Текст книги "Кровь и песок (сборник)"

Убийство в замке

Королеву Марию разбудил посреди ночи какой-то шум, какие-то крики из внутреннего дворика, что находился прямо под окнами резиденции. Ей показалось, будто она слышала звон оружия. Встревоженная, королева еще не оделась, когда вошла ее доверенная монахиня из ордена кармелиток и сообщила, что в замке произошло убийство. Следом за монахиней явился капитан гвардии и доложил, что на замок напали ассасины, и один из часовых погиб.

В сопровождении монахини и капитана Мария де Монферрат вышла в тронный зал, где она во время приемов восседала на резном троне из ливанского кедра. После смерти матери и ее четвертого мужа, короля Амори II, в 1205 году Мария была провозглашена королевой Иерусалима. Но Иерусалим давно был потерян, и потому Мария правила остатками христианских земель Леванта из дворца своего отца в Тире. Она стала королевой в тринадцать лет, но, поскольку была несовершеннолетней, регентом королевства Совет Баронов назначил бальи Жана I д’Ибелина, сеньора Бейрута, ее дядю по матери. Дядя уже несколько месяцев находился на Кипре, собирая новую армию и улаживая дипломатические вопросы внешней политики, и потому вся ответственность королевского правления лежала на Марии.

За окнами стояла глубокая ночь. Неверный отсвет факелов дрожал на стенах, зловещие тени плясали повсюду. Мария слышала, как ее рыцари, позвякивая доспехами и оружием, идут по коридору, ведущему в королевские покои. Равномерный звук шагов отзывался эхом в ночной тишине среди мраморных колонн зала, стрельчатых арок потолка и узких оконных проемов.

Старый сир Мердок, рыцарь, преданный ее дяде, появился в дверях первым, с факелом в руке. Его синий плащ украшали вышитые золотом кресты. За ним следовали четверо оруженосцев, неся на плечах мертвое тело. Воины положили мертвеца к ее ногам. Капитан сир Роберт поднял с лица погибшего окровавленную белую ткань савана. Старый Мердок поднес факел ближе, чтобы она могла рассмотреть убитого. Он был молодым, высоким, светловолосым, с умным длинным лицом. Уроженец севера. Его глаза были закрыты, а из страшных ран на шее еще сочилась кровь. Кольчуга не спасла его. Кинжальных ран было всего две, но обе смертельные.

– Моя королева, – прошептала пожилая монахиня ордена кармелиток, матушка Бертрана, прямо ей в ухо, – вы не должны рассматривать мертвецов. Это не слишком приятное зрелище.

– Этот человек умер за меня, – произнесла Мария негромко, но решительно и стиснула на груди пушистую горностаевую мантию. Под ней лишь легкая ночная сорочка прикрывала ее стройное юное тело. Ей снился отец, когда монахиня разбудила ее. Это не просто убийство. Еще один человек пал жертвой очередного покушения на ее жизнь. Ассасины, возможно, все еще таились в темных закоулках крепости.

– Ваше Величество, – сказал сир Роберт, – благодаря мужеству этого воина, сира Эндрю д’Оро, убийцы настигнуты. Он немного задержал их и поднял тревогу, но ассасины не дались живыми…

– Обыщите каждый угол, возможно, это не все убийцы, – Мария уже знала, как это происходит. Старец Горы посылает убийц по нескольку пар. Они уже не однажды устраивали резню в ее городе, и вот теперь осмелились проникнуть в сам замок.

– Почему этот рыцарь был один? У него не было напарника? – По ее приказу, ночные патрули всегда комплектовались не менее, чем по два человека.

– Моя королева, – ответил капитан, – сир д’Оро стоял на страже во внутреннем дворе, у часовни. Там раньше всегда было безопасно.

Ей хотелось заплакать, но все знали, что дочь великого Конрада Монферрата не плачет никогда.

– Эндрю д’Оро, так его звали? Откуда он? – сказала она без слез, хотя голос ее дрогнул.

– Он датчанин, был датчанином, моя королева. – Произнес сир Роберт.

– У него была семья? – спросила Мария.

– Нет, Ваше Величество. Он был одинок, – ответил капитан.

– Может, он встречался с какой-нибудь девушкой?

– Нет, Ваше Величество. Насколько мне известно, нет.

– Тогда отправьте его матери благодарственное письмо и десять золотых безантов от короны, – распорядилась королева.

– Но у него нет матери, он сирота, Ваше Величество, – сказал старый рыцарь сир Мердок.

– Тогда похороните его как героя со всеми почестями рядом с собором. Пусть люди видят, что я ценю тех, кто предан мне.

– Да, Ваше Величество, – ее воины поклонились.

– Сир Роберт, известно ли, сколько убийц напали на замок? – Задала Мария вопрос.

– Мои люди убили четверых ассасинов. Двое набросились на сира д’Оро, но это был лишь отвлекающий маневр. Другие двое в это время попытались вскарабкаться по стене, чтобы проникнуть в ваши покои, но арбалетчики убили их.

– Наградите моих арбалетчиков за меткие выстрелы. Поставьте побольше людей у ворот проверять всех, кто входит и выходит.

– Будет исполнено, моя королева, – произнес капитан.

– Посланцы Старца Горы осмелели, – заметила Мария. До сих пор они ограничивались нападениями на безоружных священников, убивали преданных христиан на городских улицах, но это первый раз, когда они проникли в замок, и это первый из моих рыцарей, убитый ими.

– Первый, – предостерег сир Роберт, – но, боюсь, не последний.

– Мы все на войне, – произнесла Мария.

Она скрывала за спокойным тоном свой страх. Она сильно опасалась за свою жизнь. Семнадцать лет назад, 28 апреля 1192 года, в этом же городе ассасины убили ее отца. Отец являлся ей в снах таким, каким был изображен на портретах, но она не могла помнить его. Ее мать Изабела I, Королева Иерусалима вышла замуж за Генриха II Шампанского, уже будучи беременной Марией. И все, что Мария знала об отце, она знала со слов матери, родственников и людей, помнивших его. Но этого ей хватило, чтобы вырасти с любовью к памяти своего знаменитого родителя и гордиться им. Но достойна ли она памяти отца? Он был силен и бесстрашен, красивый, уверенный в себе мужчина, блестящий рыцарь. Она же была слабой хрупкой девушкой и боялась за свою жизнь.

– Но на этот раз мы сражаемся с тенями. Эти убийцы – они подобны теням. – Плохо скрывая испуг, выпалила она.

Ее попытался успокоить сир Роберт:

– Они такие же люди, Ваше Величество. Охрана замка усилена, опасность миновала.

Мария сказала, немного успокоившись:

– Все свободны. Надеюсь, сир Роберт, я могу продолжить прерванный сон?

– Да, моя королева, ваш сон более ничто не потревожит, – капитан гвардейцев поклонился.

Мария сделала жест рукой, и ее воины удалились, унося с собой мертвеца. Она осталась одна, если не считать пожилой монахини, в огромном зале, тронном зале ее великого отца. Она надеялась на передышку от войны хоть на время, она хотела дать народу хотя бы несколько лет мира, в королевстве нужно было так много отстроить заново! После разгрома, учиненного султаном Саллах Эд Дином, ее страна никак не могла оправиться, многие поселения превратились в руины. Но можно ли надеяться хоть на какую-то передышку сейчас, когда мусульмане теснили остатки христианского королевства со всех сторон?

Засыпая в своей холодной постели, Мария вспоминала вчерашний разговор с сиром Робертом. Ее капитан гвардейцев был уже давно немолод. Ему перевалило за пятьдесят, когда она была еще маленькой девочкой, однако его выправке и мастерству мечника все еще завидовали молодые. Это был один из самых преданных ей людей: он служил капитаном гвардии еще в те годы, когда ее отец был жив. Сир Роберт был одним из тех доблестных рыцарей, чье мужество не позволило Салах Эд Дину взять Тир, в то страшное для христиан время, когда даже Иерусалим пал под натиском мамелюков.

– Моя королева, – сказал вчера ветеран, – боюсь, наши рыцари плохо подходят для противодействия ассасинам.

Мария посмотрела в выцветшие голубые глаза старика и сказала:

– Рыцари – это мои лучшие воины.

– Они хороши на конях и созданы для битвы верхом, или, в крайнем случае, чтобы стоять плечом к плечу за щитами, ощетинившись мечами или копьями. Их учили биться бесстрашно, воевать в открытом бою. И они пойдут в любой момент в бой за вас без размышлений и промедления, не жалея жизни. Но они не умеют разгадывать тайны или задавать вопросы, как это делают тамплиеры.

– Так тамплиеры подошли бы лучше? – Капитан был в чем-то прав. Он готовил для нее войско смелых рыцарей, обучая с малолетства подающих надежды детей горожан, невзирая на сословные различия, верховой езде и обращению с копьем и длинным мечом на европейский манер, но, действительно, чем поможет ей настоящий рыцарь против трусов, нападающих из теней со спины? Рыцари привыкли сражаться верхом. Закованные в броню всадники незаменимы в битвах на открытых полях и холмах, но неповоротливы на узких улицах.

– Тамплиеры мастера распутывать интриги. Мне кажется, что не только мусульмане, но и какие-то скрытые враги ищут возможности причинить вам зло. Я рекомендовал бы вам, моя королева, договориться с тамплиерами, предоставив им, например, Старую Цитадель.

– Посмотрим, – сказала она вчера неопределенно, но теперь готова была согласиться с предложением капитана. Обычные рыцари не способны биться с тенями, это очевидно, как очевидно и то, что ассасины – это не совсем люди, они действительно подобны теням, они – само зло. В день, когда убили ее отца, все входы и выходы в соборе тщательно охранялись, но ассасины смогли проникнуть, подобраться к отцу и пронзить его незащищенную кольчугой шею кинжалами, так же, как это только что произошло с сиром д΄Оро.

Стражи стояли везде. Каждая дверь и каждый поворот коридора охранялись. Охранялись все лестницы и все балюстрады. Охранялись все башни и весь периметр внешних стен. «Это случайность, – успокаивала себя Мария, – больше они не проникнут». Но она знала, что за цветными витражами окон дворца ее безопасность не была гарантирована вовсе. На склонах холмов вокруг города трудились тысячи арабов – выращивали рожь и маслины, пасли скот, выделывали кожи, благодаря чему кладовые Тира были полны запасов, но вряд ли те, кто создавал эти запасы, любили свою правительницу.

Когда теплый левантийский рассвет позолотил крыши, после бессонной ночи, проведенной в раздумьях о грозящей опасности, королева вышла на террасу. Ее глаза были синими, как левантийское море, а золотые волосы ниспадали крупными тяжелыми локонами на высокую грудь.

Покои королевы находились на вершине холма. Холм был весь укреплен мощными каменными стенами, от основания и до вершины, на которой находились личные покои правительницы, окруженные по углам башнями. Ее город лежал вокруг основания ее крепости. Утреннее солнце сверкало на золотых куполах собора и рождало глубокие тени в узких городских переулках. Возможно, где-то там прямо сейчас ассасины готовят новые убийства…

Она вернулась в свои комнаты, вышла из будуара в малую приемную. Там под присмотром старика-псаря жила ее любимая собачка. Белый пушистый щенок Виконт не чувствовал ее беспокойство. Он играл, пытаясь ухватить себя зубами за хвост.

– Какой пухленький, – сказала королева, почесав его животик. Потом взяла щенка на руки и прижала к груди. Теплое тельце щенка всегда действовало на нее успокаивающе.

– Ты должен вырасти большим и научиться охотиться за людьми-тенями, – сказала она щенку.

Она отдала щенка на заботу однорукому псарю, ветерану многих войн, и вернулась к себе. Там ее уже ждали три служанки, чтобы расчесать волосы и нарядить, как и подобает королеве христианского Леванта, дочери короля.

Одеяние было тяжелое, вышитое золотом и обшитое по краям жемчугом. Длинное и свободное парчовое алое платье с нашитым на груди иерусалимским гербом. Большой крест посередине в обрамлении четырех малых крестов. Это была одежда правителей, символ власти. «Как странно, – подумала она, надевая платье, – Иерусалим утрачен, но герб и титул остались».

– Я готова, – сказала, наконец, девушка, облачившись в королевское платье.

Ее ближайшие советники, бароны Вильен де Гонзак и Ганс фон Плукс и старый архиепископ Тирский ожидали ее. Старый каноник поздоровался первым и осенил ее крестным знамением.

– Здравствуйте, Ваше Величество, – сказал Гонзак. – Вы так очаровательны сегодня, что, боюсь, я не достоин смотреть на вас.

На сенешале был изысканный красно-лиловый шелковый плащ с золотой тесьмой. Этот красивый мужчина разговаривал с легким генуэзским акцентом.

– Вы очень любезны, – ответила Мария, послав ему улыбку.

– Приветствую вас, моя королева, – прорычал медведеподобный немец Ганс. Волосы его были редкими и седыми. Плукс был эмиссаром императора Фридриха. – Разрешите выразить соболезнование. Мы все опечалены кончиной славного рыцаря сира д΄Оро.

– Мы принимаем все меры для безопасности, – сказала юная королева, глядя в маленькие глазки немца. Он был некрасив: большой горбатый нос, плохая кожа, грубое и жестокое лицо воина.

– Многие еще умрут, если не наказать тех, кто послал убийц, Ваше Величество, – сказал немец. И добавил:

– Боюсь, что у вас нет недостатка во врагах. В Леванте многие жаждут вашей крови.

«Да», – подумала Мария, – «он прав». Между ее дядей и многими кланами Леванта действительно была давняя вражда. В Леванте ничего не забывают и ничего не прощают. И юная королева вполне могла оказаться разменной монетой в чьей то недоброй игре.

– Сколько мы предложим горожанам за информацию об ассасинах? – спросила королева.

– Десять безантов, если так будет угодно Вашему Величеству, – ответил сенешаль.

– Сто подойдут лучше. Предложите сто безантов, если нам помогут в поисках.

– Ваше Величество, вы не спросили моего совета, – встрял немец, – но я скажу, что за кровь следует платить кровью. Объявите, что мусульмане убили вашего рыцаря. Возьмите по одному человеку из каждой мусульманской семьи в городе и казните на площади. В следующий раз, когда погибнет один из ваших людей, возьмите по двое из каждой семьи нехристей и устройте расправу. Тогда третьего убийства не произойдет.

Архиепископ Тира, молчавший до этого, резонно запротестовал:

– Нет, милосердная королева, подобная жестокость неприемлема для христианской правительницы. Это навлечет гнев божий. У нас здесь не все христиане – это верно. Есть у нас и мусульманская община, и еврейская, но я уверен, что в нашем городе убийцам потворствовать не станет никто. Эти подосланные убийцы, ассасины, не нуждаются в сообщниках внутри города.

Ассасины подбираются

Ветки кедровой поросли, покрывающей склоны, слегка шевелились под легким весенним ветром, левантийская ночь была лунной, крупные звезды украсили небо россыпями сверкающих бриллиантов, но Франсуа де Рей чувствовал, что приближается враг. Оставив коней под присмотром оруженосца на каменистой площадке в пределах видимости замка, дозорные рыцари пешком спускались к устью ущелья. Они немного не достигли дна, когда Франсуа заметил движение краешком глаза. Повернув голову, рыцарь увидел в неверном свете звезд и луны, что несколько крадущихся фигур промелькнули возле невысоких кустов у входа в ущелье. Или показалось? Говорят, что так осторожно крадутся лишь страшные ассасины, не ведающие ни жалости, ни чести, ни страха. Он открыл было рот, чтобы поднять тревогу, но не издал ни звука. Возможно, он ошибся, и это всего лишь зверье или игра лунных теней? Он не был еще уверен, он выжидал.

– Франсуа, где ты? – Окликнул его начальник дозора, сир Эдгар де Сент-Оман. – Франсуа, ты ничего не заметил?

Похоже, что и сир Эдгар насторожился. Он был опытным воином, хотя солидный возраст уже сказывался на его быстроте. В атакующем бою он шевелился несколько медленнее, чем это требовалось, чтобы опередить противника, и потому предпочитал держать оборону.

– Я здесь, – отозвался Франсуа, – мне почудилось какое-то движение со стороны входа в ущелье.

– Посмотри, что там такое, а я прикрою твою спину, – приказал начальник дозора.

Франсуа де Рей быстро спустился вниз по склону и достиг тропы, ведущей по дну ущелья в замок, но на тропе никого не было. Де Рей осмотрелся еще раз и, не найдя ничего подозрительного, начал подниматься обратно. Вдруг сбоку мелькнула тень. Рыцарь обернулся, положил правую руку на рукоять меча, а левой плотнее прижал к себе щит.

Франсуа де Рей услышал, как где-то рядом сир Эдгар прокричал:

– К бою!

Рывком выдернув меч из ножен, молодой рыцарь бегом устремился на голос начальника дозора. Но он пробежал лишь два шага, когда из-за ближайшего дерева появилась темная фигура и остановилась перед Франсуа. То был человек, закутанный во все черное, широкая повязка скрывала его лицо, и только глаза блестели в призрачном свете луны.

Ассасин скользнул вперед, мягко ступая; в правой его руке появилась сабля, а в левой – кривой кинжал средней длины. Таких сабель Франсуа де Рей еще не видел. Лишь самая лучшая дамасская сталь могла бы так играть муаром в лунном свете. Чутье бывалого воина подсказывало Франсуа, что клинка острее этой сабли ему еще не доводилось встречать в бою.

– Ну что ж, повоюем, – пробормотал Франсуа и занес свой меч над головой. Руки его почему-то дрожали. И все же он не посрамит христианское рыцарство, пусть начальник дозора увидит в нем достойного бойца!

Ассасин остановился, и Франсуа де Рей взглянул ему прямо в глаза – глубокая чернота была в них. Чернота и ненависть. И в тот миг Франсуа стало страшно: бесшумно рядом с первым возникли другие ассасины. Трое… четверо… еще и еще… Сир Эдгар, должно быть, сейчас затрубит в рог, подаст тревожный сигнал, который услышат в замке, но почему же он медлит? Сдерживая нервную дрожь, Франсуа де Рей издал громкий боевой клич «Монжуа», плотнее закрылся щитом и приготовился отразить удар ассасина, сабля которого стремительно опускалась по дуге.

Рыцарь принял первый удар на меч. Клинки соприкоснулись со звоном металла о металл. Франсуа отразил и второй удар легкой сабли, и третий, и четвертый, а затем отступил на шаг, потому что другие ассасины вступили в бой. Последовал поток ударов со всех сторон, и рыцарь снова отступил.

Вновь и вновь встречались клинки, звенела сталь. Но почему не слышано, как сир Эдгар бьется с врагами? Несколько раз Франсуа де Рей звал начальника дозора, но ответа не было. Франсуа громко кричал, призывая помощь, в надежде, что хотя бы оруженосец сира Эдгара, стерегущий коней, услышит и поднимет тревогу. Если, конечно, этот толстый провансалец не заснул на посту…

Облаченный в длинную кольчугу и тяжелый шлем Франсуа де Рей уставал. Его клинок никак не мог настичь цель. Ассасины пытались его окружить, рыцарь отступил и прижался спиной к стволу молодого кедра. Но с трех сторон враги наседали отчаянно. Он отбивался щитом и мечом, но не заметил быстрого удара сбоку, когда кривой кинжал одного из ассасинов пробил кольчугу на правом боку. Франсуа вскрикнул от боли. Кровь заструилась из раны между пробитых кольчужных колец, но вместе с болью пришла и ярость.

– Во имя Христа! – закричал рыцарь и, бросившись на врагов, свалил щитом ближайшего ассасина, а другого рубанул мечом так стремительно, что тот не успел отскочить. Тяжелый рыцарский клинок рассек незащищенное броней тело от шеи до середины груди и застрял. Остальные враги тут же накинулись со всех сторон. Кольчуга рыцаря выдерживала удары легких сабель, но была бессильна против прямых кинжальных уколов, нанесенных в спину. Франсуа мгновенно ослаб, выронил оружие и упал на колени. Кровь, вытекая из ран, уходила из тела рыцаря вместе с жизнью. Ассасины оставили его умирать и исчезли в темноте, они двинулись вверх по ущелью, в сторону замка. Ночной лес опустел.

Молодой рыцарь был еще жив, но уже отчетливо понял, что умирает. Силы покинули его, он завалился на левый бок и только тогда увидел шагах в десяти между деревьев мертвое тело сира Эдгара. Рука начальника дозора все еще сжимала меч, но горло было перерезано вместе с ремнями шлема, а шлем сполз на затылок. Рядом с убитым лежал его сигнальный рог из которого так и не успел прозвучать тревожный сигнал.

Пересохший ручей

Путь от Иерусалима к замку Вади-Кастл нельзя назвать легким. Узкая извилистая дорога то и дело взбирается в гору или спускается в глубокие овраги у подножия отрогов Иудейских гор, пока, наконец, не достигает Самарийского Нагорья.

Двое всадников находились в пути уже полдня – они выехали на рассвете, и раскаленное левантийское солнце забралось на самую середину выцветшего от жары небосвода, когда они поравнялись с виселицей. Возле самой дороги болтался мертвец. Молодой оруженосец Манфред направил своего жеребца к обочине, чтобы лучше разглядеть труп.

– Что скажете, сир, кем, по-вашему, был этот человек? – спросил Манфред, в то время как его конь опустил голову, безуспешно пытаясь найти на обочине хоть какую-нибудь травку.

– Наверное, повешенный был разбойником, – промолвил Карл с высоты своего рослого боевого коня разглядывая висельника. Лицо мертвеца уже настолько объели насекомые и птицы, что невозможно было понять, кем этот человек был при жизни: франком ли, а, может, тевтонцем? Но что не сарацином – это точно. Кожа повешенного была слишком белой, да и разорванная от груди до пояса исподняя полотняная рубаха явно не сарацинская. Смерив повешенного долгим взглядом, Карл пробормотал:

– Вдоль дорог вешают, обычно, разбойников, – рыцарь вытер пот рукавом со лба, ему было очень жарко. Карл никак не мог привыкнуть к этой жаре и к тому, что небо над Левантом от Пасхи и до начала зимних дождей всегда оставалось ясным.

Его оруженосец страдал от жары гораздо меньше, ведь Манфред в этой стране родился. Таких, как он, называли пуленами. Отец его, благородный, но бедный переселенец из Аквитании, получил в Святой Земле довольно большой земельный надел, а матерью парня была крещенная сарацинка, дочь какого-то местного торговца. Манфред стянул с головы свою белую куфию, которую носил для защиты от солнца, и перекрестился.

– Этот не похож на простого разбойника, вон, какой здоровенный, да белый слишком, – сказал оруженосец, вглядываясь в повешенного.

И правда, мертвец не выглядел сильно загоревшим, только голова и руки были прокопчены солнцем, а все остальное тело словно бы на солнце и не бывало. Так происходило только с северянами, которых загар почти не брал, и которые всю жизнь носили плотные одежды. К тому же, мертвый мужчина действительно отличался мощным телосложением и был высокого роста. «Да, скорее всего, этот человек происходил из воинского сословия», – подумал Карл.

– Ну и что? Среди разбойников попадаются всякие, даже благородные, – произнес рыцарь задумчиво.

За те два года, которые он прожил в Святой Земле, Карл несколько раз встречал разбойников на дорогах, по большей части, то были местные жители бедуины, но попадались среди левантийских лихих людей и турки-сельджуки, и сирийцы, и египетские арабы, и эфиопские мавры, и, даже, христиане, не желающие соблюдать законы. Все они отличались жестокостью и свирепым нравом. Карл помнил одного разбойного рыцаря, бывшего брата тевтонского ордена, обезумевшего дезертира. Карл сам помогал его поймать – тот всегда действовал в одиночку, нападая на путников, будь то даже паломники или монахи и не щадя никого. Он любил поглумиться над жертвами, прежде чем убить их. Мужчинам он отрезал детородные органы, а женщинам – груди. Вспомнив этого нелюдя и его деяния, Карл поморщился и тронул коня. Нужно было ехать дальше. Их ждали в замке. От места с виселицей начиналась развилка.

– По какой дороге нам лучше поехать? – спросил Карл у своего оруженосца, который вырос в этих краях и ориентировался намного лучше самого рыцаря, приехавшего в Святую Землю не так давно, а поступившего на службу к барону Юберу и вовсе недавно, меньше месяца назад.

– Нам туда, сир, – показал Манфред рукой.

Карл тронул бока скакуна шпорами, и, поднимая пыль, всадники понеслись по дороге направо.

Дорога все круче поднималась в гору. В конце концов, всадникам пришлось спешиться и вести лошадей за собой. Лошадей всегда нужно беречь. Рыцарские кони в Леванте ценились больше, чем все остальное снаряжение рыцаря, вместе взятое. Здешние франки даже шутили, что хороший конь лучше, чем плохой рыцарь. Манфред вел своего конька следом, шага на три позади. На поясе у юноши был подвешен большой широкий кинжал, который мог бы сойти и за короткий меч. Длинное рыцарское копье Карла Манфред нес на левом плече, его щит и щит рыцаря были с двух сторон приторочены к гнедому жеребцу арабской породы. Эти резвые невысокие кони считались самыми быстрыми и привыкшими к жаре. На таких коньках, обычно, скакали сельджукские стрелки, вооруженные лишь луком и легкой саблей. Громадный вороной Карла был привезен из Европы и жару переносил неважно, Карл даже подумывал не поменять ли его на местного скакуна.

Манфред запыхался. Его широкое смугловатое лицо пулена покрылось дорожной пылью и выглядело грязным. Но он не потел – чувствовалась порода матери, крещенной сарацинки. Парень вырос упорный – его черные глаза всегда смотрели твердо, и их взгляд был полон решимости. Мальчику едва исполнилось одиннадцать лет, когда отец отдал его на воспитание покойному сиру Годфриду, и с тех пор вся жизнь Манфреда проходила на службе у рыцаря. Когда старина Готфрид, сраженный сарацинскими стрелами, умирал от ран на руках у Карла, своего земляка и родственника из далекой Лотарингии, он перед смертью попросил Карла взять к себе мальчонку оруженосцем. Исполнив волю покойного рыцаря, Карл никогда не жалел об этом. В свои шестнадцать Манфред был не слишком высоким, но крепким и широким в плечах. Карл хотел подготовить из него достойного бойца, и потому учил биться разным оружием и не бояться тягот походов. В последнее время парень делал успехи, и Карл надеялся, что прикрыть в бою его спину Манфред сможет. Особенно пригождались знания обычаев и языков этой местности, которыми обладал Манфред, но совсем не обладал Карл, так внезапно поступивший на службу к барону Юберу вместо погибшего Готфрида.

Замок Вади-Кастл стоял на вершине одного из отрогов Самарийского Нагорья и был неприступен с двух сторон. В плане стены замка образовывали треугольник, две грани которого обрывались в пропасть вышиной в добрую четверть мили, а третья перегораживала ущелье, по которому, вытекая из самого замка, бежал вниз быстрый ручей, за тысячи лет пропиливший в горе довольно широкий каньон, заполненный ныне плодородной почвой и буйной растительностью.

Исток ручья находился прямо внутри замка, в подземелье донжона. Потому этот замок и называли Замком Ручья, ведь слово «вади» по-сарацински и означало «русло источника». Замок был очень старым. Он стоял на своем месте еще задолго до прихода в Святую Землю первых крестоносцев, которые, поселившись в нем, достроили совсем немного. Добраться в замок можно было либо, поднимаясь вдоль русла ручья по вполне сносной дороге, либо двигаясь многие мили узенькой извилистой тропкой, идущей из сердца Нагорья по гребню горы. Других путей в замок не было.

По мере приближения к владениям сира Юбера, окружающий серо-желтый пейзаж, состоящий сплошь из нещадно палимых солнцем скал, валунов и камней поменьше, начала разбавлять зелень. Вскоре у подножия отрога показались небольшие поля, виноградники, рощицы оливок и заросли смоковниц, из-за которых выглядывали глинобитные хижины местных крестьян Нижней деревни. Их называли самаритянами, хотя внешне эти коренные жители Самарии весьма напоминали обыкновенных сарацин. Сразу за этой маленькой деревенькой вход в долину ручья снизу был перегорожен толстой и достаточно высокой каменной стеной с воротами, к которым через довольно широкий ров был перекинут подъемный мост из древесины леванского кедра. Ров был ничем иным, как обычной запрудой, сделанной поперек течения ручья, сток которого регулировали тяжелой каменной заслонкой. Когда Карл с Манфредом подъехали к Нижнему Барбакану, как сир Юбер называл это сооружение, ручей вытекал из рва тоненькой струйкой, тек по камням через деревеньку в сторону от крепости и еще шагов через сто, там где росли виноградные лозы, терялся в песке окончательно.

Сир Бенедикт, командир гарнизона замка Вади-Кастл стоял на маленькой сторожевой башенке барбакана, нависающей над воротами, и взирал свысока через ров на деревеньку и на двух путников, справа и слева от него торчали заряженные арбалеты солдат. Его борода, наполовину седая, топорщилась клочьями.

– Вас не было так долго, что сир Юбер уже начал беспокоиться, – прокричал пожилой рыцарь, спускаясь со сторожевой башенки.

– Нам пришлось задержаться в Иерусалиме, чтобы передать послание в руки сестре барона Юбера, как он и просил, потому что ее сначала не оказалось дома. Она ездила проведать свою кузину в монастырь кармелиток, и нам пришлось дожидаться, – оправдывался Карл.

После того, как почти десять лет назад, в 1229 году от Рождества Христова, император Фридрих II Гогенштауфен заключил Яффский договор с египтянами, Иерусалим снова стал христианским, и младшая сестра барона Юбера переехала туда с побережья со всем своим семейством. Но сам барон не одобрял этот переезд, ведь вокруг Иерусалима теперь не было прежних мощных защитных стен. По договору их разобрали, а сарацины получили равные права посещать святыни, да и вся Храмовая гора была отдана им. Потому барон Юбер считал опасным для сестры жизнь в таком городе и звал ее с мужем и детьми перебираться в Вади-Кастл. И это особенно волновало барона в последнее время, потому что слухи о предстоящей новой войне с мусульманами становились все тревожнее.

Когда рыцарь с оруженосцем оказались с другой стороны стены, и двое дюжих сержантов закрыли за ними ворота, Бенедикт подошел к Карлу и сказал:

– Пока вы отсутствовали, на нашу деревню, что на Внешнем Склоне, напали разбойники. Но мы отбились. Пятерых убили в стычке, а предводителя их догнали, поймали и повесили. И, поверишь ли, он оказался христианином, и даже сказал перед смертью, что раньше состоял в братстве Госпиталя.

– Мы видели его на виселице, когда ехали сюда, – пробормотал Карл, – Манфред решил, что висельник похож на рыцаря.

Бенедикт сплюнул и почти выкрикнул:

– Собаки! Такие, как этот подонок, позорят всю христианскую веру!

Карл промолчал, а пожилой рыцарь успокоился и спросил:

– А ты, случайно, не застал в Иерусалиме старину Жюсьена де Гри? Помнишь, я просил тебя передать ему привет, если встретишь.

– Нет, я спрашивал о нем, но мне сказали, что он погиб. Сарацины убили его, когда он с небольшим отрядом наемников попытался отбить свой замок.

– Что за дурак! – Бенедикт поморщился, – я когда-то видел эту груду камней на краю пустыни Негев. Неужели ради такого нужно было умереть? Жаль старика, тем более, что он был мне кое-что должен.

Бенедикт сегодня выглядел каким-то осунувшимся, видимо, из-за недавней стычки с бедуинами. Он был немолод, возраст его приближался к полувековому, но воином он был все еще быстрым и крепким. Происходил Бенедикт откуда-то из Шампани. Он носил коричневые кожаные штаны, серую холщевую тунику и сапоги из воловьей кожи. В боевом облачении он надевал поверх кольчуги белый сюрко с тамплиерским крестом, символизирующим принадлежность к этому воинственному братству. Когда-то Бенедикт действительно состоял в рядах ордена, но потом то ли сам ушел оттуда, то ли был изгнан, никто об этом не говорил, а спросить напрямую пожилого рыцаря Карл не решался. Бенедикт выглядел закаленным бойцом и служил барону Юберу уже лет двадцать. В замке Вади-Кастл Бенедикт исполнял обязанности сенешаля, коннетабля и кастеляна одновременно. Гарнизон замка подчинялся ему охотно, говорили, что Бенедикт никогда не придирается к людям зря, что он справедливый рыцарь и прекрасно владеет мечом. Сам барон был уже глубоким стариком и мало чем интересовался. По большей части, просто прятался от жары в своем донжоне, молился в часовне, да выслушивал время от времени доклады Бенедикта и давал ему указания. Бенедикт всегда терпеливо выслушивал старика и лишь молчаливо кивал, но делал все по-своему. Так что правителем замка фактически был сир Бенедикт. Хотя он и сохранил статную фигуру бойца, морщины на его удлиненном гладко выбритом лице стали заметнее боевых шрамов, а седые волосы поредели уже настолько, что кожа макушки проглядывала сквозь них, лишь глаза все еще были молодыми, серыми, блестящими и внимательными.