и теперь с энтузиазмом копался в ранних падалицах, на свою единственную дочь.

– Это она сделала?

– Да. Или это было сделано через нее, – объяснила матушка, с подозрением поглядывая на посох.

– О-о.

Кузнец снова посмотрел на своего шестого сына и признал, что это обличие действительно идет ему. Не глядя, он протянул руку, отвесил верещащему Церну затрещину и спросил:

– Ты можешь превратить его обратно?

Матушка резко обернулась и смерила Эск свирепым взглядом. Эск пожала плечами.

– Он не верил, что я умею творить чудеса, – спокойно заметила она.

– Что ж, думаю, ты доказала то, что хотела доказать, – буркнула матушка. – И сейчас, сударыня, ты превратишь его обратно. Сей момент. Слышишь?

– Не хочу. Он мне грубил.

– Понятно…

Эск с вызовом уставилась на матушку. Матушка строго посмотрела на нее. Их воли схлестнулись, звеня, как цимбалы, и воздух между старой ведьмой и девочкой сгустился. Однако матушка всю свою жизнь занималась тем, что заставляла непокорных людей и животных подчиняться приказам. Хотя Эск оказалась на удивление сильным противником, было совершенно очевидно, что она сдастся еще до конца этого абзаца.

– Ладно, ладно, – прохныкала Эск. – И зачем я превращала его в свинью? По-моему, он сам успешно справляется с этим.

Она не знала, откуда именно пришла к ней магия, поэтому, интуитивно определив верное направление, произнесла свою просьбу. Гальта появился снова – голый и с яблоком во рту.

– Фо ффоифхофиф? – поинтересовался он.

Матушка резко обернулась к кузнецу.

– Теперь ты мне веришь? – рявкнула она. – Ты что, действительно думаешь, будто она всю жизнь просидит в этой дыре, напрочь позабыв о магии? Представляешь, что станет с беднягой, за которого она выйдет замуж?

– Но ты всегда утверждала, что женщина не может стать волшебником, – возразил кузнец.

Вообще-то он испытал немалое потрясение.

Матушка Ветровоск, насколько ему было известно, никогда никого ни во что не превращала.

– Забудь, – немного успокаиваясь, посоветовала матушка. – Она нуждается в обучении. Ей необходимо научиться управлять своими силами. Ради всех богов, наденьте что-нибудь на этого ребенка.

– Гальта, оденься и перестань хныкать, – скомандовал отец и вновь повернулся к матушке. – Значит, говоришь, есть такое место, где учат магии?

– Да, Незримый Университет. Там готовят волшебников.

– И ты знаешь, где это?

– Ага, – глазом не моргнув, соврала матушка, чьи познания в географии были немногим хуже, чем в ядерной физике.

Кузнец перевел взгляд на дующуюся дочь.

– Из нее действительно сделают волшебника? – осведомился он.

Матушка вздохнула.

– Понятия не имею, что из нее сделают.

Вот так и вышло, что неделю спустя матушка заперла дверь домика и повесила ключ на гвоздик в туалете. Козы были отосланы к живущей в горах коллеге-ведьме, которая пообещала также приглядывать за домиком. Дурному Заду предстояло некоторое время обходиться без ведьмы.

Матушка смутно осознавала, что Незримый Университет показывается только тогда, когда сам этого захочет, так что единственным местом, откуда можно было начать поиски, являлся городок Охулан Режьпрах, раскинувший свою сотню с лишним домов примерно в пятнадцати милях от деревни. Именно туда ездили раз или два в год те дурнозадцы, которые слыли истинными космополитами. Матушка же побывала в Охулане Режьпрахе всего один раз за всю свою жизнь. Городок ей очень не понравился: там стоял непривычный для нее запах, она заблудилась в узких улочках, а развязные манеры тамошних жителей вообще не внушали доверия.

Матушку и Эск подвезла до города повозка, регулярно поставляющая в кузницу металл. Из-под колес поднималась жуткая пыль, которая скрипела на зубах, но все же это было лучше, чем топать пешком, особенно если учесть, что матушка упаковала все немногочисленные пожитки в большой мешок. Для пущей сохранности она положила его под себя.

Эск сидела, прижимая к себе посох и разглядывая проплывающий мимо лес. Отъехав от деревни на несколько миль, она заметила:

– Мне казалось, ты говорила, что в Загранице все растения другие.

– Так оно и есть.

– А деревья вроде бы те же.

Матушка надменно обозрела лес и изрекла:

– Нашим в подметки не годятся.

На самом деле ею потихоньку завладевала паника. Обещание сопровождать Эск в Незримый Университет она дала не подумав, а поскольку все ее скромные познания о Диске были почерпнуты из слухов и со страниц «Ещегодника», она искренне верила в то, что там, куда они держат путь, их ждут землетрясения, приливные волны, бедствия и побоища, многие из них «разнабразные» или того хуже. Но она была полна решимости довести дело до конца. Ведьмы слишком полагаются на свои слова, чтобы брать их обратно.

Матушка практично оделась во все черное и скрывала на своей особе некоторое количество шпилек и хлебный нож. Небольшой запас денег, неохотно выделенный кузнецом, был спрятан в неведомых наслоениях ее нижнего белья. В карманах юбки звенели талисманы, а сумку оттягивала свежевыкованная подкова – надежная мера предосторожности в беспокойное время. Матушка чувствовала себя готовой встретиться с миром лицом к лицу.

Дорога, петляя между гор, спускалась вниз. Небо в кои-то веки было чистым, и высокие Овцепики сияли на его фоне свежестью и белизной, словно небесные невесты (с сундуками, набитыми приданым из гроз). Множество мелких ручейков, текущих параллельно дороге или пересекающих ее, лениво извивались между пучками куриной глухоты и отца-и-отчима.

К обеду они достигли пригорода Охулана (городок был слишком мал, чтобы иметь больше одного пригорода, который составляли одинокий трактир и кучка домиков, принадлежащих людям, оказавшимся не в состоянии выносить напор и суету городской жизни). Несколько минут спустя повозка высадила пассажиров на главной и, в сущности, единственной городской площади.