Текст книги "Свет во тьме"

– Вера? Караваева, вы здесь? Ответьте!

– Здесь она, здесь, – неприятно улыбнулся сержант, – в целости и сохранности.

– Михаил, это вы? – из-за двери послышался испуганный и полный отчаяния женский голос.

– С вещами на выход! – сержант наконец-то открыл замок и распахнул дверь камеры.

Вера Караваева, единственная сотрудница «Вечернего Прахова», вызывавшая у Каганова положительные профессиональные надежды как перспективный журналист и фоторепортер, сейчас была похожа на взъерошенного воробья. Обычно привлекательная молодая особа, прятавшая красоту за очками с массивной роговой оправой, дрожала от холода и страха.

– Ты в порядке? – спросил он.

– Да… думаю, да, можно сказать, что я в порядке, – Каганову показалось, что девушка на грани истерики, но ошибся. Переступив порог камеры, Вера, даже не взглянув на сержанта, направилась в сторону выхода. Михаил пошел рядом с ней, оставив Дальнова возиться с замками.

– Ты действительно в порядке?

– Да, Михаил, спасибо вам большое за заботу и за то, что помогли выбраться из этого гадюшника. Хотя сейчас я невероятно зла. Я могла бы собрать такой материал, но…

– Да расскажи наконец, что произошло? – Михаил чуть повысил голос.

– Сперва все шло по нашему с вами плану. В парке я быстро нашла парочку проституток и смогла с помощью заранее припасенного алкоголя вытянуть их на разговор. А потом со всех сторон зазвучали сирены и… – Вера замолчала.

– Тебя арестовали… – Михаил попытался аккуратно продолжить разговор.

– Да. Конечно, я пыталась показать миллионерам свое удостоверение, но они меня даже слушать не стали. Свинтили всех, кто под руку попался, и затолкали в свой уазик. Вопросы начали задавать только тогда, когда нас доставили в отделение.

– Вот скоты, – тихо произнес Каганов, – Я с ними еще разберусь. А пока расскажи, хотя бы в общих чертах, что тебе удалось узнать?

Цыганка, сидевшая в камере, мимо которой они в этот момент проходили, попыталась ухватить Каганова за руку.

– Постой, дорогой, я тебе погадаю.

– Отстань, – Каганов брезгливо одернул руку и поспешил дальше, вслед за взъерошенной подчиненной.

Наконец Вера смогла собраться с мыслями и ответила:

– Поначалу я намеревалась собрать материал прямо в парке аттракционов: сфотографировать ночных бабочек за работой, а если получится, взять интервью. Вот у них, кстати. Снежанна и Роза, – девушка кивнула в сторону двух хоть и молодых, но имевших весьма потасканный вид женщин, – но в самый разгар нашей беседы нас всех и накрыли.

– Родная милиция нас бережет. Сначала посадит, потом стережет, – вполголоса продекламировал Каганов.

– Так что мне пришлось несколько часов провести в общей камере. Потом дежурный милиционер, осматривавший наши вещи, нашел мои корочки. Тогда они решили закрыть меня в отдельной камере. Как они выразились, на всякий пожарный.

– Ладно, обсудим это позже, – произнес Михаил. – Сержант, все вопросы с вашим начальством улажены.

Милиционер вернулся на свое рабочее место, открыл ящик стола и достал вещи Караваевой: сумку, большой блокнот для записей, журналистское удостоверение и фотоаппарат. Вместе с вещами он протянул вере от руки заполненный бланк.

– Значит, так, – сказал милиционер. – Получите и распишитесь.

– Что это? – насторожилась девушка и внимательно вчиталась в корявый подчерк сержанта.

– Здесь сказано, что вы не имеете претензий к сотрудникам нашего отдела.

Девушка состроила презрительную гримасу на своем красивом лице, оставила витиеватую роспись на протянутом бланке и сгребла свои вещи в охапку.

– Пойдемте, Михаил. Я хочу успеть сдать статью в сегодняшний номер.

* * *

В салоне новенькой «Волги», припаркованной неподалеку от крыльца отделения милиции, сидела Виолетта Каганова, эффектная рыжеволосая красавица, откровенно скучающая в ожидании возвращения супруга. Но вокруг было на что посмотреть, если, конечно, не принимать во внимание тот факт, что картинка эта была не из приятных: из подъехавшего к крыльцу милицейского автомобиля стражи порядка выгружали новую порцию помятых хулиганов, сыплющих на ходу оскорбления как в адрес друг друга, так и в адрес милиционеров. Навстречу этой толпе из здания выходили тихие и робкие люди, приходящие в себя после ночи за решеткой. Это напомнило Виолетте типичную очередь на заводской проходной. Ночная смена устало разбредалась по домам, а дневная спешила отдать все силы на благо отчизны.

В открытое окно на первом этаже, просунув руку между прутьев решетки, курила женщина с двойным подбородком. В пепельнице рядом с ней виднелась целая гора окурков. Сделав пару жадных затяжек, женщина торопливо затушила почти целую сигарету и скрылась в недрах своего кабинета.

«Как-то все тут нервно и суматошно», – подумала Каганова. – Но в то же время на решение элементарных задач и вопросов они тратят по полдня».

Виолетта печально покачала головой. А еще, подумалось ей, отчаянная девушка Вера умудрилась попасть в загон со всеми этими отбросами и хулиганами. И ради чего? Неужели все это ради какой-то статьи! Или таким образом юная журналистка пытается примазаться к шефу?

Но мысли о ревности не успели завладеть ее сознанием, так как в этот момент упомянутые Вера и Михаил вышли на крыльцо. Каганова открыла дверцу и вышла к ним навстречу.

– Как все прошло?

– Слава богу, отпустили, – ответил Михаил, – хотя это стоило мне немалых нервов.

Виолетта притянула его к себе.

– Но ведь все затраты окупятся, да, дорогой?

– Конечно. У меня по-другому и не бывает. – Михаил приобнял супругу за талию и добавил: – Я не только опубликую шикарную статью, обличающую этот безумный праздник первого Дня лета, но и добьюсь его запрета на законодательном уровне. Они же натурально спаивают молодежь и поощряют хулиганства, блуд и мелкие правонарушения. На этот праздник в Прахов со всей области съезжаются все карманники, воришки, цыгане и проститутки…

– Тише-тише, милый. Что ты так разбушевался, – Виолетта успокаивающе погладила мужа по плечу, после чего посмотрела в сторону стоявшей неподалеку Караваевой. – Как себя чувствует Вера?

– Думаю, со временем из нее выйдет отличный репортер. У нее есть все задатки, осталось только поднатаскать ее как следует.

– Она собрала нужный тебе материал?

– Даже больше, скажу я тебе.

Михаил поманил Веру.

– Ты точно успеешь сдать статью о ночных бабочках сегодня? Может, подождешь до пятницы? А то выглядишь ты неважно, краше в гроб кладут.

– Возможно, Михаил, вы правы. Но к пятнице я задумала новую статью. Скажите, хоть вы у нас и недавно, что вы думаете о полковнике Буркине?

Михаил удивился столь неожиданному повороту разговора.

– Он достаточно хитер. Берет взятки, закрывает глаза на дела братков и воров в законе. И с ним опасно связываться. А что?

Вера посмотрела на Михаила с вызовом.

– Я хочу написать большой материал, чтобы все в Прахове и области узнали, кто такой Буркин. И не только про него. За нашим мэром тоже кое-что числится. А сейчас я хочу забраться в свою ванну и смыть с себя всю эту грязь.

– Да, конечно, – быстро согласился Михаил. – Только не забудь сразу после этого написать статью о проститутках и проявить фотографии. А завтра утром приходи на работу.

Вера благодарно улыбнулась.

– Вы подбросите меня до дома? А то сил нет в автобусе трястись.

– Конечно, дорогая, – улыбнулась в ответ Виолетта и приветливо распахнула заднюю дверцу «Волги».

Взъерошенная журналистка почти уже забралась в салон автомобиля, как вдруг что-то вспомнила и подалась обратно.

– Пока я не забыла, Михаил, я хотела кое-то сказать вам о Буркине!

Не дав ему опомниться, Караваева потянула Каганова в сторону и сказала, понизив голос:

– Вчера в парке я видела полковника в компании Молодцова.

– Экстрасенса Молодцова?

– Да, его.

– Но ведь Буркин православный! Хотя в советские времена, как я слышал, он числился ярым атеистом, так что менять убеждения ему не привыкать.

– Я увидела их случайно, когда бродила по парку в поисках ночных бабочек. И в тени одной из продуктовых палаток увидела полковника и Молодцова, в компании еще троих.

– Что это была за троица? – пока что Каганов не видел в этой истории ничего особо занимательного.

– Я их не знаю. Женщина, блондинка средних лет. Какой-то толстяк. И еще девушка, брюнетка, но ее лица я не разглядела, так как она прятала его за огромными черными очками.

– В очках, ночью? Она что, слепая?

– Не думаю. Когда я решила их сфотографировать, она первая обратила на меня внимания и указала рукой в мою сторону. Что тут началось! Буркин явно испугался, толстяк и блондинка стали прятать лица, а Молодцов, так вообще потребовал немедленно убираться куда подальше.

– Странно, конечно, но пока ничего криминального в этом я не вижу.

– Михаил, выслушайте меня до конца, хорошо? Через пару минут на меня буквально сами набросились Роза и Снежанна. Не я к ним подошла, а они ко мне. Проходит еще немного времени, и тут нас вяжут милиционеры и отбирают мой фотоаппарат. И пока нас винтили, неподалеку я заметила Буркина. Он смотрел прямо на меня и не вмешивался. Хотя мы знакомы и он в курсе, что я журналист, а не проститутка!

– Ты проверила фотоаппарат? – Каганов впервые проявил интерес к ее словам.

Вера кивнула:

– Да, пленка на месте.

– Хорошо, обсудим эту историю завтра. Считай, ты получаешь новое задание.

– Правильнее будет сказать, что я сама его себе нашла.

Кагановы отвезли Веру к ней домой, после чего они несколько минут стояли во дворе в полном молчании. Наконец Виолетта посмотрела на супруга.

– Миша, я тогда побегу на работу, пешком, тут недалеко. Ты съездишь к дочке?

Каганов рассеянно кивнут в ответ, оглянулся и произнес фразу, крутившуюся у него в голове целый день.

– Виолетта, тебе не кажется, что с этим городом что-то не так, что он словно чем-то болен? И я боюсь, как бы эта болезнь не поразила нашу семью.

* * *

Когда на небе светит яркое солнце, вчерашние неприятности уже не кажутся такими серьезными. Эта простая мысль посетила отца Георгия, когда он вышел на крыльцо своего маленького, всего на две комнаты и кухню, домика.

Дом, в котором священник жил со своей женой Марией, располагался неподалеку от церквушки на холме. И хотя здоровье и относительно молодой возраст могли позволить священнику добираться до своего прихода хоть пешком через весь город, он специально выбрал для себя жилище поближе. Ему всегда хотелось быть рядом с полюбившейся церквушкой.

В магазинчике рядом с автобусной остановкой он купил треугольный пакет молока и свежего хлеба и понес их домой. Перед его мысленным взором появилась тарелка с кашей, что немного отвлекло его от вчерашних воспоминаний.

Православный священник во втором поколении, он многое пережил в своей жизни. Гонения на церковь во времена СССР, последующие послабления со стороны государства, перестройка и небывалый расцвет после развала Союза. Помощь отцу в занятиях в воскресной школе, семинария, получение собственного небольшого прихода в Прахове…

Казалось бы, Господь к нему благосклонен и осыпает своими милостями за верное и бескорыстное служение. Но тут, вслед за снятием запретов на служения в православных церквях в Прахове, как и во всей стране, разрешили вообще все и всем. Сотни странных курсов биоэнергетики, познания себя, экстрасенсорики и восточных сект принялись жадно и азартно бороться за сердца прихожан.

Слава богу, в Прахове из всего этого сонма смогли обосноваться лишь одни, последователи Чумака и Кашпировского, арендовавшие ДК в самом центре города. Но из-за них каждый месяц в церквушку отца Георгия приходило все меньше прихожан.

«Ну, хватит, – подумал отец Георгий, – радуйся тому, что у тебя есть и чем нас наградил Господь»

Но радовался священник недолго. Подходя к дому, он с ужасом обнаружил появившуюся за время его недолгого отсутствия надпись: «Считай, что ты уже труп…» Последнее слово было матерным.

– Дорогой, – послышался из домика голос Марии, – ты не закрыл дверь.

Отец Георгий крепко сжал зубы и поспешил в дом. Слава Богу, с супругой все в порядке. А надпись эту паскудную он как-нибудь замажет, в сарае еще осталась краска с прошлого года.

Войдя в дом, он плотно закрыл за собой дверь. Отдав молоко и хлеб Марии, постарался выглядеть непринужденным и спокойным. Но супруга все равно почувствовала резкую перемену в настроении священника.

– Что случилось? – спросила она глядя ему в глаза.

– Да ничего такого, матушка, – постарался улыбнуться он в ответ. – Думаю, краску на стене под окнами подновить, а то осыпалась за зиму.

– Как прошла вчерашняя служба? Я даже не слышала, когда ты вернулся.

– Поздно, матушка. Задержался, ждал, что Антон Петрович Буркин зайдет, но… Скоро совсем наш приход обезлюдеет. Будем вдвоем с тобой службы стоять и молиться.

– Возможно, Буркина дела задержали. Вчера же праздник этот бесовский проходил, прости Господи, весь город на ушах стоял! – заметила Мария.

– А еще вчера было воскресенье. – Отец Георгий тяжело вздохнул. – Раньше люди стыдились, если они пропускали воскресный поход в церковь.

– Что же это, совсем никто не приходил? – всплеснула руками Мария. – Ладно Буркин, он преступников и хулиганов ловил. А остальные? Семен Теркин, Константин Мазин…

– Я же сказал, матушка, совсем никого не было!

Мария постаралась успокоить супруга и заключила его голову в ласковые объятия. Несколько минут они так и стояли, наслаждаясь тишиной и миром. И тут священник понял, что должен сказать супруге правду.

– Пока я ходил в магазин, какие-то охальники нам стену исписали.

– Вот паршивцы, прости Господи! И что там намалевали?

– Да не буду же я вслух такие вещи произносить, матушка. Закрашу и забудем об этом. Наверное, это кто-то после вчерашнего еще не отошел, вот и творят всякое.

Хотя где-то в глубине души отец Георгий думал иначе. Эта надпись – не просто акт вандализма.

Это первое предупреждение.

Второе

По Ленинградскому шоссе мчался огромный черный мерседес. В салоне автомобиля на заднем сиденье вольготно развалился толстяк в деловом костюме. Рядом с ним, закинув ногу на ногу, сидела изящная женщина с длинными и черными как смоль волосами, держащая в руках блокнот и авторучку. Глаза девушки скрывались за солнцезащитными очками.

Толстяк диктовал девушке цифры, но вдруг осекся и спросил:

– Кстати, сегодня утром мне звонила профессор и сказала, что не так давно она отправляла на мой адрес пакет.

– Какой пакет?

– Личный. Небольшой, прямоугольной формы. Поищи его в корреспонденции, когда приедем в контору.

Девушка кивнула и сделала пометку в блокноте. Но если бы толстяк заглянул в блокнот, то никакой соответствующей пометки он бы там не обнаружил.

* * *

Это было второе за сегодняшний день посещение Михаилом здания УВД города Прахова. В первый раз – вызволять Веру из камеры. Теперь же он должен был лично встретиться с полковником Буркиным.

Отправив номер в печать, Каганов собирался связаться с Антоном Петровичем, но секретарша полковника его опередила, позвонив в редакцию «Вечернего Прахова» и сообщив, что встреча назначена на семь часов вечера.

Каганов припарковался рядом со зданием городского суда и несколько минут провел в машине, разглядывая улицу, спешно приводящуюся коммунальными службами в относительный порядок. Да, вчерашняя городская вечеринка удалась на славу.

«И они терпят такое из года в год? Все ради кучки пьяных студентов? Решительно не понимаю этих провинциалов».

Михаил вышел из машины и направился к административному комплексу. Хотя комплекс – это громко сказано. В одном здании располагался суд, приютивший сбоку центральное отделение УВД с припаркованными у входа тремя милицейскими уазиками. Во втором здании размещался горсовет, кабинеты мэра и другого начальства.

Каганов миновал безликую дверь с надписью «Милиция» и оказался в маленькой пустой приемной. За небольшим столом с телефоном, печатной машинкой и селектором сидела немолодая женщина, судя по всему, секретарша полковника.

Каганов поздоровался с ней и показал свое удостоверение.

Секретарша механически кивнула и нажала на кнопку селекторной связи:

– Да?

– Антон Петрович, к вам Михаил Каганов.

– Пусть зайдет.

Секретарша наконец-то снизошла до блеклой пародии на улыбку и кивнула, приглашая Каганова пройти в кабинет начальника.

Махнув ей рукой, Каганов распахнул тяжелую, обитую красным дерматином дверь с табличкой «полк. А. П. Буркин» и вошел. Полковник неспешно поднялся ему навстречу и протянул руку:

– О, снова вы, Михаил!

– Здравствуйте еще раз, Антон Петрович.

Обменявшись крепкими рукопожатиями, Буркин и Каганов сели за стол хозяина кабинета. Буркин, моложавый холостяк, на вид которому можно было дать как тридцать, так и сорок лет, был известен своим крутым нравом и нескромным, даже – по меркам полковника милиции – роскошным образом жизни. Поворачиваться к нему спиной Каганов бы не решился никогда, так как слишком хорошо знал подобных Буркину еще по жизни в Москве.

– Расположимся поудобней, – улыбнулся Буркин. – Надеюсь, недоразумение с вашей подчиненной уже улажено?

Михаил тут же вспомнил свой недавний визит в отделение милиции и прогулку вдоль камер предварительного заключения.

– Спасибо. Но моей сотруднице это не показалось простым недоразумением.

– Конечно, понимаю. Ночь в «обезьяннике» – приключение не из приятных. Кстати, Михаил, а вам доводилось бывать по другую сторону решетки?

Каганов услышал в голове тревожный звоночек. Неужели Буркин уже пробил его дело по своим каналам и узнал о том, что столичному репортеру доводилось оказываться в камерах, когда его задерживали на митингах в девяносто третьем году?

– Это угроза?

– Что вы, Михаил, простое любопытство. Профессиональная привычка, не более того. – Но улыбка на лице полковника ясно давала понять: это был намек, что бывшему москвичу не стоит нарываться. – Собственно, я вас для этого и пригласил, чтобы все уладить.

Открыв верхний ящик своего стола, полковник достал лист бумаги и протянул Каганову.

– Что это? – насторожился Михаил.

– Официальное письмо с извинением вашей редакции и гражданке Караваевой в частности, подписанное мною лично. Жаль, что у меня не было возможности решить ваш вопрос сразу.

– Кстати, раз уж вы сами об этом упомянули… Вера говорит, что видела вас в момент своего задержания.

– Меня? Должно быть, ей показалось. Я до глубокой ночи был здесь. Сами понимаете, это была жаркая ночь для нашего ведомства. Даже пришлось привлечь сотрудников из других городов области.

– Но Караваева уверена в том, что видела именно вас, – продолжал настаивать Каганов, понимая, что это может обернуться для него неприятностями.

Буркин продолжал улыбаться:

– Могу лишь повторить, что это был не я.

Но в этот момент он нервно перелистнул лежащий перед ним ежедневник. Михаил, прекрасно умевший читать лежащий перед ним текст хоть задом наперед, хоть вверх ногами, увидел, что в графе рабочего расписания на завтрашний день у полковника была всего одна отметка на два часа дня: «Молодцов».

Буркин проследил за взглядом Каганова и быстро захлопнул ежедневник.

– Михаил, я для того и назначил вам личную встречу, чтобы рассказать вам кое-что о гражданке Караваевой.

Каганов не ожидал такого поворота событий и с недоумением посмотрел на собеседника.

– О чем вы?

– Дело в том… – Буркин запнулся. – Вы человек приезжий, новый, и еще много не знаете. У гражданки Караваевой была сестра, училась в нашем университете. По причине неразделенной любви, как, к сожалению, это часто бывает среди современной молодежи, девушка покончила жизнь самоубийством. Ваша Вера, шокированная этим событием, и сама чуть не наложила на себя руки. В результате чего она провела несколько дней в специализированном учреждении. Так что на вашем месте я бы дважды проверял ее слова, прежде чем принимать их на веру.

Следующие несколько минут мужчины молчали, пристально глядя друг другу в глаза. Молчание нарушил Михаил:

– Я не знал этого.

В голосе Буркина зазвучали сочувственные нотки:

– Кроме того, ваша Караваева была уверена, что сестра не сама свела счеты с жизнью, что ей в этом помогли. Конечно, доказательств этого она не нашла. – После чего голос полковника вновь наполнился добродушной радостью. – В заключение, Михаил, я хотел бы поговорить о вас и вашей работе.

Следующие двадцать минут Каганов отрешенно слушал размышления Буркина о важности той работы, что выполняет «Вечерний Прахов». Что им следует трудиться в связке с правительством города, и прочую кабинетную чепуху, которою толкают с трибун чиновники всех мастей.

– Пресса оказывает воздействие на общество, формирует его мнение. Поэтому нам хотелось бы видеть на посту главного редактора верного человека. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Понимаю, – стальным голосом ответил Каганов, – но хочу вам заметить, что моя газета – частная и не находится в непосредственном подчинении ни у вас, ни у мэрии. Надеюсь, вы меня тоже поняли?

После этих слов полковник утратил свою маску благодушия, в глазах его мелькнули холодные искры.

– Зря ты так, щенок. Еще пожалеешь. – Буркин откинулся в кресле и демонстративно отвернулся к окну. – Вы свободны, гражданин Каганов, – и добавил, – пока свободны.

Михаил вышел из кабинета, постаравшись хлопнуть дверью как можно сильнее.

Когда Каганов ушел, Буркин встал и закрыл дверь на ключ, после чего нажал на кнопку селектора и велел секретарше никого к нему не пускать. Откинувшись на спинку кресла, полковник долго собирался с силами для следующего, не менее трудного разговора. Он поднял трубку телефона и набрал номер.

Отец Георгий как раз заканчивал закрашивать изуродованную стену, когда из открытого окна услышал голос жены.

– К телефону!

Священник бросил кисть в банку с краской, выпрямился и, вытирая на ходу руки о рабочий фартук, зашел в дом. Мария протянула ему трубку старенького телефона.

– Это Антон Буркин!

Отец Георгий благодарно кивнул супруге и взял трубку.

– Храни тебя Господь, сын мой, – поприветствовал он полковника.

– И вас, батюшка. Хотел извиниться, что не смог вчера прийти. Сами понимаете, служба.

– Все понимаю, Антон, не переживай, – ответил священник. – Надеюсь, все, кто вчера и поддался бесовскому воздействию, раскаются в содеянном. А Бог, он всемилостив, он простит.

– Ох, вашими молитвами, батюшка… – милиционер на секунду умолк, а затем спросил: – Вы подумали о нашем недавнем разговоре?

– Да, конечно. Я долго размышлял и молился Господу нашему с просьбой помочь мне принять верное решение.

– Хм. И что вы решили?

– Я решил остаться при своем изначальном мнении.

– Черт… ой, простите, батюшка!

– Бог простит, – с философским спокойствием ответил отец Георгий.

– Тогда вы должны знать, что в эту пятницу состоится собрание общины, на котором… – Буркин замолчал и священник закончил за него:

– На котором поднимут вопрос о моей отставке и выборе нового настоятеля церкви.

– Отец Георгий, вы же понимаете, я на вашей стороне и хочу вам помочь. Но если вы будете упрямиться…

– Сын мой, я не изменю своего решения, – ответил священник все тем же спокойным тоном.

Терпение Буркина иссякло.

– У вас еще есть время, святой отец. До вечера пятницы. Молю вас, примите истинно правильное решение.

– Истина и уважение к ней требуется от нас тогда, когда мы меняем жизнь других людей, живущих во лжи. Подумай и ты об этом, сын мой.

– Я подумаю, отец Георгий, можете не сомневаться.

Сказав это, Буркин с грохотом бросил трубку.

* * *

Маленький черный бес, уменьшенная копия того, что недавно пытался взять штурмом небольшую церквушку на холме, планировал в воздушных потоках, невидимый взгляду обычных людей.

Пасть его изрыгала клубы едкого пара, а крохотные перепончатые крылья без устали трепетали, словно пропеллер или крылышки колибри. Бес несся вслед за своей целью, водителем коричневой «Волги», Виолеттой, по городским улицам на юг Прахова.

Каганов вышел из дверей редакции в шесть вечера. Несмотря на инцидент с Караваевой, вторничный номер все же был сдан в срок, и теперь сотрудники отдыхали до завтрашнего утра, после чего займутся подготовкой к следующему.

А сейчас ему предстояла встреча с дочерью. Света, рыжая бестия, внешне была точной копией матери, а вот характером под стать отцу. Единственный ребенок в семье, но проживший практически всю жизнь не под присмотром любящих родителей, а бабушек-дедушек и репетиторов. Михаил и Виолетта редко бывали дома, вынужденные полностью отдаваться работе и карьере. И когда из суматошной Москвы они переехали в Прахов, ситуация особо не улучшилась. Михаил до поздней ночи торчал в редакции «Вечерки», а Виолетта руководила своим маленьким бизнесом. И бедная Света вновь осталась предоставлена самой себе.

Спустя полчаса езды по городским улочкам Каганов въехал на территорию студгородка. Как и большинство постсоветских университетских городков, это был комплекс, где солидные здания времен сталинского ампира соседствовали с недавно отстроенными многоэтажками общежитий. Хотя главное здание Праховского университета возвели еще до революции и, судя по старым фотографиям, фасады с белыми колоннами оставались здесь с самого основания университета. После перестройки университет не скатился в нищету благодаря поддержке горадминистрации и деньгам “новых русских”, зарабатывавших слишком мало, чтобы отправить отпрысков за границу, но достаточно, чтобы оплатить обучение в родном городке.

Михаил припарковался на практически пустой стоянке на въезде в студгородок и направился в общежитие. После переезда в Прахов и поступления в университет Света отказалась оставаться в роскошной родительской квартире и решила жить отдельно.

Большинство студентов и преподавателей уже разъехались на летние каникулы, и студгородок практически опустел. Только кучи мусора, которые еще не успели убрать местные дворники, напоминали о царившем здесь еще вчера бурном веселье.

Пройдя через большую двойную деревянную дверь, Михаил оказался в просторном вестибюле общежития.

Света училась на платном отделении первого курса. Они переехали в Прахов, опоздав к началу учебного года, и теперь девушка занималась дополнительно, наверстывая упущенное. Но главное – это был подходящий момент для того, чтобы войти в новую жизнь.

Откуда-то извне в узкий коридор доносились отзвуки пения птиц, громкие, но неразличимые слова, произносимые женскими голосами. Михаил в одиночестве шел по коридору, а струйки удушливого зловонного пара, которые Каганов не мог видеть, тянулись по полу. Это напоминало тихое течение воды под аккомпанемент недоступного слуху царапанья и скрежета когтей по кафельному полу.

Миновав несколько дверей с черными номерными табличками, и тяжелую каменную лестницу с чугунными перилами, ведущую наверх, он остановился у двери с номером сто один. Мысли путались в голове, сердце бешено колотилось. Он был сбит с толку и никак не мог понять, что вдруг на него нашло. Ну же, Каганов, перестань трястись и соберись!

Михаил не смог найти ни ответа, ни толком объяснить происходящее. Он не знал, что в это время маленький бес накрепко присосался к нему, как скользкая черная пиявка. Его когтистые пальцы обвивались вокруг ног Михаила, словно щупальца спрута, удерживая его и отравляя его дух. Желтые выпученные глаза на шишковатой физиономии наблюдали за ним, буравя насквозь. Каганов чувствовал глубоко внутри все возрастающую боль, и маленький дух знал это. Но удержать этого человека становилось все труднее. Пока Михаил стоял в пустом коридоре, в нем начало просыпаться чувство отчаяния, любви и горечи. Жалкие остатки раздражения и запала догорали. Демон снова начал карабкаться вверх по его телу. Михаил замер, одинокий и растерянный.

– Здравствуй, папа.

Демон мгновенно скатился вниз и не удержавшись упал, злобно ворча от возмущения. Каганов обернулся и увидел дочь.

– Что ты тут делаешь, папа? – казалось, Света была явно недовольна внезапным появлением отца.

– Я тут проезжал мимо и подумал, вдруг ты не против заехать к нам с мамой в гости на ужин.

Михаил вздохнул и прикрыл глаза рукой, пытаясь побороть охватившую его слабость. Демон тут же воспользовался возникшей ситуацией, и в это же мгновение Каганов почувствовал, что в эту минуту его чувство любви к дочери сменилось глубоким сомнением и подозрением. Она не рада его приходу? Вместо занятий гуляет с мальчиками, а быть может, и пьет с ними алкоголь? Может, что и похуже вытворяет?

Демон запустил когти в его сердце, и несчастный отец пробормотал невнятно: «Как я могу ей верить?»

– Во славу Господа нашего! – раздался оглушительный рев и сквозь коридорное окно сверкнул голубоватый луч. Демон вобрал когти и, отцепившись от Каганова, испуганно отлетел, как муха. Он приземлился в отдалении, дрожа и подобравшись для защиты. Огромные желтые глаза, казалось, готовы были выскочить из орбит, трясущаяся рука сжимала черную, как сажа, кривую саблю.

Бес оцепенел, внимательно вслушиваясь и всматриваясь. Но кроме шелеста листьев за окном, колеблемых легким ветерком, не доносилось ни звука. Ничего. Длинные тягучие струи желтого пара источались из ноздрей беса, как будто он сдерживал дыхание. Несомненно, не могло быть ошибки в том, что именно он заметил. Но почему же нападавшие просто исчезли и не прихлопнули его?

* * *

Неподалеку от происходящего, невидимые для окружающих, светящимися кометами на землю стремительно спускались два гиганта. Они быстро скользили в воздухе на раскинутых крыльях, трепещущих за спиной и горящих, подобно вспышкам молний. Один из спускавшихся, громадный чернобородый атлет, был чрезвычайно расстроен и полон гнева. Он что-то выкрикивал, грозно размахивая длинным блестящим мечом. Второй гигант, немного меньше чернобородого, внимательно оглядывался, опасаясь, как бы их не заметили, и успокаивал своего разбушевавшегося спутника.

Стоило им приземлиться, как блестящие крылья за спиной исчезли, и эти двое стали похожи на вполне обычных людей, которых можно было встретить на улицах Прахова. Один из них мог похвастаться густой копной белых волос, а второй кучерявой черной бородой.

Бородач буквально ревел от гнева и негодования.

– Трикс! – закричал он на спутника: – Ты здесь откуда?

– Тихо, Сим, тихо! Меня послали сюда, как и тебя. Но я здесь со вчерашнего вечера.

– Ты в курсе, что это за гниль? Ревузар, демон, побуждающий в людях отчаянье и самодовольство! Если бы ты мне не помешал, я бы от него и мокрого места не оставил.

– И я рад, что смог помешать тебе это сделать. Ты еще не вошел в курс дела.

– А что мне нужно знать такого, что остановит меня от уничтожения проклятых демонов?

Трикс постарался объяснить как можно проще:

– Сейчас мы не можем трогать исчадий ада, Сим. Еще рано.

Сим был уверен, что его давний друг заблуждается. Он стиснул плечо Трикса, вопросительно глядя прямо в глаза: