Текст книги "Королевы Иннис Лира"

Семь лет назад, Хартфар

Старшая дочь Лира спустилась в село Хартфар как завоеватель: спина прямая, плечи расправлены, одета в блестящую серебряную кольчугу и темно-синий стеганый гамбезон, в отполированных ботинках и длинной пестрой накидке позади, с гребнем Лебединой лирской звезды, вышитой на нем блестящим белым. Меч Гэлы висел на бедре, а щит был перекинут через плечо и отражал вспышки лучей солнечного света, в то время как ее мощный белый конь шел осторожно, но уверенно. У нее не было краски на лице, несмотря на настойчивые уверения Риган в том, что это как раз необходимо, чтобы считать себя полностью защищенной. Губы Гэлы были плотно сжаты, а темное лицо нахмурено. Принцесса сдвинулась, вытянувшись выше на лошади, так как приступ тошноты охватил ее тазовые кости и потянулся по нижней части спины Гэлы. Она ехала, смотря лишь вперед, прямо на центральную площадь, не обращая внимания на приветственно поднятые руки жителей деревни и их удивленные поклоны. Они ее узнали, ведь кто же не помнил Гэлу Лир, темную принцессу и воинственную дочь Лира? Уголком глаза молодая женщина заметила, что те, кто никогда ее не видели или же не видели с тех пор, как Гэла повзрослела, теперь принимали ее за мужчину, но она так и выглядела. Гэла сидела на лошади, как солдат, делая грудь максимально плоской, позволяя кольчуге и гамбезону изгибаться, как под сильной мужской грудью. Пояс с мечом на талии Гэлы делал изгиб ее бедер более сдержанным, и бедра поэтому напоминали мужские. Военные учения, проводимые Гэлой Лир в Асторе, переменили ее навсегда. Она добралась до дальнего конца Хартфара, где находился дом ведьмы Белого леса. Идеально обученная лошадь остановилась, Гэла покачнулась. Спешившись, она приказала одному из таращащих на нее глаза мальчиков вытереть животное. Гэла размахнулась, сняла с плеча тяжелый щит и прислонила его к кирпичной стене дома.

– Брона! – резко крикнула молодая женщина, предупреждая ведьму перед тем, как открыть дверь. Потом Гэла поднырнула под покатую солому.

– Гэла! – радостно отозвалась женщина, сидящая босиком у огня. Ее черные волосы были завязаны в беспорядочные узлы на спине. Ведьма носила тяжелые юбки с оборками и свободную сорочку, которая не хотела оставаться на обоих плечах. Солнечный свет, льющийся из окон, казалось, танцевал вокруг Броны. Эта женщина была почти вдвое старше Гэлы, но рядом с ней старшая дочь Лира чувствовала себя тихой и старой, как древний родник.

Брона стояла и улыбалась, затем сказала:

– Разве ты не выглядишь устрашающе и великолепно? Идем со мной на задний двор.

И с этими словами Брона исчезла в задней комнате дома. Гэла двигалась за ней медленно, отодвигая пучки трав, когда шла по увешанному ими темному коридору на блеск дневного света. На полпути знакомая боль проснулась в чреве Гэлы. Она не могла согнуться, не имела права хныкать, а лишь оскалила зубы в пустой комнате. Гэла с шипением вдыхала ароматы высыхающей радуги из цветов и трав. Пылинки, как крошечные духи, переливались в солнечном воздухе.

Гэла молча зарычала. Она не могла идти дальше.

В первый раз, когда много лет назад Гэла истекла кровью, все началось с дней, проведенных в летаргии и лихорадке, пока, наконец, с первыми горячими каплями на бедрах, она не прибежала в панике к матери. Далат обняла дочь и улыбнулась, упрекая за то, что Гэла просто забыла, как мать много раз ее об этом предупреждала. Однако старшая дочь Лира никогда не думала, что эти предупреждения относятся и к ней. Они существовали для таких девушек, как Риган, которая однажды станет женщиной. Гэла была абсолютно уверена – она никогда не переступит этот порог.

Тело Гэлы предало ее саму и продолжало делать то же самое, как бы Гэла ни старалась сражаться, молиться, проклинать, носить рваные раны или притворяться. Боль ослабила хватку, скользнула в горячие мышцы, чего-то ожидая.

Когда молодая женщина вышла в изысканный сад, там ее ждала Брона с веточкой какого-то нежного зеленого растения.

– Вот, дитя. Пожуй-ка это.

Гэла взяла веточку, оторвала горький лист. Она смотрела на Брону, и кончик языка молодой женщины онемел. Старшая дочь Лира хотела поспорить насчет слова «дитя». Ей было больше двадцати лет.

Брона кивнула, хотя Гэла молчала. Ведьма коротко коснулась ее щеки, как бы мягко приветствуя.

– Ты не приходила сюда со времени смерти Далат, – сказала Брона.

– Здесь мне не место, – резко произнесла Гэла.

Сверкающие карие глаза ведьмы осветились печалью, но она лишь кивнула:

– Я знаю.

Гэла не испытывала никакого желания вспоминать или сожалеть. Она не будет обсуждать свою мать или ее смерть ни с кем, кроме сестры. Молодая женщина сказала:

– Я здесь, поскольку мне кое-что от тебя нужно.

Брона кивнула. Ветер продувал полог над головой, метался пятнистыми тенями над садом, и крошечные кристаллы и колокольчики, свисающие с ветвей, стучали и пели вместе. Гэла уже забыла звуки казарм и площадок для тренировок в Асторе.

– Я помолвлена с герцогом Астором, – произнесла Гэла.

Ведьма только приподняла брови, не удивляясь, а продолжая слушать.

– Мне нужно… – Гэла ненавидела себя за то, что так трудно было произнести нужные слова. Это явная слабость – бояться слов, тем более, ее потребность и была слабостью. Однако варианты отсутствовали. Только ведьма из Белого леса могла помочь ей, если даже она не поймет Гэлу, хотя раз ее сестра все поняла, то тогда Брона – тем более.

– Он захочет прикоснуться ко мне, – спокойно и тихо продолжила Гэла. Дрожь пробежала по ее телу при мысли об Асторе, его руках на талии, на груди, и эти воспоминания снова вызвали острую боль в ее чреве. Гэла не смогла сдержать вздох, прижала руки к животу, разъяренная предательством своего тела.

– Садись, я приготовлю тебе настойку, – мягко попросила Брона.

– Никаких лекарств, – твердо произнесла Гэла. Она не собиралась использовать никакие травы. Это обычная битва, где принцесса и страдала, и могла победить.

Брона нахмурилась и обняла Гэлу за талию, поглаживая ее руку, опущенную в слои гамбезона и кольчуги.

– Весь груз, который ты несешь… Твоя мать тратила столько времени, голая, как младенец, чтобы ее тело можно было потереть и успокоить.

– Я помню, – выдохнула Гэла. Далат раньше выходила со двора на это время, чтобы поделиться своим опытом с дочерями и дамами, но это не было путем Гэлы. Она присела, снимая напряжение в спине. Внутри не болело, но вязкая мука заставляла Гэлу ощущать свои бедра котлом с ядом. Кольчуга раскинулась по женским плечам, слегка дрожала и была утешением для Гэлы, ее истинной кожей.

Обе женщины молча ждали, когда пройдет боль Гэлы. Старшая дочь Лира глубоко дышала, заставляя тело еще больше расслабляться, а ведьма держала свою холодную руку на шее Гэлы, терпеливо и по-матерински.

– Тебе не нужно выходить замуж, – мягко произнесла Брона, – если ты думаешь, что сексуальный контакт настолько ужасен. Если ты не можешь заставить себя лечь с мужчиной в одну постель, то и не надо.

Гэла лишь фыркнула на ведьму Белого леса:

– Ты знаешь мои звезды, знаешь Иннис Лир. Я не смогу править, если не буду замужем, – ответила молодая женщина, расстроенная грубостью, скользящей в ее голосе.

– Понятно, – пробормотала Брона. – Тогда что тебе от меня нужно?

– Я не буду рожать детей.

– Я могу помочь с этим.

Принцесса покачала головой. Ее брови печально нахмурились.

– Послушай, – начала она, – я не нуждаюсь в твоих зельях, шкурах или абортах. Я хочу быть уничтоженной изнутри себя. Выжженной, удаленной или стертой твоей магией. Брона, я просто хочу, чтобы ты сделала меня мужчиной.

В светлый полдень по контрасту с высоким и красивым пением птиц на опушках леса, с теплыми и приветливыми звуками Хартфара вокруг голос Гэлы был жесток, решителен и свободен.

Брона ответила:

– Это вовсе не то, что делает женщину женщиной, а отсутствие этого не делает ее мужчиной.

– Не надо педантизма и поэзии, Брона. Не философствуй и не морализируй. Скажи мне, если сможешь.

– Смогу.

Гэла спросила:

– И ты скажешь?

– Ты можешь умереть от этого.

– Я готова умереть в бою.

Лицо Броны потемнело.

– Хорошо, – согласилась она, – так оно и будет – битва внутри тебя, и ее исход зависит от силы твоего сердца и решимости.

– Я смогу покорить свое тело, – прошептала Гэла.

– Хм, – Брона нахмурилась, одновременно кивая и задумчиво, хотя и несколько пугающе, изучая воительницу. С одной стороны, это снова доказывало, что Брона была профессионалом в своей работе, а с другой – подобное разглядывание вызвало у Гэлы некоторое раздражение от того, что кто-то все-таки может вызвать в ней робость.

– Возможно, тебе потребуются несколько недель, чтобы прийти в себя. Готова ли ты прямо сейчас к операции или я должна прийти к тебе?

Инстинктивно старшая дочь Лира почувствовала, что надо настоять на немедленной операции. Она была готова и как никогда в жизни нуждалась в столь решительном и необратимом шаге. Впрочем, потом она подумала о ярости Риган, если Гэла пойдет на это одна, не сказав сестре об этом ни слова. Риган не успела принять это решение за Гэлу или даже вместе с ней, однако это не означало, что средняя сестра не будет в тот момент с Гэлой: сжимать их пальцы, стискивать челюсти в общей боли, проводить Гэлу через самое худшее.

Пот выступил вдоль линии волос Гэлы, и она заключила:

– Мне нужна Риган. Пойдем сейчас со мной. Ты сделаешь операцию в Дондубхане, поскольку я могу после заболеть, но там хоть будет моя сестра.

– И ближе к матери, – пробормотала Брона.

– Нет, это не имеет к ней никакого отношения. Она не хотела…

Гэла замолчала. Она дотронулась кулаками до влажной садовой земли.

– Она хотела тебя родить, Гэла. Твой отец боялся пророчества, но Далат очень хотела иметь девочек, несмотря ни на что. Материнство было для нее подарком, а не проклятием.

Брона дотронулась загорелыми руками до спины Гэлы. Она была намного бледнее Гэлы, хотя и не такая бледная, как отец Гэлы или ее будущий муж.

«Единственное, что имеет значение», – говорила Далат. Возможно, мать имела право так думать, поскольку выросла в Третьем королевстве, где все были богаты, темны и горды. Туда могли последовать и дочери Далат, но Гэла знала, что для большинства людей Иннис Лира значение имело не то, как она выглядела, а что делала. Далат не была похожа на своего отца, она не напоминала королеву.

Гэла ни за что не отдала бы цвет кожи своей матери, но зато могла сделать себя королевой Иннис Лира.

Прошло почти пять лет после смерти Далат, и Гэла все еще чувствовала всю тяжесть и остроту потери, поскольку она выросла с матерью: дочери было шестнадцать, когда Далат умерла, согласно звездному пророчеству. Горе иногда наполняло Гэлу яростью, и она принимала ее как горячий океанский ветер, держа себя в ясности и сосредоточенности на главном желании – престоле.

Гэла раскрыла было рот, чтобы все это высказать Броне, поскольку ведьма знала мать молодой женщины даже дольше, чем сама Гэла. Они были верными подругами, и если кто-то так же безутешно скучал по Далат, как и Гэла, то таким человеком являлась Брона.

– Как ты можешь терпеть разлуку с сыном? – вместо этого спросила Гэла. – Как вы смогли разлучиться?

– Мой сын?

Лицо ведьмы находилось достаточно близко к лицу Гэлы, и поскольку обе женщины стояли на коленях, Гэла могла проследить легкую улыбку и печаль и старость в глазах Броны. Гэла кивнула, в то время как Брона сжала кулаки.

– Я бы хотела видеть его здесь, рядом со мной, однако матери когда-то должны отпускать детей. Он носит в себе частички меня и слова, которыми я его наградила. Он сделает все, как надо, или сломается. Таковы дети. Твоя мама сказала бы то же самое.

Гэла вскочила на ноги:

– И я сделаю все, как надо, или сломаюсь.

Брона медленно встала, отступила от Гэлы, пытаясь охватить ее одним взглядом.

– Да, – сказала ведьма, – сделай или сломайся, Гэла Лир, и возьми этот остров с собой.

– Я сломаюсь, чтобы создать себя заново, – прошептала Гэла, внезапно задрожав от боли и обещаний.

Возможно, что и этот остров тоже.

Лис

Хотя Бан никогда не считал его домом, он восхищался странной формой замка Эрригалов.

Крепость была разрушена во времена деда его деда, когда остров Лир представлял собой хаотичное скопление крошечных королевств. Король из рода Коннли изгнал из замка Эрригала, обрушив две черные каменные стены с помощью непревзойденной силы его боевых машин, потроша и сжигая все изнутри и расправляясь с волнами жителей до тех пор, пока Эрригал не сдался. Король рода Коннли поставил каждую маленькую территорию на колени и сделал остров своим. Он переименовал себя в Лира в честь волшебницы, отколовшей остров от Аремории, и вернул королевства и герцогства. Новая линия рода Лир вынудила Эрригала поклясться в верности и пообещать никогда не перестраивать крепость, хранить ее великой каменной, какой она и была.

Впрочем, дед дедушки Бана отличался умом и обнаружил определенные изъяны в формулировке клятвы. Вместо того чтобы возводить, как ожидалось, новое жилище напротив горы, он перестроил замок Эрригала, но не из камня. Сердитые серые руины все еще тянулись с горного склона, грубого и треснувшего, как разрубленный щит, однако внутри встал новый замок из светлого дерева и известкового раствора.

Его флигели построили наполовину из того древнего старого гранита, наполовину из толстых отполированных деревьев, чередующихся с серым гипсом. Беспорядочные деревянные башни выглядывали из руин, глядя в каждую сторону света, а одна большая башня, веретенообразная и странная, поднималась в центре, с площадкой, где только три человека могли стоять рядом. Замок Эрригала производил впечатление гордой старой туши, мертвой и покоящейся здесь, на бесплодной горе, с одними только зимними голубыми знаменами для мемориала. Бан пребывал в состоянии между неохотным восхищением и иррациональным гневом на эффективность, с какой его отец управлял замком. Слуги Эрригала отличались сообразительностью и хорошо себя вели, в отличие от более расхлябанных людей короля Лира, которых Бан наблюдал в Летней резиденции. Они охраняли горы и крепостные стены и придерживались линии времени, исходя из вращения Луны. Эрригал мог охотиться, играть в карты, соблазнять женщин или сидеть с кружкой вина, если пожелает. По вечерам солдаты и их жены собирались с Эрригалом в длинном обеденном зале – есть горячую пищу, пить пиво и греться у огня. Они рассказывали истории, те же, что слышал Бан, когда был мальчиком, пели, сплетничали или слушали, какие новости от Лира или материковых стран Эрригал получил в течение дня. Графа Эрригала здесь очень любили и уважали, несмотря на – а может быть, именно за – его бычью, мощную силу.

Однако он сделал что-то не так, и колодец в задней части сада высох. Хотя колодец иссяк много лет назад, королю сообщили, что несколько жителей тайно продолжали использовать его для святой воды корней. Народ Эрригала мог понимать язык деревьев, и даже если бы он стремился повиноваться графу так же, как он строго соблюдал королевский указ, то не смог бы забыть веру матерей или старых лордов Коннли. Вчера одна такая женщина нашла Бана в саду, глядящего на простую деревянную крышку над колодцем, и скорбно призналась ему, что уже два года там было сухо. Никакой воды корней, даже в период весеннего цветения. Тем, кто хотел раздобыть воду корней, приходилось рисковать в Белом лесу у источников естественного происхождения или оставаться вообще без нее. Основная часть народа поворачивала к звездным часовням, шептала женщина.

Именно так, как и хотел король.

Бан нахмурился, вспомнив об этом, забрался на широкий валун, выступавший со стороны замка, и взглянул на долину.

Город Ступеней Эрригала был разбросан внизу склона, полный плетеных и меловых домиков, звездных часовен, пекарен и сапожных мастерских, портных и мясников, и, что немаловажно, оружейных кузниц на грязных дорогах – их было больше, чем в любом другом городе Иннис Лира. Даже Аремория купила мечи у Эрригала, обработанные уникальной железной магией в этой долине.

К югу от Ступеней находилось большое торфяное болото, куда поступала железная руда из-за узких, коротких, зазубренных холмов региона. Из смотровой башни замка в ясный день можно было увидеть океан или проследить извилистую дорогу Иннис, которая пересекала болото и направлялась от этого восточного побережья на запад, до Летней резиденции.

Отсюда Бан мог смотреть на север и видеть край Белого леса Лира, полного гигантских дубов и белокаменных ведьминых деревьев, тяжелых папоротников, плоских кинжалов из сланца, взрезающих землю, заводей, где играли духи утонувших, и луга, где цветы раскрывались с восходом луны.

Когда в последний раз Бан стоял на этом валуне, будучи четырнадцатилетним мальчиком, полог леса помахал ему на прощание, но теперь лес был выше и сильнее, он казался еще дальше.

Эрригал не хотел рубить деревья, да и не разрешили бы это графу, если бы он попытался, ни деревья, ни ведьма, жившая в сердце леса. Лес был замкнут сам на себе. Деревья отклонялись от краев острова, плотно вытягиваясь, если того требовала безопасность. Для удобства? Бан этого не знал, поскольку все никак не мог заставить себя подойти к Белому лесу и спросить напрямую. Ему нужно… Ему нужно было услышать шепот тех деревьев, снова капнуть своей кровью на корни, а также навестить мать.

– Пришло время, – позвал Куран, широкоплечий маг металла Эрригала.

Впервые Бан мог творить это волшебство.

Он спрыгнул с валуна и направился вниз по склону в сторону цветов. Пять кирпичных дымоходов, словно присевших на ровный гребень, извергали короткое, бело-оранжевое пламя и клубы дыма. Они сжигали железную руду до ее более чистого вида, а потом из этого изготавливали в городе мечи. По два ученика ухаживали за каждой трубой. Большинство из них были моложе Бана, хотя одна из двух женщин была старше, явно уже не способная осуществить свое женское призвание. Сегодня почти девять часов Куран наблюдал за своими учениками, по очереди занимавшими места за круглыми сильфонами, нагревавшими трубы и заговаривавшими огонь настойчивыми заклинаниями. Они начинали работать задолго до рассвета, сгребая лопатами дубовый уголь и тяжелые куски железной руды, а Бан изучал уже результаты их труда, слушая треск – яростный язык огня.

В детстве он знал, что именно Эрригал производит лучшие мечи. Для создания волшебства здесь, как он понимал, земля, дерево и огонь сходились воедино, чтобы сделать железо прочнее и чище. Кузнецы заговаривали готовые клинки, так что мечи Эрригала никогда не ломались и не раскалывались. Наконечники копий и кинжалы изготовлялись быстрее, но были зачарованы хуже. Однако именно мечи Эрригала желали иметь все короли мира.

Такие желанные звезды показали Лиру, что он не должен забывать об этом виде земной магии.

Куран стал первым человеком, к которому подошел Лис, вернувшись сюда, чтобы узнать, что он может сделать из огня и железа и можно ли их использовать за пределами этой изолированной долины. В Аремории даже Моримарос носил лезвие из стали Эрригала, которое было и у его отца, и у деда. Король платил высокую цену за каждую пядь земли, которую он хотел присоединить к Аремории. Эта разведка не была единственным пунктом в списке Бана, но именно здесь он мог приступить к делу, а именно учиться делать для себя тайный магический меч, смертоносный и сильный.

– Здесь, парень, – произнес Куран, схватив Бана за локоть. – Намажь-ка грязью предплечья, грудь, плечи и лицо. Так ты защитишь тело от жара, когда будешь доставать заготовку.

Бана уже ждало широкое ведро серой грязи, и двое подмастерий начали его намазывать. Бан стянул рубашку и повиновался, усиливая прохладное, тяжелое ощущение пальцами. Для ровного счета он скользнул грязью и по волосам. Бан и подмастерья теперь напоминали глиняных человечков со сверкающими глазами и зубами и потешались друг над другом.

Бан нарисовал спираль над своим сердцем и сказал на языке деревьев:

– Мое сердце – корень острова.

Куран кивнул в знак одобрения, ведь это не входило в его указания.

– Вы помните заклинание? – спросил маг. – Оно может понадобиться вам сейчас больше, чем когда-либо, поскольку железо в эти дни сонно. Для каждого из шести лезвий, которые успешно использовали в ковке, мы получаем только одну хорошую заготовку. – Его светлые волосы были заплетены сзади в три косы и скреплены железными монетами и шелком. Кожаный фартук, раскрашенный и с заклинаниями защиты от жара, покрывал его грудь. Подмастерья и Бан кивнули в полной готовности.

Вместе они отправились к первому дымоходу для добычи руды, где Бан сам подготовил руду. Молотком с длинной ручкой один из подмастерьев сбил тонкий слой глины от основания двери. Бана обдало жаром и лизнуло языками пламени, за которым проследовала тонкая струйка расплавленного нагара, красно-горячего. Бан поднял щипцы и расположился так, чтобы дотянуться до него, моргая иссушенными глазами и потрескивая грязью на коже.

– Куски железа будут твердыми, но покрытие, как морская губка или суглинок под ногами, – сказал Куран.

Вдохнуть огонь, произнести долгое шипящее заклинание: слова в жестком, симметричном узоре, которым наслаждалось железо. Бан присел на корточки и повернул щипцы внутри печи. Его обожженный нос наполнился жаром и дымом, и Бан снова прошептал заклинание. Он закрыл глаза, прислушиваясь к огню, который весело плевался в Лиса Бана и был счастлив быть столь яростно горячим. Танцуя, горячий, как звезды, огонь пел.

Бан прошептал тайное имя железа, и, наконец, его щипцы обхватили то, что показалось Лису правильным. Он потянул. Железо тянулось по кишкам дымохода. Бан уговаривал железо. На коже Лиса выступил пот, заскользил по шее, замер в уголках глаз. Стальная заготовка выходила беспрепятственно, рождаясь из яростного жара, и Бан улыбнулся.

Отступая с этим светящимся куском, зажатым в щипцы – горячим, бело-оранжевым и мрачно-черным, Бан развернулся к каменной алтарной плите на земле. Он поставил заготовку, но не выпустил ее из щипцов. Куран осторожно постучал по ней коротким молотком. «Железо, – промолвил он на языке деревьев, формируя слова для огня и земли. Вкрапления оранжево-черного отпали. – Хорошо».

Бан застыл в этом положении, держа щипцы обеими руками, и начал заклинать. Пока парень говорил, Куран и подмастерья били молотками по железу, освобождая его от примесей. Ритм биения подхватил ветер, и Бан ощутил его ступнями. Он не притрагивался к подобным вещам со времен детства, когда творил магию вместе с матерью или танцевал с Элией. В качестве мага в Аремории Бану такой шанс также не предоставился.

Железо, сформированное под их молотками в длинный мягкий прямоугольник, светилось, словно солнце.

– Я горю! – торжествующе закричало железо.

Бан засмеялся от радости, почувствовав эхо этого грохота через свои руки. Куран понимающе улыбнулся, но один из подмастерьев, напротив, нахмурил брови, будто ничего не слышал.

– С тобой легко говорить, Бан Эрригал, и очень понятно, – произнес маг.

– Оно звало меня с болота, когда мы собирали урожай, – сказал Бан. – Я попросил корни показать самую сильную руду, чтобы сделать меч для Лиса.

– И остров услышал. – Куран хлопнул ладонью по голому и грязному плечу Бана. Железный маг нахмурился на мгновение, но больше ничего не сказал и продолжил наблюдать, как его ученики вытаскивают заготовки из оставшихся дымоходов.

– Я слышу эту блистательную магию! – раздался далекий счастливый крик.

Бан повернул на юг, в сторону тропинки от дороги Иннис.

Подъехал солдат на гнедой кобыле, в темно-синем расстегнутом пальто вассала Лира, надетом поверх грязной белой рубашки. Его меч на ремне, перекинутый через седло, похлопывал в такт лошадиной рыси.

Солдат расстегнул на подбородке ремешок кожаного шлема и бросил его на каменистую землю, покачиваясь в седле, прежде чем остановил лошадь.

Яркие волосы, наполовину пропитанные потом, полыхали на его голове.

– Звезды и гранит! – закричал Рори Эрригал – тот самый брат Бана Эрригала. Он был чуть младше по возрасту, но всегда старше по закону. Рори широко развел руки, показывая, как он любит всю долину. – Какое же прекрасное место, и прекраснее всего наконец-то быть дома!

Наследник графства был жизнерадостным и огромным, прямо как его отец – с рыжими волосами и соответствующими красными веснушками на шершавой белой коже, такого же цвета, как грубый песок на пляжах. Тонкая борода Рори и его ресницы были прекрасного желтоватого цвета, подобно раннему утреннему солнечному свету, и становились еще ярче, когда он улыбался.

А Рори Эрригал улыбался всегда.

Даже своему мрачному незаконнорожденному брату.

Бан не хотел натягивать улыбку на лицо, удивляясь, как много времени прошло с того момента, как Рори увидел и узнал его. Они вместе служили в Аремории в течение двух лет, пока Рори в прошлом году не позвали домой – служить королю. С тех пор они не виделись.

– Куран! – закричал Рори. – Привет!

Маг кивнул двум юношам и женщине, работавшим над новой заготовкой, а затем развернулся к молодому лорду, вытирая руки о кожаный фартук:

– Милорд Рори, добро пожаловать домой.

– Я не уверен, что деревья разговаривали, когда я сюда въехал, но теперь вижу – они приветствовали новое железо.

Рори подошел, опустив поводья. Его лошадь всхрапнула и медленно побрела за ним, бросая взгляды на замок и свою возможную конюшню.

– Просто ты не практиковался в подслушивании, – сказал Куран.

– Так происходит со всеми вассалами короля, – пожал плечами Рори, как будто они не обсуждали запретную магию. «Будучи всегда уверен, что он, безусловно, неприкасаемый», – подумал Бан.

Рори продолжил:

– Это все твои подмастерья? И Аллан здесь? Слышал, он женился и покинул нашу долину.

– Аллан…

– Зубы святых!

Ветер казался тихим, ровным, шипели костры и лязгали молотки. В голосе Рори послышалось большое удивление. Его ярко-голубые глаза расширились:

– Бан?

Бан неохотно передал щипцы другому подмастерью и вытер руку о потрескавшиеся, грязные волосы.

– Здравствуй, брат.

Прежде чем радостно закричать, Рори бросился вперед всем своим внушительным весом в сторону Бана. Бан Эрригал споткнулся, но Рори поймал его, положив локоть на шею брата, и оба упали на землю в шутливой схватке.

«Если они должны приветствовать друг друга как собаки, то пусть так и будет», – злобно подумал Бан. Он сопротивлялся изо всех сил. Бан не был таким сильным или огромным, как его брат, но отличался быстротой и умом, практикуясь в этих умениях. Он не мог позволить себе легко сдаться.

Рори хмыкнул от удивления, когда Бан чуть не выскользнул на свободу, однако их ноги по-прежнему были переплетены. Бан крутился всем телом, чтобы одержать верх, но не мог сопротивляться Рори. Они катались по неровной горной тропинке, царапая руки, колени и подбородки, и Бан даже почувствовал вкус крови во рту. Он шипел, как барсук или разъяренный змей, и Рори воскликнул:

– За Эрригала! – прежде чем ударить плечом по животу Бана и снова разразиться смехом.

Дыхание Бана почти остановилось. Он вздохнул и ахнул, оказавшись наполовину брошенным под плечо своего брата, до тех пор, пока ему не удалось провернуться и ударить твердым ботинком по бедру Рори.

Законный сын Эрригала упал.

Они оба упали.

Рори попытался было отбросить Бана со своего пути, но сумел приземлиться поверх брата, и Лис Бан распростер руки, лежа на спине и едва дыша. Из пореза на губе по его подбородку потекла кровь.

Над головой медленно кружились солнце и простыни облаков.

Они вели себя как когда-то в детстве, после того как Эрригал выкрал Бана из Хартфара у его матери. Мальчику тогда было десять. Борьба, беготня, лазанье по деревьям, собирательство, игры с мечами и часто с младшей дочерью Лира в роли третьей участницы. Элия любила Бана, несмотря на обстоятельства его рождения, а Рори – нет, и казалось, он просто не понимал эту ситуацию. Это расстраивало Бана, но он любил брата за то, что тот никогда не унижал его.

Бан моргнул. Это было давно, много лет назад. С тех пор прошло несколько войн, но Рори, вероятно, понятия не имел о горечи в сердце Бана. Такова привилегия невежества – еще одно преимущество, которого никогда не имел бастард.

Рори застонал и повернул голову – посмотреть на Бана одним глазом:

– Ты научился некоторым приемам!

– Дай мне меч, и я выиграю, – охнул Бан. Он не мог двигать ногами, так как они находились под Рори. Бан оказался в ловушке.

– Ха! – законный сын Эрригала ущипнул Бана за ноги и поднял руки вверх.

Бан был рад увидеть пятно крови, смешанной с грязью, на щеке Рори.

Он сел, почувствовав, как жар битвы распространяется внутри его, обещая синяки и ушибы, о которых он узнает только когда проснется на следующее утро. Это знакомое ощущение радовало и освежало.

Бан предложил Рори руку. Братья вместе встали.

Куран скрестил огромные руки на груди:

– Лис, ты сможешь закончить на сегодня, возможно, через час.

Бан огорчился, но согласился.

– Ты изучаешь железную магию?

В голосе Рори преобладало любопытство, но, тем не менее, присутствовал и намек на что-то более темное.

– Да, – осторожно ответил Бан.

– Хорошо! Мне нужно принять душ, – и с этими словами Рори слишком сильно хлопнул по спине Бана. – Увидеть отца и рассказать ему мои новости.

– Новости? – повторил Бан.

– Мне больше нравится слово «сплетни». И письма из Астора.

– Я пойду сразу после тебя, когда увижу мою заготовку.

Рори улыбнулся, кивнул Курану и направился к своей терпеливой лошади.

С непривычной нежностью Бан наблюдал, как Рори ведет кобылу вниз по малозаметному каменистому пути к задней стене крепости.

Ветер внезапно подул с севера, принеся с собой голос из Белого леса:

– Бан, – звал он. – Лис Бан, Бан Эрригал, Бан, Бан, Бан.

Он посмотрел вместе с Кураном и всеми будущими железными магами.

– Сынок!

Мать Лиса Бана звала его к себе. Он поморщился, избегая любопытных глаз Курана. Он не был готов пойти в Хартфар до того, пока не освоится в своих играх. Брона будет дразнить его, пытаться убедить остановиться, но Бан ее не послушает.

Отмахнувшись от этих мыслей, он повернулся к железу.

Бан поднимался по истертым, черным каменным ступеням в свои покои два раза, желая искупаться и найти брата. В замке суетились по случаю подготовки к празднику в честь Рори, посвященному его возвращению домой.

Однако праздник по случаю возвращения старшего сына Эрригала не планировался.

Бан стряхнул боль, стараясь не растирать лицо и не запускать пальцы в волосы: засохшая грязь шелушилась, когда он двигался, несмотря на то, что Лис Бан снова надел рубашку поверх пятен и корок. Боль не имела значения, ведь речь шла об игре, а не о судьбе.