Текст книги "Интеграция"

Глава 4

Сегодня у меня была невеста. То есть, у нее была я. Выезд на дом в 6 утра, конечно, оплачивался двойным тарифом. Я так люблю эту работу. Часто думаю, на месте клиентки могла быть я. Ощущение праздника и красоты начинается с расчесывания волос. У кого-то они густые и жесткие, у кого-то тонкие и легкие, как пух. Собирать и те, и другие нелегко. Для этого существуют разные методы. Мне предстояло справиться с прочными кучеряшками и мелкими завитушками. Невеста хотела все выпрямить. Вот такое необычное желание. Пришлось потрудиться. Немцы, вообще, умеют удивлять. К примеру, к выпрямленным рыжим волосам прилагалось коротенькое платье невесты и белые футбольные буцы. Да-да, настоящие, с шипами. Она оказалась ярой поклонницей футбола. И будущего мужа выбрала из фанатов местной команды «Арминия».

После всех ее разговоров я все же решила пойти на футбол. Муж Санти Роман, когда узнал, что у меня есть билет, пришел в восторг от идеи пойти вместе. Он с трудом достал два билета и ждал этот матч как уикенд. Была с ними возможность побывать в спорт-кафе и познакомиться с болельщиками поближе. Роман и Санти были завсегдатаями и имели абонемент.

– Вот и не знаю, как быть, – закручивала я на палец длинный розовый хвост Вертихвостки, потягивая в кресле густой кофе после сытного обеда. – Идти на стадион или остаться с тобой под тёплый пледом и тупо посмотреть фильм.

– Марго, – тревожно зазвонил телефон, – Можно я к тебе приеду? На том конце связи Санти плакала.

– Приезжай. – я отложила крысу в сторону, и пошла убирать ее, в хлам разгрызанные опилки в клетке.

– Придется тебе, дорогая моя, сидеть на месте. Санти тебя пугается, когда вдруг ты появляешься из ее кармана или неприлично шаришь в ее сумке. Не воспитанная ты, крыса моя… Невероятно, Санти живет с приемным ребенком, дочкой Романа, имея свою родную и уживается как-то… А тебя терпеть не может. – бурчала я, отправляя Вертихвостку в клетку. Она не хотела и царапалась. Я прикрикнула и заперла дверцу. Крыса смотрела на меня черными глазами-горошинами, не моргая. Мне было ее жаль.

В выходной я позволяла себе не убирать разбросанные вещи. Могла принести полотенце из ванной и оставить в столовой на диване. Могла составить чашки от кофе в мойку и не мыть. Могла, раздевшись в спальне, раскидать свое нижнее белье по комнате и не париться, порядок это или плохая привычка. Поэтому сейчас перед приходом Санти у меня включилась реактивная скорость для уборки. Немцы не понимают такого попустительства в графе «Порядок». Он возведен у них в ранг закона. И Санти не исключение, хоть родилась в России. Это у них в крови.

Роман и Санти познакомились при трагических обстоятельствах. И той, и у другого супруги свели с жизнью счеты. У Романа жена приняла смертельную дозу антидепрессантов после рождения дочери через два года. Послеродовая депрессия. Неприятие ребёнка, шумовые галлюцинации, моббинг со стороны свекрови, на которую свалились все хлопоты по уходу за родившейся малышкой. Роман теперь всегда включает свет, возвращаясь домой в темное время суток. Он нашёл свою жену мертвой, вернувшись домой под утро из пивнушки, где отмечали день рождение друга.

У Санти история еще хуже. В пятнадцать лет ее изнасиловал местный нарик из уличной банды. Тихо подкараулив на улице, когда та возвращалась с посиделок девочек-подростков, вечно недовольных родительским воспитанием. Пригрозив, что все всем расскажет он принуждал ее к сожительству, а потом и заставил уйти из дому. Заставил жить с собой, бросить школу. Но ее рабство, к счастью, быстро закончилось. Однажды, она нашла его повешенным на кухне. Думая, что он еще дышит, Санти пришлось снимать его из петли на глазах у дочери двух лет. Чтобы как-то спастись от стресса, Роман, зная Санти, предложил ей съехаться и воспитывать детей вместе. Вот такая история.

– Не могу я так жить больше, -забралась с ногами на мой диван Санти. – Он ни во что меня не ставит. Грубит. Обрывает на полуслове, не выслушав. Верит всему, что навыдумывает Ляля. Говорит дочь не может ему врать. А моя Ксюша, мне, значит, может. Говорит, ты свою одеваешь лучше, а за моей перестала следить. Да, я за всеми перестала, просто моей моя мама покупает красивые вещи, а его мама его дочери сплошной колхоз покупает. Кто ж виноват. Сама знаешь, я в последнее время с салоном совсем зашилась. Ковид еще этот. Столько клиентов растеряла. Педикюр, вообще, держался на стариках. Они, из страха заболеть, перестали ходить. Надо было перестраиваться в работе. Домой поздно прихожу, в этом он прав, конечно.

– Эх, Санти, – обняла я подругу. – Вот, у меня ни своих детей нет, ни приемных. И Романа нет. Никого. Даже парня нет, как здесь говорят, бойфренда. Только крыса. Давай, выпьем! У меня есть португальский портвейн! Это, конечно, не крымская Мадера, но настроение поднимает.

Санти передернула плечом. Непохоже было, что она против, но и особой радости в ее глазах я не прочла. Все же как-то надо было разрядить обстановку.

– Я вот, что хочу знать, – уселась я рядом и поставила бокалы перед собой. – Что там происходит в спортивном кафе? Зачем нас туда Роман после матча пригласил?

– Знаешь, там интересно. Это футбольный клуб «Арминии». Там история с момента создания команды, все их достижения и неудачные игры. Знаешь, как называют эту команду в неформальной обстановке? «Лифт»! Это из-за их пиковых побед и резких поражений. Там собираются все обсудить матч, обсудить новости бундеслиги, и, просто, других повидать, да себя показать. Как у нас, у русских говорят.

Санти смягчилась, и я поняла, что воспоминания о том кафе согрели ее.

«Надо идти», – подумала я и налила еще бокалы.

Глава 5

На стадионе стоял густой туман. Роман и Санти были одеты тепло. Даже их руки были в перчатках. Мои пальцы быстро околели и перестали слушаться. Роман принес мне горячий кофе и сказал греть руки. Не зная правил ведения матча, ослепленная, близко выставленными дублирующими рампами, и продуваемая со всех сторон холодным ветром, я быстро потеряла интерес к происходящему на поле. Вообще, я близорука с детства. Лет с четырнадцати. Но Санти ничего до сих пор не подозревала. И я не сказала ей, что далеко все равно ничего не увижу. Мне лучше было бы посмотреть матч по телевизору. Но нужно было пережить ощущения. Такие, как здесь я не испытывала никогда. Стадион был заполнен на треть. В основном большая часть зрителей пришлась на восточную трибуну, где были наши места. Вокруг меня все то и дело вскакивали, кричали, ругались, в основном, матерными словами и я впервые радовалась, что не знаю, как они звучат по – немецки. Слух бомбил мой мозг русским «красноречием». Рядом, за моей спиной, двое изрядно выпивших парней в вязанных шапках, стоя в полный рост, иступлено топали ботинками о бетонный пол и …мычали. Громко очень издавали гортанные звуки ни на какие другие не похожие. Только на звериные рыки. Стало совсем не по себе. На меня из-за спины летели остатки попкорна, брызги соуса для чипсов и капли пролитого пива, питие которого в стрессе сопровождалось прихлопыванием по коленям, отрыжкой и ржанием довольного жеребца в стойле.

Я посмотрела на Санти. Было впечатление, что она так увлечена, что ее не напрягает эмоциональное поведение соседей.

– Да, не обращай внимания! – махнула она в ответ. – это глухонемые. Питер и Герман. Хорошие ребята. Не повезло им, не разговаривают и не слышат. Поэтому такие громкие. Со временем сможешь их понимать по этим звукам.

Понимать мне больше никого не хотелось. Я встала, сославшись на особую потребность, отправилась ее удовлетворить в закрытую часть стадиона Chückoarena. Зубы стучали друг о друга и мне хотелось только одного, побыстрее домой.

– Что, первый раз на матче? – передо мной возник худосочный типичный немец. У него волосы были точь-в-точь как у вчерашней невесты, сплошные густые завитушки. Глаза из ледникового периода, прозрачные, серо-голубые, в обрамлении густых черных ресниц, казалось, гипнотизировали и, наверное, пугали. Одет он был с иголочки. Приталенная фирменная куртка с брюками в цвет костюмной рубашки, в манжетах которой поблескивали ювелирные запонки. Часы фирмы «Армани» и запоминающийся парфюм.

– Вот, к вашему кофе просто необходимое дополнение. – парень протягивал мне зажаренную сосиску в тесте. – Вы должно быть кому-то сильно обязаны этим своим походом на стадион… – устроился на свободном стуле, под зазывающей вывеской «Хот-дог и кофе», незнакомец. На вид ему было лет тридцать пять. Он был из тех, кто сразу устанавливает доминанту в разговоре. Типа, я главный, и это не обсуждается. Жуя острый фастфуд, я уже ему подчинялась. Странно, но я этому была рада. По-всей видимости, он это понял.

– Думаю, скоро назначать будут пенальти. Хочу посмотреть. Пойдемте, рядом со мной есть свободное место и, что не маловажно, спокойные соседи.

Меня мало волновало, откуда ему известно о моей проблеме. Мне хотелось перемен. Так я отправилась на виптрибуну. Пластиковый павильон загораживал места с двух сторон и защищал от ветра. Слышен был голос спортивного комментатора и, наконец, мне медленно становилось понятным происходящее на поле. Комментарии моего нового знакомого были короткими, но целевыми, как у тренера.

– Меня зовут Эвальд. А тебя как?

– Маргарита. Марго, можно.

– Вот, Марго, короткий трактат о стадионе. Прочти, будешь иметь представление.

«Футбольное поле было открыто в 1926 году на земле, приобретенной у фермера по фамилии Ломанн. Стадион получил название «Альм» (нем. Alm), потому что в первые годы он не был похож на футбольный стадион, и поэтому один из членов «Арминии» сказал, что не хватает всего несколько коров, чтобы выглядеть как Alm (рус. альпийский луг). В 1957 году он получил травяное покрытие и построили первые трибуны.

До 1971 года все трибуны были террасированными, но после того, как «Арминия» вышла в Бундеслигу, была построена первая трибуна с сидячими местами. К 1978 году были построены три новые трибуны и вместимость стадиона составила 34 222 человека».

Я пробежала глазами информацию о дальнейших реконструкциях и выделила для себя, что только восточная трибуна стадиона сегодня вмещает в себя более 26 тысяч зрителей.

Остаток времени здесь пролетел незаметно. Я увлеклась разговорами с Эвальдом. Очень скоро мы уже сидели так близко, как давние знакомые и пили кофе из одного стакана, в который мой новый друг периодически подливал коньяк из фляжки внутреннего кармана своей фирменной куртки «Lakosta». Под финальный свисток матча мы с Эвальдом выходили под ручку, я требовала продолжения банкета, и он пригласил меня в тот самый спортклуб обсудить игру с приятелями. Там я рассказала Роману и Санти, которых встретила как знаток футбольного мира, где была во время матча и что, скорее всего, отправлюсь домой в кампании своего нового знакомого. Санти хитро улыбнулась и напомнила, что первый мой клиент завтра будет в 8:30. Как же она оказалась права, что была очень большая вероятность моего опоздания.

Эвальд привез меня домой далеко за полночь. Мы пили шампанское на брудершафт. Было весело. Это последнее, что я помню.

Глава 6

Утро не задалось. На 8:30 ко мне пришли сразу две клиентки. А я, как легко было спрогнозировать, опоздала. Ненадолго. Но когда я увидела сразу двоих претендентов на одно мое кресло, вспотела. Санти уже предложила им кофе с печеньем и вопросительно подняла на меня свои густые брови.

– Я освобожусь через пятнадцать минут. – Громко сказала она. – Могу тебя выручить.

Осталось правильно угадать кого взять первой. Это то было проблемой.

– Извините, не знаю, как это получилось, но у меня только одна запись на это время… – начала было я.

– У меня сегодня эфир на местном канале, что прикажете, идти с такими ногтями? – с вытаращенными глазами подскочила ко мне вплотную внештатный корреспондент, Надежда. – – Надеюсь, это я у вас записана?

– Давайте, я вам сделаю тридцатипроцентную скидку, – обращаясь к русской Вере, предложила я. – Только придется подождать.

Вера взяла свою чашку с кофе и расположилась в кресле у окна. Там просматривалась вся улица. Напротив окна, прямо на тротуаре сидел человек. Одет он был в фирменное тряпье. Перед ним на брусчатке стояла железная банка с мелочью. Он казался безучастным, но это было не так. Левой рукой он играл на губной гармошке. Мелодии были до боли знакомыми, но миксованными. Что-то напоминало Шуберта. Может и нет.

– Опять, как на дежурство пришел. – переговаривались со смехом другие мастера-ногтевого шедевра. – Интересно, за кем он шпионит?

– Ой, у меня сегодня такой интересный случай. – уже позабыв обо всем, щебетала Надежда. – Буду рассказывать, о проблемах в разделенных по– национальности семьях…

У окна послышался звон стекла. Это Вера уронила чашку на пол. На полу растекалось вязкое кофейное пятно. Все замолчали, кроме Надежды.

В воздухе чувствовалась тяжелая вязкость. Мастера беспокойно переглядывались и пытались перевести разговор.

– Я вчера возвращалась домой, в Падерборн. – сказала мастер Анна. – На автобаме вдруг пошел град. Стояли в пробке. В общем, град молотил пятнадцать минут. Вся крыша моей машины в дырках. Хорошо, страховка покроет ущерб. Теперь точно буду фолькаско брать.

– Вот и я чем, – не унималась Надежда. – страх перед стихией – это я вам скажу не то, что страх перед абьюзером.

– Ну кого вы слушаете, блогера! – Не выдержала Вера. Она громко поставила свою недопитую чашку кофе на стеклянный столик у окна. – У них чихнул и на тебе, сенсация…

– Давайте успокоимся – скорее потребовала я, чем предложила. – Видите ли, уважаемые, в нашем салоне нет места разногласиям, розни и дебатам на религиозной почве. Уважайте наши правила. Пожалуйста!

Санти обняла свою клиентку-турчанку. Та испуганно смотрела на спорщиков и не понимала, что происходит между этими русскими, которые говорят на одном языке, но готовы вот– вот вцепиться в друг друга без милосердия.

– Нукет, – пыталась успокоить турчанку Санти – это у русских темперамент такой, у турок тоже ведь бывают такие споры, между женами одного мужа? Ругаются же в семье?

– Конечно, – сразу смягчилась турчанка. – Всякое в семье случается. Любят же все равно.

– Ну, вот и здесь так. Русский русскому по неволе брат.

На этом и закончились разборки в салоне. Я включила фоновую музыку погромче и продолжала пилить ногти нервным клиенткам. А дома меня ждала Вертихвостка и, может быть, Эвальд. Я ведь, когда проснулась, его уже не было. В ванной пахло мужским парфюмом, на кухне – кофе. В кофемашине стояла чистая, насухо вытертая чашка. А у порога -гостевые тапочки, словно солдаты по стойке « смирно». Порядок есть порядок. Вот если бы я была такой последовательной, то взяла бы его номер телефона. Но нет, я никогда не была практичной. Теперь, вот думай, придет или нет.

– Сдачи не надо, – сказала Вера, прощаясь. – Оставьте за разбитую чашку. И извините за мою несдержанность.

– Конечно тем, кто постоянно блогеров слушает трудно понять, что происходит. – Ответила я. – Только все когда-нибудь станет ясно. Мой вам, Вера, совет. Попытайтесь не реагировать так в общественных местах. Вы же знаете, кто-то может пожаловаться. И тогда вам придется оправдываться за неподобающее поведение.

– Хорошо. – грустно ответила Вера. – Я постараюсь.

Я проводила ее до выхода. Уже стемнело и сквозь мглу под фонарем я опять увидела знакомого бомжа, гоняющего ногой пустую пивную банку.

Глава 7

Домой я пришла в начале девятого. По пути заехала в Лидл. Купила продукты. В холодильнике кроме корма Вертихвостки уже дня два – ничего. Есть хотелось просто терпения не хватало. В глазах стояло и не исчезало, дымящееся на тарелке пюре из картошки, залитое томатной подливкой и «обнимающее» большую котлету, которую здесь негде купить, кроме как в русском магазине. В русский я езжу раз в месяц, покупаю продукты впрок и отправляю в морозильник. На приготовление ужина, по приходу с работы, у меня уходит, как правило, тридцать минут. Здесь мне в помощь и микроволновка, и печь индукционная, и заливки уже готовые в пакетах. Кстати, о полуфабрикатах. Есть в Германии концерн «доктор Откер». Я скажу, продукция его – мечта любой домохозяйки. Все что хочешь – приготовишь в миг. Очень удобно. Причем этому предприятию уже сто лет. Успешно существовал при всех режимах. Говорят лично, сам доктор Откер приятельствовал с Гитлером. Отсюда и обширные землевладения наряду с несметными богатствами, как говорят. Так вот, когда я добралась с парковки, обвешанная, словно верблюд бумажными пакетами с продуктами к двери своей квартиры, мне показался шум внутри. Пакеты предательский шуршали, а эхо раздавалось в пустом подъезде. Трудно было сосредоточиться.

Я открыла дверь ключом на связке, которая также гремела, словно железные банки на ветру, и увидела свет и на кухне, и в зале. А еще я увидела, Эвальда, вышедшего мне навстречу, улыбающегося во весь свой четко очерченный, как под шаблон пухлый рот с красивыми здоровыми зубами:

– Mall Zeit! – пропел он – давно жду тебя. Ты что-то долго сегодня.

– Сегодня? – удивленно уставилась я на него. – А как ты вошел?

– Просто. – вытер он руки о мой поварской фартук, который нацепил наизнанку. – Это знает любой пацан. – Эвальд повертел пальцами и словно фокусник извлек из ладони банковскую карту. Мы вышли за дверь, и он провел ребром карты между замком.

– Вуаля! Мы снова в квартире.

– То есть, вот так можно попасть в любую квартиру в нашем доме? – Неуверенно переспросила я.

– Да, если хозяин, уходя не закрыл замок на несколько оборотов, а просто захлопнул дверь. – Эвальд обнял меня так крепко, что я, как говорят русские, «задохнулась в объятиях». – А хозяйки очень часто торопятся на работу. Они красятся до последнего, а потом убегают быстро, опаздывая и хлопают дверью. А воры это знают.

– А ты откуда это знаешь? – не удержалась не спросить я.

– Оттуда. – ответил мой повар на вечер, извлекая из -за своего плеча белую крысу. – Марго, я ее брезугу… – поморщился он.

– Вот еще, один, друг брезгливый. – надула я губы. – Как же мне не везёт с друзьями, не любящими крыс. Но мне все равно сейчас, пока я не поем.

– Тогда марш мыть руки.

Итог вечера был неожиданным. Мы с Эвальдом, после ужина и всего, чем он меня удивлял в постели, а надо сказать более счастливого свидания в своей незамужней жизни мне не вспомнить потому, что такового не было, лежали на диване и смотрели ток-шоу с Дитер Боленом. Рядом стояли чипсы и орешки к пиву. Да, мы пили пиво и обсуждали мою невежественность в знании немецкой кулинарии.

– Как можно не любить стейк? – лежал со мной рядом в чем мать родила мой бойфренд.

– Мясо люблю. – я машинально натягивала на себя покрывало.

– Я приготовил стейк медиум. Это одна из самых распространенных степеней прожарки. Температура до 50 градусов, внутри стейк становится розовато-красным. Чтобы получить такую прожарку время на сковороде нужно увеличить до 7—8 минут и, а на выходе мы получаем мягкий стейк с ярко выраженной корочкой и наполненный соком внутри.

– Это называется сок? Это же кровь, он не прожаренный? Как такое можно есть?

– Так уж и не прожаренный – почесал за ухом Эвальд, раздумывая, как лучше объяснить. – Даже мысли никогда такой не имел. С детства ел медиум. Разве в России не едят такое?

– Не едят. – буркнула я. – Ты же ел котлету? Вот такое едят в России.

– Такое здесь тоже едят. Фрикадели, называются. Здесь их делают маленькие. Стейк-другое. Вот эту твою картошку пюре я признал. Очень вкусно!

– А вот это: есть сырой фарш со свежим луком, намазанный на булочку по утрам? Это что? Гурманство? – не переставала возмущаться я.

– О, это вкус—ня—тина! – оживился Эвальд. Он отставил бутылку пива. Изображая тигра, свалился на меня и, поборов в неравном поединке, стал нежно целовать меня за ухом. Это был запрещенный прием.

Глава 8

Я забыла о Санти, о ее семейных проблемах, я забыла о маме и ее болезни в далекой России, да, что там говорить-я забыла о работе. Если бы кто-то мне сказал об этом неделю назад, я посмеялась бы ему в лицо! Громко и непринужденно.

Теперь же, когда я полюбила темное баварское пиво и, причмокивая ла стейк с соком, закусывая целой вареной морковкой с зелеными хвостиками вместо макарон на гарнир, настало время для путешествий. Эвальд, желая мне угодить, заказал на выходные квартиру в немецкой деревне с русской баней. Хозяйка ее была, правда, англичанкой лет тридцать назад вышедшей замуж за немецкого адвоката. Выпускница Oxford в свои неполные шестьдесят великолепно разбиралась в политике. Затевала разговоры об отношениях двух стран в Восточной Европе. Весь интерьер в квартире, не знаю, как во всем огромном доме, был выполнен в исключительно английском морском стиле. Из каждого помещения веяло свежестью океана и с морских пейзажей только что не слышалось, плача чаек. Мы приехали около трех часов дня.

Стояла солнечная погода и так захотелось посмотреть окрестности, что мы решили не откладывать. Сначала экскурсия, потом меркантильные удовольствия.

Посреди деревни в отличии от моих доморощенных стандартов мы обнаружили не администрацию, а огромный пруд с растущей посреди старой ивой. Под ее древним кряжем на сваях примостился деревянный домик для уток. А по краям пруда, перед густыми камышами для решивших посидеть и посмотреть на воду и уток, расставлены были уютные скамейки. Немного поодаль, перед старинными деревянными воротами, такими, какими обустраивали вход в конюшни, стояла железная сеялка, на которой гравировка, начищенная до блеска, свидетельствовала о музейном экспонате возраста 1900 года.

Наш путь лежал вверх по улочке, где за высоким забором конский запах задолго сообщил нам, что мы увидим жеребца-тяжеловеса. Этот красавец был белой масти с серой длинной чёлкой, спадающей ему на глаза и такой же серой бахромой на копытах. Его хвост был густым и подстрижен одной четкой линией, словно это было сделано в парикмахерской. Его взгляд был тяжёлым и своенравным. Он вышел на середину загона посмотреть на нас, как и мы на него. Остановившись, сбросив непокорную челку с глаз, он фыркнул, качнул крупом и подняв хвост как плеть, резко взмахнул им, со свистом разрезав воздух. Это прозвучало для нас предупреждением.

– —Да вы не бойтесь! -поприветствовал нас его хозяин. Это был не пожилой ещё немец в длиннополой шляпе, одетый словно байкер.

– —Что понравился? -поинтересовался он. – Он не может оставить никого равнодушным к себе, я-то знаю.

– А кто ещё живет у вас? – спросил Эвальд.

– В моём доме живет крокодил, два питона, ягуана, попугай Какаду, славно говорящий на английском. А вот на доме снаружи живут канарейки.

Он показал на плетущийся по стариной кладке стены дикий виноград. Раздвинув густые листья рукой, он сказал:

– —На стене есть фамильные барельефы. Их пять. Это мои деды и прадеды. Свой я тоже планирую здесь потом набить. Так вот, первую пару канареек сюда поселил мой Прапрадед. Теперь их двадцать четыре. Уже много птичьих поколений. Вот такая семейная коллекция. Хотите посмотреть на рептилий?

Мы, конечно, поспешно отказались. Хотелось пройтись ещё, да об одном только упоминании змей мне становилось жутко.

– Странные все же вы, немцы. – Прижимаясь к Эвальду, сказала я. – Разводить вместо курочек этих холоднокровных уж очень нестандартно.

Мы прошли солидную ферму, где пахло коровьим навозом и парным молоком. На расстоянии вытянутой руки там стояли в стойлах и жевали сено огромные коровы. Потом на информационной доске местного клуба прочли вечернюю субботнюю программу развлечений. Здесь жители собираются пообщаться и обсудить местные новости за бутылочкой бархатного пива.

И тут забил колокол на церкви. Мощный звук дребезжащего метала разливался во все просторы деревеньки, сообщая, что уже шесть часов по полудни.

Как и все средневековые католические постройки церковь внешне была строга. Колокол был скрыт под деревянными ставнями и только циферблат старинах часов на высокой желтой башне выдавал роскошь архитектуры. Нам сказали, что постройка выполнена без единого гвоздя. Мы решили обойти ее со всех сторон и наткнулись на выбитый в стене барельеф. Он изображал немецкого солдата в каске, обнаженного по пояс. Солдат склонил колено перед Богом и просил прощения. Его мощный торс свидетельствовал о человеческой силе, а скорбь– о слабости перед лицом войны.

Вниз под барельеф уходил длинный список фамилий, погибших в Первой Мировой войне. Тут же, рядом чуть поодаль, уже поросший мелким зелёным мхом возвышался Черный обелиск с фамилиями погибших во Второй Мировой войне. Церковь не была обнесена забором, но подобие его все же было. О чем я догадалась, когда входила через железные ворота, тоже окислившиеся до малахитов-зелёного цвета. Очень низко, в густо поросшем кустарнике из каменной кладки по периметру церковного двора проходил, возвышающийся в полуметре над землей забор. Он связывал несколько колонн с библейскими каменными фресками, рассказывающих прохожим историю Божественного происхождения Иисуса Христа.

Мимо нас проносились местные мотоциклисты. Они не обращали внимания на это пустынное место. Во дворе церкви было безлюдно. Похоже уже давно церковь перестала интересовать живущих здесь селян.

Дом, в котором мы квартировали, если обойти его с другой стороны, находился прямо напротив церкви. Он оказался домом священника в прошлом. Квартира наша располагалась, как оказалось, в старинной конюшне. Над высокими деревянными воротами этой постройки четко считалась гравюра, сделанная когда-то хозяином: «Только через крест мы достигнем всего. 1830 год».

– Ты заметила, – спросил меня Эвальд, – дом был построен в том же году, когда они поженились, Фриц и Гретхен.