Текст книги "Хотите быть герцогиней?"

Маленький зверек ел с его руки. Действительно, «чудовище из Мейфэра»!

Пока Штанина ела, Эш схватил животное за шкирку, затем взял кошку под брюхо и сунул в сундук, который тут же накрепко запер. А Штанина и не думала возражать.

Потом герцог встал и отряхнул от пыли руки, прежде чем помочь Эмме подняться.

– Теперь, – сообщил он, – я намерен позвонить лакею, чтобы он унес поднос и посадил кошку под замок и усиленную охрану. Потом я пойду к себе, надену чистую рубашку и отмою от сажи руки. Все это, по моим прикидкам, займет минуты три. – Он пристально посмотрел ей в глаза. – Вот сколько у вас времени.

– Для чего?

– Для того, чтобы подготовиться, прежде чем я приду в вашу спальню и уложу вас в постель.

– О-о!

Он потянулся к звонку.

– Поспешите, Эмма! У вас осталось две с половиной минуты.

Эмма ахнула – и припустила бегом.

Глава 11

Она даже не стала тратить время на то, чтобы отыскать туфельки. В чулках, как была, бросилась вверх по лестнице, обеими руками подхватив юбки, чтобы не мешали.

Добежав до своей половины, Эмма выпроводила горничную и направилась прямо в спальню, на бегу одной рукой расстегивая пуговицы платья, другой – гася свечи пальцами, которые пришлось облизывать. Теперь спальню освещал только тусклый огонек камина. Она не видела оснований устраивать полную темноту, но не хотела тратить время на споры.

Только не сегодня!

Она едва успела расстегнуть корсаж, когда герцог распахнул дверь. Ни стука, ни приветствия – он был верен своему слову.

Подошел, схватил Эмму за талию, приподнял и опрокинул на постель. Воздух покинул ее легкие. Когда ее руки снова обрели способность двигаться, она нащупала очередную пуговицу и продолжила раздеваться.

– Не трудитесь, – сердито приказал Эш.

Что ж, хорошо.

Эмма никак не предполагала, что найдет подобное грубое обращение возбуждающим, но оказалось именно так. О, это очень ее возбуждало! Герцог умел быть нежным и терпеливым. Он доказал это в случае с кошкой. Поэтому Эмма чувствовала себя в безопасности, хотя сейчас он ей приказывал и подавлял ее. Кроме того, Эмма уже по опыту знала, что он остановится, стоит хотя бы намекнуть, что ей неудобно, а она не хотела, чтобы он останавливался.

Эш встал перед кроватью, возвышаясь над ней темным силуэтом. Сначала возня с застежками, потом шорох сбрасываемых брюк. К тому времени, как он лег рядом с ней, Эмма уже задыхалась от нетерпения.

Раздвинув ее бедра, он схватился за ее корсаж и рванул вниз. Эмма услышала, как треснул шов. Ничего страшного: завтра она корсаж починит, – но прежде, чем она успела прикинуть, есть ли у нее нитки нужного цвета, герцог обнажил и обхватил ладонями ее груди, поглаживая и дразня. Эмма задрожала от нахлынувшего желания. Соски отвердели, и он коснулся их большими пальцами. Под его искусными ласками она была готова воспарить в небеса.

– Это вам нравится, – то ли спросил, то ли утвердительно сказал супруг.

Эмма кивнула, но спохватилась, что он, быть может, не увидит ее кивка в темноте.

– Да! – выпалила она.

– А вот так?

Он ущипнул сосок, и она лишилась способности мыслить. Пришлось собираться с ответом.

– Да.

– Просто хочу убедиться, прежде чем сделаю так.

– Как?

Он сжал в ладони и приподнял одну грудь. Она почувствовала прикосновение прохладной влаги. Он лизнул ее сосок. Новое, острое ощущение привело ее в восторг.

– Я думала, вы взяли за правило, – прошептала Эмма, задыхаясь. – Никаких поцелуев!

– Это не поцелуй. Можно просто лизнуть. – Следующее скользящее прикосновение, на этот раз теплое, сводящими с ума кругами. – Сосать. – Он взял сосок в рот.

Эмма вскрикнула, инстинктивно протянула руки, чтобы схватить его за плечи. Слишком поздно она вспомнила, что он не хотел, чтобы она до него дотрагивалась.

Эш сел, схватил ее руки и прижал к постели.

– Мы об этом уже говорили.

– Простите, я забыла. Мысли путаются, когда вы дотрагиваетесь до меня вот так. Или вот здесь.

Его жесткая манера хватать за руки только разожгла ее пыл. Под его ладонями жарко бился пульс на ее запястьях. Удары собственного сердца казались Эмме оглушающими.

– Так не забывайте же впредь, – велел ее муж тихим волнующим голосом. – Иначе я привяжу вас к кровати.

Эмма представила себе эту картину – и новая волна возбуждения пронзила потайные мышцы ее тела.

– Предполагается, что это угроза? Потому что мне… эта мысль не кажется такой уж отталкивающей.

– Разве?

Эмма облизнула нижнюю губу.

– Ну ясно же, вы умеете делать это очень хорошо. Да еще темнота… очень возбуждает. Я словно в одном из тех волнующих снов, что бывают в жаркие летние ночи.

– Вот о чем, значит, вы мечтаете: отдаться в темноте незнакомцу.

Эмма ответила наугад:

– Может быть, кто знает…

Последовал момент невыносимого для нее молчания.

– Вы неподражаемы.

Было ли это в его устах похвалой или порицанием, она не разобрала, а спросить не было времени. Эш отпустил ее запястья и занялся ногами, поднимая до талии юбки. Когда его пальцы стали ласкать ее между ног, она услышала его довольный возглас:

– Уже влажная.

Он надавил сильнее, и Эмме пришлось постараться, чтобы лежать смирно. Как же это было нелегко! Но если он сейчас остановится, она умрет от крушения надежд. Он пронзил ее пальцами. Господи! Может быть, она умрет не от огорчения, а от блаженства?

Вместо того чтобы навалиться на нее своим весом, он приподнялся на локте и склонил голову. Она снова почувствовала прикосновение языка, но не на груди.

Там.

И Эмма не сумела сдержаться. Ее тело содрогалось от удовольствия, изгибаясь и извиваясь под его губами. Неторопливые, уверенные прикосновения его языка снова и снова посылали ее в страну неведомого доселе удовольствия. Все это время он не сбавлял темпа умелых движений пальцев, прикасаясь к потайным местам ее тела, отчего ей пришлось судорожно вцепиться руками в простыни.

Эмма не знала, сколько еще сможет выдержать. Но, вздумай она молить о пощаде, как ей его назвать в этом горячечном бреду? «Герцог»? «Эшбери»? Нет. Это неправильно. Интимные моменты требовали особых слов, но она опасалась его гнева, назови она его дорогим, милым или драгоценным ангелом.

Нет, она не будет умолять о пощаде. Эмма сдалась под натиском наслаждения, позволив ему увлечь себя к тому пределу, за которым начинается безумие, и прошептала:

– Не останавливайтесь.

«Не останавливайтесь».

Она что, боится, что он остановится?

Но Эш не остановился бы ни за какие сокровища. Даже если бы на него напала кровожадная кошка. Даже если бы весь королевский зверинец ввалился в спальню через каминную трубу, он не поднял бы головы, поглощенный важной задачей.

Эмма была на грани. Он это чувствовал. Ловил вкус языком. Его жена жаждала достичь вершины. Но еще сильнее он жаждал привести ее на эту вершину.

Ему всегда доставляло особое удовольствие доводить женщин до пика наслаждения. С большинством женщин, которых он знавал, даже при отсутствии глубокого чувства, для достижения цели нужно было нечто большее, нежели виртуозное владение языком и пальцами: симпатия, доверие, близость… Нужно было чувствовать, как женщина восходит на вершину блаженства под его руками, губами, телом. Тогда он ощущал себя владыкой целого мира, но еще лучше, когда ему давалось ощущение сопричастности. Тогда он чувствовал себя Человеком.

А теперь он стал чудовищем. Послушайте, эта газетенка, «Праттлер», так и заявила.

Эш полагал – даже боялся, если уж начистоту, – что такой доверительной женской близости ему отныне не добиться. Разве это возможно? Какая женщина захочет видеть над собой лицо в отвратительных шрамах?

Но, очевидно, Эмма и была такой женщиной. Кто она – умалишенная или просто дурочка, Эш разберется позже. Наверное, и то и другое. В конце концов, он ведь уговорил ее выйти за него.

Приподняв ее бедра, он застонал от ее невыносимой сладости. Она первой должна достичь блаженства. Возбужденный до предела, он сгорал от нетерпения. Сейчас. Ради бога, пусть это случится прямо сейчас.

Эмма вскрикнула, ее тело напряглось, охваченное экстазом. Жаркая влага сомкнулась вокруг его пальцев. Он наслаждался каждым содроганием, каждым тихим вскриком. Когда ее тело обмякло, он убрал руку и вытер о себя шелковистый сок. Она раздвинула бедра, и он встал на колени, заставив ее обвить ногами его бедра, напрягся и ринулся вперед.

Он был внутри ее. Господи, так восхитительно глубоко, но ему хотелось большего. Он застонал. Потом начал действовать, вгоняя себя все глубже в это узкое жаркое средоточие. Оставалось надеяться, что все болезненные ощущения остались для Эммы во вчерашнем опыте, потому что сейчас ему было не до обходительности.

Эш продвигался к цели, исполненный решимости пронзить жену насквозь, почувствовать, как ее тело обволакивает его целиком. Она выгнула спину, приподнимая бедра, чтобы облегчить контакт.

– Правильно, – шепнул он, хватая ртом воздух. – Именно так.

Обхватил ладонями ее ягодицы, приподнял. Ее тело отозвалось, прижимаясь к нему.

Это было прекрасно.

Стоя на коленях и обхватив руками ее бедра, Эш ускорил ритм. В смутном мерцании тлеющих углей в камине он различал тугие округлости ее грудей, которые ритмично вздымались в такт его ударам. Боже, ему нестерпимо хотелось увидеть эти груди при свете дня. Он бы узнал цвет сосков, коснулся их пальцами, потом очертил языком. Насладился бы их нежной мягкостью у своей щеки.

Эш должен был признать, что воображаемой картины было достаточно, чтобы распалиться еще сильнее. Да, это действовало, да еще как. Ему вспомнились времена юности, когда ему хватало собственной руки и воображения. Но эта женщина не была фантазией. Она была из плоти и крови. У нее были формы, она источала тепло и аромат. И у нее было имя.

– Эмма!

Когда он произнес ее имя, ее великолепная плоть сомкнулась вокруг него, и тогда он позвал ее снова и снова:

– Эмма!

Наслаждение было острым, вонзаясь в него подобно ножу. Он стиснул зубы.

– Эмма.

Потом слова оказались в недостижимой дали от него. Обеими руками он сжал ее маленькие ягодицы и взял ее быстро и жестко, в неумолимом стремлении достичь своей вершины. Казалось, проливаясь яростной радостью, экстаз будет длиться вечно. Но и бесконечности ему было недостаточно.

Эш рухнул на постель, опустошенный и обессилевший. Знай он раньше, что супружеская постель может быть такой, он женился бы много лет назад. Но женись он много лет назад, жена у него была бы другая. Но разве такие жены, как Эмма, встречаются часто?

В темноте он повернулся к ней лицом.

– Откуда, ну откуда ты такая взялась?

Она долго молчала.

– Из Хартфордшира.

Он засмеялся, не считая нужным сдерживаться или что-то объяснять.

– Право же, вам придется подсказать мне, как же все-таки к вам обращаться, – сказала Эмма. – Если мы продолжим в том же духе, мне понадобится имя, чтобы я могла выкрикнуть его, когда… И я не думаю, что вы захотите, чтобы я назвала вас медовой пчелкой.

– Только попробуйте, красавица! – Эш сел. – Однако, если вы настаиваете, попробуйте звать меня просто Эш. Так меня зовут друзья.

«Вернее, называли друзья, когда они у меня были».

Он протянул руку, чтобы взять брюки.

– Неужели вы оставите меня одну? – спросила Эмма. – После всего, что между нами было?

Ее явное удовлетворение польстило его гордости, но остаться на ночь – о таком не могло быть и речи. Чтобы она проснулась рядом с ним при утреннем свете и увидела вблизи его изуродованное лицо, не говоря уж об увечьях, которые война оставила на его шее, груди и плече?

Не сейчас. Позже. А может быть, никогда.

Она подумает, что пробудилась от кошмара. Отпрянет, закроется, выбежит из спальни. Он уже видел и кое-что похуже. Эш не может рисковать, пока она не забеременеет. А как только беременность наступит, между ними все будет кончено.

И чем раньше это произойдет, тем лучше.

Он вышел из спальни на подкашивающихся ногах, привалился к двери спиной.

«Эмма, умоляю, сумей родить, иначе станешь моей погибелью».

Глава 12

В ту ночь прогулка по улицам стала для него новым опытом.

К черту темные переулки, по которым ему приходилось пробираться крадучись. Сегодня Эш едва не скакал на одной ноге. Прыгал до небес. И не встретил на пути ни одной отрыжки человечества, на которой можно было бы выместить злобу. Собственно, после удовлетворенного зова плоти у него не было причины злиться. Он был почти готов… снова почувствовать себя человеком. Даже отважился пройти через площадь.

– Гляди-ка! – услышал он чей-то голос. – Вы же чудовище из Мейфэра!

И вмиг радужное настроение герцога лопнуло как мыльный пузырь. Он свалился с небес на грешную землю.

Долговязый подросток спешил к нему прямо по зеленому газону. Эш сдвинул шляпу на затылок, открывая лицо, и нахмурил брови. Как правило, с детьми этот фокус отлично удавался.

– Чтоб мне провалиться, – тихо присвистнул парнишка. – Вы и вправду жуткий урод, как писали в газетах.

– Вот как? А что пишут газеты насчет этого? – Эш взмахнул тростью. – А теперь беги домой. Нянька наверняка уже тебя хватилась.

Он повернулся и пошел прочь, но парень не отставал.

– Я видел вас возле Марилебонских конюшен, – крикнул юнец с таким видом, будто они давние приятели, встретились в клубе и теперь рады возможности поболтать. – Вы поколотили того грубияна. Ну, того самого, который вечно сосет джин и бьет жену, помните?

Да, конечно. Эш отлично помнил. Это случилось всего два дня назад.

– Это было чертовски здорово. – Мальчик вприпрыжку бежал рядом с ним. – Просто грандиозно! Еще я слышал про грабителей в парке Сент-Джеймс. Весь Лондон об этом говорит.

Эш тяжело, с чувством вздохнул. Он не попадется на эту удочку. Чем старательнее игнорировать мальчишку, сказал он себе, тем скорее он отстанет. Ишь пристал как репей.

– Так куда мы сегодня пойдем? – спросил паренек.

«Мы»? Это уж чересчур».

Эш остановился в центре площади.

– Чего ты от меня хочешь?

Мальчишка почесал за ухом и пожал плечами.

– Хочу увидеть, как вы снова кого-нибудь поколотите. Отвесите какому-нибудь болвану то, что он заслужил.

– Что ж, хорошо. – Эш поднял трость и легонько толкнул юного нахала тупым концом, отчего тот влетел задницей в колючий куст. – Вот тебе…

Спустя несколько дней Эмма стояла перед довольно скромным городским домом, окна которого украшали карнизы. Чтобы добраться сюда, ей пришлось преодолеть всю Блум-сквер. Расстояние, конечно, невелико, однако и его хватило, чтобы по дороге Эмма успела растерять всю свою храбрость.

Она понимала, что не должна давать волю нервам. Ей необходимо начать вращаться в высшем обществе, но просить герцога, чтобы он сопровождал ее в поездках по городу, было пустым сотрясением воздуха. Чтобы Девина получила от отца разрешение приехать к ней в гости в Суонли, Эмма должна завязать дружбу с дамами безупречного происхождения и благородного воспитания. И не как портниха, а как ровня! Сегодня она решила сделать первый шаг на этом пути.

Эмма взглянула на листок бумаги, зажатый в руке, и перечитала приглашение еще раз.

«Новой герцогине Эшбери. Добро пожаловать на Блум-сквер! Мои друзья собираются на чай каждый четверг. Мы будем несказанно рады, если вы захотите присоединиться к нам.

Леди Пенелопа Кэмпион

P. S. Должна вас предупредить: мы не такие, как прочие дамы».

Последняя строчка пробудила в Эмме смелость постучать в дверь.

– Вы пришли? – Молодая светловолосая и розовощекая женщина буквально втащила Эмму в переднюю. Едва успев закрыть дверь, поцеловала ее в знак приветствия в щеку. – Я Пенни.

– Пенни?

– Ах да! Мне следовало сразу представиться. Мое полное имя Пенелопа, но его так трудно выговорить, согласны?

Эмма была поражена. Так это леди Пенелопа Кэмпион? Сама открыла дверь дома, приветствует совершенно незнакомую женщину поцелуем в щеку? Выходит, последняя строчка в ее приглашении – отнюдь не преувеличение. Эта дама точно отличается от всех прочих.

Эмма присела в реверансе – вероятно, слишком низко для герцогини, но привычка модистки укоренилась в ней очень глубоко.

– Очень рада познакомиться.

– Взаимно. Остальные умирают от желания вас увидеть.

Леди Пенелопа взяла Эмму за руку и потащила за собой в гостиную. Комната представляла собой нагромождение мебели – бесспорно дорогой, но явно знававшей лучшие дни.

– Это мисс Тиг, – сказала Пенни, подводя Эмму к молодой рыжеволосой женщине, лицо которой было густо обсыпано веснушками и… белой пудрой, которая была очень похожа на муку. – Никола живет на южной стороне площади.

– Она не считается фешенебельной, – пояснила леди Тиг.

– Зато она нескучная, – возразила Пенни. – Там обитают все скандально известные художники и сумасшедшие ученые.

– И одним из последних был мой отец, ваша светлость.

– Не слушайте ее. Она тоже из последних.

– Благодарю, Пенни, – сказала Никола. – Надо думать.

– А это мисс Александра Маунтбаттен. – Хозяйка дома повернулась к третьей гостье своего салона.

Мисс Маунтбаттен, очень миниатюрная девушка, была облачена в платье из невыразительной серой саржи, но ее внешность тем не менее поражала благодаря волосам, угольно-черным и блестящим, как обсидиан, зачесанным наверх и уложенным узлом на макушке.

– Алекс продает время, – сообщила леди Пенелопа.

– Я зарабатываю на жизнь тем, что сверяю часы по Гринвичскому меридиану, – пояснила мисс Маунтбаттен, склоняясь в глубоком реверансе. – Большая честь познакомиться с вами, ваша светлость.

– Садитесь же, прошу вас, – сказала Пенни.

Эмма подчинилась, опустившись на предложенный стул – резного дерева, который, похоже, был доставлен из старинного французского замка, а может, и из королевского дворца. Его обивка, однако, протерлась почти до дыр.

Где-то в задних комнатах дома раздался звук, похожий на блеяние.

– Это Мэриголд. – Пенни взяла чашку. – Не обращайте внимания.

– Мэриголд?

– Коза, – пояснила Никола.

– Она по уши влюблена в Энгуса, и ей очень не нравится сидеть в карантине. У нее, знаете ли, насморк.

– Значит, у вас козочка и козлик?

– О нет! Энгус – это шотландский бычок. Мне не стоит их поощрять, но они ведь стадные животные. Им нужна компания. Вам чай с молоком или с сахаром?

– И с тем и с другим, пожалуйста, – ответила несколько озадаченная Эмма.

Никола сжалилась над ней и объяснила:

– Пенни жалеет раненых животных. Берет их к себе под предлогом того, чтобы вылечить, а потом они поселяются в доме навечно.

– Неправда, я их отпускаю, – возразила Пенни. – Иногда.

– Это случилось один раз, – вмешалась Александра. – Только однажды ты отпустила кого-то. Однако давайте побеседуем нормально, хотя бы несколько минут, не то ее светлость испугается и покинет нас.

– Ничего страшного, – заверила ее Эмма. – Я очень рада, что оказалась здесь. – Действительно, светские дамы могут и подождать. – Как вы догадались меня пригласить?

– Ну так ведь наша площадь такая маленькая. Все знают всех. Кухарка скажет уличной торговке, а та разболтает горничной из дома напротив… И так далее и тому подобное. – Она подала Эмме чашку. – Говорят, всего неделю назад вы были портнихой!

Эмма пала духом. Да разве такое скроешь? Нечего и надеяться.

Пенни сцепила руки на коленях.

– Расскажите нам все. Как вы познакомились с герцогом? Наверное, он ухаживал за вами очень романтично?

– Не знаю, что кому кажется романтичным. Честно говоря, наша история совсем не романтическая.

– Ну, герцог женится на портнихе – это просто из ряда вон! Сказка! Согласны? Должно быть, он влюбился безумно.

Разумеется, все это было далеко от правды. Но как могла Эмма поведать им, что герцог женился на ней только потому, что ее плодоносное чрево само появилось в его библиотеке и показалось ему подходящим?

Но она была избавлена от необходимости отвечать. Утыканная иголками подушечка, угнездившаяся в стоявшей неподалеку корзинке для штопки, вдруг развернулась и заковыляла прочь.

– Это ежик?

Пенни ответила шепотом:

– Да, но бедняжка очень стесняется! Все из-за увечья, полученного в детстве, знаете ли. Прошу вас, съешьте бисквит. Бисквиты печет Никола. Они просто божественны!

Эмма взяла бисквит. Она отказывалась хоть что-нибудь понимать в этом доме. Казалась себе морской уточкой, моллюском, прилипшим к корпусу корабля под названием «Пенелопа». Корабль несся по волнам неизвестно куда, однако моллюску уже было не соскочить.

Бисквит действительно оказался божественным. Маслянистая сладость буквально таяла у нее на языке.

– Прошу вас, не подумайте, будто мы такие охотницы до сплетен, – сказала мисс Маунтбаттен – Александра, кажется. – Пенни просто любопытно. А мы никому не расскажем.

– Мы почти не разговариваем с посторонними, – заявила Никола. – Наша троица – такой маленький клуб.

Пенни с улыбкой дотронулась до руки Эммы.

– Разумеется, для четвертой участницы тоже найдется место!

– В таком случае… – Эмма задумчиво прожевала последний кусочек бисквита и запила его чаем. – Могу ли я набраться храбрости и спросить у вас совета?

После единодушного, пусть и молчаливого, согласия Пенни, Александра и Никола сблизили головы.

– Это насчет… – Храбрость Эммы улетучилась без следа. – Это насчет моей кошки. Я подобрала ее на улице и до сих пор не знаю, как называть?

Эш. Он сказал, что так к нему обращались друзья. Вроде как оказал ей честь, впуская в узкий круг приближенных. Но Эмма не могла решить, нравится ей это имя или нет. Для человека, жестоко обожженного огнем войны, «Эш»[1]1
  От англ. аsh – зола, пепел.


[Закрыть], то есть «пепел», звучало по меньшей мере иронично, а по правде было жестокой насмешкой.

Ей нужно было вытащить его из скорлупы. Завоевать уважение. Если удача будет на ее стороне, она скоро забеременеет. Однако успеет ли она вовремя, чтобы помочь Девине? Сомнительно. Значит, нужно убедить мужа пойти ей навстречу – в случае чего.

После их первой успешно проведенной ночи герцог делал все, чтобы ей угодить. Мужчина, который заботился о ее удовольствии в постели, вполне может пойти навстречу ее желаниям и за пределами дома. Не так ли? Эмма, сама того не желая, уже начала привязываться к мужу.

– Если вам нужно придумать, как называть зверушку, вы обратились по адресу, – сказала Пенни.

Никола достала тоненький карандашик из записной книжки, висевшей у нее на шее на серебряной цепочке.

– Я буду записывать.

– Это должно быть что-то ласковое, – сказала Эмма. – Для кошки. Она очень недоверчива и обидчива. Я не могу ее приручить.

– Хорошо, – начала Пенни. – Если вам нужно что-то милое и ласковое, то есть множество восхитительных словечек: щеночек, котеночек, поросеночек, жеребеночек, олененок, теленочек, даже головастик!

Александра взяла свою чашку.

– О господи! Так мы никогда не закончим.

– Это только начало, – сообщила Пенни. – Ведь есть еще птицы: утеночек, гусеночек, даже индюшоночек…

Эмма рассмеялась.

– Очень заманчивая мысль – назвать кошку индюшоночком. Но больше всего мне нравится головастик!

– Думаю, можно использовать слова из области астрономии, – предложила Александра. – Звездочка, лучик, солнышко, огонек!

– О да. – Эмма представила реакцию герцога на обращение «огонек». – Все они просто замечательные. Как вам кажется, Никола?

– Не знаю. По большей части меня окружают рычаги и шестеренки. В ласковых прозвищах я не сильна. – Она скосила глаза на бисквиты. – Вот где самые сладкие словечки: сахарный, медовый, пирожок.

– Их я уже испробовала.

– Конфетка? – предложила Никола с самым невинным видом.

Последовало минутное молчание, сменившееся взрывом всеобщего смеха.

– Вот это да! – Александра смахнула слезу.

Никола взглянула по очереди на каждую из женщин.

– Что такое?

– Ничего, – сказала Эмма. – У вас действительно выдающееся воображение.

Через полчаса Эмма покинула дом леди Пенелопы Кэмпион, унося в кармане пакетик с бисквитами и колчан, полный словесных стрел. Одна-две стрелы, надеялась она, смогут проткнуть в груди герцога пузырь, где он прячет смех. Но целиться в его сердце она не собиралась.

На прощание Пенни обняла Эмму.

– Не оставляйте попыток подружиться с вашей кошкой! Из тех, кого приручить труднее всего, в конце концов выходят самые преданные друзья.

Эмма была готова горько рассмеяться. Она нисколько не сомневалась в умении Пенелопы подружиться с котами, щенками, козами, шотландскими телятами и даже ранеными ежами.

Вот только герцог, за которого ее угораздило выйти замуж, – зверь совсем иного толка.